Стервочка Лиса

Лана Муар

Влипнуть в историю на ровном месте – это моё всё. Делать пикантные фотографии без ведома любовничков, признаюсь, все же не хорошо, хоть и прибыльно. Но кто ж знал, что новомодная певичка именно в этот день будет миловаться с грозовым облаком и акулой бизнеса по фамилии Лисовский? Я вот не знала и даже извинилась, а он не оценил и, что самое страшное, не забыл. Злопамятный мужлан! Думает, я начну слезы лить и умолять о прощении? Ага, сейчас! Ещё посмотрим, кто у кого извинения вымаливать будет! Книга содержит нецензурную брань.

7

Вечером шприцевая экзекуция повторилась. Меня передернуло от одного только вида извлеченной из упаковки ампулы и ехидно-довольной улыбки, сопровождающей весь процесс нарочито неторопливой подготовки к неизбежной для меня процедуре. Чертова садистка растягивала удовольствие. И когда она натянула перчатки и приглашающе похлопала ладонью по дивану, мне ничего не оставалось, как лечь и стиснуть зубы. Выберусь отсюда и отыграюсь на Лиховецком так, чтобы в следующий раз свои решения о месте, где меня прятать, лучше обдумывал. Лайка же к себе увез… Я дернулся, когда ягодицу обожгло от хлопка ладони и повернул голову, чтобы прорычаться о распускаемых не по делу руках, как увидел пустой шприц в руке мартышки. Стерва! Стоит, смотрит ангелочком, а острый язычок за зубами все же не удержала.

— Такой взрослый мальчик, а уколов, как дите малое, боишься.

И внутри заклокотало. Только непонятно от чего больше. От прозвучавшей издевки или все же от того, что ждал очередной садизм, а в итоге получил другое. Стерва! Еще и из комнаты ушла, оставляя последнее слово за собой. Ну уж нет, мартышка. Со мной такие шутки не проходят! Я рывком поднялся с дивана, сунул ноги в тапки и пошел в сторону кухни, решая, что мне понравится больше: высказать все, что о ней думаю, и потом свернуть шею или, наоборот, свернуть шею, молча смотря в глаза. Вот только раздавшаяся трель дверного звонка спутала все планы, и я рванул назад, в шкаф.

— Привет, Путятишна. Не день, а какое-то беличье колесо, — прозвучал уставший до чертиков голос. — Давай, я сейчас твоего кольну, а ты мне чего-нибудь поесть сообразишь? С утра маковой росинки во рту не было.

— Топай сразу на кухню, каннибал. Я уже все сама сделала. Пюреху с котлетами будешь?

— А борщецкий?

— А борщецкий этот кабан уничтожил, — даже не пытаясь говорить тише, ответила Забава, и я заскрипел зубами.

— Обидно, конечно, но переживу. Где он сам, кстати?

— В шкафу посмотри. Он обыкновенно там прячется, — рассмеялась мартышка и позвала, — Эй, Пупсик, заканчивай носом хлюпать и выходи. Дядя доктор приехал.

«Придушу!» — захрипел я, отодвигая в сторону дверь, а из коридора донеслось:

— Ну, что я тебе говорила? И вот так от каждого шороха.

Я чиркнул по горлу ребром ладони, смотря прямо в глаза этой веселящейся мартышке, но в ответ не увидел ни капли испуга. Показала язык и с гордо поднятой головой пошла на кухню разогревать ужин.

— Так. Футболку снимаем. Я сейчас руки помою и посмотрю, как у вас дела, — тоном не терпящим возражений произнес друг этой стервы и тоже ушел, но в ванную.

Во время осмотра, уже второго за день, я успел перебрать все известные мне способы умерщвления и практически закопал тельце стервы под ёлочкой, стоящей на заднем дворе моего домика. Обязательно вверх тормашками. Чтобы и в аду ей не было покоя, а мне грело душу осознание того, что эта мартышка довыеживалась. Как же она меня бесила. Одним своим присутствием умудрялась вызвать клокочущую злость, а когда открывала ротик… Не удивительно, что в двадцать пять она не замужем. Жить с такой каждый день — подписать себе приговор. Ну или быть законченным мазохистом. Я даже попытался нарисовать в воображении портрет будущего мужа мартышки и расхохотался — картинка вышла крайне удручающая и забавная. Черт! И тут ее имя… Видимо я слишком провалился в собственные мысли и на моем лице выражение гнева, приправленное бурчанием, стало слишком заметным, чтобы не обратить на него внимание.

— Вас что-то беспокоит? — спросил Рыжов, отлепляя очередной, к моему счастью последний, пластырь.

— Меня? — переспросил я. — Ничего. Ещё долго?

— Столько, сколько будет нужно.

Никуда торопиться Рыжов явно не собирался, и мне, если говорить на чистоту, эта неторопливость тоже начинала капать на нервы. Сколько можно смотреть и обрабатывать то, что уже осмотрено и обработано Викой? Но нет же. В очередной раз залил все перекисью, промокнул оставшиеся капли и заклеил по-новой. Ровно так же, как делала Миронова, если я попадал под ее опеку.

— А с рукой что?

— Немного порезался. Ничего особенного.

— Особенное, не особенное — это мне решать.

Да чтоб вам! Иди уже на кухню, там тебе мартышка ужин разогрела! Как же. Размотал, прощупал края порезов и снова эта перекись, ватки, бинтики. У Вики что-ли заразился этой педантичностью или сам по себе такой?

— Викторию Александровну Миронову знаешь? — спросил я, решив выяснить этот вопрос.

— Да, — кивнул он в ответ, не поднимая головы. — Я у нее практику проходил и даже успел немного поассистировать. Хирург от бога. А что?

— Да так. Просто интересно.

Выяснять причины моего интереса он не стал, и разговор закончился так же, как и начался. Замотав мою руку бинтом, Рыжов стянул перчатки и махнул рукой, чтобы я одевался, а сам пошел ужинать. Вернее, сперва мыть руки — естественно, хирург же, — а потом уже за стол. И хотя меня никто не приглашал, я тоже побрел на запахи, распространяющиеся по квартире со скоростью света. Продукты привезли почти сразу после того, как свалили менты, так что имею полное право. Но вот чего я точно не ожидал увидеть, так трёх тарелок — то есть меня все же в рассчет мартышка приняла. Только и здесь решила подколоть. Я сильно сомневаюсь, что самая большая тарелка, на которой с лёгкостью мог уместиться торт, а скорее всего именно под торт она и была рассчитана, была поставлена для Рыжова. То количество пюре, выложенное горкой, и шесть котлет ему при всем желании было бы не осилить. Чего нельзя сказать обо мне.

— Не знаю, как у вас там принято, но мы, нормальные люди, едим с тарелок и вилками пользуемся, — не преминула вставить свои пять копеек на мой немой вопрос мартышка. — И, да. Посуду мыть тебе. Паш, салат бери. Пупсик сегодня банкует, — улыбнулась Рыжову и плюхнулась на табуретку.

— Стаканы какие-нибудь организуй, язва, — бросил я и пошел в комнату за бутылкой вискаря, без которой не обходилась ни одна такая экстренная доставка провизии. Вернулся, поставил в центр стола и протянул ладонь Рыжову. — Елисей.

— Павел, — ответил он с удивлением.

— Давай сразу на ты и по пять капель за знакомство и удачную операцию.

— Не возражаю.

— Алло, каннибал. А ничего, что после хирургических вмешательств алкашка вроде как противопоказана? — влезла мартышка, отодвигая один из стаканов к краю.

— Я ни о каких вмешательствах знать не знаю и пять капель такому шка… — Рыжов немного замялся, подбирая более корректный эпитет, — шка… шикарному образцу, выдающихся размеров, — нашелся он, — капля в море.

— Нормальный тост, — я быстро наполнил два оставшихся поблизости бокала и один протянул в конец офанаревшему Павлу. — Будем.

— А-а-а? — вопросительно протянул он, косясь на Забаву, и тряхнул головой. — Слушайте, давайте уже завязывайте. Чего выеживаетесь?

— Не понимаю о чем ты, — ухмыльнулся я и опрокинул виски в рот.

— Кто выеживается, каннибал? Я? Совсем что-ли? — вспыхнула мартышка и протянула ему свой стакан. — Наливай давай!

По первой все накатили в разнобой и ни разу не за знакомство. Мартыху перекосило от крепости вискаря, но, посмотрев на меня, решительно показала на бутылку и просипела:

— Между первой и второй…

— Путятишна, не гони лошадей, — предупредительно произнес Павел, а я кивнул:

— Наливай.

Распахнул холодильник и начал выкладывать все, что более-менее подходило под понятие закусок. О моих вкусовых предпочтениях настолько хорошо знал всего один человек — Вика. Она видимо и составляла список необходимых продуктов, которые мне нужно отправить помимо основного рациона. Оливки, сыр, несколько палок колбасы разных мастей, пара банок консервированных персиков… Все то, что я люблю, и без чего процесс выздоровления превратится в мучение. Для няньки. Лев становился крайне нервным, если не находил в холодильнике чего-нибудь эдакого. Ну и куда же без ответного реверанса на «банкующего».

— Ого! По какому поводу такой праздник? — спросил Рыжов.

— У меня внеочередной день рождения. Стол накрыт, вискарь соответствует, компания тоже, — я хотел сказать «какая-никакая», но не стал, — так почему бы и не отметить?

И действительно. Я при всем желании не смог вспомнить, когда вот так с кем-то сидел. На крохотной кухне, где до всего можно достать не вставая. Чертовски напоминает поезд с его комнатушками-купе. Такая же теснота, незнакомые люди, с которыми ехать несколько дней, а потом разбежишься. Ностальгия проснулась что-ли? Да если и так, черт с ней с ностальгией.

— Предлагаю за случайности, — произнес я, поднимая свой стакан. — Если бы не ваша помощь…

Коротко звякнуло соприкоснувшееся стекло, и взгляд мартышки чуточку потеплел. По крайней мере мне так показалось.

Еще до встречи с Мироновой я уяснил одну простую истину. Если хочешь узнать, что человек из себя представляет, просто напои его. Алкоголь развязывает язык лучше любой сыворотки правды. Главное, не переборщить с вопросами, подкрепленными стопочкой, и не перешагнуть за грань, когда человек начнет откровенно вырубаться. Для достижения этого состояния бутылки виски на троих было маловато, а для установления лёгкой развязанности в самый раз. Тем более, что после четвертого тоста, мартыха сама стала распрашивать кто я и с чем меня едят. Вернее, за что чуть не уконтрапупили. Язык сломаешь пока выговоришь эти ее словечки. Интерес все же наружу выбрался, как ни крути. Сидит, глазками своими сканирует, ресничками хлопает, принюхивается и носик морщит каждый раз как выпить собирается. Забавно так. Черт, прицепилось же. Мило морщит. Мило. Ну вот скажи, на кой черт ты вискарь нюхаешь? Что ты в нем хочешь почувствовать, сомелье диванный? Смех да и только. Покрутив в пальцах стакан, я поднес его к носу, втянул воздух и оглушительно чихнул, едва не облив вискарем Павла.

— Будь здоров, — сказал он.

Я кивнул не в силах ответить, чихнул снова, а мартышка, стерва, замахала рукой и засмеялась:

— Расти большой, — задыхаясь от хохота, прохрюкала она и захохотала пуще прежнего. — Ой, мамочки!

Посмотрела на меня из-под ресниц, и я поплыл.