Ненадёжный призрак

Лана Аверина

«Ненадёжный призрак» — это вторая и заключительная часть истории, берущей начало в книге «Ненадёжный признак». Продолжение написано исключительно для тех взыскательных читателей, кого не убедил открытый финал первой части, и кому хотелось узнать, как именно устроен номокар. А также: отчего Наездник не отличался добрым нравом, откуда берутся инвизы, кто такой командор, почему Одуванчик и Дзиро похожи, что новенького у Синего Кролика и наконец, удалось ли выжить бедолаге Олли.

Редактор Наталья Кулагина

Дизайнер обложки Максим Гурбатов

Дизайнер обложки Игорь Аверин

© Лана Аверина, 2024

© Максим Гурбатов, дизайн обложки, 2024

© Игорь Аверин, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0060-4127-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

29. Лера Стрельцова, п/л «Нева», посёлок Нарва-Йыэсуу, ЭССР, 1976

— «На голове у неё, разинув красную пасть и сверкая единственным глазом, восседала гнусная тварь, которая коварно толкнула меня на убийство, а теперь выдала меня своим воем и обрекла на смерть от руки палача»¹. — Вожатая Настя перевела луч карманного фонарика с книги на обитательниц четвёртой палаты, но никто не шелохнулся. Только Соня Дудкина, обещавшая, что не станет визжать даже в самых страшных местах, зажмурилась и для верности зажала рот ладонью. — «Я замуровал это чудовище в каменной могиле!» — пробасила Настя торжественно и звучно захлопнула потрёпанный томик с изображением маятника на обложке.

Хлоп!

— Ай! — не выдержала Милочка Левандовская, ещё в начале чтения соорудившая перед собой стену из двух тощих подушек.

Остальные хоть и промолчали, но выдохнули с облегчением. Все, кроме Леры Стрельцовой, которая выслушала леденящую душу историю не дрогнув. «Вот же слабачки, — подумала она с презрением. — Детские страшилки, а сколько писку». Лера была стойкой девочкой. Родители выбрали для неё редкое имя Калерия, но в школе к ней так обращались только учителя, вызывая отвечать к доске. Одноклассники и сама Лера предпочитали сокращённую версию имени, а поскольку в случае разногласий с окружающими девочка не была склонна к компромиссам, её оппоненты частенько скатывались к неизбежному «Лера-холера». За две недели пребывания в пионерском лагере школьная рифма не однажды всплывала и здесь, но Леру это не волновало. Её идеалом был герой Гражданской войны Аркадий Голиков, в семнадцать лет командовавший полком. По его примеру она воспитывала в себе железный характер и не собиралась расстраиваться из-за глупости людей, которые рано или поздно окажутся под её началом. К сожалению, свободных для командования полков пока не находилось, но до семнадцати лет времени ещё было предостаточно. А там, глядишь, и полк появится.

— Так-то, девчата. Завтра я читаю «Чёрного кота» в соседней палате, потом книгу забирает второй отряд. То есть денька через три мы снова вернёмся к классике мировой литературы, любезно одобренной к прочтению Маргош… старшим воспитателем Маргаритой Робертовной, — быстро поправилась Настя.

Она опять открыла книгу и, посветив фонариком, нашла страницу с содержанием.

— «Лигейя», «Падение дома Ашеров», «Бочонок амонтильяндо» — ну, решайте, что будем читать. Все рассказы за смену, боюсь, не осилим.

— А что такое «амонтиянда»? — заинтересовалась Соня Дудкина, деловито встряхивая колючее одеяло, заправленное в белый крахмальный пододеяльник с казённым штампом на уголке.

— «Амон-тиль-ян-до», — по складам зачитала Настя. — Это… Кажется, это красное вино. Что-то вроде нашей «Изабеллы», — не слишком уверенно объяснила она.

— Отлично, — оживилась Соня. — Значит, сладкое. В общем, я бы воздержалась и от «Лигейи», и от «Ашеров», какие-то они подозрительные. А «Бочонок» звучит безопасно. Давайте лучше про него.

На койке у окна захихикали. Там, как два галчонка на ветке, угнездились неразлучные Две-Кати. «Да она сама как бочонок, вот и…» Упитанная Дудкина сделала вид, что не услышала, Настя укоризненно посмотрела на Двух-Кать, и те затихли.

— Всё, девочки, мы и так после отбоя на полчаса задержались. На бочонок… тьфу, я хотела сказать «на бочок» — и баиньки. Спокойной ночи!

Настя выключила фонарик и вышла, прикрыв за собой дверь. Секунд на двадцать в палате воцарилась кромешная тьма, но постепенно предметы снова стали различимы. В окне маячила полная луна, в щель под дверью пробивался электрический свет из коридора: обычно его не гасили до утра.

— «Спокойной ночи», — передразнила вожатую Дудкина. — Заснёшь тут, как же. Такие страсти-мордасти на ночь детям — это разве педагогично?

— Сонь, ну что ты ноешь, — блеснула персидскими глазищами Тамара Сарникян. — Знаешь ведь, до этой книжки по-другому не добраться. Днём её сдают на хранение Маргоше, и она запирает её на ключ.

— Мне она и даром не нужна! — отмахнулась Дудкина.

— Тебе не нужна — другим нужна. Да, девочки? — обратилась Томка за поддержкой к палате.

— Мне всё равно, — пожала плечами Милочка Левандовская, которую заботила только слава первой красавицы отряда. — Хотите — читайте, не хотите — не надо. Я маму попрошу, она мне в два счёта такую же достанет.

— А мне интересно, — тихо сказала Надя Рябцева. В лагере её дразнили Рябчиком, а иногда даже более зло — Рябо́й, но не из-за фамилии, а скорее из-за веснушек, которыми была густо усыпана её кожа. Свои рыжие волосы Надя заплетала в две тугие короткие косички и закрепляла резинками, купленными в киоске «Союзпечати». Для красоты к резинкам были прикреплены пластмассовые шарики, составленные из двух пустотелых сфер — одной белой и одной оранжевой.

Лера высказываться не спешила, и Две-Кати в своём гнезде у окна никак не могли определиться с решением. Они ёрзали на постели, поглядывая то на Томку, то на Леру, которая, впрочем, прекрасно знала, что их мнение недорого стоит: малявки меняли его по десять раз на дню.

— Рассказ неплохой, мне понравился, — твёрдо сказала она. — В следующий раз буду голосовать за «Падение дома Ашеров».

— И мы, и мы тоже! — тут же синхронно закивали чернявыми головами Две-Кати. — А если Дудкина такая трусиха, пусть переведётся в младший отряд. Там на ночь «Кота в сапогах» читают, — захихикали они.

— Вот видишь, Соня, — ровно, без тени торжества, подытожила Томка, — большинство в палате за.

— Да ладно, — примирительно сказала Дудкина, не желая ввязываться в спор. — Читайте, мне-то что.

Неплохо сработано, отметила про себя Лера. У них с Томкой были сложные отношения, нечто вроде вооружённого нейтралитета. Может, они и смогли бы подружиться: в конце концов, каждому командиру нужен комиссар, но Томка была чересчур легкомысленной. Обмолвилась как-то, что хочет идти по жизни танцуя. Если задуматься — довольно мещанская позиция, комиссару такое не к лицу.

В дверь постучали, послышался сердитый голос Насти:

— Девочки, закругляйтесь! Завтра всё обсудите! Что мне, всю ночь вас успокаивать?

В палате притихли, но ненадолго.

— Спать совсем не хочется, — прошептала Томка, мечтательно глядя на полную луну за окном. — У вожатых жизнь сейчас только и начинается, а нас в постель загнали, ровно малышню какую.

— Мы и не собирались спать, забыла? Мы мальчишек сегодня идём мазать, — сердито напомнила Лера и достала тюбик с зубной пастой из-под подушки. — Нам бы продержаться до часу, когда вожатые угомонятся и никого в коридоре не будет.

— Да помню я, помню, — Томка поплотнее закуталась в тонкое одеяло и прислонилась к прохладной крашеной стене.

— Пасту нужно хорошенько нагреть, чтобы холодом пацанов не разбудить, — Лера решительно засунула тюбик под ночнушку, прижав к животу. Со стороны окна послышался сдавленный писк — это Две-Кати послушно последовали её примеру.

— Я не пойду, у меня пасты нету, — подняла руку Надя Рябцева, и пластмассовые шарики на её косичках стукнулись друг о друга с глухим звуком.

— Вот те на, Надежда, наш компас земной, — удивилась Лера. — До конца смены целая неделя, а паста уже тю-тю?

— Сегодня утром в умывалке Витька Морозов забрал… Дай, говорит, попробовать твою апельсиновую. Ну и…

— Распробовал, наверное, — прыснули Две-Кати на своей койке.

— Эй, вы, там, у окна, Добчинский-Бобчинский! — шёпотом прикрикнула на них Лера. — Команды хихикать не было! А Морозов сам напросился — значит, намажем его простым «Поморином».

— Давайте лучше вожатым скажем, чтобы он пасту вернул, — предложила рассудительная Дудкина.

— Сами разберёмся, — отрезала Лера. — Доносчиков ещё нам не хватало. Короче, Рябцева, когда пойдём, держись ближе ко мне, мою пасту возьмёшь.

— Ох, девочки, у меня на «Поморин» скоро аллергия начнётся… — томно протянула Милочка. — Та-ак надоело в пасте просыпаться, и когда только мальчишки от меня отстанут!

— Ты, конечно же, никуда идти не собираешься? — едко уточнила Лера. — Пусть за тебя другие отдуваются, да?

— Не хотите — не идите, кто вас заставляет? — равнодушно пожала плечиками Милочка.

Лера ещё пару секунд сверлила гневным взглядом воображалу, но та, разобрав баррикаду из подушек, взялась перестилать простыню и на Лерин праведный гнев не реагировала.

— Ладно, Левандовская, потом с тобой побеседуем. Томка, сколько на твоих натикало?

Томка посмотрела на маленькие часики на запястье. Часы в отряде были только у неё. Правда, Милочка утверждала, что у неё дома тоже есть такие, просто мама не велела их с собой в лагерь брать — украдут. Но кого интересуют часы, оставленные дома?

— Половина одиннадцатого.

— Эх, рановато. Пойдём сейчас — погорим как шведы под Полтавой. Вожатые с пляжа ещё не вернулись.

— С пляжа? — завистливо проныла одна из Двух-Кать. — А нам не дают толком в море купаться…

— «В море», — презрительно фыркнула Лера. — Да разве ж это море? Местные его только заливом и называют. «На заливе ветрено, не обгорите на солнышке!» Обгоришь тут, когда днём максимум двадцать два! Прошлым летом меня в «Орлёнок» от школы пионерского актива посылали — вот там было солнце так солнце…

Все дружно вздохнули. Лето в этом году выдалось нежарким. Но погода на каникулах — не самое важное. Каникулы ценны сами по себе.

Помолчали.

— Девочки, — подала голос Надя Рябцева, — а что всё-таки случилось с этим чёрным котом, как вы думаете? Это был тот же самый кот или его дух? Ну… который пришёл отомстить.

— Ой, да какая разница, — лениво промурлыкала Милочка. — Главное — пробирает до печёнок. Я слышала, Маргоша специально эту книжку в лагерь привезла, чтобы мы сказки про всякие там жёлтые занавески и чёрные руки друг другу не рассказывали.

— Жёлтые занавески — это детские выдумки, — горячо зашептал кто-то из Двух-Кать. — Вот мы в прошлом году Пиковую Даму вызывали — так одна девочка в обморок грохнулась, пришлось в медпункт её тащить среди ночи!

— Врёте, небось? — строго спросила Лера.

Две-Кати закрутили головами:

— Не-а!

— А Пиковая Дама-то пришла? — уточнила Дудкина.

— Да кто ж её знает, — пожали плечами Две-Кати. — Может, и пришла, только мы так перетрухали, что карту за окно выкинули. Утром еле её отыскали: там лебеда по пояс.

— А мы без карты вызывали, — заявила Дудкина. — На конфету приманивали.

— Да кто же на конфету Пиковую Даму приманивает? На конфету только матерный гномик приходит! — насмешливо выпалила одна из Двух-Кать.

В палате засмеялись, уткнувшись в подушки.

— Какой-какой гномик? — потрясённо спросила Томка, широко распахнув глаза.

— Матерный, — не смущаясь, повторила рассказчица. Она уселась поудобнее и продолжила: — Значит, так. Сначала насыпаешь на пол хлебных крошек. Кладёшь рядом несколько пустых фантиков от конфет, лучше всего шоколадных. Выключаешь свет и задёргиваешь шторы, чтобы в комнате было абсолютно темно, а не как тут у нас. Потом говоришь: «Гномик-гномик, приходи и конфеток поеди».

— И что?

— А то, что гномик приходит, а конфет и нету. И он говорит плохое слово. Матерное.

— Какое?

— Ну, — неопределённо махнула рукой одна из Двух-Кать, — мы точно не знаем. Мы один раз его вызвали, фантики зашуршали, как будто по ним кто-то ходит, — мы как заорём! Он испугался и убежал.

— Гномик убежал? Или вы, горе-вызыватели? — засмеялась Томка.

— А матерное слово, небось, уборщица тёть Шура сказала, когда утром полы мыла, — подхватила Дудкина.

— Да ну вас! — надулись Две-Кати. — Вам бы только поржать.

— Девочки, хватит! Весь лагерь переполошите гномиком своим придурошным… — призвала к порядку Лера.

В палате стихло.

— А ещё можно Пушкина вызвать, — шёпотом заявила Дудкина через минуту.

— Ой, а давайте и правда Пушкина? — обрадовалась Милочка. — Пусть он нам стихотворение расскажет. Про анчар. Я ужасно люблю про анчар. «И у-умер бедный раб у ног непобедимого владыки!»

— Для Пушкина нужно старинное блюдце, — авторитетно пояснила Дудкина. — Мы с подружкой однажды вызывали. У бабушки, в деревне. У неё в буфете чайная пара стоит, ещё дореволюционная, вся в золотых розочках. Такое блюдце — в самый раз.

— Ну и что, приходил Пушкин-то? — ревниво поинтересовалась одна из Двух-Кать.

— Стихов он нам не читал, врать не стану, — не отступилась Дудкина. — Зато на вопросы отвечал.

— Как это?

— Берёшь лист бумаги, — с воодушевлением принялась объяснять Дудкина, — пишешь справа «да», слева «нет», посередине кладёшь блюдце вверх донышком. Свет выключаешь, на блюдце — свечку. Зажигаешь… Только нужно тихо сидеть, как мышка. Потом задаёшь свой вопрос, а сама кладёшь руку на край блюдца. И оно начинает двигаться. Если ответ «да», то вправо, если «нет», то влево.

— Само?

— Ну, не само, конечно, вот ещё, глупости какие, — снисходительно усмехнулась Дудкина. — Его Пушкин двигает.

— А зачем тогда руку на блюдце класть, если Пушкин сам справляется? — не отставали Две-Кати, затаившие обиду за осмеянного гномика.

— Подождите. А как его потом прогнать? — с любопытством спросила Надя Рябцева.

— Кого? — не поняла Дудкина.

— Да Пушкина же! Он так и останется потом в комнате, что ли?

— А! — Дудкина на минуту задумалась, будто вспоминая. Потом её осенило: — Нужно спросить вежливо: «Алексан Сергеич, а где Наталь Николавна?» Пушкин сразу же уйдёт жену искать. Крепко он её любил. За неё и пострадал, горемыка, — жалостно поджала губы Дудкина.

Логика была железная, и даже Две-Кати не нашли что возразить.

— Как маленькие, — презрительно фыркнула Лера. — Блюдечко дореволюционное, и вы сами такие же. Вам в следующем году в комсомол вступать, а вы всё каких-то дурацких духов вызываете.

— Ой, да ладно тебе, Лерыч! Комсомол тут ни при чём. У нас каникулы! — проявили умеренную самостоятельность мышления Две-Кати.

— А давайте, — предложила вдруг Томка, — вызовем Пиковую Даму, которая выполняет желания!

— Желания? — заинтересовались все, кроме Леры, та только рукой махнула — мол, чем бы дитя ни тешилось.

— Да! Способ, правда, сложный, не знаю, получится ли, — озабоченно покачала головой Томка.

— Рассказывай!

— Во-первых, нужны духи. Подойдут любые, кроме «Красной Москвы» и «Красного мака».

— А чем же «Красная Москва» не угодила?

— Что непонятного-то? — удивилась Тома. — Пиковая Дама красного не терпит: она же пиковая. Пики только с трефами в дружбе.

— Верно…

— У меня есть с собой духи «Весенние», — подала голос Милочка. — Моей маме приятельница подарила, а мама мне отдала: она такими не пользуется. Ей духи из Москвы привозят, из магазина «Ванда». «Пани Валевска» называются.

— В тёмно-синем флаконе? — небрежно поддержала разговор Томка.

Остальные обитательницы палаты слушали затаив дыхание. Про духи было интересно всем.

— Да, в синем. Польские, дефицитные, — с деланым равнодушием подтвердила Левандовская. — Знаете, какие за ними в Москве очереди!

Никто не возражал. Про очереди за дефицитом знали не понаслышке.

— А много ли надо для Пиковой Дамы? — спохватилась гордая владелица духов «Весенние».

— Не волнуйся, понадобится всего одна капелька. Доставай, не жадничай!

Мила неохотно полезла в тумбочку, зашуршала пакетами. Нашла ребристый флакончик с белой пластмассовой крышкой, отдала Томе.

— Ещё нужен стакан с водой, зеркало, карта с пиковой дамой и английская булавка, — вдохновенно импровизировала Томка. Она была мастерицей придумывать новые игры, и когда её несло, даже Лере было любопытно, что из этого выйдет. Как правило, выходило необычное.

— Подойдёт вместо стакана? — Две-Кати поболтали в воздухе полулитровой банкой, на донышке которой перекатывалось с десяток земляничин. В сосновом бору вокруг лагеря ягод было хоть граблями греби, и с пустой тарой оттуда никто не уходил.

— Вполне! Сбегаете за водой, ладно? Если на вожатых наткнётесь, скажите — пить захотелось прямо сил нет как.

Две-Кати, на ходу доедая землянику и стараясь бесшумно ступать по скрипучим половицам, выскользнули в коридор. Томка занялась подготовкой остального реквизита. Из игральной колоды выбрала даму пик, где-то разыскала и большую булавку. Простое прямоугольное зеркальце нашлось у Нади Рябцевой.

Лера, лениво наблюдая за приготовлениями, наконец решила высказаться:

— Ничего у вас не получится.

— Это отчего же? — дружелюбно спросила Томка, выкладывая собранные предметы на постель перед собой.

— Если Пиковая Дама не терпит красного, она и носа к нам в палату не сунет, — Лера кивнула на металлическую спинку кровати.

Маргоша, она же старший воспитатель пионерлагеря «Нева», не терпела мятых галстуков на воспитанниках, и любому, кто не хотел схлопотать внеочередное дежурство по уборке территории, приходилось с этим считаться. Вот и девчонкам из четвёртой палаты не очень-то улыбалось лишний раз мести щербатые бетонные дорожки, поэтому аккуратно выглаженный галстук красовался в изголовье у каждой. Его надлежало повязывать на утреннюю линейку, но Лера иногда не снимала его до вечера.

— Сложим в наволочку и вывесим за окно! — азартно предложила Дудкина.

— Ещё чего! — вскинулась Лера. — Пионерский галстук нельзя в наволочку!

— Стрельцова, ну что ты завелась, — примирительно сказала Томка. — Не хочешь в наволочку — давай уберём в тумбочку.

— Мракобесие, — припечатала та. — То, чем вы сейчас занимаетесь, — чистой воды мракобесие. Я свой галстук прятать не стану.

— Ох и идейная ты, аж жуть берёт, — с серьёзной миной сказала Томка, но Лера решила этот выпад проигнорировать. Не ссориться же перед ответственной вылазкой!

— Так что с галстуками-то решим? — настаивала Дудкина.

— Оставим так, — поколебавшись, сдалась Томка. — Может, они и не повлияют. А если Пиковая Дама не явится, будем знать почему. — И она многозначительно посмотрела на Леру. Та в ответ состроила презрительную гримасу.

Дверь скрипнула, вернулись Две-Кати с водой. Отдали наполненную банку Томе и снова угнездились на кровати у окна.

— Что там в коридоре? Никого не встретили?

— Не-а, похоже, вожатых в корпусе нет. А пацаны ещё не угомонились, — добавили Две-Кати. — Мы Герыча видели, он из одной палаты в другую шастал. Рано нам идти, в общем.

— А у нас и так есть чем заняться. — Томка выскользнула на середину палаты и присела на корточки. — Ш-ш-ш, девчата! Объясняю. Значит, так. Кладём на пол зеркало. На него ставим банку с водой. Теперь в воду нужно добавить самую чуточку духов, буквально каплю. — Она открыла ребристый флакон с «Весенними», и еле заметный аромат жасмина поплыл по палате. — Кладём на горлышко банки карту рубашкой вверх, чтобы в зеркале внизу появилось отражение пиковой дамы. Готово… Ой! — тихонько вскрикнула она и отшатнулась от банки.

— Что, что там? — загалдели в палате встревоженно.

— Ох, девочки… Кажется, пиковая дама мне улыбнулась! Я в зеркало-то заглянула, а она…

— Мамычки мои! — впечатлительная Дудкина нырнула под одеяло, оставив только маленькое окошко для обзора.

— Особо нервных просим удалиться, — усмехнулась Томка, поднимаясь. — Теперь тот, кто хочет загадать желание, должен сесть на пол рядом с банкой и медленно, не торопясь, три раза сказать: «Пиковая Дама, появись». Предупреждаю, — грозно глянула она в сторону Двух-Кать, — как только начнём вызывать, никому смеяться нельзя: Пиковая Дама обидится и защекочет до смерти!

— А у нас не так делали, — заупрямилась одна из Двух-Кать. — Мы карту пополам рвали, и нужна монета в пятнадцать копеек, и…

— Да все по-разному вызывают, — нетерпеливо перебила Дудкина. — Тома, а булавка зачем?

— Ох! Чуть не забыла, это ж самое важное! Если Пиковая Дама на призыв откликнется, по воде в банке рябь мелкая прокатится. За этим будем следить особо, прямо глаз с воды не спуская. Как только вода заволновалась, нужно не зевать и быстро-быстро воткнуть булавку в пол возле банки. — Тома открыла булавку и для проверки потыкала ею в дощатый пол. — Так, булавка втыкается легко, особенно туда, где краска облупилась. У Пиковой Дамы платье длинное, она явится, а мы ей подол булавкой пришпилим. И пока она старается освободиться, нужно успеть прошептать своё желание. А потом булавку вытащить, и она уйдёт.

— А она из-за платья не рассердится? — проявила осторожность Милочка. — Я бы рассердилась. От булавки-то, поди, дырка будет.

— Хм… Не рассердится. Нужно сказать… — Томка слегка замешкалась, но быстро нашлась: — Нужно сказать: «Пиковая Дама, спасибо и прощай!» Тогда она спокойно уйдёт, а желание скоро исполнится.

— Да уж, проще простого, — ехидно бросила Лера. — Как бы вам не запутаться во всех этих правилах.

— Ну, кто хочет попробовать? Кто смелый? — не обратив внимания на насмешку, Томка обвела палату весёлыми глазами.

— А что можно попросить? — поинтересовалась Дудкина, выбравшись из-под надёжной защиты одеяла. — Скажем, если килограмм «Мишек на Севере» загадаешь, сбудется?

— Тебе, Дудкина, вообще худеть пора, ты скоро в двери пролезать перестанешь, — съехидничали Две-Кати.

Дудкина размахнулась и бросила в них подушкой. Не долетев, та шмякнулась на пол, Две-Кати мелко захихикали.

— Не думаю, — с сомнением сказала Тома, задумчиво наблюдая, как Дудкина хмуро подбирает и отряхивает подушку. — Пиковая Дама не золотая рыбка, корыто не попросишь. Желание должно быть какое-то… Ну не знаю. Не про вещи, короче.

— У-у-у, — разочарованно протянула Милочка. — То есть деньги загадать тоже нельзя?

— Деньги — точно нельзя. Можно только то загадывать, что за деньги не достанешь, — без тени сомнения подтвердила Тома, и в этот момент даже скептически настроенной Лере сильно-сильно захотелось, чтобы Пиковая Дама, исполняющая желания, существовала на самом деле.

— Можно я попробую? — неуверенно спросила Надя Рябцева. — У меня есть такое желание, не про вещи.

— От веснушек хочешь избавиться, Рябчик? — насмешливо пискнула одна из Двух-Кать. — Правильно, а то выглядишь будто тебя гречкой обсыпали.

— Надь, не обращай внимания. Ты же знаешь, их хлебом не корми — дай прицепиться к кому-то, — подбодрила Тома подругу. — А желание никому говорить нельзя, только Пиковая Дама его должна слышать.

— Я и не обращаю, — вздёрнула нос Рябцева, и её короткие косички упрямо качнулись из стороны в сторону. Она слезла с кровати и накинула на плечи одеяло — накрахмаленный угол пододеяльника встопорщился над её головой, как островерхий белый колпак. — Давай булавку.

— Молодчина! — Тома торжественно вручила ей булавку и вернулась на свою кровать. Заскрипела панцирной сеткой, устраиваясь поудобнее. — Теперь — тишина!

Рябцева бесшумно, на цыпочках, вышла на середину, села по-турецки рядом с банкой. В палате стало так тихо, что было слышно, как за окном на ночном ветру потрескивают, раскачиваясь, высокие сосны. Банка, накрытая картой, стояла на пересечении двух полосок света — лунного, падающего из окна, и электрического, тянущегося из-под двери. Зеркало под донышком чуть подсвечивало спокойную воду, отражения пиковой дамы никому со стороны видно не было, но Рябцева наверняка его различить могла. Ну и подумаешь, это всего лишь отражение рисунка. Лера мысленно пожала плечами: выдумщице Томке, несмотря на все старания, не удалось нагнать страха — луна светила слишком ярко, да и девчонок в палате многовато. Вот если бы то же самое, но в тёмной кладовке, да в одиночку, да после полуночи — тут уж точно Пиковая Дама привиделась бы. А так… Погремушки, детский сад.

— Пиковая Дама, появись! — прошептала Надя, наклонившись к игральной карте так близко, что пластмассовые шарики на косичках коснулись края банки.

Лера, хотя и не верила ни в какие дурацкие потусторонние явления, напрягла зрение, чтобы видеть происходящее.

Надя чуточку подождала и повторила тихо, настойчиво:

— Пиковая Дама, появись!

Лера, сама себе удивляясь, затаила дыхание. Но похоже, ничего особенного с водой не происходило. Во всяком случае, Рябцева, выждав ещё десяток секунд, бесстрашно призвала Пиковую Даму в третий раз. Замерев над банкой, она держала булавку наготове. Где-то в стороне шумно сопела Дудкина. Милочка и Две-Кати вели себя тихо, Тома помалкивала тоже. Лера поёжилась. То ли в комнате похолодало, то ли она проголодалась и от этого замёрзла… Она поджала озябшие ноги, подоткнула одеяло плотнее, стараясь не раскачивать кровать и не тревожить скрипучую сетку. Может, и не ходить сегодня мальчишек мазать? Босиком по холодному полу, туда, обратно, уф… Сходить можно и завтра, а сейчас закончить побыстрее эту ерундистику, закутаться поуютнее, и — как говорит папа, когда перед сном заглядывает к Лере в комнату: «Спокойной вам ночи, приятного сна, желаю увидеть козла и осла». Леру всегда ужасно смешила эта ушастая весёлая парочка — козёл и осёл, и она засыпала улыбаясь. Сейчас улыбаться было нечему, а спать хотелось всё сильнее, глаза закрывались сами собой.

Тюк! Лера вздрогнула и открыла глаза.

В полу вертикальной чёрточкой торчала булавка, Рябцева сидела рядом, похожая на маленький сугроб. Рядом виднелся ещё один сугроб, в точности повторяющий очертания фигуры Рябцевой с наброшенным одеялом. Лере почему-то сразу вспомнилось, как математичка на уроке геометрии объясняла понятие конгруэнтности, для примера начертив на доске два одинаковых треугольника. А теперь прямо перед Лерой сидели на полу две конгруэнтные Рябцевы: одна обычная, а другая чуть голубоватая, словно облитая лунным светом.

Лера хотела посмотреть в окно на луну, но опоздала, потому что внезапно началось замедление. Воздух вокруг сгустился, стал плотным, как кисель. Теперь, чтобы повернуть голову к окну, нужно было преодолеть его кисельное сопротивление. Лера была хорошо знакома с этим ощущением. Замедление случалось в её снах, когда там происходило что-то страшное. Например, иногда ей снился пронзительный вой сирены, и нужно было бежать, бежать как можно быстрее, потому что вот-вот начнётся воздушный налёт, над головой замелькают мессеры, а за спиной бабахнет взрыв. Однажды Лера рассказала про этот сон отцу, тот выслушал серьёзно и пояснил, что это из-за военных фильмов. Лера и вправду смотрела много фильмов про войну, их часто показывали по телевизору. Но во сне она никогда не могла вспомнить это простое объяснение и каждый раз отчаянно пыталась добежать до укрытия. Чтобы хоть немного переместиться вперёд, прочь от опасности, ей приходилось руками раздвигать воздух перед собой, и эта ужасающая медлительность была страшнее, чем сама сирена или воздушный налёт.

Я всё-таки заснула, подумала Лера и потянулась правой рукой к лицу. Она знала верный способ проснуться: нужно нащупать ресницы, ухватиться за них и насильно раскрыть плотно сомкнутые веки. Иногда ей это удавалось. Мне очень, очень нужно проснуться, думала Лера, стараясь не смотреть в сторону банки, булавки и двух идентичных Рябцевых. Но краем глаза она всё равно видела, что голубоватая Рябцева встаёт, выпрямляется, стряхивает с себя одеяло, потягивается, нависает над настоящей Рябцевой, которая, не замечая этого, продолжает сидеть, сжавшись в комочек и безотрывно глядя на дурацкую банку…

Наконец Лере удалось поднести руку к лицу, и стало ясно, что трюк с ресницами не сработает: глаза и так широко раскрыты. Булавка, подумала Лера. Нужно спешить. Скорее. Скорей же! Сделав усилие, она столкнула с себя тяжёлое одеяло, и то нехотя сдвинулось в сторону, застыло громоздким белым Эльбрусом с обширной колючей проталиной в прорези пододеяльника. Лера опустила ноги с кровати, гладкая крашеная поверхность ожгла холодом. Тюбик зубной пасты выскользнул из-под ночной рубашки, плавно, сонной рыбкой, нырнул вниз, приземлился с глухим стуком на пол. Преодолевая тугое, неподатливое замедление, она поднялась с кровати, шагнула раз, другой, расталкивая вязкий воздух коленками, помогая себе руками, будто поплыла в густом меду. Стараясь не смотреть в сторону голубоватой фигуры, по-прежнему нависающей над маленькой Рябцевой, сосредоточилась на булавке, которая, подобно самодельным солнечным часам, отбрасывала на пол узкую чёткую тень. Ещё шаг, одна нога уже стоит, другая запаздывает, тормозит, зависает в воздухе, дождаться устойчивого положения, теперь присесть, вернее, не присесть, а начать приседать и одновременно повести руку в сторону блестящего штриха в полу, уже почти дотянулась, сомкнуть пальцы, сильнее, сильнее, тяни!

— Лерка! Оставь, не надо! Вот же вредина! — возмущённый возглас Томки будто ударил Леру в грудь, она покачнулась и со всего размаху шлёпнулась на пол, сжимая в руке булавку.

Недоумевающие глаза Рябцевой, насмешливые остроносые мордочки Двух-Кать, Дудкина, укоризненно качающая головой, равнодушный взгляд Левандовской. Лера напряжённо вглядывалась в сумрак, стараясь различить двойника Рябцевой, но голубоватый силуэт растаял, как и не было.

— Я не успела загадать желание, — расстроилась Надя.

— Да уж конечно, успеешь тут, — раздражённая Тамара утратила свою обычную сдержанность. — Лерыч, ты чего на булавку, как на амбразуру, кидаешься, а?

Лера молча поднялась.

— Держи свою булавку, Рябцева. Дурацкая игра, зря вы её затеяли.

Пошла к своей кровати, мельком успев заметить, как Две-Кати синхронно, вряд ли сговариваясь, покрутили пальцем у виска, кивнув в её сторону. Легла, отвернулась к стене. Потом заставила себя ещё раз повернуться к остальным:

— Спокойной ночи, малыши.

И отвернулась снова, зажав всё ещё подрагивающие от напряжения руки между коленками. Тюбик зубной пасты остался лежать на полу, постепенно теряя накопленное тепло.

Примечания

1

Здесь и ниже цитаты из рассказа Эдгара Аллана По «Чёрный кот» (в переводе В. А. Хинкиса).