Поэзия зла

Лайза Рени Джонс, 2021

ОТ АВТОРА БЕСТСЕЛЛЕРОВ NEW YORK TIMES. Психологический триллер с особой зачаровывающей эстетикой. Серийный убийца не столько отвратителен, сколько противоестественно изыскан и прекрасен. Кто-то называет его мужем или отцом. Кто-то называет его другом или коллегой. Но единственное имя, имеющее для него значение – Поэт… «УБИЙЦА С ТАЙНЫМ ПЛАНОМ». В Остине, штат Техас, действует серийный убийца – единственный в своем роде. Все его жертвы – люди, так или иначе оскорбившие поэзию. Он умерщвляет их цианидом, а в рот вкладывает листок со стихотворными строками. Больше – никаких следов. И еще: похоже, Поэт проявляет особый интерес к одной женщине. И она… «ДЕТЕКТИВ С ТЕМНОЙ ТАЙНОЙ». Саманта Джаз – лучший профайлер полицейского управления Остина, прирожденный сыщик. Она чувствует зло в людях – и никогда не ошибается. Кроме одного раза – когда не почувствовала его в своем отце, и это чуть не сломало ей карьеру… «ПОЭЗИЯ СО СМЕРТЕЛЬНЫМИ РИФМАМИ». Это дело грозит стать ее первой неудачей. Оно сплетено из сравнений и метафор, не дающих ответы ни на один ее вопрос; лишь, как дописанные строфы, множатся мертвые тела. Но Саманта чувствует, что постепенно приближается к Поэту. А еще – что он так же неумолимо приближается к ней…

Глава 2

— Детектив Саманта Джаз! — зычно доносится из двери капитана Мура.

Я через стол кошусь на детектива Итана Лэнгфорда, в прошлом моего напарника, а ныне соседа по насесту.

— Лэнг, ты что-нибудь вытворил?

Тот смеется раскатистым басом двухметрового здоровяка. По службе он не раз протаскивал меня по извивам и ухабам. Опаска, оглядка, «семь раз отмерь» — это все не про него. Его кредо: «Не ходишь по-крупному — делаешь по-мелкому». Вот и сейчас он пожал плечами и ернически хмыкнул:

— Да ничего такого. Не верь поклепам. Все тип-топ.

Я хмурюсь, потому что пикироваться с капитаном — его излюбленный конек. А вот у меня — нет, и тому есть веские причины. Каждая встреча с Муром для меня пробуждает в комнате призрак моего отца — бывшего капитана, которого мы ровно три месяца назад похоронили. Причем не с таким почетом, о каком можно было мечтать. Ушел, что и говорить, не под фанфары.

— Лэнг, я серьезно!

— Да ничего такого, — подмигивая, говорит он. — Ну, из того, что ему следует знать.

Я хлопаю себя по бедрам и вперяюсь в него взглядом Мегеры.

— Да ладно тебе, мозговой трест, — юлит Лэнгфорд. — Ты ж была моложе всех на участке, в двадцать пять лет с самым высоким ай-кью за всю историю… Баллы просто зашкаливали. Что у тебя, на капитана ума не хватит?

— А тебе бы только глумиться, паршивец… Аж тащишься.

— Не без того. Может, он хочет знать, почему тебе уже тридцать два, а ты не сдаешь тест на сержанта.

— Тебе вон сорок, а ты тоже до сих пор не сдал, — подкалываю его я.

— Уж такое я уе…

Я его люблю, но в каком-то смысле он и вправду невсебешный; при этом любопытно, что отец частенько ставил нас с ним в пару.

— Возможно, тест я не проходила, потому что не хочу командовать такими, как ты.

— Джаз! — доносится рык капитана. — Я жду!

Я машинально заправляю свои длинные светло-каштановые пряди за уши (жест, для детектива вроде меня выдающий нервозность). Примерно то же, что оглаживать на себе одежду — как я сейчас провела по своему брючному костюму с шелковой блузкой. Куртка скрывает мое табельное оружие и значок, а шелк вкрадчиво шелестит: «Я — женщина, вонзающая жало».

Впрочем, сейчас я никого не жалю. Спина у меня напряженно выпрямлена. А при взгляде на пятачок стола, где некогда красовалось фото моего отца — статного темно-русого красавца с зелеными глазами, как у вашей покорной слуги, — я ощущаю томительное раздражение. Скорей бы все это закончилось.

Отвернувшись от Лэнга, я отключаюсь от его «удачи!», сопровождаемого сочувственным шевелением коллег за столами. Прессовать меня насчет сержантского теста капитан не собирается. Я — дочь его замаранного предшественника, который уже (или всего) три месяца как в могиле. И, по-видимому, мое намерение перебраться в отдел внутренних расследований — для обновленного Джаза — делает меня отступницей еще хуже отца.

Капитан Мур мне не доверяет. А то, что мой крестный — начальник полиции и бывший лучший друг моего отца, делу совсем не в помощь. Скорее наоборот.

Я подхожу к двери начальника и без паузы влетаю в его кабинет. Вот что значит быть детективом убойного отдела и дочерью своего родителя. Видно, я с детства усвоила не робеть даже в самых патовых ситуациях. Мне известно, как погружаться прямиком в сердцевину чертова момента. А каждый момент с капитаном для меня именно чертов — не знаю, как для кого еще.

Он возвышается глыбой над своим столом — темнокожий атлет на пятом десятке, крупный во всех отношениях; уже само его присутствие большое и уверенное. Источающее властность. Его кабинет по-мужски холоден, без всяких там семейных фоток. Видно, что он обручен со спортзалом и, насколько мне известно за годы нашей совместной службы, прочно разлучен с кафе-кондитерскими, предпочитая коротать свой досуг в других местах. Я, со своей стороны, тоже дружу с фитнесом, но и кафе-мороженых не чураюсь; просто Мур более цельный. И при этом однобокий. Не видит оттенков серого, которые, по моему убеждению, являются ключом к раскрытию преступлений. Для него есть только черное и белое, что для меня объясняет, почему, если не считать моего отца, я раздражающе воздействую на его нервные окончания. Мы оба знаем, что видеть это серое я научилась от своего отца, который, бесспорно, был в свое время чертовски хорошим детективом. Просто он различал слишком уж много этих оттенков.

— Закройте дверь, — сдержанно кивает Мур, не отрываясь от папки с досье.

Уже интересно. Закрытая дверь — сама по себе тревожный симптом.

Я безмолвно подчиняюсь, и как только оказываюсь в тесном пространстве кабинета с этим крупным альфа-самцом, он поднимает на меня свои умные, глубокие темно-карие глаза с ноткой извечного осуждения. Однако сейчас из его уст звучит нечто совсем иное. И, прямо сказать, неожиданное.

— Я слышал, вы неплохо разбираетесь в поэзии. — Он постукивает ногтями по уголку своего компьютера. — Так указано в вашем досье. Даже руководили в колледже пен-клубом.

Я хмурюсь. Это что, действительно о сержантском тесте?

— Для чего вдруг вам моя информация по колледжу?

— Дело не в вас, детектив Джаз. Я искал кого-то, кто знает толк в поэзии, и даже необязательно в пределах департамента. А тут оказалось, что и вы этой теме не чужды. — Папку он по гладкой столешнице переправляет мне. — Объяснение поищите в этом.

Моя защита ослабевает, и детектив во мне — тот, которого хлебом не корми, лишь дай поразгадывать немыслимые головоломки — усаживается, горя желанием работать. Работа — это хорошо. Она помогает мне оставаться в здравом уме. После смерти отца мне потребовалось шестьдесят дней, чтобы убедить психиатра департамента, насколько это верно. Все это время она наблюдала, как я раскрываю дела и проявляю себя с лучшей стороны. Теперь она мне верит. А я наконец от нее избавилась.

Открываю папку и вижу голого мужчину, прихваченного к стулу за лодыжки и талию; что интересно, руки у него свободно свисают вдоль боков. Голова опущена, и лицо закрывает копна темных волос. Справа от стула — неровная лужица рвоты. Мысленно я представляю момент, когда его стошнило: видимо, он пытался рвануться со стула, причем довольно яростно — на грудной клетке заметны следы ожогов. Не сумев высвободиться, он, по всей видимости, в отчаянии подался вперед и потянул за собой стул.

На внутренней стороне папки информационный вкладыш: «Причина смерти: яд. Вещество не установлено. Ждем результаты токсикологической экспертизы».

В памяти всплывает одно давнее дело: муж, заставивший жену под угрозой смерти их детей принять цианид. Шансов выжить у нее не было. Никаких. После значительной дозы цианида спасения не бывает. Смерть наступает неминуемо, в промежутке от двух до пяти мучительных минут. Кончина той женщины была жестокой и скоротечной, навеки разлучив мать со своими детьми.

В отличие от этого мужчины, защищающая своих детей мать не была привязана к стулу, но ее чудовище-муж позже сознался, что предоставил ей выбор. Он велел ей принять добытую им через Даркнет^[2] таблетку цианида, а иначе он расправится с детьми. Он зарился на ее страховку. И женщина приняла яд ради спасения своих детей. Но он не пощадил и их, тоже скормив им таблетки, а затем подал это как коллективное самоубийство, оставившее его, безутешного, одиноко доживать свой век.

Это болезненное воспоминание я отбрасываю, уже сосредотачиваясь на новом деле; формируется навскидку и гипотеза. Возможно, с этим человеком произошло нечто похожее на то, что случилось с той несчастной матерью. Вот почему руки у него свободны. Ему был дан выбор — добровольно принять смерть со вкусом отравы или же удостоиться чего-то, что в сравнении с этим на порядок хуже.

Ненадолго я проникаюсь мыслью, что то старое дело, где орудием убийства значился яд, и есть причина, по которой я просматриваю это досье. Но затем вспоминаю отсылку капитана на мое знание поэзии. Переворачиваю страницу и нахожу фото с распечаткой стихотворения; она очень похожа на бумажку в печеньке с предсказанием. Во вкладыше помечено, что бумажка со стихом найдена у жертвы во рту, однако на ней нет следов рвоты. Любопытно.

Эту мысль я тоже временно откладываю и вчитываюсь в строки:

Кто смеется в зубах у ненастья,

Тем не менее чая сквозь тьму

Отыскать среди звезд тропку счастья,

Где б Хозяин явился ему.

— Этот стих мы «загуглили», — говорит Мур, видимо, следя за моим чтением. — Его написал…

— Артур Гитерман, — опережаю я.

Мур сосредоточенно сводит брови.

— Этот стих из восьми строф. А здесь всего одна. Как вы ее уловили?

— Не для того ли вы меня сюда вызвали? Как человека со знанием поэзии?

— Да, действительно, — нехотя соглашается он. — Просто я не ожидал…

— Что я в самом деле разбираюсь? Ну так сами видите.

Мур всматривается в меня прижмуренными глазами.

— А о чем этот стих?

— Этот вопрос можно задать целой коллегии литераторов, и все мнения будут разниться.

Он сжимает губы. Ему не нравится моя откровенность, обозначающая, насколько невозможно ответить на этот вопрос.

— Ну а вы бы как определили?

— Я бы сказала, о судьбе.

Видимо, тест на эрудицию я сдала, поскольку капитан движется дальше:

— Детектив, ведущий это дело, принял неожиданное решение перевестись в Хьюстон. Так что я волей-неволей вынужден его перепоручить.

Я озадаченно приподнимаю брови; мысли теперь больше сосредоточены на уходящем детективе, чем на деле, которое, очевидно, попадет ко мне. Отдел у нас небольшой, всего из двенадцати сотрудников, которые знают друг друга как минимум неплохо. Но о переводе никто и словом не обмолвился.

— А кто уезжает?

— Робертс.

Вот те раз… И в самом деле впору растеряться. С Робертсом мы как бы на дистанции, хотя я знаю его много лет. К тому же у него здесь корни: дом, друзья, бывшая жена, с которой он все никак не может доразобраться; да еще и футбольчик по выходным… Всё как снег на голову.

— Зачем ему это, капитан?

— Персональное решение. — Дальнейших объяснений капитан не предлагает. — Я распоряжусь, чтобы он ввел вас в курс дела. Теперь вести его будете вы. Можете определиться, брать себе в пару детектива Лэнгфорда или солировать в одиночку. Словом, теперь это ваш джаз.

Примечания

2

Даркнет — скрытая сеть, соединения которой устанавливаются только между доверенными пирами, иногда именующимися как «друзья», с использованием нестандартных протоколов и портов. Является источником любой, в основном нелегальной, информации и услуг.