Дикая Флетчер

К. А. Такер, 2018

Калле Флетчер была совсем маленькой, когда мать увезла ее с Аляски в цивилизованный мир Торонто. Изоляция и экстремальные температуры оказались невыносимы для жены пилота, привыкшей ко всем удобствам большого города. Теперь Калле двадцать шесть, и оставшийся на Аляске отец долгое время был для нее прошлым, о котором она боялась вспоминать. Но теперь настала пора проделать непростой путь к пограничному городку, где она когда-то родилась. Плохие погодные условия, комары, короткий световой день, заоблачные цены – вот с чем Калле приходится мириться ради того, чтобы стать ближе к отцу. Компанию ей составляет Джона – тихий и гордый пилот, который сразу не принимает чужестранку, слишком нежную для жизни в экстремальных условиях. В отличие от Каллы, Джона не может представить себя в любом другом месте на планете и ни за что не променяет снежные горы ни на что другое. Он ждет не дождется, когда капризная девчонка наконец оставит его в покое и отправится туда, где ей самое место. Возможно, Джона и прав, но Калле не терпится уложить его на лопатки. Проходит время, и она понимает, что привязалась к ворчливому пилоту. Теперь их связывает что-то вроде дружбы или даже нечто большее, в чем они оба не могут себе признаться. В конце концов, Калла же вернется в Торонто, а Джона останется на Аляске. Было бы глупо влюбиться в человека, с которым ты никогда не сможешь быть вместе. Ведь так?

Глава 4

— Эти милые. — Моя мама держит в руках новую пару резиновых сапог «Хантер» армейско-красного цвета.

— В самом деле? Но они занимают много места. Я не уверена, стоит ли мне брать их с собой.

— Доверься мне. Возьми.

Она укладывает их в чемодан, который я отвела для обуви и туалетных принадлежностей — он уже набит до отказа, — а затем садится на мою кровать. Ее палец перебирает небольшую стопку ценников, разложенных у моей подушки. Свидетельство того, что вчера я совершила экстренный шопинг, чтобы собрать гардероб под кодовым названием «Аляска».

— Ты уверена, что едешь только на неделю?

— Это ты научила меня, что «перегруз багажа — это главное».

— Да, конечно, ты права. Особенно там, куда ты направляешься. Ты не сможешь просто сбегать и купить то, что забыла. Там нет даже торгового центра. — Маму передергивает от одной мысли о покупках в торговом центре. — Там буквально ничего нет. Это…

— Бесплодная пустошь. Да, я помню. — Я запихиваю в угол второго чемодана пару шерстяных носков, извлеченную из корзины с зимней одеждой. — Хотя ты не была там двадцать четыре года. Может, все изменилось. У них теперь есть кинотеатр.

Я знаю, потому что набрала в гугле «Чем заняться в Бангоре, Аляска», и эта информация всплыла первой.

Кинотеатр оказался единственным развлечением в здании, отведенном под еженедельный кружок по вязанию и общественный книжный клуб — два занятия, которые меня совершенно не интересуют.

— Бангор мог увеличиться в размерах в два раза. Даже в три.

Мама улыбается, но это снисходительная улыбка.

— Города на Аляске не растут так быстро. Или вообще не растут в большинстве случаев. — Дотянувшись до одного из моих любимых осенних свитеров — двухсотдолларового кашемирового, нежно-розового цвета, который Саймон и мама подарили мне на Рождество, — она аккуратно складывает его. — Если я хоть немного знаю твоего отца, то его дом точно такой же, как и тогда, когда мы уезжали.

— Может быть, увидев его, я вспомню раннее детство.

— Или это вызовет у тебя кошмары. — Мама смеется, качая головой. — Эти богомерзкие липкие обои, которые поклеила Розанна, были хуже всего.

Розанна. Мать моего отца. Моя бабушка, о встрече с которой я была слишком мала, чтобы помнить. Я иногда разговаривала с ней по телефону, и она присылала открытки на день рождения и Рождество каждый год, вплоть до своей смерти, когда мне было восемь лет.

— Агнес, вероятно, сняла липкие обои.

— Может быть, — фыркает мама, отводя взгляд.

«Ты все еще любишь моего отца, даже сейчас?»

Я прикусываю язык под напором желания расспросить ее о том, что мне рассказал Саймон. Он прав: мама никогда не признается в этом, а я не хочу превращать жизнь Саймона в ад на все то время, пока меня не будет. В доме и так напряженная атмосфера. В четверг мама легла спать, думая об украшении стола красными розами и свадебных букетах из орхидей, а проснулась от новостей о женщине по имени Агнес, диагнозе рака у Рена и моей предстоящей поездке на Аляску.

Я не могу сказать, что больше ее расстраивает: то, что есть другая женщина, или то, что мой отец серьезно болен. Все это не дает ей покоя. Я заставала ее перед эркером на кухне, сжимающей кружку и глядящей в пустоту, по крайней мере, полдюжины раз. Для женщины, которая всегда в движении, это необычно.

Тем не менее я не могу обойти стороной этот вопрос.

— Ты бы никогда не оставила Саймона ради папы, правда, мам?

— Что? Нет. — Она глубоко хмурит брови, будто переосмысливая свой ответ уже после того, как дала его. — Почему ты об этом спрашиваешь?

— Просто так, — колеблюсь я. — Ты вообще с ним разговаривала?

— Нет. — Она качает головой, затем делает паузу. — Правда, я отправила ему письмо несколько лет назад с копией твоей фотографии с выпускного экзамена в университете. Чтобы он знал, как выглядит его дочь. — Ее голос затихает, а глаза задерживаются на сколе кораллового лака на ногтях.

— И? Он вообще ответил?

Было ли это ему важно?

— Ответил. Он сказал, что не может поверить, насколько ты выросла. Как сильно ты похожа на меня. — Мама грустно улыбается. — Я не стала продолжать разговор. Я решила, что это к лучшему. Тебе это не понадобится, — добавляет она, разглядывая полосатую майку, которую я положила поверх остальной одежды.

Я замечаю, как быстро она меняет тему.

— Разве ты не сказала, что нужно собираться на все случаи жизни?

— Всю неделю ожидается всего четырнадцать градусов по Цельсию. Четыре — по ночам.

— Тогда я надену поверх свитер.

Мама проводит рукой по покрывалу.

— Значит, Рен заберет тебя в Анкоридже?

Я качаю головой с полным ртом воды. Интенсивная волна жары, пришедшая в Южное Онтарио, не желает уходить, из-за чего на третьем этаже нашего дома душно, несмотря на кондиционеры, подающие воздух через вентиляционные отверстия.

— За мной приедет парень по имени Джона.

— Почему не твой отец?

— Не знаю. Может быть, он чувствует себя недостаточно хорошо, чтобы летать.

В каком состоянии он будет, когда я приеду? Мы с Агнес переписывались по поводу поездки, но она ничего не говорила о состоянии папиного здоровья.

— Но он ведь знает, что ты приедешь?

— Конечно, знает.

Агнес сказала, что «они» подготовят мне комнату, и «они» были так рады моему приезду.

Рот мамы кривится от беспокойства.

— Что за самолет?

— Тот, который не сломается в воздухе, надеюсь.

Мама бросает на меня пристальный взгляд.

— Это не смешно, Калла. Некоторые из самолетов твоего отца — крошечные. И ты летишь через горы и…

— Все будет в порядке. Это ты боишься летать, помнишь?

— Тебе следовало дождаться коммерческого рейса. Они теперь ежедневно летают на этих «Дэш-8»^[7] в Бангор, — бормочет она.

— О чем бы ты ни говорила, до вторника не было свободных мест. — Я отправляюсь на Аляску, и неожиданно мама становится экспертом по моделям самолетов. — Расслабься, ты драматизируешь.

— Вот увидишь. — Она бросает на меня самодовольный взгляд, но он быстро исчезает. — Когда он начинает лечение?

— Я не знаю. Узнаю, когда приеду туда.

Мама хмыкает.

— И где ты еще раз делаешь пересадку?

— Миннесота, Сиэтл, Анкоридж.

Перелет предстоит изнурительный и даже не в такие экзотические места, как Гавайи или Фиджи, ради которых я бы с радостью потратила целый день на дорогу. Но обратная сторона заключается в том, что через двадцать четыре часа я буду стоять лицом к лицу с Реном Флетчером, двадцать четыре года спустя.

Мой желудок сжимается.

Мама барабанит кончиками пальцев по своему колену.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я отвезла тебя в аэропорт? Я могу попросить кого-нибудь поработать за меня.

Я изо всех сил стараюсь сохранять терпение.

— Я должна быть там в четыре часа утра. Я возьму такси. Со мной все будет хорошо, мам. Перестань волноваться.

— Я просто…

Она заправляет волосы за ухо. Раньше у нас был одинаковый цвет волос, но теперь мама красит их, чтобы скрыть пробивающуюся седину, в более темный цвет коричневого с оттенками меди.

Я знаю, к чему это все ведет. Ее расстраивают не дальнее расстояние, не крошечный самолет и не тот факт, что меня не будет целую неделю.

— Он не может причинить мне больше боли, чем уже причинил, — говорю я более мягко.

Тишина в комнате оглушительна.

— Он не плохой человек, Калла.

— Может, и нет. Но он никудышный отец.

Я с трудом застегиваю молнию чемодана.

— Да, он такой. И все же я рада, что ты едешь. Очень важно, чтобы вы встретились с ним хотя бы один раз. — Она изучает маленькую ранку на большом пальце — вероятно, укол от шипа розы. — Все эти годы курения. Я умоляла его бросить. Можно было подумать, что он так и сделает после того, как увидел, как твой дед увял от проклятых сигарет. — Мама качает головой, ее брови, более гладкие, чем должны быть в ее возрасте, благодаря процедурам лазерного ухода за кожей и филлерам, слегка вздергиваются.

— Может быть, он действительно бросил, но было уже слишком поздно. Но если он этого не сделал, я уверена, что доктор заставит его бросить теперь. — Я тащу чемодан на колесиках, стряхивая с рук пыль. — Минус один.

Мамин орехово-зеленый взгляд окидывает меня.

— Твои волосы чудесно блестят.

— Спасибо. Мне пришлось умолять Фаусто втиснуть меня вчера вечером в свое расписание. — Я смотрю в зеркало, стоящее рядом, и смахиваю с лица прядь светлых волос. — Получилось светлее, чем я хотела, но у меня нет времени, чтобы исправить это до отъезда.

Я не могу не заметить темные круги под глазами, которые не сумел скрыть даже толстый слой консилера. Последние два дня прошли в вихре покупок, прихорашивания, сбора чемоданов и планирования.

Расставания с моим парнем.

— Итак, вы с Кори официально расстались? — спрашивает мама, словно прочитав мои мысли.

— Я перерезала блестящую красную ленточку и все такое.

— Ты в порядке?

Я вздыхаю.

— Я не знаю. Такое ощущение, что моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я все еще жду, когда осядет пыль.

После моего ухода из клуба в четверг Диана решила «случайно» столкнуться с Кори — потому что в противном случае она бы взорвалась от возмущения — и сообщить ему, что он только что разминулся со своей девушкой. Я бы поставила деньги на то, что Диана одарила его своей идеальной ядовитой улыбкой, когда уходила, довольная тем, что заставила Кори испытывать неловкость.

На следующее утро я проснулась от его голосового сообщения. Его тон был очень непринужденным, пока он неубедительно объяснял, как оказался в клубе. Он ни словом не обмолвился о Стефани Дюпон и о том, почему почти накинулся на нее в баре.

Я не сразу ответила, выписав ему дозу лекарства, которым он в последнее время угощал меня.

Ребячество?

Может быть.

Но мне нужно было больше времени, чтобы разобраться в своих мыслях и чувствах, все еще смешанных после того, как я провела ночь, уставившись в скошенный потолок над моей кроватью, пока часы тянулись к рассвету.

Мне нужно было больше времени, чтобы взглянуть правде в глаза.

Кори любил меня когда-то. Или, по крайней мере, он думал, что любил. И я была так уверена, что тоже люблю его, в самый разгар наших отношений — после того, как улетучилась новизна, но до того, как комфорт начал трещать по швам. У нас все было хорошо. Мы никогда не ссорились, не ревновали и не грубили друг другу. Если бы мне понадобилось выбрать одно слово, чтобы описать наши отношения, я выбрала бы «гладкие». То есть наши отношения работали без сбоев.

У «нас» нет причин для ссор.

Мы идеально подходим друг другу.

И нам стало скучно.

Какая бы магия ни была в начале, она иссякла, как если бы в шине образовалась медленная утечка после того, как ее пробили гвоздем. Ты можешь месяцами не знать, что что-то не так, пока однажды не окажешься на обочине дороги со спущенным колесом.

По крайней мере, это то, что я слышала о медленных утечках в шинах. Я никогда не сталкивалась с подобным. У меня даже прав нет. Но я должна признать факты — влюбленные «Калла и Кори», которые позировали перед камерой на груде камней в прошлом году, наехали на длинный, острый гвоздь где-то на дороге своих отношений, вероятно, еще до того, как Стефани Дюпон появилась в кадре.

Это единственная причина, которая объясняет, почему то, что Кори флиртовал с другой девушкой, не вывело меня из себя и почему я была только слегка раздражена тем, что он не смог найти для меня время после моего тяжелого дня. И почему я не удосужилась позвонить ему после того, как узнала о болезни отца, в слабой надежде, что он ответит и утешит меня звуком своего голоса.

Думаю, где-то в глубине души я уже чувствовала, что наши отношения испаряются. Я просто еще не призналась себе в этом. Может быть, потому что надеялась, что это неправда. Или, что более вероятно, потому что, как только я признаю реальность, то почувствую, что должна это прекратить. А что, если Кори не чувствует того же? Что, если он думает, будто между нами все идеально, и будет умолять меня не заканчивать отношения?

Что, если я причиню ему боль?

Все бессознательные переживания кипят под поверхностью. Все причины, чтобы избежать столкновения с ним. По крайней мере, причины для меня — девушки, у которой острая аллергия на конфронтацию. Это мое единственное определяющее «качество Рена», как сказала мама. Мой отец умеет избегать конфликтов на уровне ниндзя и, ну… яблоко от яблони, видимо, даже если я приземлилась в пятидесяти пяти сотнях километров от него.

Конечно, если меня достаточно сильно задеть, я могу бросить словесную колкость как никто другой, но, когда дело доходит до того, чтобы по-настоящему столкнуться с кем-то или чем-то, что причиняет мне боль, я убегаю от собственной тени. Когда у меня закончились места, где можно было бы спрятаться, правда стала очевидной. Я и представить не могла, что полечу на Аляску, чтобы встретиться с отцом, с подобными мыслями. Поэтому в пятницу вечером я отправила Кори сообщение, в котором упомянула о поездке и о том, что для нас будет лучше, если мы сделаем перерыв, учитывая то, что у него происходит на работе «и все такое».

Его ответ? «Да, я думал о том же. Береги себя. Безопасного полета». Как будто он ждал возможности уйти. Впрочем, я не должна удивляться. Он тоже мастерски обходит неприятные ситуации. Хотя лучшая в этом деле — я.

Таким образом, мои отношения длиной в четырнадцать месяцев официально закончились.

Мы расстались с помощью сообщения, сведя конфронтацию к минимуму.

Мама встает с моей кровати.

— Уже поздно, Калла. Тебе нужно немного поспать.

— Я знаю. Только сначала приму душ.

Мама тянется ко мне и крепко обнимает, что длится на несколько мгновений дольше обычного.

— О боже, я вернусь в следующее воскресенье! — смеюсь я, сжимая ее стройную фигуру с такой же силой. — Как ты собираешься жить, когда я перееду?

Мама отстраняется, чтобы убрать длинные пряди моих волос с лица, моргая блестящими глазами.

— Мы с Саймоном все обсудили, и ты никогда не переедешь. Мы начали строить для тебя подземелье.

— Надеюсь, рядом с его секретным денежным хранилищем.

— Напротив него. Я буду снимать с тебя ошейник на время наших представлений.

— Или ты можешь просто поставить телевизор в моем подземелье.

Она насмешливо вздыхает.

— И почему я об этом не подумала? Тогда нам не придется слушать нытье Саймона на заднем фоне.

Саймон ненавидит нашу общую любовь к дрянным реалити-шоу и жестоким сериалам про викингов, и он не может не пройти через гостиную, когда мы смотрим телевизор, бросая время от времени остроумные, но чаще всего раздражающие комментарии.

Наконец отпустив меня, мама вяло идет к двери. Однако она задерживается, изучая меня, пока я стою на коленях над вторым набитым до отказа чемоданом и дергаю за молнию.

— Тебе, наверное, стоит взять с собой книгу или две.

— Ты имела в виду макбук, верно?

Я не могу дочитать до конца и главу в книге, не заснув, и мама это знает.

— Я так и подумала. — Пауза. — Надеюсь, у них там есть интернет.

— Боже мой, ты шутишь, да?

Меня охватывает паника, когда в голове начинает крутиться мысль о том, что интернета там нет. Однажды я провела длинные выходные в коттедже возле парка Алгонкин, и мне пришлось ехать пятнадцать минут вверх по дороге в поисках баров, чтобы прочитать сообщения. Это был ад. Но не…

— Агнес отвечала на электронные письма сразу же. У них точно есть интернет, — говорю я с уверенностью.

Мама пожимает плечами.

— Просто… приготовься. Жизнь там совсем другая. Тяжелее. И в то же время проще, если в этом есть какой-то смысл. — Ее губы трогает ностальгическая улыбка. — Знаешь, твой отец пытался заставить меня играть в шашки. Он спрашивал каждый вечер, не хочу ли я сыграть, хотя знал, что я ненавижу настольные игры. Раньше меня это чертовски раздражало. — Она хмурится. — Интересно, он еще играет?

— Надеюсь, что нет.

— Уже через день тебе станет скучно и ты будешь искать, чем бы заняться, — предупреждает мама.

— Я уверена, что буду проводить какое-то время в аэропорту. — Я поднимаю второй чемодан на колеса. — Ну, знаешь… смотреть, как падают самолеты.

— Калла!

— Шучу.

Она тяжко вздыхает.

— Только не повтори мою ошибку и не влюбись в одного из этих пилотов.

Я хихикаю.

— Постараюсь сделать все возможное, чтобы этого не произошло.

— Я серьезно.

— Это же не пожарная часть, мама.

Она поднимает руки вверх в знак капитуляции.

— Ладно. Я знаю. Но есть что-то в тех парнях, которые там работают. Я не могу этого объяснить. Я имею в виду, они сумасшедшие, приземляются на ледники и горные хребты, летают сквозь снежную мглу. Они как… — Ее глаза ищут слова на моих стенах. — Небесные ковбои.

— О боже! — хохочу я. — Разве я похожа на девушку, которая влюбится в небесного ковбоя с Аляски? — Я с трудом выговариваю слова.

Мама смотрит на меня ровным взглядом.

— Похожа?

Справедливое замечание. Моя мама всегда была гламурной. Ее мочки ушей никогда не остаются без бриллиантов, а пара легинсов и заношенная концертная футболка выглядят изысканно. Да она бы скорее подожгла себя, чем надела пару «маминых» джинсов.

Осторожно обходя мебель, я качу два огромных чемодана на площадку перед дверью.

— Выглядят ужасно тяжелыми, — бормочет мама.

— Они и есть ужасно тяжелые.

Мы смотрим на крутые пролеты дубовой лестницы, ведущей на первый этаж, недавно окрашенной в темный орех, но с теплым белым цветом спиц и стояков.

А затем в один голос кричим:

— Саймон!

Примечания

7

Пассажирский самолет, созданный канадской авиастроительной компанией Bombardier Aerospace.