Чудо из волшебного шара

Кэтрин Дойл, 2020

Десятилетний Джордж случайно попадает в магазин диковинок Марли во время рождественской ярмарки, где получает в подарок стеклянный шар со снеговиком внутри. И вскоре с ним, его бабушкой и отцом начинают приключаться настоящие чудеса, а родной дом, парк, да и весь город меняются прямо на глазах. Как же иначе помочь отцу понять, что праздник необходим каждому взрослому не меньше, чем ребёнку! Для среднего школьного возраста.

1. Нечаянное чудо Марли

Джордж Бишоп не был выдающимся мастером маскировки, но он знал, как надевать накладные усы. Он провёл пальцем по верхней губе и выровнял их с уверенностью злодея из какого-нибудь фильма о Джеймсе Бонде:

— Самое главное — не чихать!

Усы были изготовлены из мишуры и сверкали, отражённые светом раннего вечера, в глазах бабушки Фло. Она тихонечко постучала пальцем по кончику носа, сбоку, и по секрету сказала:

— Если нужно куда-то попасть тайком, шарм превыше всего!

Рождественская ярмарка в Гайд-парке развернулась перед ними, будто величественный город, огромный и оживлённый; его волшебные огоньки подмигивали Джорджу сквозь суетливую толпу.

— Называй меня мисс Омела Марпл, — сказала бабушка Фло, ускоряя от восторга шаг. — Я же тебе говорила — найдём!

Джордж широко улыбнулся:

— Ну, она вообще-то не пря…

Громкое ворчание оборвало его на полуслове. Улыбка испуганно слетела с губ. Мимо них протиснулся широкоплечий деловой человек в чёрном пальто, развевавшемся на ветру.

Джордж оцепенел.

— Это же…

Бабушка Фло продела руку ему под локоть:

— Он никогда нас здесь не найдёт, моя радость. А сегодня тем более. Особенно с твоей замечательной маскировкой.

Джордж облегчённо присел. Бабушка Фло права. Ранним вечером 23 декабря отец был на работе. Точно так же, как в любой другой день в году, в жару и в стужу, в выходные, в будни и в праздники — в каждую минуту, если она приносила доход. Хьюго Бишоп даже не помышлял о том, чтобы сделать из кабинета хоть шаг на улицу, особенно теперь, когда Рождество носилось повсюду, как зараза.

Молочные облака над головой полнились обещанием снега, а в воздухе плыл аромат корицы. Вдохнув полную грудь манящего аромата, Джордж переступил ворота ярмарки.

Он был счастлив здесь, в чреве Рождества. Здесь можно наесться досыта мясных пирогов и сладкой ваты. Здесь можно разгуливать без опаски, спрятав лицо под усами из мишуры.

— Я их, наверно, не буду снимать, — сказал он бабушке на колесе обозрения. — Я в них делаюсь такой важный.

— Ты даже похож немного на Кларка Гейбла, — ответила бабушка Фло с набитым помадкой ртом, — одного из моих самых любимых артистов.

А потом, помолчав, добавила:

— Или, по крайней мере, на ручку рождественской метлы.

Она поправила своё тщательно подобранное рождественское украшение: заколку для волос в виде веточки остролиста — с яркими красными ягодами и нефритовыми листочками. Бабушка заколола её над левым ухом, и даже зелень бабушкиных глаз становились рядом с заколкой как будто ярче. Почти… до озорства.

Через несколько часов, когда луна уже карабкалась в фиолетовом небе, а ноги отяжелели, устав бродить по стране чудес, бабушка Фло сунула Джорджу в ладонь бумажку в пять фунтов:

— Сбегай-ка к Джино и купи себе горячего шоколада! — она показала рукой на ряд одинаковых деревянных киосков, которые стояли развёрнутые к карусели. — Мне оставишь пастилку. А я пойду закажу глинтвейн — пару — тройку.

Джордж припустил со всех ног. Ему казалось, что «Шоколад Джино» — это последний магазинчик в ряду, но, добежав, он обнаружил ещё один киоск, приткнувшийся с самого края. Украшения на киоске отсутствовали — за исключением перекошенной вывески, что висела над дверью.

Она гласила:

РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ДИКОВИНКИ МАРЛИ

И ниже, мелким шрифтом:

Взрослые категорически не допускаются.

Вход по вашей прихоти

Джордж толкнул дверь, и над ней звякнул колокольчик.

Изнутри магазинчик, к изумлению Джорджа, оказался больше, чем он ожидал. И к тому же там было уютно. Свежие сосновые иголки покрывали пол и наполняли магазинчик ароматом хвойных деревьев. Над головой с низкого потолка свисали рождественские гирлянды, озаряя всё вокруг мягким свечением. Какие-то дети — мальчик и девочка — внимательно изучали ближайшую к двери полку. Они были немного помладше Джорджа и спорили из-за ярко-жёлтого мешка сладостей.

— У мамы аллергия на ириски, башка ты дубовая!

— Не путай с нугой! Это громадная разница!

В глубине магазинчика за деревянным столом, заваленным книгами, сидел старик и читал газету. Очки у него громоздились на самом кончике носа.

Старик посмотрел на Джорджа поверх очков.

Джордж приветственно поднял затянутую в перчатку руку:

— Э-э… здрасьте.

Старик — Марли, предположил Джордж, — вдруг свёл вместе кустистые брови и вперился в него пристальным взглядом:

— Возраст?

— Э-э… — шаркая ногами, Джордж обогнул кучку детей, которые восторженно щебетали возле стола посреди магазинчика, и подошёл поближе.

— Десять, — ответил он.

— И? — подсказал Марли.

— Десять… и четыре месяца?

Марли чмокнул губами:

— Столько волос на лице — необычно для десяти лет и четырёх месяцев. Не сказать, чтобы я не видывал этого раньше… — Он подозрительно сощурил глаза. — Однако это такая же редкость, как пурпурный олень.

— Пурпурных оленей не бывает, — сказал Джордж.

Марли уставился на него:

— Неужто?

От неловкости Джордж переступил с ноги на ногу.

— Это накладные усы. Всего только мишура.

— Понятно, — с сомнением произнёс Марли.

Внимание Джорджа отвлекла дата на газете.

— 1843 год? — поморгал он для верности. — А зачем вы это читаете? Это же 1843!

— Предпочитаю классику, — ответил Марли таким тоном, в котором явно слышалось: «Это же очевидно».

— Хм.

Взгляд Марли неожиданно вспыхнул ярко и пронзительно, пригвоздив Джорджа к месту. Потянулось молчание. Наконец, широко зевнув, старик вновь обратил внимание на события 1843 года.

— Тебе и правда десять лет и четыре месяца. — И он надменно дёрнул рукой. — Хлопушки бесплатно. По одной на ребёнка. Всё остальное за деньги.

— Хорошо. Спасибо.

Джордж отошёл к столу посреди магазинчика и сунул голову между столпившихся плеч. На столе колыхалась груда рождественских хлопушек.

Рыжеволосая девочка, потянув за хлопушку, только что отыскала внутри превосходно настроенную музыкальную шкатулку. А в хлопушке у её сестры оказалась живая бабочка — она порхала между девочками, и крылья её переливались серебром и золотом.

Рядом с ними два брата, раскрыв широко глаза, испытывали одинаковые миниатюрные телескопы.

— В моём видно кита! — щурясь в окуляр, захлебнулся от радости старший. — А в твоём что?

— Шарики, — мрачно ответил младший. И вдруг замер, и голос его подскочил на целую октаву. — Нет, подожди! Планеты! В моём видно Вселенную!

Джордж набрался решимости. Сердце в груди покатилось кубарем. Из груды на столе он вытащил ярко — красную хлопушку и разорвал.

Хлоп!

Все четверо детей обернулись и стали смотреть, как он перевернул хлопушку вверх ногами и тряс ею.

И тряс.

И тряс.

И тряс.

— Не тряси, не надо, — сказала рыжеволосая девочка с круглыми от сочувствия глазами. — Это Скрудж.

Джордж хмуро посмотрел на пустую хлопушку:

— Что ещё за Скрудж?

Девочка показала на фольгу, которая уже начала терять блеск у него в руках.

— Это хлопушка, где ничего нет. Так иногда бывает, — сказала она, возвращаясь к своей музыкальной шкатулке. — Не повезло.

Джордж положил хлопушку, и его взгляд упал на миниатюрную табличку на столе.

Строго по одной хлопушке на ребёнка.

ОСТОРОЖНО! Скрудж!

Удовольствие не гарантируется.

— Не очень-то честно, — пробурчал Джордж, но остальные уже не слушали. Они вновь принялись восторгаться своими подарками, оставив Джорджа наедине с разыгравшимся любопытством.

Он рассеянно побрёл от стола. Миновав ряд лошадок — качалок, которые смотрели на него снизу вверх сапфировыми глазами, он остановился у полки с надписью «ЗВОНЫ». Там размещалась внушительная коллекция колокольчиков. Изучив эту полку, Джордж обнаружил под ней другую — с надписью «ОЗОРНИКИ». На ней плечом к плечу сидели деревянные эльфы в ярко-зелёных колпаках. Их маленькие ножки болтались, свисая через край, глаза смотрели ничего не выражающим взглядом, а широкие лица беззубо скалились в чересчур широкой улыбке.

— Вот страх-то! — пробормотал Джордж, приседая на корточки.

Он готов был поклясться, что услышал в ответ чьё-то ворчание. Он оглянулся, но рядом никого не оказалось. Большинство детей уже ушли вместе с новыми игрушками, остались только те двое, которые спорили. Они стояли в противоположном конце магазинчика. Джордж подумал, что это, наверное, половицы скрипят под сосновыми иголками.

«ПОЧЕМУ БЫ НЕТ?» поразила воображение Джорджа невиданной коллекцией рождественских колпаков: там красовались шерстяные творения с огромными помпонами, и колпаки Санты — к каждому прилагалось облако бороды, и колпаки в полоску — каждая из них извивалась, и извивалась, и извивалась аж до самого потолка. Там были красные сверкающие носы и серьги, похожие на карамельные трости; остроносые эльфийские туфли с золотыми бубенчиками по краю и невероятный выбор шерстяных рождественских свитеров всевозможных размеров — даже такого крошечного, что впору только шмелю.

— А почему…

— Вопрос, как ты видишь, в том, почему бы нет? — резко перебил Марли, скрытый газетой. — Шмели — известные весельчаки. Как и многие другие животные, говоря по правде.

Джордж на мгновение представил, что облачил в рождественский свитер свою кошку Коко. Сколько бы ему досталось неудовольствия, даже и представлять незачем. Он двинулся дальше, мимо банок «Веселительного джема» (принимать по одной ложке), мимо коробок «Словоохотливых чайных пакетиков» (использовать только после школы), мимо стопок «Воинственных бомбочек для ванны» (изумительно неразборчивых), которые были искусно уложены вокруг большой синей жестянки леденцов «Меланхолическая мята» (доставьте себе радость катартического рыдания).

На «СОВЕРШЕННО НЕВОЗМОЖНОМ» стояли миниатюрные, не больше кулака Джорджа, дымовые трубы — из настоящего кирпича, и каждая посыпана сажей. Джордж готов был поклясться, что видел, как из одной трубы свисает в камин крошечный чёрный сапог — едва Джордж ткнул в него пальцем, сапог исчез. Полка рядом — «НЕВОЗМОЖНО СОВЕРШЕННОЕ» — полнилась восхитительными лакомствами: имбирными пряниками в виде Санта-Клауса, рождественскими ёлками из печенья с корицей и кремовыми пирожными-снежками. Блестящие этикетки сулили «Рождество в каждом кусочке» и «наслаждение до последней крошки».

Джордж наткнулся на язвительных брата и сестру у полки под названием «РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ХОРАЛЫ». Они сосредоточенно изучали строй стеклянных пташек, пытаясь выбрать между лазурной птицей и соловьём. Всякий раз, когда они брали в руки одну, чтобы рассмотреть получше, птица превосходно щебетала какую — нибудь рождественскую мелодию. А на полке ниже, с табличкой «РОЖДЕСТВЕНСКИЕ СКАНДАЛЫ» те же самые птицы, стоило до них дотронуться, самозабвенно предавались сердитым воплям и пронзительным хриплым визгам. Взяв с полки первую попавшуюся, Джордж немедленно возвратил её на место и отошёл прочь, изливаясь под свирепыми взглядами брата и сестры быстрым: «Извините-извините-извините!»

Он оказался возле надписи «НЕЧАЯННЫЕ ЧУДЕСА».

Это была полка со стеклянными шарами. Церкви, дома, города, деревни — целые миры, населённые крохотными фигурками, кружились в мягком, будто пёрышко, снегу. Джордж внимательно рассмотрел все, один за другим, а когда добрался до последнего, у него перехватило дыхание.

Дрожащими пальцами Джордж снял шар с подставки и поднёс к глазам. Шар был почти пустой, если не считать одной знакомой фигурки.

— Так не бывает, — прошептал Джордж.

На этот раз Марли не сказал ничего.

Джордж вглядывался сквозь стекло внутрь шара. Оттуда на него смотрел кривобокий снеговик — одним глазом ему служила синяя пуговица, а другим — жёлтая, как солнце. Улыбался снеговик полумесяцем бирюзовых бус — это было ожерелье матери Джорджа. Нос торчал ярко-оранжевой морковкой, а на голове, похожей на шишковатую луковицу, сидела знакомая тёмно-зелёная фетровая шляпа с потёртыми краями. Она принадлежала отцу Джорджа. «С неё, Джорджи, и начался модный период в моей жизни, — послышался в голове у Джорджа отцовский голос. — Искорка цвета порой может изменить мир до неузнаваемости».

Дыхание Джорджа окутывало шар туманом.

Это был не просто снеговик.

Это был снеговик Джорджа.

Как-то утром в Рождественский сочельник они слепили его все втроём во дворе старого дома бабушки: катали, поднимали, составляли, обтёсывали… У папы покраснел нос, у мамы онемели пальцы, зубы у всех стучали от холода, но сквозь стук прорывался счастливый смех.

«Мне кажется, дорогой, его зовут Фред».

«Наш идеальный неидеальный Фред».

Где-то позади Джорджа прозвенел колокольчик.

Старик Марли зашелестел газетой.

— Возраст?

— М-м. Одиннадцать.

— И?

Робко в ответ:

— Одиннадцать… и три четверти.

Если бы Джордж не оказался в эту минуту так безнадёжно потерян в глубинах собственного прошлого, он наверняка бы узнал этот голос.

— А маленькой?

— Клементине шесть.

Голос помладше взвыл, как сирена на маяке:

— ШЕСТЬ ЛЕТ И ОДИН ДЕНЬ, ВООБЩЕ-ТО.

Клементина.

Джордж не услышал имени.

— Я КОЗЕРОГ. КАК ИИСУС.

— М-м, — оценивающе протянул Марли. — А ты совершенно уверена, Клементина, что тебе тайно не исполнилось тридцать семь? А то вон там стоит мальчик с пышными усами. В наше время чего только не бывает.

Девочка довольно хихикнула:

— УВЕРЕНА!

Некоторое время слышалось только любопытное шуршание, потом дважды раздалось весёлое «хлоп!», и двое детей с неразборчивым шёпотом погрузились в изучение содержимого рождественских хлопушек.

В другом конце магазинчика Джордж боялся даже пошевелиться. А вдруг он возьмёт и исчезнет — тот самый мамин смех, который так неожиданно стряхнул с себя пыль в дальних закоулках памяти?

Кто-то хлопнул его по плечу:

— Джордж!

Он так испугался, что едва не разбил стеклянный шар. Он резко обернулся.

На него с удивлением смотрела двоюродная сестра. Она стала выше с их последней встречи, но волосы были всё такие же кудрявые, а глаза всё такие же каштаново — карие. Её глаза Джордж не спутает ни с какими другими.

— Б-Бобби, — залопотал он, — чт-что ты тут делаешь?

— Это и правда ты, Джордж! Не могу поверить, — Бобби с изумлением покачала головой. — И не где-нибудь, а здесь! Мы с тобой не виделись уже… — она вдруг замолчала, и щёки налились румянцем. — Ну, после похорон.

Джорджу только и хотелось, чтобы земля поглотила его, прожевала и в придачу как следует переварила.

— Да… Сто лет.

— ПРИВЕТ, ДЖОРДЖ! — возникла рядом с сестрой Клементина, размахивая в знак приветствия скомканной красной фольгой. — А МНЕ УЖЕ ИСПОЛНИЛОСЬ ШЕСТЬ. ТЫ ЗНАЛ?

Джордж посмотрел сверху вниз на свою младшую двоюродную сестру. Над шарфом из сосновых шишек расплывалось в широчайшей улыбке её лицо. Если ей и не хватало передних зубов, их вполне заменяла её восторженность.

— С прошедшим тебя днём рождения, Клем!

— ДЖОРДЖ, У ТЕБЯ ГУСЕНИЦА НА ЛИЦЕ!

Он вспомнил вдруг про свои усы, и от неловкости у него зазвенело в ушах. Одним болезненным рывком он содрал усы с лица.

Клементина пронзительно закричала.

Скрипнуло кресло, и старик Марли вскочил на ноги:

— Какого Диккенса там происходит?

— Не пугайся, Клем, — прошептала Бобби. — Это такая игра.

Джордж показал на комок фольги в руке у Клементины.

— Ты уже взяла хлопушку? — сменил он вдруг тему разговора, будто подбросил в воздух монетку. — Что тебе досталось?

Клементина перевела дух и кивнула. Она развернула фольгу и показала крохотную белую снежинку.

— Бобби сказала, она называется «Вечная снежинка». — Клементина нахмурилась и повертела подарок в руках. — Она, кажется, несъедобная. — Для верности девочка попробовала края снежинки на зуб и скривилась. — На вкус как дерево.

— А у меня «Вырасти рождественский торт». — Бобби протянула на ладони глазированный рождественский торт размером точь-в-точь с монетку в один фунт. — Надо, видимо, только добавить воды.

С огромным подозрением Джордж покосился на крошечный торт.

— А помнишь, как однажды на Рождество ты съел четыре куска торта, а потом целый час лежал? — сказала Бобби. — Ты ещё пропустил игру в «Рисовалку».

Джордж покраснел:

— Да, помню.

— Ты ещё рисуешь? — спросила Бобби. — Вы с твоей мамой были такой хорошей командой. Никто из нас не мог с вами сравниться.

— Нет почти, — сказал Джордж, не в силах припомнить, когда в последний раз брался за карандаш. — Сейчас трудно придумать, что рисовать.

— ДРАКОНОВ! — выпалила Клементина.

Джордж улыбнулся:

— Хорошая идея, Клем!

Клементина просияла от гордости:

— Почему ты пропал, Джорджи? Мы скучаем.

У Джорджа в горле застрял комок из слов, которые ему хотелось сказать: «Я тоже скучаю. По всем, даже по Мелку. Иногда по ночам, если я много об этом думаю, мне хочется плакать».

— Ой, э-э… ну…

— А тебе что досталось? — спросила от смущения Бобби. Она показала на стеклянный шар у него в руке. — Как он вообще поместился в хлопушку?

— А, это? Нет. Нет, это не моё. У меня ничего не оказалось в хлопушке. Мне достался Скрудж. Не повезло. Я просто смотрю. — Джордж поставил стеклянный шар обратно на полку и взглянул на часы с кукушкой, которые висели высоко на стене. — Мне пора. Бабушка Фло уже, наверно, ищет.

— И что, тебе всё ещё нельзя разговаривать с нами? — удручённо спросила Бобби. — Удивительно, что тебе хотя бы разрешили прийти сегодня сюда.

«Расставаться, Джордж, всегда нелегко, — послышался голос отца в голове у Джорджа. — Но полная разлука быстрее излечивает сердце».

— Рад был встретиться с вами, — Джордж впился зубами в нижнюю губу и опрометью бросился за дверь. Старик Марли настороженно посмотрел ему вслед.

«Ты должен поверить, Джордж. Я знаю, что для тебя лучше».

Бабушка Фло вертелась из стороны в сторону возле «Шоколада Джино». Когда она увидела внука, её лицо просияло, а волосы вспыхнули в темноте ярким серебряным ореолом.

— Вот ты где, моя радость! Прости, я немного задержалась. Встретила Марту, с которой играю в бридж, и готова поклясться, что эта стервятница нацепила мой новый шарф. Я забыла его на прошлой неделе. — Она сердито нахмурила брови, и в напевном звучании её ирландского голоса проступил гнев. — Эта женщина украдёт даже лак у меня с ногтей, если я перестану присматривать. Честное слово, это… Ох, Джорджи, у тебя все глаза красные! Ты что, плакал?

— Да я просто содрал усы, — сказал Джордж, уводя её прочь от «Рождественских диковинок Марли». От пресыщенного приторной сладостью воздуха ему вдруг стало нехорошо. — Пойдём домой.

— Джордж! Подожди!

Бабушка Фло мельком глянула через плечо.

— Ага! — осенила её догадка. — Ты, наверно, хочешь поговорить, моя радость? Я подожду тебя здесь.

Джордж повернул назад, с трудом протискиваясь сквозь приливную волну шапок с помпонами и покусанных морозом щёк. Подошла Бобби и протянула к нему руку. На затянутой в перчатку ладони лежал стеклянный шар.

— Старик не захотел его завернуть. Сказал, что торгует «диковинками», а не «глупостями». Большая разница, видимо, — пожала она плечами, глядя вниз на носки ботинок. — У меня было с собой только три фунта и двадцать два пенса, но старик сказал, что это стоит именно столько, и это, наверно, судьба. Прости, что я там так. Ты ведь не виноват, я знаю. С Рождеством, Джордж!

У Джорджа в горле будто кулак застрял.

— Спасибо, — кое-как выдавил он из себя.

— Знаешь, мама с папой всегда говорят, как им хочется, чтобы вы снова пришли к нам на Рождество. Как раньше. Может, придёте?

— Мы останемся дома в этом году, — поспешно ответил Джордж. — Но всё равно спасибо.

Бобби снова пожала плечами.

— Ты всё равно скажи папе. И бабушку Фло мы тоже все ждём. Только не Коко. Мелок её страшно боится.

Джордж улыбнулся:

— Да, я помню.

— Правда, Джордж? — спросила она тихонечко.

— БОББИ, ДАВАЙ БЫСТРЕЙ, Я ХОЧУ ПОМАДКУ!

Голос Клементины разлетелся над ярмаркой, оборвав разговор. Бобби вздрогнула и побежала назад. Джордж даже не успел ничего ответить. Только смотрел ей вслед. И вдруг он заметил тётю Алису. Она стояла с Клементиной и дядей Илаем у карусели и смотрела на него мамиными глазами. Большими и блестящими. Улыбка — такая же, как у мамы, — кривилась на губах.

Последний раз Джордж видел тётю Алису на костылях — левая нога упрятана в гипс выше колена, а лицо в свежих царапинах напоминало картину на стене. Она не могла даже поднять на него глаза. Она только трясла головой и повторяла: «Простите, простите, простите», — а отец Джорджа, с прямой спиной и побледневшим лицом, отбивал, словно битой, каждое слово: «Пожалуйста, перестань, Алиса. Пожалуйста, перестань».

Воспоминание пробежало по нему, словно дрожь, и он заморгал глазами, чтобы вернуться в настоящее. Он вдруг понял, что дядя Илай держит что-то в руках. Свёрток из одеяла.

Нет — это не свёрток. Это ребёнок.

Новый двоюродный брат или сестра.

Алиса подняла руку, но Джордж уже отвернулся. Слова, не успевая оформиться, застревали в горле.

«Какие-то люди должны оставаться в прошлом, Джордж. Они будут только напоминать нам о нашей утрате».

У Джорджа сдавило грудь, когда он пробирался сквозь толпы людей, прочь от своей семьи.

В автобусе по дороге домой они сбросили с себя Рождество, будто плащ, выбросили в мусор остатки сладостей и смахнули с капюшонов сахарную пудру. С тяжёлым протяжным вздохом автобус отъехал от ярмарки, и в это самое мгновение, будто чихание мотора окончательно развеяло всё волшебство от путешествия в страну чудес, у бабушки Фло зазвонил телефон. Звонок отзывался в воздухе, как сирена, а экран заполнило имя Хьюго Бишопа.

Джордж вжался в сиденье. Три долгих года прошло с тех пор, как его отец впервые отменил Рождество. И не только ёлку, но и рождественские чулки и подарки. Игры, индейку, и соус, и хоралы, и даже рекламу по телевизору. Стало нельзя даже говорить о Рождестве. Не только с кем-то ещё, но даже с самим собой.

С Рождеством покончено, Джордж. Оно не вернётся.

Праздновать больше нечего.

Джордж сунул руки в карманы. Через два дня наступит Рождество, а настроение у отца было как нельзя хуже. Джордж пробежал пальцами по новенькому стеклянному шару. На ощупь нечаянное чудо было прохладным.

Но волшебство старика Марли уже приходило в движение.

И Джордж, сам ещё не зная, захочет испить его до последней капли.