Девушка для водолея

Ксения Фрида

В центре сюжета две женщины. Инга – телесный терапевт, автор уникальной методики по исцелению душевных травм и физической боли. Соломия – её ассистент и близкая подруга.На сеансе у Инги умирает клиент, бывший возлюбленный. Следователь проводит стандартную проверку обстоятельств… но эта смерть уже поднимает всё то, что покоилось в глубинах души женщин за последние пять лет.

3

— Вы же знаете, что такое бизнес в России, — я откидываюсь на спинку стула, не дожидаясь ответа следователя, — чтобы действительно зарабатывать, нужно работать 24/7. Они работали именно так. Это постоянный прессинг. Иначе не будет дохода, а клиенты уйдут в другое место. Но поймите, клиенты ценили их, буквально передавали из рук в руки, бережно. Но человек не может сделать больше, чем у него сил. Она отдыхала только чтобы восстановиться. Поэтому ассистент должен быть рядом, иначе от него просто не было толка.

— Они — это Инга с мужем?

— Да.

— А какое у Вас образование?

— Pr-технологии, я работала журналистом.

— То есть у Вас не было образования психолога? Почему она предложила эту вакансию Вам?

— На тот момент им не был нужен психолог, они искали организатора и координатора проектов. Человека, который мог бы вести сайт и соцсети, помогать в организации мероприятий. Я уже занималась этим. Но Инга действительно считала, что обучать лучше своих, и где-то через полгода я пошла на переподготовку.

— А финансовые вопросы кто решал?

— Инга и Саша.

— Инга сказала, что именно Вы чаще всего присутствовали на сеансах и ассистировали ей непосредственно при работе.

— Я присутствовала на многих сеансах, но не на всех. Во время обучения Инга брала меня практически на каждый сеанс, если клиент не был против.

В кабинете повисло молчание.

— Извините, можно стакан воды?

Сергей Александрович оторвался от монитора:

— Конечно, хотите чаю? Есть черный, зеленый.

— Зеленый, если можно.

Следователь был подтянутым, спортивным мужчиной, но казалось, что его тело занимает слишком много места, а слова буквально просверливают пространство. Я потерла виски пальцами. Быстрее бы все это закончилось.

Он достал из шкафа пару чашек. Послышались шум кипящей воды и шорох коробки, а спустя пару минут передо мной стояли чай и тарелка с печеньем.

— Сахар?

— Спасибо, я без сахара.

— Расскажите о самой работе. Как проходили эти сеансы? Что за люди обращались в центр? С каким проблемами? Александр, муж Инги, сказал, что она открыла какой-то особый метод, который даже прошёл сертификацию в Министерстве образования и считается авторской методикой. Я уже послал запрос в Министерство. Вы знали об этом?

Я улыбнулась. На белом краешке фарфора остался отпечаток губ цвета фуксии.

— Конечно, знала. Я проходила переподготовку именно по этой программе. Многие говорили, что она лишь интегрировала то, что уже было открыто до неё. Отчасти это верно, но Инга действительно талантлива.

— Что Вы имеете в виду?

— Она обладала редкой способностью чувствовать и понимать тело. Особенно внутренние органы, ткани, сосуды. Из таких людей получаются хорошие врачи. И это не просто знания, которые она приобретала в огромном количестве, это внутреннее чутьё. Её руки будто живут отдельной жизнью. К нам обращались разные люди. Чаще всего с сильной болью. В спине, голове, шее, да где угодно. С травмами, переломами, и конечно, дюди с психологическими проблемами.

В тот день Саша заехал за мной один. Высокий, хорошо сложенный мужчина с ямочкой на подбородке и большими голубыми глазами.

Мы проехали через весь город на север, постояли в небольшой пробке на выезде и свернули в частный сектор. Новый район недалеко от города с плохо развитой инфраструктурой. За коричневыми воротами оказались современный дом в стиле модерн и строгий ландшафт.

— Так, ну смотри. Где-то раз в две-три недели мы проводим сеансы за донейшн. Это открытые сеансы, что-то вроде семинаров, где другие люди могут посмотреть, как работает Инга. За сеанс обычно отрабатывается один человек. Людей бывает очень много. Это и клиенты, и коллеги: психологи, массажисты, врачи. Для принимающего, то есть для пациента, этот сеанс бесплатный, остальные платят за вход.

— Вы купили этот дом?

— Мы его построили. Так, пойдём внутрь. Сейчас пройдёшь из коридора в зал, около плетёного кресла внизу два свободных синих коврика — это наши, садись туда. Смелее.

Он оставил меня одну в коридоре, забитом чужими вещами. Сколько здесь пар обуви? Не меньше тридцати. Я сняла кроссовки и прошла по коридору. Где-то впереди слышалось мерное гудение человеческих голосов, похожее на гудение улья.

Передо мной открылась потрясающая картина: большой зал с панорамными окнами, полный людей. Они сидели на диване, креслах, спортивных ковриках. Молодые, старые, мужчины, женщины. С дредами. В очках. В дизайнерской одежде. С дорогими часами. Некоторые из них были похожи на профессоров, другие на хиппарей из бродячей коммуны или хипстеров. Их объединяло одно: они заворожённо смотрели в центр зала, где находились Инга и женщина средних лет в чёрном спортивном костюме.

Я села на коврик и вслушалась в их диалог.

— Да, это всё время один и тот же сон, всё время один и тот же.

Голос женщины слабый и мягкий, почти елейный, к лицу приклеена маска жалости, отчего она не вызывала сочувствия, напротив, ей хотелось отвесить хороший пинок. Через какое-то время рядом со мной оказался Саша.

— Что это за сон? Расскажи?

— Мне снится, что я беременна. Внутри меня ребёнок, и я чувствую его толчки. Живот уже большой, матка сокращается, как будто готовится к родам.

Женщина положила руки на живот.

— Во сне я сосредоточена на ребенке, на своих ощущениях в животе. Мне тревожно. А затем что-то происходит, всегда разное, или во время прогулки я падаю на живот, или меня начинает тошнить, но я оказываюсь в больнице и уже не чувствую шевелений.

— Ты сказала, что тебе тревожно, это ощущение как-то нарастает во время сна, раскручивается?

— Да. Сначала это небольшая тревога, затем она усиливается, потом происходит что-то плохое, и я впадаю в истерику. Начинаю кричать, звать на помощь.

— Ты помнишь, чем заканчиваются эти сны?

— Они всегда заканчиваются тем, что спазмы усиливаются, я чувствую схватки, но родов не происходит, и в этот момент на меня находит паника.

— Паника? Из-за чего? Из-за боли?

Женщина делает паузу.

— Нет. Не совсем. Скорее, из-за того, что я не могу понять, жив ли ребёнок. Это девочка.

— Ты помнишь эти ощущения? Спазмов перед родами. Тело может их вспомнить?

Она испуганно смотрит на Ингу, а потом затихает. В зале тоже становится тихо.

Что-то определённо меняется. Это было сложно объяснить. Самое пространство будто говорило, дышало и менялось вместе с этой женщиной и Ингой. Мы же были вовлечены, а не отстранены, хоть и находились за невидимой чертой.

— Да, я помню эти ощущения.

— Попробуй принять позу, в которой тело лучше всего помнит эти ощущения, в которой их можно усилить.

Женщина сгибает ноги и ложится на бок, а Инга садится рядом, со стороны головы.

— Спазмы?

— Да. Я чувствую их, будто схватки.

— Сильные?

— Терпимые.

Некоторое время она молчит.

— Мне больно.

— Что я могу сделать, чтобы тебе было легче? Дыши через боль, выдыхай туда.

Тело женщины принимает позу роженицы. Всё происходящее не было спектаклем и не казалось наигранным. Лица людей в зале были прикованы к сцене, и по многим можно было с уверенностью сказать: они ощущают то же самое — спазмы внизу живота. Их брови сдвигались, руки перемещались на живот, а верхняя губа слегка кривилась.

— Ты сказала, что тебя беспокоит ребёнок, ты хочешь знать, жив ли он?

— Да.

— Это девочка?

— Да.

— Ты бы хотела, чтобы она была жива? Или тебя беспокоит только само ощущение?

— Нет, я бы хотела, чтобы она была жива, это мой ребёнок. Мне кажется, меня тужит.

— Тужься.

— Не могу.

— Можешь. Как же ты тогда узнаешь, что с ребёнком всё хорошо?

Женщина стонет всё сильнее, и вдруг я замечаю, что её лицо сбросило маску жалости, а напряжение ходит волнами от головы к ногам. Снова и снова, схваткообразно появляясь и исчезая, и Инга вела этот процесс: она была одновременно и целителем, и повитухой, и сестрой-утешительницей, и мудрой матерью.

Я опустилась к себе в живот: доверие! Пространство было пронизано безоговорочным доверием. Не только между Ингой и принимающей. Впервые за много месяцев я почувствовала, что доверяю происходящему. Своему месту здесь. Инге. Путешествию на Балканах и всем тем людям, которые помогли мне пережить эти нелёгкие месяцы. Чувство благодарности переполнило моё тело.

— Меня тужит.

— Тужься!

Женщина мотает головой. Инга что-то говорит ей шёпотом, та тихо отвечает. В зале не слышно слов. Затем Инга садится в ноги, как это делает врач, принимающий роды. Кто-то подносит им плед. Женщина краснеет, а затем вскрикивает. Невидимая воронка схлопнулась. Её глаза закрыты, а тело сворачивается эмбрионом.

— Ты видишь ребёнка?

— Да.

— Он жив? Это девочка?

— Да. Она жива.

— Ты можешь взять её на руки?

— Да.

Женщина обнимает себя руками под пледом.

— Что ты чувствуешь?

— Я чувствую, что она в безопасности.

Я замечаю, как изменились её голос и больше всего — лицо. Расслабленное, со стёртыми чертами.

— Можешь её обнять? Дать ей почувствовать, что это она в безопасности?

Они с Ингой застывают, переговариваясь шёпотом. В зале висит тишина. Затем какой-то мужчина помогает ей подняться и аккуратно уводит за руку. Инга берёт с пола чашку, делает глоток и жестом дает понять, что готова отвечать на вопросы. Люди поднимают руки. Инга знает многих по именам. Саша говорит мне на ухо:

— На открытые сеансы приходит много специалистов и клиентов, но здесь есть люди, которые важны для нас и как клиенты, и как коллеги. Вон та пара, пожилая, на креслах — они врачи. В прошлом году благодаря им Инга практически бесплатно прошла анатомические курсы.

Вопросы следуют один за одним. Дом пустеет только к вечеру.

Мы сидим на диване, голова Инги на моем плече, и мне кажется, что она совершенно без сил.

— Лосось! — крикнула она.

— А где он?

— В холодильнике! Третья полка.

— Давай я сделаю, — я встаю и иду к холодильнику.

— Нифига.

Мы с Сашей смотрим друг другу в глаза. Как будто я нравлюсь и не нравлюсь ему одновременно. Мне не хочется наступать на его территорию.

— Ты устал. Просто посиди рядом с Ингой, мне несложно приготовить.

Он выдерживает паузу, не отводя глаз, а затем отвечает:

— Хорошо.

Инга садится за барную стойку и смотрит, как я управляюсь с лососем и овощами.

— Ну как твои впечатления?

— Это было круто. Я бы хотела узнать: все сеансы проходят так… странно?

— Нет, это редкий случай экзорцизма, — доносится голос Саши.

Они смеются.

— Нет, конечно, нет. Бывает и хуже! Эта женщина долгое время находилась в травмирующем браке. Мужчина нарциссического типа. Двадцать лет она была прислугой и любовницей по требованию. Родила ему двоих детей. Она практически не занималась своей жизнью, не работала, не имела хобби. Но несколько лет назад её тело отказалось жить в прежнем режиме. Оно сказало: или ты что-то с этим делаешь, или до свидания. Она попала ко мне и проделала огромную работу над собой, ушла от мужа, и вскоре после этого ей начал сниться повторяющийся сон про схватки.

— Ребёнок — это она сама?

— Это — часть неё. Он появился тогда, когда она начала самостоятельную жизнь. Первое время она жила на средства от сдачи квартиры, доставшейся ей после развода, но затем встал вопрос о поиске работы. А не работала она двадцать лет. Несколько недель назад она устроилась в одну фирму, и сон стал преследовать её каждую ночь, тогда я предложила отработать его на открытом сеансе.

— И она согласилась?

— Да. И это тоже стало частью процесса закрытия. У неё не было возможности спасовать.

— Ваш лосось.

Я ставлю на стол тарелки с лососем и овощами. Инга отрезает кусок и пробует.

— Ммм… бесподобно. Это бесподобный лосось. Слышишь, Саш? Сола, что ты думаешь по поводу работы с нами?

— Я согласна. Хочу попробовать. Но мне необходимо время определиться, испытательный срок.

Мы обсуждаем детали до глубокой ночи и выкуриваем по сигарете, после чего Саша предлагает меня отвезти.

— Тебе нравится Инга?

— Да.

— А я? Да я знаю, что я тебе не нравлюсь, говори, как есть. Но у тебя есть любопытство ко мне. Я тебя раздражаю.

Я поднимаю взгляд, он выглядит уставшим, таким, каким бывает человек, который мало спал несколько месяцев и много работал.

— Ты мне не нравишься, — я отвечаю правду.

— Ты тоже мне не очень нравишься, но нам необязательно нравиться друг другу. Главное, чтобы ты нравилась Инге, и чтобы вы могли работать вместе. Предыдущая девочка сбежала спустя несколько месяцев. Просто не будет. Но если вы сработаетесь, ты сможешь многому научиться.

Этот разговор кажется мне чересчур наигранным и даже странным.

Я поднялась в квартиру, чтобы разобрать чемоданы из поездки, и вдруг поняла, что так и не забрала вещи из квартиры Марка.

У меня было всё, за чем гонится большинство людей. Интересная работа, стабильность, горнолыжные курорты, по выходным — рестораны с сомелье. Всё спланировано и продумано на год вперёд. Марк специально подбирал такие места, чтобы можно было завестись от одних лишь названий. Алгарви, Палермо, Ибица, Канкун. Одни цели были достигнуты, другие, те, что повыше, — поставлены, а между ними бесконечная череда шагов, должная привести к успеху. Была ли я счастлива? Нет.

Сейчас нету ничего. Жизнь взяла своё. Жизнь — это хаос, и в этом хаосе я каждый день нащупываю внутреннее равновесие. Никто не виноват, если не оправдал чужих ожиданий. Любые отношения — прыжок над пропастью. Я могу поделиться своим временем, знаниями, телом, но я ничего не попрошу взамен. Сегодня я поняла, насколько благодарна произошедшему со мной за последние месяцы. Мой выбор — быть проницаемой оболочкой, даже если она проницаема для боли.