Накипь

Ксения Панова (2024)

Архипов — начинающий юрист в строительной компании. Его одолевает множество проблем: от вечной нехватки денег до сложностей в личной жизни. Он жаждет вырваться из полосы неудач, и однажды ему доверяют дело, которое может продвинуть его карьеру. Но после процесса, вместо радости, он чувствует стыд. С этого момента, пытаясь разобраться в собственных неурядицах, сталкиваясь с различными людьми, везучими и неудачниками, победителями и побежденными, он должен решить главный вопрос — вопрос о цене успеха. А, между тем, его девушка Рита уже все для себя решила… Действие романа происходит в Санкт-Петербурге, в 2019 году.

Глава 4

Дом Растопиной

Было утро субботы. Лопухов Артур Николаевич, риелтор, съел свой завтрак, отыскал ключи от машины, кряхтя, надел ботинки, и поехал на встречу с клиентами.

За рулем он зевал и почесывал бок. Солнце слепило его опухшие со сна глазки, и он морщился, перекашивая рот в зевоте. Его просили о ранней встрече супруги, подыскивавшие жилье для своей дочери-студентки.

На Моховой Лопухов припарковался, вылез из машины и, все так же жмурясь и зевая, направился к своему «подопечному» — дому Растопиной. «Подопечными» он называл те дома, квартиры в которых сдавал или продавал.

Артур Николаевич был невысок, но крепок телом, здоровье имел отличное, дух — неунывающий. Его «подопечный», ростом в пять этажей с башенкой, казался хлипким и немощным, лоб его стягивала зеленая сетка, бок закрывала заплатка. Крыша, вся в пятнах ржавчины, в сильный дождь давала течь, и бедный «подопечный» стоял в лихорадочной испарине, сочась нездоровой зеленоватой сыростью.

Когда-то этот дом принадлежал купчихе Растопиной, вдове купца первой гильдии Федора Несторовича Растопина, о чем охотно, с болтливостью пьянчужки, сообщала каждому встречному табличка на фасаде.

Купчиха Растопина была последней владелицей дома. Жила она тем, что сдавала меблированные комнаты и ссужала постояльцев деньгами. Злые языки говорили, что со своих жильцов она снимала пенки дважды.

Всего этого, конечно, не было написано на табличке, но стоявшая перед ней супружеская пара разглядывала ее с таким вниманием, как будто бы было.

— Здравствуйте, — поздоровался Артур Николаевич. — Я Лопухов.

— Здравствуйте, — ответил его клиент. — Я Василий Иванович, а это моя жена — Марина Михайловна.

И у Василия Ивановича, и у Марины Михайловны настроение было самое благодушное. Оба вежливо улыбались и с любопытством вертели головами по сторонам, выдавая в себе приезжих.

— А вы не подскажите, к какому архитектурному стилю принадлежит этот дом? — спросила Марина Михайловна.

— Этот?

Лопухов задрал голову, моргая, посмотрел на окна верхнего этажа, затем спустился взглядом ниже, к просевшему фундаменту, и, словно прикинув что-то в уме, сказал:

— Необарокко. Да, определенно, необарокко. Видите вот этих кариатид?.. Точнее сейчас вы их, конечно, не видите — сетка мешает, но, если присмотреться, очертания проступают… — и Артур Николаевич изобразил рукой в воздухе неопределенные очертания.

— Наша дочь Оля будет учиться на реставратора, — пояснила Марина Михайловна. — Мы сами из Нижневартовска. Вот подыскиваем ей жилье…

— Ну и молодцы, ну и правильно, а то ведь к осени понаедет этих студентов, цены поднимутся… — ответил Лопухов, роясь в кармане в поисках ключей.

— А какой архитектор это построил? — снова спросила Марина Михайловна.

— Барановский, определенно, Барановский. А, может быть, и Бенуа, точно не Монферран… Да вы сейчас и сами все увидите.

«Ага!» — он наконец-то отыскал ключ.

— Ну, идемте! Да нет же, не сюда… С парадного пока нельзя, здесь недавно что-то отвалилось… Никого не убило — нет! упаси боже! — но небезопасно, сами понимаете…

И он провел их мимо забранного сеткой парадного с попавшими в невод кариатидами, через чугунную калитку в арке.

— Там с бочка будет вход… — глухо вещал он из полумрака подворотни. — Не наступите! — тут лужа…

Они оказались во дворе. И хоть смотреть здесь особо было не на что, папа студентки Оли, Василий Иванович, с вниманием и некоторым изумлением изучал ближайшую стену и единым взглядом успел охватить и облупившуюся штукатурку, и большое зеленое пятно, карабкавшееся вверх, к карнизу, и повисший в сетке, словно перебитая рука в гипсе, чей-то маленький балкончик. Потом его взгляд поднялся выше, к клочку неба, пойманному в прямоугольник двора, снова спустился вниз и наткнулся на подозрительную лужу возле стены. «Да…» и «Хм…» — все, что он сказал.

— Дом входит в список культурного наследия ЮНЕСКО, — живо отозвался Артур Николаевич. — Он хоть и исторический, но хороший, сухой, и лифт есть.

«Угу» и «Хм, хм…» — ответил Василий Иванович.

— И оцените, как удачно расположен: до Летнего сада рукой подать, а до Штиглица вашей дочке вообще будет два шага.

— Мы, собственно, поэтому и выбирали… — робко вставила мама студентки Оли, Марина Михайловна. — Хотя есть, конечно, общежитие…

— Да в этом общежитии они чему только не научатся! — сказал Артур Николаевич. — А здесь все-таки отдельная комната, и все совсем близко.

Пока он говорил, откуда-то появилось три кота, черный с белым ухом, черный с белой грудкой и черный с белой лапкой. Коты сели в трех разных углах, глядя на посетителей немигающим взглядом.

— Кстати, обратите внимание, здесь водятся коты, — Лопухов со значением посмотрел на своих клиентов, но не найдя в их глазах понимания, объяснил:

— Это значит, что крыс нет! А то бывает такую тварь увидишь — размером с собаку, честное слово!

И говоря это, он шагнул в маленькую, едва приметную дверцу, отворенную настежь. Родители студентки Оли шагнули за ним.

Некоторое время они ничего не могли различить в темноте, и слепо следовали за голосом своего проводника.

— Посмотрите вниз, на плитку, — вещал Артур Николаевич из черноты, голос его гулко отскакивал от стен. — Это подлинный германский метлах.

Щурясь и моргая, родители будущей студентки Оли опустили глаза. Артур Николаевич упал на колени и, сунув голову куда-то в угол, объявил:

— Здесь даже клеймо сохранилось.

— И что там написано? — спросила Марина Михайловна.

— «Виллерой и Бох» — фирма, существующая и поныне. Впечатляет, правда?

— Да-да, — согласилась Олина мама.

Их глаза уже привыкли к полумраку, и из этого полумрака на них выдвинулось величественное видение широкой, высоко вьющейся лестницы с чугунными перилами. Сквозь просторные проемы окон лился тусклый, похожий на саван свет.

Из-под потолка на Василия Ивановича глянуло чумазое, ни на что не похожее личико обнаженной нимфы, нос другой нимфы раскрошился, придав ей сходство с египетским сфинксом.

— Лепнина почти вся сохранилась, — не без гордости заметил Артур Николаевич. — И посмотрите, какая решетка!

Решетка, поддерживавшая перила, и правда была хороша: изящные тюльпаны с раскрытыми чашечками. Из чашечек торчали сигаретные бычки.

— Очень красиво, — сказала Марина Михайловна, — но почему такое свинство? — брезгливо добавила она, обращаясь не столько к Артуру Николаевичу, сколько к окружающему пространству и дверям квартир, но ответил ей Артур Николаевич.

— Ну, так территория общая, стало быть, ничья.

— Эх, — вздохнул Василий Иванович. При этом было не совсем понятно, то ли он таким образом выразил свое мнение, то ли хотел перевести дыхание, потому что воздух в парадной дома Растопиной являл собою смесь застоялой сырости и неизбывного табачного смрада.

— А лифт где? — спросила Марина Михайловна, когда они достигли пролета на третьем этаже.

— Да вот же он, перед вами.

Лифт помещался за металлической сеткой, между пролетами.

— Дореволюционная конструкция.

Лифт вздрогнул, крякнул, скрипнул, словно прочищая горло, и правда заговорил человеческим голосом.

— Здесь кто-то есть? — спросил лифт.

— Есть-есть, — отозвался Артур Николаевич. — А вам чего?

— Я — жилец!.. Пирожков!.. Я застрял!.. Не будите ли вы так любезны вызвать диспетчера?

— Что же ты ему не позвонишь? Там же в кабине есть кнопка.

— Я звонил, никто не отвечает, — вздохнул лифт.

— И давно ты так висишь? — поинтересовался Лопухов.

— Уже второй час.

— Наверное, скоро кто-нибудь придет.

— А что лифт часто ломается? — вмешался в разговор Василий Иванович.

— Частенько, — ответил голос из лифта.

— Ерунда! — сказал Артур Николаевич. — Не чаще пары раз в месяц.

Папа будущего реставратора Оли оглянулся кругом, снова увидел зловещую мордочку нимфы под потолком, вспомнил свою Олю, занервничал отчего-то и почувствовал сильное желание закурить.

Он почти безотчетно сделал пару затяжек, когда голос из лифта едко поинтересовался:

— Вы что, курите?

— Да, — Василий Иванович тут же вынул сигарету изо рта, едва не спрятав ее за спину.

— Немедленно уберите! У настак не принято!

Василий Иванович в растерянности обвел глазами лестницу, где каждый чугунный лепесток, казалось бы, говорил об обратном.

— Простите, — пробормотал он и, еще раз оглянувшись и не найдя даже банки, чтобы затушить окурок, сунул его в тюльпан.

— Ну, идемте! — сказал Артур Николаевич.

— Так что, позовете диспетчера? — крикнул им вслед голос из лифта.

— Может быть, на обратном пути, — на ходу бросил Лопухов. — Сейчас не могу — работа.

— Уже почти пришли, — сказал он, карабкаясь на последний этаж. — О, Валерьяныч, здорово! — крикнул он кому-то, кого Василий Иванович и Марина Михайловна не сразу заметили из-за его широкой спины.

На подоконнике, положив нога на ногу, сидел совершенно босой человек и читал Конституцию Российской федерации.

— Здорово, клещ, — поздоровался он, не отрываясь от чтения. — Скоро всем вам, кровососам, каюк настанет, — произнес он, почесав грязный большой палец правой ноги.

— Какая статья уже? — весело поинтересовался Лопухов.

— Тридцать пятая. О праве частной собственности.

Человек поднял на него мутные глаза, плюнул через отвисшую губу на пальцы и, перевернув страницу, зачитал:

— Пункт два: «Каждый вправе иметь имущество в собственности, владеть, пользоваться и распоряжаться им как единолично, так и совместно с другими лицами».

— Да, с этим не поспоришь, — согласился Лопухов.

— А раз не поспоришь, то что ж вы, с…, у меня квартиру отобрали?

— Ну-ну! Кто отобрал? Я у тебя, что ли, отбирал?

— Не ты, но такие же клопы, как ты, в 93-ем. А я, между прочем, в Мариинском театре пел.

— Если б ты пел, а не пил, глядишь, и квартирка твоя при тебе была б.

— Тварь ты гнилая. А кто мне подливал, как не такие же клопы, как ты?

Артур Николаевич хохотнул и спросил:

— Может тебе чего надо? Я тебе завтра обувь принесу, чтобы босяком не ходил.

— Иди отсюда, падаль, — ответил ему человек.

— Ну оставайся с богом! Ботинки завтра принесу! — крикнул Артур Николаевич через плечо уже в прихожей. — Маргинальный элемент, — пояснил он родителям студентки Оли.

— Ну вот, глядите. Здесь у нас общий коридор. Вешалки все поделены по комнатам, вот этот крючок будет вашей Оли. На крючки других жильцов одежду советую не вешать, а то всякое бывает. Народ разный живет, не все со стрессом хорошо справляются.

— Ничего себе потолки, — Олин папа запрокинул голову, разглядывая уже не удивлявшие его слои отошедшей штукатурки.

— Почти четыре метра, — не без личной гордости ответил Артур Николаевич. — Счетчик у каждого свой, — он указал на стену, представлявшую собой что-то вроде коровьего вымени с сосцами в виде электрических счетчиков.

— Здесь туалет, — открыл он дверь в ближайшую комнатушку.

Василий Иванович заметил, что на туалетной двери была внушительная вмятина размером с человеческую голову, прикрытая календарем десятилетней давности. Фановая труба вся обросла бородой из пыли и копоти.

Артур Николаевич повел их в ванную.

— Ванна тоже антиквариат. Дореволюционный образец.

— Тоже Виллерой и Бох? — спросила Марина Михайловна.

— Нет, почему же? — удивился Лопухов. — Торнтонн энд санс! Английская фирма. А вот и клеймо — можете убедиться.

— Да-да, я вижу, — Марина Михайловна поспешно отступила от видавшего виды сантехнического чуда Торнтонн энд санс. — Можно воду открыть?

— Конечно, можно. С водой у нас проблем нету, — Лопухов повернул кран.

Василию Ивановичу и Марине Михайловне показалось, что весь дом затрясся от фундамента до самой крыши, в его недрах что-то загудело страшным гулом, зашипело, завыло и из крана брызнула худая, черная струйка, брызнула и тут же иссякла.

— Сейчас идет плановое отключение, — пояснил Лопухов. — Летом всегда так. Давайте посмотрим кухню.

В кухне вдоль стен стояло три плиты, две стиральные машины и пять маленьких столиков. К стене, покрытой зеленою краской, было приколочено несколько полок с разной утварью. Почерневшие подоконники украшала пара цветочных горшков, и какое-то ползучее растение тянуло слепой щуп вдоль рассохшейся оконной рамы к потолку. С потолка, шевеля усами и поворачивая голову, гостей с любопытством разглядывал рыжий таракан.

— На одну плиту приходится две хозяйки, — пояснил Артур Николаевич. — Каждая должна чистить свою половину.

В этот момент в кухню незаметно вошла, словно подкралась, молодая женщина лет тридцати, с крашенными хной волосами, с водянистым внимательны взглядом, с бледным ртом, сжатым в улыбку.

— А вот, кстати, одна из жилиц, — представил ее Артур Николаевич. — Виктория Романовна, замечательный работник и просто отзывчивый человек. Один раз меня в прямом смысле из беды спасла.

Пока родители студентки Оли изучали обстановку, Виктория Романовна, не разжимая улыбку, спросила:

— Как у вас дела? Все утряслось?

— Да утрястись-то утряслось, — морщась, ответил Лопухов. — Только этот ваш Архипов мне теперь покоя не дает: чуть ли не каждый день звонит и спрашивает, когда, мол, деньги вернешь? А мне, может, сейчас не с чего возвращать, я, может, сам последнюю краюшку хлеба доедаю. Всю душу вынул. И было же сказано ему — компенсирую.

— Ну, во-первых, он не наш…

— Свой собственный, значит.

–… а во-вторых, это ведь не доказано…

— Да-да, — пробормотал Артур Николаевич рассеянно, поглядывая на своих клиентов, которые от скуки начали пристальнее изучать стены, потолок и оконные рамы, Василий Иванович даже успел уколупнуть ногтем черную щепку на подоконнике.

–… почему вы должны верить?.. Ничего, кроме его слов…

— Да-да, — снова механически пробормотал Лопухов, все более тревожась о впечатлении, которое рыжий таракан производит на супругов.

Но вдруг слова собеседницы заставили его отвлечься от досадных мыслей.

— Что вы сказали? — глаза его широко открылись, и он как бы с пониманием новой, внезапно обретенной истины встретился с ней взглядом.

— Я говорю, — повторила она, — что на вашем месте, Артур Николаевич, задумалась, а действительно ли у него были деньги в той куртке? Потому что, кто теперь это сможет проверить?

— Даа… — протянул Лопухов.

— А ведь и правда… — сказал он, сразу сильно повеселев и оживившись. — И правда! Никто их не видел, никто не может подтвердить, в правду ли они у него были или нет… А, может быть, и вообще никаких денег не было…

— Именно.

— И как это я сам не додумался? — воскликнул Лопухов.

Она дернула плечом, показывая, что не знает, как такая простая мысль не пришла ему в голову.

— Друзья, а не пора ли нам посмотреть саму комнату, — задорно сказал Лопухов, подмигнув Виктории Романовне.

— Ну, с Викторией Романовной вы уже познакомились, — проговорил он, беря за одно плечо Василия Ивановича, а за другое — Марину Михайловну. — Кроме нее в квартире проживает еще четверо человек: один гость из Азии, не помню Большой или Малой, очень смирный человек, ни капли спиртного. Двое гражданских супругов, интеллигентнейшая пара — Михаил и Галина. А вон в той, самой дальней комнатее, живет один молодой человек, человечек так себе, скажу я вам, но порядок не нарушает, юрист, грызет себе потихоньку гранит науки, его толком-то и не видно. В общем, как видите, публика все приличная…

В ответ на это замечание из комнаты интеллигентнейших супругов, Михаила и Галины, донесся талантливо закрученный многоэтажный русский мат, следом — столь же бойкий и затейливый мат в верхнем регистре, на который ответило менее затейливое, зато более грозное восточное ругательство из другой комнаты.

Не успели Василий Иванович и Марина Михайловна опомниться, как дверь спальни счастливых супругов распахнулась, и оттуда вылетела растрепанная молодая женщина. Ударившись плечом о стену, она тут же хотела кинуться в комнату, но дверь перед ее носом захлопнулась. Тогда она стала колотить в нее босой ногой, требуя впустить ее и грозясь убить своего любимого гражданского супруга. Голос с восточным акцентом, вторя ей, обещал смерть всей квартире, если шум немедленно не прекратится. Дверь не поддавалась и только временами отвечала апатичной бранью. Пнув ее еще раз, женщина двинулась дальше по коридору и, к полному изумлению клиентов Лопухова, принялась лупить кулаком в соседскую дверь.

— Костя, вставай! — кричала она. — Вставай! Меня Мишка выгнал!

Дверь отворилась, из нее вышел Архипов.

— Что случилось? — покусывая нижнюю губу, спросил он.

— Иди, поговори с ним! Скажи, чтобы он меня впустил! Я не могу весь день тут торчать!

Архипов с тоской посмотрел на комнату супругов, на застывших в красноречивом молчании потенциальных жильцов, на Викторию Романовну, искоса поглядывавшую на него, и робко постучал.

— Миша, открой, — сказал он.

Навстречу ему высунулась длинная, в черной шерсти рука и втащила его внутрь.

— Ну вот, думайте, товарищи, — сказал Артур Николаевич, когда он и его клиенты наконец вышли на свет. — Хорошее место, исторический центр, академия рядом — лучше нигде не найдете!

— Да-да, мы подумаем, — Василий Иванович торопливо сгреб супругу под локоть и стал удаляться прочь от дома Растопиной с такой быстротой, что его жене пришлось семенить и подпрыгивать рядом с ним.

Им казалось чудесным, удивительным и странным, что на улицах светит солнце, гуляют праздные люди, и сверкает бликами река. Они прошлись по Летнему саду, сходили в Эрмитаж и, сев в светлом благовонном кафе на Невском, почувствовали себя невероятно, невыносимо, непередаваемо счастливыми.

Не сговариваясь, они решили, что Оля будет жить в общежитии.