Две секунды после

Ксения Ладунка (2024)

Белинда пытается жить дальше, когда в ее жизнь снова врывается Том. Он молит о помощи, ведь без нее его карьера развалится. Белинда клялась себе забыть Тома, однако старые чувства не позволяют ему отказать. Подставляя себя под удар общественности, она надеется искупить вину за прошлое… Но пока Белинда пытается во всем разобраться, судьба наносит новый удар: ее прошлое в один момент оборачивается катастрофой для всех.

Глава 2

На следующий день мне провели инструктаж и приставили собственного менеджера, который будет консультировать меня в процессе. От серьезности того, во что я вписалась, потеют и трясутся ладони. У «Нитл Граспер» начинается промоушен нового альбома, и я будто запрыгиваю в уходящий поезд, который с бешеной скоростью несется в неизведанное для меня и оттого страшное место.

Еще через день мы с Томом прилетели в Лос-Анджелес, чтобы сделать наши первые фото. После этого, по условиям контракта, я должна открыть Инстаграм и периодически транслировать туда свою жизнь. Удовлетворять интерес людей, поддерживать шумиху. Я уговариваю себя, что мне будет несложно публиковать фотографии и снимать в истории завтрак — я и так это делаю, ничего не изменится, но мысль о том, что это увидит куча людей, ввергает меня в ступор. Я боюсь представить, во что это выльется.

Мы заселяемся в отель под чужими именами — оказывается, звезды часто так делают, чтобы сохранить анонимность. Для нас забронирован большой светлый люкс с несколькими комнатами. По правилам, мы должны жить в одном номере, чтобы в случае утечки информации не вызвать подозрений, но спальни у нас разные — и я бы очень возмутилась, если бы это было не так.

На часах восемь утра, к нам для подготовки приезжает команда Тома — стилисты и менеджеры. Одна из них — Джуди, с которой мы уже давно знакомы, подходит ко мне и говорит:

— Белинда, сейчас нам нужно придумать твой образ.

— И тебе привет, — отвечаю, усмехнувшись.

Джуди улыбается. Подводит меня к шкафу, в котором заранее подготовлены вещи для меня, и начинает подбирать одежду для нашего с Томом первого совместного выхода.

Она настаивает, чтобы я надела облегающее черное боди с длинными рукавами и круглыми разрезами на плечах.

— Твои невероятные точеные плечи должны увидеть все, — говорит стилист, прикладывая костюм к моему телу. — Срочно натягивай.

Я повинуюсь, и следом Джуди вытаскивает большие черные джинсы — примерив их, понимаю: они с заниженной талией, и из-за высокой посадки боди, мои костяшки остаются открытыми.

— Твоя фигура позволяет, — кивает Джуди, когда я засматриваюсь на себя в зеркало.

На ноги мы выбираем черные «Доктор Мартинс» с белыми шнурками и большой подошвой. Их почти до пят прикрывают широкие штаны, и нижняя часть ног выглядит массивно, но эффектно. Финальный штрих — украшения: пара серебряных цепочек на шею, браслеты и натуральный макияж, подчеркивающий черты лица.

Посмотрев на себя в зеркало, я чуть не теряю дар речи. Это правда я? Неужели я могу выглядеть настолько круто? Почти как супермодель.

Украдкой бросаю взгляд на Тома — в его стиле все неизменно: черные джинсы, конверсы и большая кожаная куртка, разрисованная белыми надписями. Я представляю, как мы будем смотреться вместе, и у меня перехватывает дыхание.

Менеджер Тома зовет нас на выход, и я понимаю: начинается. Под моей старой жизнью подводится черта, и наступает новая глава. Прямо в этот момент, прямо сейчас.

* * *

Суть нашей съемки состоит в следующем: нас с Томом «случайно» застанут в машине на заправке. Папарацци будут ждать в нужное время в определенном месте, где мы, конечно же, не заметим их, и будем любить друг друга так, как если бы нас никто не видел.

Окруженные охранниками, спускаемся на парковку. Тому передают ключи от машины, мы забираемся в последнюю модель белого «Рэндж Ровера» и отправляемся в путь.

— Ты вернул права? — спрашиваю Тома, наблюдая, как он ведет машину. Он смотрит на дорогу и отвечает:

— Да, получил, пока ты была на реабилитации, — говорит он, глядя на дорогу.

Я чувствую болезненный укол, потому что у него было свободное время, он занимался своими делами и, наверняка, мог найти момент, чтобы навестить меня, но не стал этого делать.

— Смотрю, ты проводил время с пользой, — говорю я обиженно.

Том бросает на меня взгляд, и мы на секунду встречаемся глазами. Он не отвечает, и от этого в салоне повисает напряженная тишина. Отвернувшись к окну, я наблюдаю за изменяющимися городскими картинами, лишь бы не смотреть на Тома и сделать вид, что меня здесь нет.

Навигатор показывает, что до заправки осталось совсем чуть-чуть, и меня начинает потряхивать. Внутри нарастает напряжение, и от волнения я по очереди прокручиваю кольца на пальцах.

Когда мы подъезжаем к колонке, Том глушит машину, кладет руки на руль и смотрит на меня.

— Готова?

Взяв себя в руки, я коротко киваю.

— Тогда как репетировали.

Он резко выходит из машины, хлопая дверью, я повторяю за ним. Оказавшись снаружи, слышу затворы фотоаппарата. Черт. Справляясь с желанием оглянуться и выяснить, откуда идет звук, я подхожу к Тому так, будто ничего не замечаю. Он мягко смотрит на меня, берет за руку и тянет за собой. Щелчки затвора становятся яростнее — будто ни одна секунда нашего появления не должна быть упущена.

Мы подходим к автомату для оплаты, и Том начинает вводить нужные данные, достает банковскую карту. Я вдруг понимаю, что перед выходом из машины не проверила, как выгляжу. В панике я поворачиваюсь к Тому:

— У меня все в порядке с волосами?

Отвлекаясь от экрана автомата, он оглядывает меня, потом касается моих волос и слегка приглаживает.

— Все отлично, — отвечает он, не убирая руку.

Я слегка кошусь на его ладонь. Слишком близко. Слишком долго.

— А с лицом?

Том отшучивается:

— Все на месте, — и касается моей щеки большим пальцем, невесомо проводя им по скуле.

Дернувшись от электрического разряда, прошедшего по телу, я кладу ладонь, чтобы убрать его руку, но останавливаюсь. Он трогает меня не потому, что ему хочется, и не для того, чтобы задеть, а потому что так надо. Он не виноват, что меня прошибает молниями от его прикосновений.

Том убирает руку, возвращаясь к оплате бензина. Я вдруг вспоминаю, что мы на заправке под прицелами фотокамер. Неподалеку раздаются щелчки. Он убирает кредитку в задний карман и отходит к машине.

Сердце становится таким тяжелым, словно огромный камень повис на шее. Несколько секунд я стою на месте, но понимание того, что нас снимают, заставляет меня сделать шаг. Я подхожу к Тому. Открыв бензобак, он вставляет в него заправочный пистолет. Затворы фотокамер создают беспорядочную какофонию звуков, капая на нервы. Я тревожно бегаю глазами по заправке, пытаясь найти источник шума и создать видимость контроля. Где же они затаились, черт возьми…

— Эй, — Том мягко берет меня за подбородок, обращая лицо на себя. — Нельзя смотреть в камеру, помнишь?

Я прикрываю глаза.

— Меня это раздражает.

— Я тебя понимаю. Меня тоже, но надо потерпеть. Если паникуешь — держись за меня, только не теряйся, будь поблизости.

Сделав глубокий вдох, я стараюсь успокоить сердцебиение, близкое к паническому. Одной рукой Том держит шланг в баке, а другую плавно перемещает мне на щеку. Против своей воли я прижимаюсь к его ладони.

— У тебя отлично получается держаться перед ними, прямо как у настоящей звезды, — улыбается он, подбадривая меня.

Я смотрю на него снизу вверх. Том ныряет рукой мне в волосы, поглаживая висок. Закусив губу, я думаю, что все это неправильно. Не удержавшись, я хватаюсь за его предплечье. Щелчки затвора, означающие, что нас фотографируют, ускоряются. Мы делаем это для фотографий. Только для них. Это ничего не значит…

Том делает шаг, прижимая меня к машине. Его колено оказывается между моих ног, и я пораженно вздыхаю, широко открывая глаза.

— Том… — говорю я опасливо.

Он склоняется надо мной, разглядывая шокированное лицо. Берет второй рукой мою талию, я же, найдя его запястье, впиваюсь в него ногтями.

— Я не хочу в это играть, Том, — говорю серьезно, но с каждой секундой моя хватка слабеет.

Он с силой сжимает меня, причиняя боль. Я чувствую его напряженные, каменные пальцы и понимаю, что убрать руку мне не хватит никаких сил.

— Ты просто представить себе не можешь, как этого не хочу я, — выдавливает он сквозь зубы.

Том приближается к моему лицу, будто сопротивляясь. Мое сердце замирает, а живот сладко напрягается. Я чувствую от его кожи легкий запах сигарет, перемешанный со свежим парфюмом, и меня словно накрывает приход. Он касается моего носа своим, склоняет голову сначала в одну сторону, потом в другую. Шумно выдохнув через рот, я сжимаю руки на его плечах, чувствуя каждую мышцу. Они такие твердые, будто сейчас взорвутся от напряжения…

Облизываю губы, и Том тут же накрывает их своими. Чувство, будто меня захлестнуло бурлящей волной, а я не успела задержать дыхание. Грудь Тома высоко вздымается, он тяжело дышит мне в рот, мягко углубляя поцелуй.

У меня подгибаются колени, между ног сводит судорогой. Я кусаю его губы, начиная яростно целовать, и он подхватывает, словно изголодавшийся зверь. Мы стукаемся зубами, впиваемся друг в друга пальцами, царапаем, со всей силы вжимаемся телами. Том стягивает мои волосы на затылке, и, если бы он не держал меня, я бы уже давно упала.

Между нами запредельное напряжение, от которого вот-вот взорвется воздух. Словно в атмосфере рассеян взрывоопасный газ, а мы — спичка и коробок, готовые воспламениться.

Взрыв будет через три, два, о… Я вдруг слышу, как пищит заправочная колонка, и застываю. Том останавливается, не отнимая губ. Потом так же тяжело, как и приближался, отстраняется. Первую секунду я неосознанно тянусь следом, но потом вдруг понимаю: я не должна. И всего этого тоже не должно было быть.

Его руки, тело и запах пропадают. Я стою, словно окаменевшая, пока Том вынимает шланг из машины и закрывает бак. Слышу, как нас фотографируют, но, когда мы целовались, никаких звуков не было. Неужели я… черт! Какого хрена Том только что сделал?! Щеки вспыхивают, сжав челюсть, я гневно смотрю на него.

Он быстро садится в машину, я следом. В груди бушует буря. Злость скапливается в огромную энергию, готовую разнести все вокруг.

Когда Том отъезжает от заправки, я почти кричу:

— Какого… — задыхаюсь, — хрена ты делаешь?!

— Что значит какого хрена? — возмущается он. — Я делаю то, что должен.

— Ты поцеловал меня! Господи, мы полгода не общались, и теперь ты просто целуешь меня!

Том рявкает, моментально выходя из себя:

— Белинда, черт возьми! Прекрати! — потом делает вдох и говорит: — Если ты забыла, то я должен был тебя поцеловать. Это было в плане.

— В каком, на хрен, плане?

— Для папарацци, Белинда! Они должны были заснять наш поцелуй. Поцелуй, понимаешь? Иначе нафига им сюда ехать, смотреть, как мы держимся за ручки?!

В момент я оседаю, привалившись к спинке кресла. Они должны были заснять поцелуй. Гребаный поцелуй. Черт, конечно. Неужели я не понимала? Неужели, правда, думала, что мы и пальцем друг друга не коснемся?

— Я не знала… — говорю себе под нос. — Мне не говорили, что мы должны будем целоваться.

Или, может, я дура, и всем, кроме меня, и так было понятно, что поцелуй будет? Том молчит, уставившись на дорогу и сжав руль. Отвернувшись к окну, я закрываю глаза. Зачем? Зачем я на это подписалась? Никто не предупреждал, что наши фиктивные отношения должны включать настоящие поцелуи. Если бы я знала… Черт, неужели я, действительно, настолько глупа, что не предположила такого исхода?

Грудь сдавливают рыдания. Еще минуту назад мое сердце трепетало и изнывало от страсти, а теперь разрывается от боли. Мои чувства заставили воскреснуть, а затем убили снова.

Только в этом никто не виноват, кроме меня. Я сама согласилась на все, искренне желая помочь Тому. Но если бы я знала…

Том. Я молча смотрю на его напряженное лицо. Смогла бы я отказаться? Вряд ли. Сколько бы боли он ни причинил мне, я все равно люблю его и хочу, чтобы у него все было хорошо.

— Белинда… — вдруг тихо говорит он. — Прости. Не стоило этого делать. Не надо было следовать никакому плану.

Я мотаю головой и отвечаю:

— Все в порядке. Я знала, на что шла.