Столбы. Сказка для себя

Ксения Жигалина

Действие этой фантастической повести разворачивается на фоне и вокруг необычного астрономического явления, возникшего в обычном провинциальном городе. Герои – синоптик, заместитель главы городского совета, директор краеведческого музея и Дятел – пытаются разобраться и понять, что это такое, почему, как и зачем оно появилось в их городе. Это расследование неожиданно заставляет их другими глазами взглянуть на себя, на свою жизнь и на жизнь вообще.

______

Еще на подходе к подъезду директора музея они увидели его бледную физиономию в окне. Ждал, небось.

Звонить в дверь не пришлось, директор встретил их, едва они вошли в уютный сумрак подъезда.

— Господа… — пригласил он их в такую же темную прихожую.

— Как он? — тихо поинтересовался синоптик, не любил он слезы, не умел с ними работать.

— Обрадовать мне вас пока нечем, — развел руками директор.

— К лучшему? — догадался заместитель.

Директор покорно кивнул.

— Значит про «не принимаю» мы не услышим, — нашелся синоптик и направился в комнату.

Заместитель прошел следом, директор позади. В комнате тоже был полумрак от акаций, которыми зарос двор. У окна в ветки в старом инвалидном кресле полулежал некто. Сложно было сразу определиться. Очень худой, даже тонкий человек с бледной, какой-то прозрачной кожей. Он полулежал с закрытыми глазами. Тонкие длинные волосы стекали невесомыми бесцветными струйками на плечи. Дышал человек едва заметно, но ровно.

— Чего ж ты так беспокоился за вертолетчиков? — зашептал синоптик. — На что они ему? А он им?

Директор пожал плечами, но ответил:

— Это он в лучшем виде такой. Когда в хорошем — тогда… не такой.

— И давно он? — заместитель обошел кругом кресла.

— Да вот со вчера. Отсмеялся про столбы и отбыл.

— А вытащить его оттуда можно? — с робкой надеждой спросил синоптик.

— Сложно сказать определенно, — директор задумался, как заправский психиатр. — Когда как.

— И он всегда таким был? — заместитель все рассматривал Дятла.

— Да, всегда, — просто отозвался директор, как будто время им сообщил.

— А что это за «лучшее»? Анабиоз какой-то, — покачал головой синоптик.

— Я не знаток тонких материй, — вздохнул директор. — А специалистам я его показывать опасаюсь. Заберут.

— Да уж, — покивал заместитель.

— А состояние у него стабильное. Он разумен, не агрессивен, физически здоров. Просто… не всегда здесь.

— То есть, — вернулся мыслью синоптик, — раз он со вчера там, то крыши он еще не видел?

— Да кто ж его знает, — скривил рот и собрал лоб директор. — Может, и не видел. А может, — покачал он головой, — и знает.

— А почему он все-таки смеялся? — нахмурился заместитель.

— Я не всегда улавливаю логическую нить в его поведении, — признался директор.

Они расположились в стороне от Дятла, на диване и в кресле.

— Что мы имеем? — решил подытожить заместитель. — Мы имеем ситуацию, явно качественно отличающуюся от прошлогодней.

— И не в лучшую сторону, — добавил директор.

— Кто знает… — не стал поддаваться унынию синоптик. — А вдруг это, м-м, к лучшему? Извините…

— В общем, теперь у нас не три столба, а уже почти беседка. И полное отсутствие вертолетчиков.

— Ну а что они делали в прошлый раз? Просто размесили эти столбы винтами? — директор очень хотел помочь.

— Ну, со стороны, должно быть, выглядело именно так, — покивал синоптик.

— А мы ничем не можем эти вертолеты заменить? Ну, не знаю… Воздушные шары? — директор невинно хлопал глазами.

Заместитель задумался.

— А как высоко они вообще стоят?

— Да не высоко, — махнул рукой синоптик. — Высоко вертушки бы не взяли.

— Что, шары выше летают? — удивился заместитель.

— Как директор музея могу авторитетно заявить — да, — директор закрыл глаза и кивнул.

— Теоретически, конечно, вертолетчиков можно и заменить, — задумчиво проговорил заместитель. — Но где мы возьмем шары?

— А много надо? — синоптик старался выглядеть непринужденно.

— Да у нас ни одного нет, — неуверенно заявил заместитель.

— Ну, вообще, у меня есть один, — синоптик делал вид, что за окном есть что-то очень ему интересное.

Директор выпрямился в кресле, заинтересовавшись таким поворотом.

— У тебя откуда? — изумленно воскликнул заместитель.

— Ну как… — замялся синоптик. — В Китае заказал. Для работы. Точку росы чтобы… изучать… — затих синоптик.

— Какую точку росы?! — хохотнул заместитель и покрутил у виска. — И ты молчал?!

— А че я-то? — стушевался синоптик. — Мне велено было вертолетчиков привести. За шар речь вообще до сих пор не шла. И потом. Вот поднялся я на шаре. Заметьте, на одном. Значит, рядом с одним столбом. С одним. Из четырех.

— И крыша еще, — вставил директор. — А ну как рухнет? — он заинтересованно переводил взгляд с одного на другого.

— Это уже потом, — отмахнулся синоптик. — Ну, вот поднялся я. И что? Вентилятором дуну? Феном на батарейках?

— Анти-пылесосом! — воскликнул заместитель, все больше воодушевляясь. — У нас коммунальщики недавно закупили себе такие! Мы и тебя укомплектуем!

— Вот спасибо, — потер виски, в которых стучало сегодня сильнее, синоптик.

— А когда ушли вертолетчики? Я пропустил, — послышался глухой хрипловатый голос от окна.

Забытый всеми Доротей-Дятел, вернувшись к хорошему, сидел на краю кресла нога на ногу и закуривал. И было у них ощущение, что это был не вопрос.

— Год назад, — произнес среди сгустившегося безмолвия синоптик. — Вроде бы. Если ориентироваться по периодике.

— А почему? — снова не спросил Дятел.

— А кто их знает! — вспылил заместитель.

— То есть они разогнали облака и ушли, — спокойно заключил Дятел, выпуская аккуратные колечки в потолок.

— Именно так, — начал догадываться, к чему клонит сын, директор музея.

Снова повисла тишина.

— А кто-нибудь за этим наблюдал? — синоптик был следующим.

— Ну, так ты, наверное? — заместитель последним стал подтягиваться. — Синоптик!

— Меня не пустили, — махнул рукой синоптик.

— Кто? — директор подошел к Дятлу с пепельницей.

— Начальство, — уныло сообщил синоптик. — Я был на курсах повышения как раз. Ну и хотел вернуться, раз такое дело. Но я бы тогда сорвал план, то-сё, оплачено ведь уже было… ну, и я не видел в итоге.

Директор почесал в затылке.

— И я не видел. У меня инвентаризация была. Как сейчас помню. Двух топоров каменных не досчитались. Зато кто-то подбросил лампочку Ильича. Ха-ха, нам! Ильича! Ха-ха… — стих директор, не найдя поддержки.

— А у нас перевыборы были на носу, не до этого было, — виновато отчитался заместитель.

Снова все смолкли.

— А я видел, — вдруг спокойно сообщил Дятел.

Все головы, как у змейгорыныча, разом повернулись к нему.

— Ты? — директор был озадачен. — Но ты ведь всегда здесь, не выходишь.

— Ну и что с того. Зачем мне?

Никто не нашелся, что возразить. И только директор на правах родства продолжил:

— И… что ты видел? Как? Как это было?

— Как и сказали, — даже равнодушно прохрипел Дятел, затушив сигарету. — Они размесили столбы винтами вертолетов. Это было так… — Дятел посмотрел в окно, — страшно.

— Почему? — синоптик почти шептал.

— Потому что. Я же видел это не так, как сейчас вижу вас тут. Я видел это так, как вот вижу, что у вас у обоих, — махнул Дятел рукой в сторону дивана, — болят головы. А у тебя, — он посмотрел на отца, — дикое похмелье, потому что вообще-то ты не пьешь. И тогда я видел… страшно это было.

Дятел замолчал. Синоптик поерзал на диване и решил тоже задать вопрос.

— Вертолетчикам? Им было страшно?

— Да, — Дятел посмотрел на него, и ему показалось, что голову чуть отпустило. — Это не представить и не вообразить. Никто из нас не был живьем в такой ситуации. Никакая фантазия не способна вполне достоверно создать те их ощущения.

— Потому они и ушли?

— Да. Они же ведь подняли все свои машины, они были все в образцовом состоянии. Все машины. Это был образцово-показательный акт помощи вооруженных сил в мирное время в критических, так сказать, обстоятельствах. Практически демонстрация высшего пилотажа. Поэтому, когда их пилоты вернулись в лагерь, они, не откладывая, стали сворачиваться и той же ночью ушли. Кто воздухом, кто дорогой.

— И Максим? — очнулся заместитель.

— Конечно, — грустно улыбнулся Дятел. — Он же теперь с ними. Вертолетчик.

— Что-то я теперь сомневаюсь, что нам нужен Максим, — синоптик качал головой. — Не думается мне, что, найди мы сейчас способ с ним связаться, он уговорит их еще раз нас выручить таким способом. Не станет он нас слушать, думаю.

— Не станет, — подтвердил Дятел. — Я знаю.

Синоптик молча кивал, заместитель рассматривал акации за окном, а директор стоял рядом с креслом Дятла и гладил его по голове.

— Ничего-то я о тебе не знаю, — ласково и грустно сказал, наконец, директор.

— Это не так уж и важно, — Дятел улыбнулся ему в ответ. — Захочешь — узнаешь больше. Важно то, что мы друг у друга есть, ты меня забрал, вырастил… такого. Заботишься.

— Ну хорошо, — синоптик внезапно хлопнул себя по коленям. — Я согласен. Деваться все равно некуда. Эта головная боль с ума сведет все равно. Без обезболивающих-то… Шар мне доставят на той неделе. Обещал продавец, вроде. Отзывы у него хорошие. По-крупному не лажал. Если отзывы не трет, — усмехнулся он.

— И что? — заместитель невесело ухмыльнулся. — Ты слышал? Вертолетчикам, на боевых машинах — и то страшно было. Страшно так, что сразу, молча встали и ушли.

— А вариантов-то нет, — развел руками синоптик.

— И мы еще должны эту неделю как-то провести, — добавил свое директор.

— Я к лучшему. По крайней мере, дней на пять, — Дятел смотрел поверх их голов. — Па, у тебя фрезубин еще остался?

— Да, — повспоминав, кивнул директор. — Ты когда последний раз надолго выпадал, я много купил.

— Па… — Дятел признательно прижался щекой к руке директора.

— Не переживай, — улыбнулся тот и снова погладил сына по голове.

— Доротей, — синоптик не решился назвать его по-другому, — а вы сегодня столбы видели?

Дятел не отвечал. Просто сидел и молча смотрел на синоптика. Тому как будто и не требовалось ответа, он снова заговорил:

— А крышу?

— Я знаю про крышу, — Дятел отвернулся в окно, где единственным, что было вообще видно, были акации и акации. — Я видел, как она появилась.

— Это страшным не было? — синоптик изучал выражение лица Дятла.

— Нет, — Дятел повернулся к ним и по очереди переводил взгляд. — Это не страшно. Никого ведь там не было. Страх — это эмоция сложной нервной системы живых организмов. А облака… к ним не относятся. То есть, — Дятел снова закурил, и директор сокрушенно покачал головой, вздохнув. — То есть это ж не организмы. И системы их не те, и нервной среди них нет. Нервной ткани нет. Но… — Дятел отвернулся в окно и замолчал.

Директор нервно сменил позу, с опасением посмотрел на своих гостей и, поймав их взгляды, рубанул себя ребром ладони по горлу и показал им кулак.

— Один последний вопрос. На сейчас, — уточнил заместитель. — Потому что, сдается мне, мы не последний раз видимся.

— И мне сдается, — Дятел спокойно смотрел на заместителя в ожидании.

— Что ты видел сегодня?

— Как появилась крыша, — устало пожал плечами Дятел. — Так же, как и столбы, — он перевел взгляд на книжный стеллаж, где стояли книги его отца, книги всех размеров и мастей, — сконцентрировалась. Но вы ведь не совсем это хотели услышать, — Дятел вернулся к заместителю.

— Точно, — кивнул тот. — Ну, и это тоже. Но не только.

— Ну да. Так вот. Страха там не было. А был абсолютный покой. Настолько абсолютный, что его можно было бы принять за ничто, за ноль, пустоту. Но это, — Дятел склонил голову, — было бы катастрофически неверно. Фатально. И эта ошибка, она идет в сторону, обратную жизни. Не совершайте этой ошибки. Не позвольте себе ее совершить.

Дятел закончил свой прием. Он закрыл глаза и откинулся на подголовник.

— Сынок, я хочу отойти, — тихонько проговорил директор рядом с его ухом. — Тебе что-нибудь нужно?

— Воду я найду. Больше ничего. Я буду спать, — едва слышно ответил Дятел и затих совсем.

Директор на цыпочках отошел от инвалидного кресла, одновременно подавая жестами сигналы гостям убираться вместе с ним вон.

— Мы его загоняли, — все так же тихо, хоть они и были уже на улице, сообщил директор.

— Анфис, — строго обратился в ответ заместитель. — Кто он?

— М-мой сын, — растерялся директор.

— Это ладно, — отмахнулся заместитель. — Я не об этом. Кто он?

— Он мой сын, — повторил директор уже увереннее. — Это — главное. А остальное… остальное я плохо знаю. С ним сложно разговаривать. Так, как сегодня, бывает не всегда. Вот предыдущая ваша, э-э, встреча, если можно так выразиться, он ведь не принял вас, вот она была более типичной для него.

— Так. А как вы поступите с претензией? — сменил тему синоптик, шаря по карманам.

— С какой? — заместитель подставил ладонь за таблеткой.

— Ну той, что ваши хреновы активисты накатали. Против стационарной тени.

— А-а. А мы ее на комиссию вынесем. Это еще через две недели. Шар успеет прийти. Если не задержится, конечно. Тогда, если задержится, отложим до следующей, на месяц. Ввиду необходимости сбора дополнительной информации. Об этом не переживай.

— А если они усилят активность? — все-таки переживал синоптик.

— Ну, спустим в отдел пикетирования пикетов. Найдем, за что зацепиться.

— Ушлые вы, — хмыкнул синоптик.

— С волками жить, — пожал плечами заместитель.

Вечером синоптик сидел у открытого окна, не включая свет, чтобы комары не налетели, и думал. Он любил посидеть вечером у окна и подумать. Да не беседка это, покачал он головой сам себе. Какая это беседка? Он глотнул из стакана. Хорошо. Это не беседка никакая, а стол. Вот. Он довольно кивнул. Натуральный стол. А мы — под столом. Конечно, он спокойный. В жизни своей синоптик не встречался с беспокойными столами. Но про все те спокойные столы, что ему до сих пор попадались, он не смог бы с уверенностью сказать, что их природное спокойствие исполнено хоть чего-нибудь. И фатальных ошибок он тут не ощущал.

Этот стол — другой.

Тут в дверь позвонили. Синоптик открыл, снова забыв о цепочке, и никого не увидел. Только большой белый конверт на коврике у двери. Еще раз посмотрев по сторонам, как и положено, когда находишь что-то самостоятельное и неожиданное у себя под дверью, он поднял конверт, зашел в дом и запер за собой дверь. А то ишь. Мало ли.

Вернувшись в кухню, он уронил себя в кресло, едва не расплескав содержимое стакана, и повертел конверт в руках. Пусто. Ничего.

— Анонимка, — тревожно повеселел синоптик.

Конверт он решил не вскрывать. Но заместителю позвонил.

— Это она? — заместитель нависал над журнальным столиком, сверля конверт взглядом.

— Да-да. Именно, — синоптик хлебнул еще и усмехнулся. — Нафиг она мне? Я вообще в такое не играю.

— Так давай я открою, — заместитель, не дожидаясь ответа, схватил конверт и, надорвав его, достал лист А4 с большими буквами, заштрихованными синим карандашом по трафарету:

НЕ ЛЕЗЬ К СТОЛБАМ. К СТОЛБАМ НЕЛЬЗЯ

— Не влезай — убьет! — хохотнул синоптик, но тут же посерьезнел: — В смысле «не лезь»?! Как я могу не лезть? Предпочесть благоразумную и идиотскую смерть от головной боли?

Заместитель рассматривал записку, поворачивая ее разными сторонами перед глазами.

— А это мысль, — сосредоточенно буркнул он. — Тогда, всего скорее, это дело передадут мне, и я смогу оформить себе официальный рецепт на болеутоляющие. Нет, ничего я на ней интересного не вижу. Ты видишь? — сунул он записку под нос синоптику. — Нет? Вот и я тоже.

— Не может это быть делом рук твоих хрéновых активистов? — поинтересовался потерпевший синоптик.

— А какой в этом смысл? — флегматично затянувшись, возразил заместитель. — Им наоборот твоя активность на руку — они же против тени выступают. Следовательно, должны поддерживать любую движуху в этом направлении. Тут, получается, как раз противоположное мнение.

— Может, это Дятел? — снова возник синоптик.

— С Дятлом вообще непонятно, — нахмурился заместитель. — И, по-моему, он может все. Я хочу сказать, от него всего можно ожидать. Почему бы и не этого, — заместитель помолчал несколько секунд. — Слушай. Степа. А это не ты?

Синоптик выплюнул коньяк, который готовился с удовольствием проглотить, обратно в стакан.

— Обалдел?!

— А что. Это ж классика.

— Классику все любят, — согласился синоптик.

Он подошел к книжному стеллажу и провел рукой по корешкам четырнадцати томов Чехова.

— Нет. Это не я. Точно. Я бы знал, — уверенно кивнул он. — Мне отступать некуда. Я даже сняться и уйти не могу, как вертолетчики. Некуда.

— Думаешь, у них обязательно было куда?

— Ну откуда-то они ведь пришли? Это ж не кочующее племя вертолетчиков?

— А вдруг. Попробовали жить оседло, хитростью заполучив себе тепленькое поле у города. Но, видишь, все пошло не так, как они рассчитали. Вмешались столбы, их самолюбию был сделан вызов. И они не устояли.

— Чего они испугались, интересно?

— Знать бы. Насколько я понимаю, разгон столбов чисто технически проблем не вызвал. Тут что-то другое было. И ведь, Дятел говорит, все как один. Страх, — заместитель произнес последнее слово тихо и веско.

Синоптик смотрел на него со все растущим недовольством.

— Вот ты гад. Кончай уже! У меня даже вертолета нет. Я пока со своей шаровой скоростью и твоим пылесосом справлюсь — помру там. И мне, между прочим, не два столба пылесосить! А четыре! И столешница!

— Ну-ну, — сложив губы дудочкой, примирительно начал заместитель. — Все будет хорошо. Твоя шаровая скорость, возможно, даже на руку тебе будет. Сориентироваться успеешь.

— В чем? Пылесосить или так оставить? Тогда оцепите весь район моих клининговых действий. Чтобы хрéновы активисты мне не наваляли в случае, если я не стану трогать этот стол по идейным соображениям.

— Можно, кстати, самого активного активиста отрядить вместе с тобой, — покивал заместитель. — В качестве назидания остальным.

— Тогда еще полезнее будет, если мы не вернемся живыми, — внес рацпредложение синоптик.

— А ты прав. Н-да. В этом есть логика. Дескать, вот, товарищи активисты хрéновы. Э-э, писать — не мешки ворочать. Пошли все в сад.

— Эффектно, — одобрил синоптик. — Я подумаю.

Они оба сидели на подоконнике, свесив ноги во внутренний двор. Впереди в небе стоял огромный стол.

— Любопытно, — заметил заместитель. — Не появится ли здесь за неделю вся обеденная группа?

Синоптик хмыкнул.

— Тогда я самоустранюсь. Ты посодействуешь. Натравишь официально на это безобразие хрéновых активистов. И пусть они обезболивающие жрут. Могу даже шар на время дать погонять. Расписку напишут — бесплатно уступлю.

— А ты себе простишь, если не войдешь в Историю? — засомневался заместитель. — А то, может, в Анфискином музее тебе бы зал выделили. А так — фиг тебе, а не зал. М?

— Я не знаю, — честно сознался синоптик. — Я подумаю.

Небо темнело. Коньяк кончался. Комары все-таки налетели.

— Когда воду починят? — синоптик прихлопнул одного на лбу.

— Сначала телевышку.

— Безобразие, — синоптик болтал ногами.