Темный огонь

Кристофер Джон Сэнсом, 2004

1540 год, Англия. Самое страшное оружие на этот момент истории – греческий огонь, обладание которым может решить исход любой военной кампании. Искусство его изготовления хранится в глубокой тайне, и могущественные противоборствующие группировки при дворе короля Генриха VIII пускаются во все тяжкие, чтобы завладеть этим секретом. Одно за другим следует череда преступлений, и горбун лорда Кромвеля Мэтью Шардлейк, вместе со своим помощником Бараком занимающийся их расследованием, постоянно рискуют жизнью, невольно становясь на пути у сильных мира сего. В мире литературных героев и в сознании сегодняшнего читателя образ Мэтью Шардлейка занимает почетное место в ряду с такими известными персонажами, как Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Ниро Вульф и комиссар Мегрэ.

Глава 6

Провожая глазами Барака, торопливо шагавшего к конюшням, я чувствовал, что сердце мое бешено колотится, а щеки горят. Мне было прекрасно известно, что лорд Кромвель не чурается запугивать судей. И все же я полагал, что он по мере возможности пытается улаживать дела законным путем и отнюдь не считает грубый наскок лучшим способом разрешения всех противоречий. Да и такой человек, как Барак, вовсе не подходил для выяснения отношений с судьей. Впрочем, Кромвель, возвысившийся до положения первого министра, по-прежнему оставался сыном содержателя харчевни из Путни. Поэтому он охотно прибегал к услугам людей низкого происхождения, разумеется в том случае, если они были достаточно сметливы и решительны. Но, господи боже, чего Кромвель хочет от меня? В последний раз, расследуя по его поручению дело об убийстве, я погрузился в пучину злых страстей, о которой до сих пор вспоминал с содроганием.

Барак вскочил на прекрасную гнедую кобылу с лоснящимися гладкими боками. Пока я седлал Канцлера, он выехал из конюшни и начал нетерпеливо гарцевать перед дверью.

— Готовы? — процедил он сквозь зубы. — Его светлость хочет увидеть вас немедленно.

Выехав на улицу и поудобнее устроившись в седле, я принялся украдкой разглядывать своего спутника. Как я уже успел заметить раньше, жесткий взгляд свидетельствовал о суровом нраве, а крепкое сложение — о том, что он сумеет постоять за себя в любой схватке. На бедре у него висел меч, за пояс был заткнут кинжал. Однако же в колючих глазах, несомненно, светился ум, а уголки большого чувственного рта были слегка подняты вверх, словно Барак собирался осыпать кого-то насмешками.

— Подождите минуту, — бросил я, увидев, что через двор к нам бежит Джозеф. На пухлых его щеках рдели красные пятна, шляпу он судорожно сжимал в руках. Я сообщил ему, что судья Форбайзер изменил свое решение, однако не стал объяснять причины.

— Ваша речь спасла Элизабет, сэр, — ответил он на это. — Вы сумели тронуть его честь.

Джозеф в любых обстоятельствах сохранял достойную удивления наивность. Поглаживая бок Канцлера, Джозеф устремил на меня сияющий благодарностью взор.

— Мы с этим джентльменом должны спешить, Джозеф, — сказал я. — Меня ждет еще одно срочное дело.

— Понимаю, сэр. Вы должны добиться справедливости для другого несчастного, да? Но вы не оставите нас?

Я искоса посмотрел на Барака; тот едва заметно кивнул.

— Да, конечно. Я непременно свяжусь с вами, Джозеф. Знаете, сейчас, когда у нас появилось время для того, чтобы тщательно расследовать все обстоятельства смерти Ральфа, я рассчитываю на вашу помощь.

— Я к вашим услугам, сэр. Готов сделать все, что в моих силах.

— Так вот, мне хотелось бы, чтобы вы попросили вашего брата Эдвина принять меня в своем доме. Скажите ему, что виновность Элизабет вызывает у меня некоторые сомнения и я хочу услышать о случившемся от него самого.

На лицо Джозефа набежала тень.

— Это необходимо, Джозеф, — мягко произнес я. — На самом деле я уверен в том, что Элизабет не убивала Ральфа. Но я должен поговорить со всеми членами семьи. И осмотреть дом и сад.

Джозеф прикусил губу и нерешительно кивнул.

— Я попытаюсь, сэр, — пробормотал он. — Надеюсь, он даст согласие.

— Вот и замечательно, — сказал я, похлопав его по плечу. — А сейчас я должен ехать.

— Я обо всем расскажу Элизабет! — крикнул он нам вслед. — Расскажу ей, что благодаря вашему красноречию она сумела избежать страшной смерти!

Услышав это, Барак бросил на меня взгляд, полный откровенной насмешки.

Мы двинулись по Олд-Бейли. Судебный архив находился неподалеку, прямо напротив Линкольнс-Инн. Он располагался в нескольких зданиях, прежде именовавшихся Домом обращения. Здесь получали религиозные наставления евреи, желающие обратиться в христианство. С тех пор как столетия назад все иудеи были изгнаны из Англии, здесь расположился архив Судебной палаты лорд-канцлера. Впрочем, время от времени здесь находили пристанище иудеи, неизвестно какими путями проникшие в Англию и выразившие намерение принять истинную веру. Здесь же находилась контора Шести клерков, которая управляла судом лорд-канцлера. Должность главы Дома обращения предполагала и исполнение обязанностей главного хранителя архива.

— Мне казалось, лорд Кромвель сложил с себя обязанности главного хранителя архива, — заметил я, обернувшись к Бараку.

— Но в этом здании у него по-прежнему есть кабинет. Здесь он работает, когда не хочет, чтобы его беспокоили.

— Можете вы наконец сказать, зачем я столь срочно понадобился лорду Кромвелю?

— Милорд расскажет вам об этом сам, — покачал головой Барак.

Мы поднялись на холм Лудгейт. День снова выдался жаркий. Встречавшиеся нам женщины с корзинками, полными продуктов, закрывали лица легкой тканью, дабы защитить их от пыли, летевшей из-под колес карет и повозок. Я бросил взгляд вниз, на красные черепичные крыши и широкую ленту реки, сверкавшую на солнце. Был час отлива, и густой ил, отливавший грязной желтизной из-за сточных вод, ежедневно извергаемых в реку, окаймлял берега широкими зловонными полосами. В последнее время по Лондону ходили упорные слухи о том, что по ночам над кучами отбросов пляшут какие-то огненные искры; многие считали это предзнаменованием грядущих бедствий.

Я вновь предпринял попытку вытянуть из Барака хоть какие-нибудь сведения.

— Насколько я понимаю, речь идет о каком-то весьма важном деле. Форбайзер не из тех, кого легко запугать.

— Как и все законники, он прежде всего беспокоится о собственной шкуре, — презрительно процедил Барак.

— Неведение начинает меня томить, — пожал я плечами. — Неужели я имел несчастье вызвать гнев лорда Кромвеля?

— Пока нет, — усмехнулся Барак. — Вам, напротив, предоставляется случай заслужить его одобрение. Для этого надо лишь выполнить то, что граф от вас потребует. Я же сказал, милорд хочет дать вам поручение. Но поспешим. Нам нельзя терять времени.

Мы въехали на Флит-стрит. Над монастырем Белых братьев висело облако пыли, так как все его здания сносили. Домик привратника покрывали леса, рабочие при помощи резцов сбивали со стен лепные украшения. Один из них подбежал к нам, предупреждающе вскинув грязную руку.

— Прошу вас, господа, остановитесь на минуту! — крикнул он.

— Мы едем по делам лорда Кромвеля, — нахмурившись, процедил Барак. — Прочь с дороги.

Рабочий вытер руку о холщовый фартук.

— Прошу прощения, сэр. Я всего лишь хотел предупредить вас. Церковь вот-вот взорвут, и грохот может испугать лошадей.

— Посмотрите-ка… — начал Барак, однако договорить ему не удалось.

Над монастырской стеной взметнулись языки пламени, а за ними последовал оглушительный взрыв, в сравнении с которым раскат грома казался комариным писком. Потом раздался грохот падающих камней, сопровождаемый ликующими возгласами рабочих. Нас окутало облако пыли. Кобыла Барака, как выяснилось, была не из пугливых — она лишь слегка заржала да отпрянула в сторону. Но бедняга Канцлер тут же взвился на дыбы, едва не выбросив меня из седла. К счастью, Барак успел схватить выпавшие у меня из рук поводья.

— Успокойся, приятель, успокойся, — несколько раз произнес он.

Канцлер внял увещеваниям и перестал бить в воздухе ногами. Однако весь дрожал. Да и я тоже.

— Испугались? — усмехнулся Барак.

— Испугался. Спасибо, что пришли мне на выручку.

— Господи боже, ну и пылища.

Облако пыли, смешанной с мельчайшими частичками пороха, оседало прямо на нас. Скоро моя мантия и камзол Барака приобрели серый оттенок.

— Давайте быстрей выберемся отсюда.

— Мне очень жаль, господа, — раздался за нашими спинами обеспокоенный голос рабочего.

— Обойдемся без твоих сожалений, олух, — через плечо огрызнулся Барак.

Мы повернули на Канцлер-лейн. Лошади все еще не успокоились, к тому же им досаждали жара и мухи. Пот катил с меня градом, а Барак, казалось, даже не замечал палящего солнца. Несмотря на его отталкивающие манеры, я был ему благодарен. Если бы не он, я бы неминуемо свалился с лошади.

Я бросил тоскливый взгляд на столь хорошо знакомый вход в Линкольнс-Инн и вслед за Бараком въехал в ворота судебного архива, расположенные напротив. Над комплексом зданий возвышалась величественная церковь. Стражник в желто-синей ливрее, которые носили люди Кромвеля, стоял у дверей с пикой. Барак кивнул ему, и тот, поклонившись, сделал знак мальчику, который взял наших лошадей под уздцы и повел в конюшню.

Барак распахнул дверь, и мы вошли в церковь. Свитки пергамента, перевязанные красными лентами, лежали здесь повсюду: они были сложены вдоль стен, покрытых росписями на библейские сюжеты, громоздились на церковных скамьях. Тут и там судейские клерки в черных мантиях перебирали свитки и просматривали их в поисках прецедентов. Несколько человек ожидали у дверей конторы Шести клерков, когда им выдадут предписание или назначат дату слушания их дела.

Мне ни разу не доводилось бывать здесь, ибо в тех редких случаях, когда приходилось направлять дело в суд лорд-канцлера, я поручал всю бумажную канитель своему помощнику. Я обвел глазами бесконечные ряды свитков. Барак поймал мой взгляд.

— Если призраки старых евреев на досуге захотят почитать, они вряд ли найдут здесь что-нибудь занимательное, — усмехнулся он. — Идемте, нам сюда.

Он направился к боковой капелле. У дверей стоял еще один стражник в желто-синей ливрее. Я мысленно удивился тому, что Кромвель вынужден окружать себя таким количеством вооруженных охранников. Барак негромко постучал и вошел. Я последовал за ним, ощущая, как сердце едва не выскакивает из груди.

Стены в боковой капелле оказались побелены, дабы скрыть росписи, которые Кромвель считал нечестивым идолопоклонничеством. Часовня была превращена в просторный кабинет; вдоль стен высились книжные шкафы, перед внушительных размеров письменным столом стояло несколько стульев. Неровный свет проникал сюда сквозь витражное окно, расположенное под самым потолком. В углу, за низеньким столиком, сидел какой-то человек в черной мантии. Вглядевшись, я узнал в нем Эдвина Грея, секретаря лорда Кромвеля. Он работал на лорда Кромвеля уже пятнадцать лет, еще с тех пор, как тот входил в свиту кардинала Вулси. В те времена, когда я пользовался расположением Кромвеля, мне нередко приходилось иметь дело с его секретарем. Увидев нас, Грей поднялся и поклонился. Круглое розовое лицо его, обрамленное редеющими седыми волосами, выражало откровенное беспокойство.

Грей пожал мне руку; я заметил, что пальцы его потемнели от въевшихся в кожу чернил. Когда он кивнул Бараку, во взгляде его мелькнула плохо скрываемая неприязнь.

— Рад приветствовать вас, мастер Шардлейк. Как поживаете, сэр? Давненько мы с вами не виделись.

— Неплохо, мастер Грей. А как ваши дела?

— Тоже неплохо, учитывая, сколь тревожные настали времена. Граф только что получил важное письмо и должен его прочитать. Но он примет вас с минуты на минуту.

— В каком он расположении духа? — рискнул я осведомиться.

— Сами увидите, — несколько замешкавшись, ответил Грей.

Вдруг он резко повернулся, потому что дверь распахнулась и в комнату вошел Томас Кромвель. Он был хмурым и озабоченным, однако же, стоило ему увидеть меня, улыбка осветила его лицо.

— Мэтью, Мэтью! — с неподдельной радостью воскликнул он, крепко сжал мою руку и опустился на стул.

Я не видел своего всесильного патрона более трех лет и теперь незаметно разглядывал его. Одет он был, по своему обыкновению, очень скромно: в черную мантию и темно-синий камзол, на котором, впрочем, сверкал орден Подвязки, недавно пожалованный ему королем. Присмотревшись к лорду Кромвелю, я был поражен произошедшей переменой. Казалось, грубые черты его лица еще сильнее налились тяжестью вследствие постоянных тревог и забот. Каштановые волосы графа теперь стали почти совсем седыми.

— Как поживаете, Мэтью? — осведомился Кромвель. — Надеюсь, ваша адвокатская практика процветает?

Я замешкался, думая о делах, которых недавно лишился.

— Благодарю вас, милорд, у меня все хорошо, — ответил я наконец.

— А в чем это вы выпачкали свою мантию? А вы — свой камзол, Джек?

— Это всего лишь пыль, милорд, — ответил Барак. — Мы проезжали мимо монастыря Белых братьев как раз тогда, когда там взорвали дом собраний. Нас едва не завалило обломками.

Кромвель расхохотался.

— Ну а мое поручение? — спросил он, бросив пронзительный взгляд на Барака. — Вы выполнили его?

— Разумеется, милорд. С Форбайзером не было никаких хлопот.

— Я знал, что он не будет упрямиться, — усмехнулся Кромвель и вновь повернулся ко мне. — Когда я узнал о том, что вы ведете дело Уэнтвортов, у меня появились кое-какие соображения. Я решил, что, как в старые добрые времена, мы с вами можем помочь друг другу.

Кромвель широко улыбнулся. Откуда ему знать, что я занимаюсь этим делом, с недоумением спрашивал я себя. Впрочем, граф, как известно, имеет глаза и уши повсюду, а уж в Линкольнс-Инн у него более чем достаточно осведомителей.

— Я очень признателен вам за доверие, милорд, — осторожно заметил я.

— Я знаю, Мэтью, что вы — неутомимый борец за справедливость, — прищурился Кромвель. — Жизнь этой девушки много значит для вас?

— Да, милорд, — кивнул я и подумал о том, что в последнее время все мои мысли были поглощены исключительно делом Элизабет.

«Любопытно, почему?» — пронеслось у меня в голове.

Несомненно, увидев это беспомощное и беззащитное создание, распростертое на грязной соломе Ньюгейтской тюрьмы, я был потрясен до глубины души. Если Кромвель избрал Элизабет в качестве рычага, при помощи которого он собирается на меня воздействовать, он сделал правильный выбор.

— Я уверен, что девушка невиновна, милорд.

Кромвель предупреждающе вскинул руку.

— Меня это ничуть не волнует, — отрезал он, устремив на меня испытующий взгляд.

Я вновь поразился силе, которую источали его темные глаза.

— Мне нужна ваша помощь, Мэтью. В одном чрезвычайно важном и секретном деле. Вы поможете мне, а я, со своей стороны, обещаю, что казнь вашей подзащитной будет отсрочена на двенадцать дней. За это время вы должны выполнить мое поручение. Так что в нашем распоряжении меньше двух недель. Садитесь, — добавил он, кивнув на стул.

Я повиновался. Барак подошел поближе и встал у стены, скрестив на груди руки. Бросив взгляд на письменный стол Кромвеля, я заметил миниатюрный портрет в изящной серебряной рамке. Женщина, изображенная на портрете, была мне незнакома. Проследив за моим взглядом, Кромвель нахмурился и отвернул рамку.

— Джек — верный и преданный слуга, — кивнул он в сторону Барака. — Он один из тех немногих, кому известна эта история. Всего таких восемь человек, включая меня, Грея и его величество короля.

При упоминании монарха глаза мои полезли на лоб от удивления. Сняв шляпу при входе в церковь, я держал ее в руках и теперь принялся невольно вертеть и мять головной убор.

— Один из пятерых оставшихся вам тоже хорошо известен, Мэтью, — с усмешкой сообщил Кромвель. — Вам нет нужды превращать свою шляпу в тряпку. Я не собираюсь предлагать вам вступить в сделку с собственной совестью. — Кромвель откинулся на спинку стула и покачал головой. — Признаюсь, Мэтью, когда вы расследовали убийство в Скарнси, я был излишне нетерпелив. Я осознал это слишком поздно. Но никто из нас и представить не мог, каким сложным и запутанным окажется это дело. Вы знаете, как высоко я ценю ваш ум, вашу проницательность и ваше умение в любых обстоятельствах докопаться до правды. Я отдавал должное вашим достоинствам уже давно, еще в ту пору, когда мы были молодыми реформаторами. Помните те времена? — Губы Кромвеля тронула улыбка, однако на лице по-прежнему лежала тень. — Времена, когда мы были исполнены надежд и благих намерений.

На несколько секунд граф погрузился в молчание. Я вспомнил о слухах, согласно которым устроенный Кромвелем брак короля с принцессой Клевской навлек на него гнев монарха, и подумал о том, что они, вероятно, недалеки от истины.

— Могу я узнать, кто тот старый знакомый, о котором вы упомянули, милорд? — осмелился я прервать молчание.

Кромвель кивнул:

— Вы знаете Майкла Гриствуда?

Линкольнс-Инн — это замкнутый тесный мирок, в котором все знают друг друга.

— Вы имеете в виду поверенного, который работал на Стивена Билкнэпа? — уточнил я.

— Именно его.

Я прекрасно помнил этого суетливого коротышку с острым и пронзительным взглядом. Он поддерживал дружеские отношения с Билкнэпом и, подобно своему приятелю, находился в постоянном поиске выгодных авантюр. Однако Гриствуд не обладал расчетливостью и трезвостью Билкнэпа, и все его замыслы, как правило, оборачивались крахом. Как-то раз он обратился ко мне за советом в одном сложном деле о дележе имущества. Будучи не слишком сведущим в тонкостях закона, он совершенно запутался в этом деле и был очень признателен мне за помощь. Впрочем, свою благодарность он выразил весьма своеобразно: пригласил на обед, во время которого обрушил на мою голову целый поток безумных проектов, от участия в которых я счел за благо отказаться.

— Это человек того же сорта, что и Билкнэп, только более низкого полета, — усмехнулся я. — Кстати, я давно не видел его в Линкольнс-Инн. Говорят, он получил место в Палате перераспределения монастырского имущества.

— Получил, — кивнул Кромвель. — Он поступил под начало Ричарда Рича и, подобно своему патрону, должен был содействовать избавлению нашей страны от монастырей.

Кромвель сложил ладони домиком и подпер ими подбородок.

— В прошлом году монастырь Святого Варфоломея в Смитфилде дал согласие на добровольный роспуск, — продолжал он. — Гриствуда направили туда, дабы он надзирал за составлением описи монастырских ценностей, направляемых королю.

Я кивнул. Монастырь Святого Варфоломея был одним из самых крупных в стране. Насколько мне было известно, настоятель его вступил в сговор с Кромвелем и Ричем, и в награду за уступчивость ему была обещана большая часть монастырских земель. То был более чем щедрый куш, в особенности для человека, который, согласно принесенному обету, должен был провести свои дни в нужде и лишениях. Говорили, что ныне отец Фуллер, сраженный изнурительной болезнью, находится при смерти. Многие считали, что Господь покарал его за согласие на закрытие больницы для бедных, издавна находившейся при монастыре. Впрочем, кое-кто полагал, что Божья кара здесь ни при чем и что настоятеля отравил медленно действующим ядом Ричард Рич, уже успевший вселиться в его прекрасный дом.

— Вместе с Гриствудом в монастырь поехало несколько служащих из Палаты перераспределения, — продолжал Кромвель. — Им следовало определить, что из церковного убранства представляет наибольшую ценность, какая утварь подлежит переплавке, а какую следует сохранить и все прочее. Гриствуд обратился к монастырскому библиотекарю с просьбой показать ему самые ценные книги. Служащие из Палаты перераспределения обычно выполняют подобные поручения с величайшим тщанием. Они заглядывают в самые укромные уголки, даже в те, про которые сами монахи давно думать забыли.

— Я знаю.

— Так вот, в церковном подвале, в затянутом паутиной углу они обнаружили нечто весьма любопытное.

Кромвель подался вперед, его темные глаза, казалось, хотели просверлить меня насквозь.

— Некое вещество, утраченное человечеством столетия назад, вещество, давно превратившееся в легенду и недостижимую мечту алхимиков.

Я в изумлении смотрел на Кромвеля. Подобный поворот событий оказался для меня полной неожиданностью.

Мой собеседник натужно рассмеялся:

— Вижу, вы решили, что я вздумал рассказывать вам сказки, да? Скажите, Мэтью, доводилось вам когда-нибудь слышать о греческом огне?

— Не уверен, — пожал я плечами. — Хотя это название представляется мне смутно знакомым.

— Сам я впервые услышал о нем всего несколько недель назад. Так вот, греческий огонь — это некое жидкое вещество неизвестного состава, которое еще восемь веков назад византийские императоры использовали в сражениях против персов. При помощи специальных орудий они метали этот огонь во вражеские корабли, и те моментально воспламенялись с кормы до носа. Греческий огонь горит даже на воде, и за считаные минуты он способен уничтожить целый флот. Формула, по которой его изготавливали, содержалась в строжайшей тайне и передавалась от одного византийского императора к другому. В конце концов она была утеряна. На протяжении столетий алхимики пытаются ее восстановить, однако все их усилия остаются безрезультатными. Дайте-ка мне пергамент, Грей, — окликнул Кромвель, прищелкнув пальцами.

Грей поднялся из-за стола и вручил своему патрону кусок ветхого пергамента.

— Взгляните, Мэтью, — сказал Кромвель, протягивая свиток мне. — Только обращайтесь с ним осторожно.

Я бережно взял драгоценную реликвию. Пергамент был очень древним, углы истрепались, а в центре зияла дыра. Я разглядел несколько слов по-гречески, над которыми находился рисунок, выполненный без всякой перспективы, — такими в прежние времена монахи-переписчики украшали книги. На рисунке были изображены два весельных судна, противостоящих друг другу на водной глади. Из золотой трубы, стоявшей на носу одного корабля, вырывались алые языки огня, воспламенявшие корабль противника.

— Судя по всему, и рисунок, и надпись сделали монахи, — заметил я.

— Вы правы, — кивнул Кромвель.

Потом он погрузился в молчание, словно собираясь с мыслями. Я бросил взгляд на Барака: тот весь превратился в слух. Лицо его было сосредоточенным и серьезным, на нем не осталось и следа недавней насмешливости. Грей, скрестив руки на груди, не сводил глаз с пергамента.

Кромвель заговорил вновь, отчетливо, но негромко:

— Прошлой осенью, когда Гриствуд находился в монастыре Святого Варфоломея, один из клерков Палаты перераспределения попросил его заглянуть в церковь. В церковном подвале, посреди всякого хлама, был обнаружен запаянный бочонок. Когда его открыли, выяснилось, что он полон густой темной жидкости, издававшей отвратительный запах. По словам Гриствуда, так должно смердеть в нужнике Люцифера. Никогда прежде он не видел ничего подобного. Майкл Гриствуд любопытен, и потому он решил как следует все рассмотреть. На бочонке он увидел металлическую табличку, на которой было выгравировано имя — «Алан Сент-Джон». И латинские слова: «Lupus est homo homini».

— Человек человеку волк, — перевел я.

— Да, это прекрасно можно сказать по-английски. Но монахи питают неодолимую любовь к латыни. Так вот, Гриствуд спросил у монастырского библиотекаря, нет ли в его книгохранилище каких-нибудь сведений о человеке по имени Сент-Джон. Тот порылся в каталоге и действительно нашел упоминание о некоем капитане Сент-Джоне, передавшем монастырской библиотеке целый ящик древних рукописей, посвященных греческому огню. Сам Сент-Джон умер в монастырской больнице более ста лет назад. Он был старым солдатом, по найму служил в Константинополе, когда тот был захвачен турками. И он рассказал монахам много интересного. — Кромвель вскинул бровь. — По его словам, некий византийский библиотекарь, вместе с ним спасшийся на лодке из осажденного города, передал ему бочонок с греческим огнем, а также формулу, по которой это вещество можно изготовить. Сам библиотекарь нашел все это, разбирая старинные рукописи. Он отдал бочонок и формулу Сент-Джону, дабы столь мощное оружие оказалось в руках христиан, а не проклятых турецких язычников. Видите, пергамент разорван?

— Да, действительно.

— Гриствуд вырвал отсюда формулу, которая была написана по-гречески над рисунком, а также описание конструкции аппарата для метания греческого огня. Разумеется, он был обязан доставить столь важную находку мне — ибо все монастырское имущество ныне является собственностью короля. Однако Гриствуд этого не сделал.

Кромвель нахмурился, у губ его залегли глубокие складки. В воздухе повисло молчание, и, взглянув на собственные руки, я увидел, что они вновь мнут шляпу. Наконец лорд Кромвель заговорил по-прежнему тихим, но звучным голосом:

— У мастера Гриствуда есть старший брат Сэмюель. Более известный как Сепултус Гриствуд, алхимик.

— Сепултус, — пробормотал я. — По-латыни это значит «погребенный».

— По всей видимости, выбирая себе подобное имя, он хотел намекнуть, что в голове его погребены знания, недоступные простым смертным. Многие алхимики предпочитают величать себя загадочными латинскими именами, дабы скрыть собственное невежество и бессилие. Так вот, услыхав от своего брата Майкла историю о греческом огне, Сепултус решил, что формула стоит целого состояния.

Я судорожно сглотнул, только сейчас начиная осознавать, сколь важным является дело, за которое мне предстояло взяться.

— Бесспорно, эта формула представляет собой огромную ценность, — заметил я. — Но лишь в том случае, если она подлинная. Алхимики щедры на обещания всякого рода чудес, но большинство их изобретений гроша ломаного не стоят.

— О, в подлинности этой формулы нет никаких сомнений, — заверил Кромвель. — Я собственными глазами видел греческий огонь в действии.

При этих словах я, сторонник церковной реформы, убежденный в том, что осенять себя крестным знамением — кощунственный и нелепый предрассудок, почувствовал сильнейшее желание перекреститься.

— Братья Гриствуды потратили несколько месяцев на то, чтобы, руководствуясь формулой, самостоятельно изготовить греческий огонь. Лишь в марте этого года Майкл Гриствуд обратился ко мне. Разумеется, человек, занимающий столь низкое положение, не мог лично явиться ко мне на прием и вынужден был прибегнуть к услугам посредников. Один из них принес мне пергамент и прочие документы, найденные в монастыре. Все, кроме формулы. А еще я получил письмо от братьев Гриствуд, в котором говорилось, что им удалось получить греческий огонь. Они предлагали продемонстрировать его в действии. Обещали предоставить формулу — в том случае, если я пожелаю с ней ознакомиться. Взамен они требовали закрепить за ними исключительное право на производство греческого огня.

— Но формула отнюдь не является их собственностью, — сказал я, взглянув на разорванный пергамент. — Как вы совершенно справедливо заметили, милорд, подобно прочему монастырскому имуществу, она должна была перейти во владение короля.

— Вы правы, Мэтью, — кивнул Кромвель. — Братья присвоили себе то, что им не принадлежит, и это давало мне полное право бросить их в Тауэр. Там у них быстро развязались бы языки. Именно так я и намеревался поступить, получив письмо. Но по зрелом размышлении я отказался от этого намерения. Несомненно, подумал я, сейчас эти пройдохи настороже и могут скрыться прежде, чем их успеют схватить. А сбежав из Англии, они не остановятся перед тем, чтобы продать формулу нашим врагам — французам или испанцам. От подобных мошенников можно ожидать любого предательства. И я решил подыграть им, по крайней мере до тех пор, пока они не убедят меня в том, что греческий огонь существует в действительности. А потом ничто не мешало мне застигнуть братьев врасплох и арестовать за кражу королевского имущества как раз в тот момент, когда они будут торжествовать победу.

Кромвель поджал губы.

— Однако мой расчет оказался неверным, — проронил он и устремил недовольный взгляд на Грея, по-прежнему стоявшего у меня за спиной. — Сядьте наконец, господин секретарь, — буркнул он, — нечего стоять над душой у Мэтью. Он ничем не повредит этому пергаменту.

Грей отвесил поклон и с непроницаемым лицом вернулся к своему столу. Наверняка он привык к подобным выпадам со стороны своего патрона. Барак не сводил с Кромвеля глаз, и взгляд его был полон почти сыновней почтительности. Кромвель откинулся на спинку стула.

— Англия взбудоражила всю Европу, Мэтью, — изрек он. — Ведь она стала первым большим государством, вышедшим из-под власти Рима. Папа мечтает, чтобы Франция и Испания объединились и подавили нас. Эти страны не намерены с нами торговать, на Канале уже ведется необъявленная война с французами. Большую часть доходов, полученных в результате уничтожения монастырей, мы вынуждены тратить на усиление военной мощи державы. Если бы вы узнали, насколько велика эта сумма, волосы у вас на голове встали бы дыбом. Мы возводим на побережье новые укрепления, строим корабли, производим ружья и пушки…

— Мне все это известно, милорд. Угроза военного вторжения буквально висит в воздухе.

— Да, для тех, кто верен Реформации, это действительно угроза. Есть и такие, кто рассчитывает на подобное вторжение и связывает с ним свои грязные планы. Надеюсь, Мэтью, со времени нашей последней встречи вы не превратились в паписта? — И Кромвель вперил в меня сверлящий, невыносимо пронзительный взгляд.

— Нет, милорд, — поспешно ответил я, сжимая в руках свою злополучную шляпу.

— По моим сведениям, вы не кривите душой, — удовлетворенно кивнул Кромвель. — Мне известно, что вы утратили прежний пыл. Но я знаю также, что вы не стали моим врагом, в отличие от многих прежних сподвижников. Итак, вы понимаете, насколько важно для Англии получить новое мощное оружие, которое сделает наш флот непобедимым.

— Да, милорд, но…

Я смолк в нерешительности.

— Продолжайте.

— Милорд, нам не стоит уподобляться безнадежному больному, который в отчаянии хватается за средства, предлагаемые шарлатанами. Уже много веков алхимики обещают людям всякого рода чудеса, но на поверку большинство из этих чудес оказывается обманом.

— Вижу, прежняя проницательность не изменила вам, Мэтью, — одобрительно кивнул Кромвель. — Вы, как всегда, сразу умеете определить самое слабое место любой конструкции. Но вы забыли о том, что я видел греческий огонь. Здесь, в этом кабинете, я встретился с братьями Гриствуд и сказал, что буду иметь с ними дело лишь в том случае, если они покажут мне греческий огонь в действии. Я предложил им уничтожить при помощи этого вещества старый корабль, который мы специально поставим на якорь на заброшенной пристани в Дептфорде. Джек все устроил, и через несколько дней ранним утром мы отправились в Дептфорд. Там мы с Джеком стали свидетелями того, как Гриствуды за несколько минут спалили корабль.

Кромвель недоуменно развел руками и покачал головой. По всей вероятности, перед глазами у него вновь встала картина, так потрясшая его воображение.

— Гриствуды привезли с собой диковинное металлическое приспособление, которое соорудили сами, — продолжал Кромвель. — Что-то вроде длинной трубки, припаянной к большому баку, соединенному с насосом. И стоило им привести этот механизм в действие, как из трубки вырвался поток жидкого пламени, который сразу охватил весь корабль и сожрал его в мгновение ока. Я был так поражен, что едва не свалился в воду. Это совсем не походило на взрыв, который можно устроить при помощи пороха. То был неукротимый, всепожирающий огонь…

Кромвель вновь покачал головой.

— Тот, кто сам не видел этого, не может представить, как он был стремителен и беспощаден. Словно дыхание чудовищного дракона, — слегка пожав плечами, добавил Кромвель. — Но то была отнюдь не магия, Мэтью. Братья Гриствуд обошлись без всяких заклинаний и загадочных жестов. Я уверен, это не колдовство и не шарлатанство, это новое потрясающее изобретение, точнее, древнее изобретение, которое долгие годы было забыто. Через неделю мы устроили еще одну проверку, и результат был столь же впечатляющим. Тогда я рассказал о греческом огне королю.

Я бросил взгляд на Грея, который ответил мне едва заметным кивком. Кромвель перевел дыхание.

— Король принял мой рассказ с воодушевлением, на которое я не смел и рассчитывать. Вы бы видели, как сияли его глаза! Он даже соизволил похлопать меня по плечу, хотя уже давно не оказывал мне подобной милости. И разумеется, он пожелал незамедлительно увидеть, как действует греческий огонь. В Дептфорде стоит на якоре старое военное судно «Милость Божья». Я приказал, чтобы его перегнали сюда к десятому июня. Через двенадцать дней король должен увидеть, как оно будет уничтожено посредством этого вещества.

«Десятое июня», — пронеслось у меня в голове. Именно в этот день истечет отсрочка, данная Элизабет.

— Откровенно говоря, требование короля застало меня врасплох, — продолжал Кромвель. — Я и думать не думал, что он будет так настаивать на немедленном показе. До сей поры при встречах с Гриствудами я уклонялся от каких-либо обещаний. Но более так продолжаться не может. Я должен получить и формулу, и греческий огонь, который они произвели. И в этом мне поможете вы.

— Понятно, — выдохнул я.

— Я рассчитываю, Мэтью, что вы пустите в ход свое умение убеждать и находить веские доводы. Майкл Гриствуд давно знает вас и питает к вам уважение. Полагаю, если вы напомните ему, что по закону формула является собственностью короля и монарх выразил настоятельное желание получить ее в свое распоряжение, Гриствуд не станет противиться. С этим делом необходимо покончить как можно быстрее. Джеку я уже выдал сто фунтов золотом, которые братья Гриствуд получат в качестве награды. А вы напомните этим продувным бестиям, что со мной лучше не ссориться. В случае, если они откажутся пойти мне навстречу, им обоим не миновать Тауэра и дыбы.

Голова моя кружилась при мысли о том, что мне придется участвовать в деле, вызвавшем столь горячий интерес короля. Но отказать Кромвелю было невозможно. К тому же в руках его находилась жизнь Элизабет.

— Где живет Майкл Гриствуд? — осведомился я, испустив глубокий вздох.

— Майкл, его жена и его братец Сепултус живут в собственном доме, в Куинхите, в приходе Всех Святых. Дом старый, но просторный, и их лаборатория находится именно там. Отправляйтесь прямо сегодня. Джек поедет с вами.

— Прошу вас, милорд, после того как я выполню ваше поручение, позвольте мне вернуться к моим обычным занятиям. Все эти годы я вел спокойную и размеренную жизнь, и, должен признаться, она вполне отвечает моему характеру.

Я ожидал, что в ответ на подобную просьбу Кромвель обрушит на меня поток упреков, но он лишь усмехнулся:

— Разумеется, Мэтью. Привезите мне формулу и греческий огонь и можете вновь возвращаться к своему спокойному времяпрепровождению. — Он вперил в меня пристальный взгляд. — Но надеюсь, вы благодарны за то, что вам предоставлена высокая честь способствовать исполнению королевского желания.

— Чрезвычайно благодарен, милорд.

— Тогда не теряйте времени и отправляйтесь в Куинхит, — изрек Кромвель, поднимаясь из-за стола. — Если Гриствудов не окажется дома, непременно отыщите их. Джек, в конце дня вы должны вернуться сюда и рассказать мне о том, что вам удалось сделать.

— Да, милорд.

Я встал и поклонился. Барак направился к дверям. Прежде чем последовать за ним, я повернулся к своему патрону:

— Милорд, дозволено ли мне будет узнать, почему для выполнения этого поручения вы выбрали именно меня?

Краешком глаза я видел, как Грей предостерегающе качает головой. Но вопрос был уже задан.

— Майкл Гриствуд знает вас как человека кристальной честности и отнесется к вам с доверием, — склонив голову, ответил Кромвель. — А я, в свою очередь, убежден в том, что вы — один из тех немногих, кто не будет пытаться извлечь из этого дела собственную выгоду. Для этого вы слишком честны.

— Благодарю вас, — тихо произнес я.

Лицо Кромвеля стало суровым и жестким.

— К тому же вы слишком обеспокоены участью девицы Уэнтворт, — добавил он. — И никогда не осмелитесь мне противоречить.