Темный огонь

Кристофер Джон Сэнсом, 2004

1540 год, Англия. Самое страшное оружие на этот момент истории – греческий огонь, обладание которым может решить исход любой военной кампании. Искусство его изготовления хранится в глубокой тайне, и могущественные противоборствующие группировки при дворе короля Генриха VIII пускаются во все тяжкие, чтобы завладеть этим секретом. Одно за другим следует череда преступлений, и горбун лорда Кромвеля Мэтью Шардлейк, вместе со своим помощником Бараком занимающийся их расследованием, постоянно рискуют жизнью, невольно становясь на пути у сильных мира сего. В мире литературных героев и в сознании сегодняшнего читателя образ Мэтью Шардлейка занимает почетное место в ряду с такими известными персонажами, как Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Ниро Вульф и комиссар Мегрэ.

Глава 4

Из Ньюгейта я отправился в свою контору, находящуюся в Линкольнс-Инн, по дороге, которая соединяла ее с моим домом на Канцлер-лейн. Некогда король Эдвард Третий издал закон, запрещающий судебным защитникам вести практику в пределах Лондона. Должно быть, он даже не подозревал, какую добрую службу сослужил нам, обязав переместиться за пределы городской стены. В самом деле, Линкольнс-Инн располагался в полусельской местности посреди простиравшихся во все стороны обширных садов и полей.

Миновав Большие ворота с их высокими квадратными башенками, я оставил Канцлера в конюшне, сам же направился через сторожевой двор к своей конторе. Яркое солнце отражалось бликами на красном кирпиче зданий. Дул легкий приятный ветерок. К счастью, мы находились довольно далеко от городской стены, поэтому он не доносил до нас лондонского запаха нечистот.

Вокруг туда-сюда сновали барристеры^[2]. Судебная сессия начиналась на следующей неделе, поэтому им требовалось привести свои дела в порядок. Среди облаченных в черные мантии и специальные головные уборы законников, разумеется, попадались и обыкновенные молодые джентльмены в ярких дублетах, которые отличались своей важной походкой. Это были потомки джентри^[3]. Они примкнули к школе барристеров только затем, чтобы обучиться лондонским манерам и обрасти нужными знакомствами и связями. Двое из них, судя по всему, возвращались с охоты. За их плечами на шестах висели тушки кроликов, с которых еще не успела стечь кровь. Следом за ними увивались двое псов, не сводивших взгляда с добычи.

Навстречу мне по дорожке из Линкольнс-Инн шел высокий худой человек. По хищным чертам лица и напускной дружеской улыбке я сразу узнал в нем Стивена Билкнэпа, против которого мне предстояло через несколько дней выступать в королевском суде. Приблизившись, он отвесил легкий поклон. Этот привычный жест приветствия, который требовался от всех барристеров, являлся ни к чему не обязывающим знаком приличия. Однако в дружеских манерах Билкнэпа всегда сквозила некая насмешливость. Казалось, весь его внешний вид говорил: да, я порядочный негодяй, но тебе все равно придется проявлять ко мне почтительность.

— Брат Шардлейк! — воскликнул он. — Ну и жарища выдалась сегодня! Если дело так пойдет и дальше, скоро все колодцы высохнут.

Попадись он мне на пути в любой другой раз, я бы отделался учтивым ответом и пошел своей дорогой. Однако мне вдруг пришло на ум, что я могу с его помощью кое-что разузнать.

— Что верно, то верно, — поддержал я разговор. — Весна выдалась засушливой.

Встретив с моей стороны на редкость любезное отношение, Билкнэп засиял улыбкой, которую любой не знакомый с ним человек поначалу мог бы счесть вполне искренней и приятной. Но стоило внимательно присмотреться, как становился заметен характерный изгиб его губ, явственно выдававший откровенную подлость и скользкость натуры. И тогда уже всякому становилось ясно, что, сколько ни старайся, никогда не удастся поймать на себе взгляд его маленьких светло-голубых глаз. Из-под головного убора у него торчало несколько непокорных завитков светлых, похожих на проволоку волос.

— Да, наше дело будет рассматриваться на следующей неделе, — сказал он. — Первого июня.

— Верно. Как быстро пролетело время. Если не ошибаюсь, свой иск вы подали в марте. Все же я несколько удивлен, что вы рискнули обратиться с этим вопросом в королевский суд.

— Королевский суд весьма чтит закон о правах собственности. Я приведу в качестве примера случай монахов из монастыря Оукхэма.

Я слегка усмехнулся:

— Да вы, как я погляжу, хорошо осведомлены в этом вопросе. Тем не менее с этими обстоятельствами данный судебный прецедент не имеет ничего общего. Не говоря уже о том, что они произошли две сотни лет назад.

Он улыбнулся мне в ответ, продолжая шарить вокруг глазами.

— И все же должен с вами не согласиться. Ибо к нашему случаю он имеет самое прямое отношение. Приор в свое оправдание заявил суду, что все вопросы, связанные с нарушением общественного порядка, в том числе и такие, как зловонная сточная канава, находятся вне ведения Городского совета.

— Потому что их собственность находилась непосредственно в ведении короля. Однако монастырь Святого Михаила ныне стал вашей собственностью. Поэтому за всякое нарушение общественного порядка в нем несете ответственность вы, и никто другой. Я очень надеюсь, что вы вооружитесь более вескими оправданиями, чем это.

Впрочем, подобные замечания никогда не приводили Билкнэпа в замешательство. Наклонившись, он как ни в чем не бывало принялся рассматривать рукав своей мантии.

— Так что, брат, — непринужденным тоном продолжал я, — у нас еще будет возможность об этом поговорить. Но теперь мне бы хотелось задать вам вопрос совершенно иного рода. Собираетесь ли вы присутствовать в суде в ближайшую субботу?

Я знал, что Билкнэп пользовался дурной репутацией, помимо всего прочего, еще и потому, что поставлял ложных свидетелей для епископского суда. С этой целью он зачастую мелькал в зале суда в Олд-Бейли, подыскивая заказчиков для своих услуг. В ответ он метнул на меня любопытный взгляд.

— Возможно, — произнес он.

— Мне известно, что его будет вести судья Форбайзер. Насколько быстро он решает дела?

— Настолько, насколько это возможно, — пожал он плечами. — Вы же знаете судей королевского суда. Они считают, что имеют дело исключительно с обыкновенными ворами и убийцами.

— Однако Форбайзер при всей твердости и жесткости его характера хорошо знает и чтит закон. Меня интересует, насколько он способен прислушаться к законным аргументам в пользу осужденного.

Лицо Билкнэпа засияло явным интересом, а глаза, заблестев от любопытства, даже на мгновение встретились с моим взглядом.

— Я слыхал, что вас втянули в дело девушки-убийцы из Уолдбрука. Однако я утверждал, что в это не верю. Вы же человек состоятельный и никогда с такими делами не связываетесь.

— Обвиняемой в убийстве, — ровным голосом поправил его я. — Ей предстоит предстать перед Форбайзером в субботу.

— От него вы ничего хорошего не дождетесь, — участливо заверил он меня. — Как человек, строго чтящий Библию, судья питает яростную ненависть к грешникам. И жаждет как можно быстрее придать их заслуженной каре. Навряд ли вашей подзащитной стоит надеяться на его милосердие. Он либо оправдывает человека, либо осуждает на смертную казнь.

Билкнэп прищурился, очевидно размышляя о том, как можно использовать обстоятельства данного дела себе на пользу. Но, судя по всему, так и не нашел ничего, за что можно было бы зацепиться. Я же, в свою очередь, пожалел, что вообще завел с ним об этом разговор.

— Я так и думал, — произнес я по возможности непринужденным тоном. — Благодарю вас. Всего хорошего!

— Увидимся в субботу, брат, — ответил он мне. — Желаю удачи. Тем более что она вам очень пригодится.

Когда я вошел в одну из небольших комнат, расположенных на первом этаже здания Линкольнс-Инн, настроение у меня было не из лучших. Кабинет я делил со своим приятелем Годфри Уилрайтом. За стенкой по соседству с нами работал мой клерк Джон Скелли. С траурным выражением лица он изучал только что подготовленные им документы. Это был высокий, сухопарый молодой человек с длинными, напоминающими крысиные хвосты темными волосами. Несмотря на свои неполные двадцать лет, он уже был женат и имел ребенка. Я взял Скелли к себе на службу отчасти из жалости к его бедственному положению. Он был выходцем из школы кафедрального собора Святого Павла, неплохо знал латынь. Однако, несмотря на неплохие задатки, оказался совершенно беспомощен в работе. Мало того что он был никудышным переписчиком, но еще ко всему прочему беспрестанно терял какие-нибудь бумаги, о чем я уже упоминал в разговоре с Гаем.

Когда я вошел, мой служащий поднял на меня глаза и с виноватым видом произнес:

— Я только что закончил оформлять документы по делу Бекмена. Но боюсь, что несколько опоздал.

Я взял их у него из рук.

— Это следовало бы подготовить еще два дня назад. Есть какая-нибудь почта?

— Она у вас на столе, сэр.

— Хорошо.

Я вошел в свой кабинет. В нем было мрачно и душно, пылинки витали в луче света, сочившемся через смотрящее на внутренний двор окошко. Сняв мантию и головной убор, я сел за стол и с помощью ножа вскрыл скрепленные печатью письма. Каково же было мое удивление и разочарование, когда я обнаружил, что потерял еще одно дело. Поначалу меня привлекли к сделке, касающейся приобретения магазина на Солт-Уарф. Ныне же в вежливой форме сообщали, что в связи с тем, что продавец изменил свое решение, в моих услугах больше не нуждаются. Я перечитал письмо несколько раз. Должен заметить, дело это было непростое. Во всяком случае, его поручил мне вести член лондонской юридической корпорации «Темпл». На его имя предполагалось оформить купленный магазин, из чего явствовало, что покупатель желал сохранить свое имя в тайне. Но более всего меня насторожило иное обстоятельство. Уже в третий раз за последние два месяца внезапно, без всяких на то причин, мне отказывали в ведении дела.

Нахмурившись, я отложил письмо в сторону и принялся изучать подготовленные помощником документы. Они были написаны коряво, внизу одной из страниц красовалось грязное пятно. Неужели Скелли думает, что такое безобразие может пройти? Нет, ему придется все переделать, и я молил Бога, чтобы на сей раз он справился с этой задачей гораздо быстрее. Откинув бумаги в сторону, я взялся за тетрадь, в которой на протяжении многих лет вел записи из учебных судебных процессов и лекций. Полистал те старые страницы, которые были посвящены уголовному праву, однако они оказались слишком скудны, и я не нашел в них ничего о peine forte et dure.

Раздался стук в дверь, и вошел Годфри, мой ровесник и однокашник. Двадцать лет назад мы с ним были рьяными реформаторами. Однако в отличие от меня он не утратил ревностной веры в то, что с падением Рима в Англии может начаться новая эра всеобщего христианского благоденствия. На его узком, с благородными чертами лице читалось явное беспокойство.

— Слыхал, что говорят?

— Что еще на этот раз?

— Вчера вечером под одним балдахином с Кэтрин Говард король отправился вниз по Темзе на званый обед в дом вдовствующей герцогини Норфолкской. Они плыли в королевской барже. На виду у всего Лондона. Теперь в городе об этом только и говорят. Не иначе как это был предумышленный жест. Король хотел, чтобы его увидели в обществе новой избранницы. Стало быть, женитьбе с Анной Клевской пришел конец. А союз с Говард означает возвращение к Риму.

Я покачал головой:

— Как же так! Еще во время майского рыцарского турнира рядом с ним была королева Анна. Нет, не может быть, чтобы из-за юной Говард король отказался от королевы. Господь свидетель, за восемь лет он сменил три жены. Нет, вряд ли он пойдет на этот шаг в четвертый раз.

— Думаешь, не пойдет? А ты представь на месте лорда Кромвеля герцога Норфолкского.

— Кромвель тоже бывает достаточно жесток.

— Но только в самых исключительных случаях. Когда это необходимо. Герцогу же в этом вопросе он и в подметки не годится. — Мой приятель сел напротив меня.

— Знаю, — тихо ответил я. — Такой репутации, как у герцога, нет ни у одного тайного советника.

— Кажется, он будет званым гостем на обеде судебных старшин в это воскресенье?

— Да. — Я сделал недовольную гримасу. — Мне представится случай впервые воочию его увидеть. Не слишком радужная перспектива. Тем не менее хочу заметить тебе, Годфри, король никогда не поворачивает часы вспять. Мы получили английскую Библию, а лорд Кромвель — графство.

— Чует моя душа, беды нам не миновать, — покачал головой мой собеседник.

— За последние десять лет беда стала нашей постоянной спутницей. Что ж, коль Лондон занят обсуждением новой темы, возможно, это охладит его пыл по отношению к Элизабет Уэнтворт. — Накануне я рассказал моему давнему приятелю о том, что взялся вести ее дело. — Я посетил ее в Ньюгейте. Она не проронила ни слова.

— Тогда ей не миновать пытки, — уверенно заявил он.

— Послушай, Годфри, мне нужно сослаться на какой-нибудь показательный случай в судебной практике. Я хочу заявить, что ее молчание вызвано сумасшествием. И убедить судей, что помешанных подвергать пытке нельзя.

Он уставился на меня большими серо-голубыми глазами. И я невольно отметил, что его взгляд слишком невинен для человека, столько лет отдавшего служению закону.

— А она и впрямь не в себе?

— Возможно. Был такой судебный случай, я в этом уверен.

Я поглядел на него с надеждой: Годфри обладал великолепной памятью и помнил все судебные процессы.

— Да, верно, — сказал он.

— Придется мне воспользоваться библиотекой.

— Когда, говоришь, состоится суд? В субботу? Слишком мало времени. Я помогу тебе.

— Спасибо. — Я благодарно ему улыбнулся.

Это было в духе моего друга: он всегда забывал о своих тревогах и приходил ко мне на помощь. Я знал, что страхи его небезосновательны. Он был знаком с евангелистами из общества Роберта Барнса, который за свои проповеди вместе с двумя лютеранами недавно был помещен в Тауэр.

Мы с Годфри провели в библиотеке добрых два часа, перекопали горы старых дел и нашли два-три, которые могли нам пригодиться.

— Я пришлю Скелли, чтобы он это переписал, — сказал я.

— Можешь накормить меня обедом в награду за труды, — улыбнулся мне Годфри.

— С удовольствием.

Выйдя на улицу, мы снова окунулись в невыносимую жару. Среди судебных книг библиотеки я, как обычно, сразу ощутил себя на островке безопасности, порядка и разумности. Однако, выйдя на свет божий, тотчас вспомнил, что судье наплевать на имевшие некогда судебные прецеденты, и сразу же в памяти всплыли слова Билкнэпа.

— Наберись мужества, друг, — сказал мне Годфри. — Если она невиновна, Господь не позволит ей претерпеть страдания.

— Мы с тобой оба знаем, Годфри, что мошенники процветают, а невинные страдают. Деревенщина Билкнэп, говорят, у себя в сундуках собрал тысячу золотых ангелов^[4]. Ну да ладно. Пошли, я не прочь поесть.

Пересекая двор, я увидел роскошные носилки с дамастовыми занавесками. Они были поставлены возле входа в апартаменты, которые занимали четыре носильщика, одетые в ливреи гильдии торговцев шелком и бархатом. На почтительном расстоянии от них стояли две особы с букетиками цветов в руках. Они сопровождали рослую даму в синем бархатном платье с высоким воротником, которая вела беседу с одним из барристеров высшего ранга по имени Уильям Марчмаунт. Его высокая и раздавшаяся во все стороны фигура была облачена в великолепный шелк, а голова увенчана шляпой с лебединым пером. Помнится, под его покровительством некогда находился Билкнэп, пока у Марчмаунта не лопнуло терпение выносить бесконечные хитроумные выходки пройдохи. Уильям поддерживал репутацию честного человека и весьма гордился этим обстоятельством.

Смерив даму внимательным взглядом, я заметил у нее на груди цепочку с золотым футлярчиком для ароматического шарика. Должно быть, мой пристальный взор не укрылся от ее внимания. Ибо она тотчас что-то шепнула Марчмаунту, и тот жестом попросил меня остановиться. Предложив даме опереться на свою руку, он повел ее навстречу к нам. За ними последовали и провожатые, громко шурша юбками по камням мостовой.

Компаньонка Марчмаунта, особа лет тридцати, была чрезвычайно хороша собой, с прямым открытым взглядом. Ее великолепные светлые волосы покрывал французский капюшон, спереди украшенный жемчужинами. Выбившиеся из-под него несколько непокорных прядей развевались на легком ветерке.

— Сэр Шардлейк, — произнес Марчмаунт зычным голосом; лучезарная улыбка заиграла на его румяном лице, — позвольте мне представить вам мою заказчицу и доброго друга, леди Онор Брейнстон. Брат Мэтью Шардлейк.

Она протянула руку. Коснувшись ее длинных белых пальцев, я отвесил ей легкий поклон:

— Весьма польщен, сударыня.

— Прошу прощения за то, что отвлекаю вас от дел, — произнесла она чистым контральто, приправленным легкой хрипотцой. Интонации ее голоса явственно выдавали аристократку. Ее полные губы растянулись в улыбке, и на щеках появились девичьи ямочки.

— Ну что вы, сударыня, вы ничуть меня не отвлекаете. — Я собирался было представить ей Годфри, но не успел этого сделать, ибо она тотчас продолжила, не обратив на его присутствие никакого внимания:

— Я имела честь беседовать с сэром Марчмаунтом. А когда увидела вас, то сразу узнала. Мне описал вас граф Эссекский во время нашего последнего обеда. Он пел вам дифирамбы как одному из лучших служителей закона в Лондоне.

Граф Эссекский. Кромвель. А я уж было думал, вернее сказать, тешил себя надеждой, что обо мне давно позабыли. В следующий миг до меня дошло, что узнала она меня по моей горбатой спине.

— Весьма признателен, — учтиво произнес я.

— Да, он весьма экспансивен, — заметил Марчмаунт.

Хотя тон его голоса был непринужденным, выразительные карие глаза пристально изучали меня. Я вспомнил, что он не был сторонником реформ. Любопытно, какие интересы подвигли его отобедать вместе с Кромвелем.

— Люди с хорошей головой всегда желанные гости за моим обеденным столом. Я собираю их посостязаться в остроумии, — продолжала леди Онор. — Лорд Кромвель предложил вас как одного из претендентов.

— Вы чересчур мне льстите, сударыня. — Я поднял руку в протестующем жесте. — Я обыкновенный служитель закона. Всего лишь тот, кто честно исполняет свои обязанности.

Вновь улыбнувшись, она тоже подняла руку в знак возражения.

— Нет, сэр. Я слыхала, что вы не простой служитель закона. Но тот, кто в один прекрасный день может стать барристером высшего звена. Я пришлю вам приглашение на один из моих сладких вечеров. Если не ошибаюсь, вы живете на Канцлер-лейн?

— Вы хорошо осведомлены, сударыня.

— Стараюсь быть в курсе дел, — засмеялась она. — Свежие вести и новые друзья помогают мне разгонять вдовью скуку. — Она обвела взглядом окрестности, с интересом изучая деревенский пейзаж. — Как замечательно, должно быть, жить за пределами лондонского зловония.

— Я слышал, что у брата Шардлейка великолепный дом. — В голосе Марчмаунта послышались острые нотки, а в темно-карих выпуклых глазах мелькнул огонек. Он рассмеялся, обнажив два ряда белоснежных зубов. — Это, так сказать, преимущества земельного закона. Правильно я говорю, брат?

— Уверена, что он его заслужил честным и праведным трудом, — ответила вместо меня леди Онор. — Теперь я должна перед вами извиниться. У меня встреча в Торговой палате. — Подняв руку, она развернулась, собираясь уходить. — Я не замедлю дать знать о себе, сэр Шардлейк.

Марчмаунт, поклонившись нам, повел леди Онор к носилкам. Усадив в них свою спутницу, что потребовало от него немалых усилий, он с величавостью хорошо оснащенного корабля отправился в свой кабинет. Слегка покачиваясь, носилки стали прокладывать себе путь к воротам, а вслед за ними степенной походкой двинулись дамы.

— Прости меня, Годфри, — проводив их взглядом, произнес я. — Я было собрался тебя представить, но она начисто лишила меня этой возможности. Не слишком вежливо с ее стороны.

— Аристократы все невежи, — напрямик заявил он. — Впрочем, мне не очень-то и хотелось быть представленным. Ты хоть знаешь, кто она такая?

Я отрицательно покачал головой. Меня никогда не интересовало лондонское общество.

— Она вдова сэра Харкурта Брейнстона. Самого крупного торговца в Лондоне. По крайней мере, он являлся таковым, пока не умер три года назад. Ее муж был значительно старше ее, — неодобрительно добавил он. — На его похороны пришло шестьдесят четыре нищих. По одному на каждый год его жизни.

— Ну и что же здесь не так?

— Она из аристократической фамилии Воген. Той самой, что потерпела крах в тяжелые времена. Мистрис Онор вышла замуж за Брейнстона ради его денег. А с тех пор как его не стало, завоевала себе репутацию первой дамы Лондона. Она пытается вернуть своей фамилии прежний вес, который та утратила в войнах между Ланкастером и Йорком.

— Это семейство имеет древние корни?

— Да. А теперь представь, что ныне любимое занятие леди Онор — усаживать папистов и реформаторов за своим обеденным столом. И получать от этого сомнительное удовольствие. — Он бросил на меня убедительный взгляд. — Недавно она пригласила епископов Гардайнера и Ридли. И завела с ними разговор о пресуществлении. Разве можно так играть с вопросами, касающимися религии? — В его голосе послышались жесткие нотки. — Они требуют глубокого размышления, от которого зависит судьба наших бессмертных душ. Помнится, именно так ты всегда говорил, — добавил он.

— Да, говорил, — вздохнул я. Моего друга весьма беспокоило то, что за последние годы я утратил значительную долю религиозного пыла. — Выходит, она разделяет убеждения как папистов, так и реформаторов.

— У нее за столом сидят Кромвель и Норфолк. Однако она не питает преданности ни к тем, ни к другим. Не ходи к ней, Мэтью.

Я колебался. Сила и загадочность, которые источала эта дама, на долгое время лишили меня покоя, всколыхнув что-то давно забытое в глубине души. Но в то же время оказаться посреди споров, о которых упоминал Годфри, было для меня малопривлекательной перспективой. Кроме того, несмотря на лестные слова, которые, по всей очевидности, послал в мой адрес Кромвель, встречаться с ним я не имел ни малейшего желания.

— Ладно, посмотрим, — неопределенно пробубнил я в ответ.

Годфри бросил взгляд в сторону, где находился кабинет Марчмаунта.

— Держу пари, он многое бы отдал, чтобы получить такую родословную, как у нее. Я слышал, что он до сих пор использует Оружейную коллегию для прикрытия своего происхождения. А между тем его отец был обыкновенным рыботорговцем.

Я рассмеялся:

— Да уж, такую партию он мимо себя просто так не пропустит. Представляю, до чего ему хочется соединиться с кем-нибудь из благородных кровей.

Неожиданная встреча на время отвлекла меня от текущих забот, но стоило нам переступить порог обеденного зала, как они навалились на меня с прежней силой. Под высоким сводчатым потолком в конце длинного стола сидел в гордом одиночестве Билкнэп. Не отрываясь от чтения толстой книги, он яростно орудовал ложкой, запихивая еду в рот. «Монахи в монастыре Оукхэма». Не иначе именно так называлось дело, которое он жадно изучал, чтобы сослаться на него, выступая против меня в Вестминстер-холле через неделю.

Примечания

2

Барристер (англ. barrister, от bar — барьер, отделяющий судей от подсудимых) — высшее звание адвоката в Великобритании. (Здесь и далее примеч. ред.)

3

Джентри (англ. gentry) — среднее и мелкое дворянство в Англии XVI–XVII вв., сумевшее приспособиться к развитию капитализма (основная часть так называемого нового дворянства).

4

Английская золотая монета. (Примеч. перев.)