Книга утраченных имен

Кристин Хармель, 2020

Эта книга – основанный на реальных событиях времен Второй мировой войны во Франции рассказ о двадцатитрехлетней девушке Еве, которая, используя свой талант художника для изготовления поддельных документов, помогает сотням еврейских детей бежать от нацистов в нейтральную Швейцарию. Дети получают новые, вымышленные имена и не смогут долго помнить свои настоящие. Ева и ее возлюбленный Реми решают сохранить их настоящие имена и зашифровывают их в старинной книге, которой дают название «Книга утраченных имен». В результате предательства ячейка Сопротивления прекращает работу, Реми пропадает, книга оказывается в руках нацистов… Спустя десятилетия живущая в Америке Ева узнает о том, что книга находится в Берлинской библиотеке, и покупает билет на самолет…

Глава 9

Июль 1942

— Ты должна делать то, что говорит священник, — заявила мамуся после того, как Ева забрала ее из книжного магазина, привела в их комнату в пансионе и кратко рассказала о встрече в церкви. — Ради твоего отца. — Пока они шли домой, город сиял в лучах полуденного солнца, а покрытые глиняной черепицей крыши блестели так ярко, словно были охвачены пламенем.

— Думаю, речь идет не только о папе. Отец Клеман хочет, чтобы я сделала кое-что взамен.

— Значит, ты поможешь ему подделать несколько документов, — сказала мамуся после небольшой паузы. — Сколько на это уйдет времени? День? Два? Потом мы должны будем уехать. Все вместе, в Швейцарию.

Ева кивнула, однако она не была уверена, что это будет так просто.

В начале восьмого вечера в их дверь постучали. Ева осторожно открыла и увидела на пороге мадам Барбье.

— Я накрыла ужин в столовой, — сообщила она.

— Но вы же знаете, что у нас нет продуктовых карточек, — возразила Ева.

— Мы в Ориньоне заботимся друг о друге.

Ева тяжело вздохнула:

— Именно поэтому вы рассказали о нас отцу Клеману?

Мадам Барбье отвернулась.

— Я спасаю вам жизнь, мадемуазель, вам и вашей матери. У вас хорошие документы, однако вы не все учли. Пока что не все. — Она развернулась и ушла, прежде чем Ева успела произнести хоть слово.

Несколько минут спустя Ева с матерью уселись за стол в пустой столовой и обнаружили, что их ждало настоящее пиршество. Посреди стола, накрытого на три персоны, стояло блюдо с жареным цыпленком на подушке из зеленого лука, рядом — большая тарелка с блестящей румяной жареной картошкой, бутылка красного вина и графин с водой. Ева с матерью нерешительно переглянулись. Все это было слишком замечательно, чтобы оказаться правдой. Ева не видела такого богатого стола с начала войны. Оглянувшись по сторонам, мамуся быстрым шепотом прочитала Хамоци — еврейское благословение над хлебом, а затем — благословение над вином, и как раз в этот момент в комнату вошла мадам Барбье.

— Надеюсь, вы не против, если я присоединюсь к вам, — сказала мадам Барбье и уселась на стул, не дождавшись ответа. — На окраине города живет фермер, которому я в свое время оказала большую услугу. И теперь он иногда приносит мне еду. Но я не могу съесть все это в одиночку.

— Почему вы нам помогаете? — спросила Ева, пока мадам Барбье резала курицу. От жареной птицы шел пар, и Ева, на секунду закрыв глаза, с наслаждением вдохнула дивный аромат.

— Потому что вы очень многое пережили. — Мадам Барбье положила толстый кусок куриной грудки на тарелку мамуси и зажаренную ножку — на тарелку Евы. — И еще я надеюсь, что вы задержитесь в Ориньоне на некоторое время. Можете жить в своей комнате сколько захотите. Я слышала, что отец Клеман предложил вам небольшое жалованье за работу — этого будет достаточно, чтобы расплатиться за жилье.

— Спасибо, — сказала мамуся, разглаживая салфетку на коленях, — но мы не сможем долго оставаться здесь.

— Само собой. — Мадам Барбье не смотрела в их сторону, пока раскладывала по тарелкам картошку и зелень. Она налила немного вина каждому в бокал. — Мне показалось, что ваша дочь говорила с отцом Клеманом.

Ева сидела как на иголках. Мадам Барбье тихо читала молитву, после чего перекрестилась и принялась есть свою куриную ножку.

— Мы еще не приняли решение.

Мамуся смерила ее пристальным взглядом:

— Конечно же, приняли. Ты добьешься освобождения отца, а потом мы уедем.

Мадам Барбье повернулась к Еве, ее глаза ярко блестели.

— Вы тоже так думаете? Бросите нас, как только мы вам поможем?

Ева вдруг почувствовала, что у нее совсем нет аппетита.

— Я… я не знаю.

— Но твой отец… — сказала мамуся, повышая голос.

Сидевшая напротив мадам Барбье откашлялась.

— Отец Клеман — хороший человек, мадам. Вы можете доверять ему. И он делает благое дело.

Мамуся недовольно посмотрела на мадам Барбье:

— Уверена, что так и есть, но мы здесь совершенно ни при чем.

— Au contraire^[10]. Я думаю, что вы как раз очень даже при чем, если хотите еще раз увидеть своего мужа, — спокойно сказала мадам Барбье.

Мамуся фыркнула и отодвинулась от стола. На мгновение Еве показалось, что ее мать сейчас даст волю праведному гневу. Но та, похоже, передумала, и не последнюю роль в этом, возможно, сыграла стоявшая перед ней тарелка, полная еды. Она снова пододвинула стул к столу, что-то сердито бормоча себе под нос, а мадам Барбье продолжила есть цыпленка с приветливо-отрешенным выражением лица.

— Так вы… живете здесь одна? — спросила Ева, понимая, что пауза уже слишком затянулась.

— Да, моя дорогая, — ответила пожилая женщина. — В прежние, счастливые времена мы с мужем вместе управляли этим пансионом. Ориньон был когда-то популярным местом отдыха для людей, живших в Лионе, Дижоне и даже в Париже, они приезжали сюда летом, чтобы провести время на лоне природы. Затем в тридцать девятом мой муж умер, и началась война.

— Я сочувствую вам по поводу вашего мужа, — сказала мамуся и наконец-то подняла глаза.

— А я сочувствую вам по поводу вашего, но у вас, по крайней мере, еще есть надежда. И у вас есть дочь. — Мадам Барбье кивнула на Еву. — Мой сын пошел воевать за Францию вскоре после смерти отца. И не вернулся.

— Это тоже так печально, — сказала мамуся и посмотрела на Еву, которая тихо проговорила слова соболезнования.

Мадам Барбье выслушала их и кивнула.

— Как вы понимаете, я не питаю симпатии к немцам, даже если этот старый дурак Петен готов вылизывать им сапоги. За мою Францию мой муж воевал в великой войне, а сын отдал свою жизнь. — Она взглянула на Еву, ее глаза полыхали огнем. — И я надеюсь, что вы, мадемуазель, тоже будете сражаться за эту Францию. А теперь прошу прощения, но я уже закончила трапезу. — Она резко встала, отодвинув стул от стола, и взяла свою тарелку. В этот момент Ева заметила, что по ее щеке катилась слеза.

— Мы ничего им не должны, — пробурчала в скором времени мамуся, нарушив тишину, которая воцарилась с уходом мадам Барбье.

Ева вздохнула:

— Ты ошибаешься. Мне никогда бы не пришло в голову подделывать документы аргентинского посольства. А если бы даже и пришло, я просто не имею представления, как их делать.

— Итак, священник сообщает тебе нужные сведения, мадам Барбье готовит для нас еду. И что получается?

— Но мамуся, это лучшее, что мы ели за последние два года.

Мамуся отвернулась.

— Но это не значит, что мы должны делать то, чего не хотим.

— А если я хочу им помочь?

— Ты ведь даже не знаешь, во что ввязался этот священник.

— Он помогает людям. И, вероятно, я должна сделать то же самое.

Мамуся крепко сжала зубы.

— Если тебе что-то и нужно сделать, moje serduszko^[11], то это позаботиться о своей семье. Не забывай, Франция повернулась к нам спиной. И к тебе тоже. — С тяжелым вздохом она продолжила трапезу, а Ева смотрела, как она ест, и внутри у нее все сжималось от собственной беспомощности.

Может быть, Франция и повернулась к ней спиной. Но означало ли это, что Ева должна поступить так же, когда на карту поставлены человеческие жизни?

В опустевшей кухне она помогла матери убрать со стола и вымыть посуду, а затем ополоснула лицо и в сумерках вышла из пансиона, чтобы встретиться с отцом Клеманом.

Тяжелая дверь церкви оказалась незапертой, но внутри было темно и тихо, лишь слабо поблескивали язычки нескольких догоравших свечей. Еве показалось, что статуя Иисуса над алтарем наблюдала за ней. Ева не понимала, стоит ли ей насторожиться, или причин для опасения нет. На что она рассчитывала? Что отец Клеман радостно встретит ее и расстелет перед ней красную ковровую дорожку? Она на мгновение замерла, а затем направилась к двери справа от кафедры. Та тоже не была заперта.

Отца Клемана Ева там не нашла, но пустая комната выглядела так, словно здесь все было подготовлено к ее приходу. Окна с витражами были занавешены, из-за чего у Евы создалось впечатление, будто она очутилась в подземелье. Помещение освещали три светильника, и еще один стоял на столе в центре. Ева осторожно вошла, закрыв за собой дверь. Ее глаза удивленно распахнулись, когда она увидела, что находилось в самом центре стола. Официальный бланк аргентинского консульства, а под ним — несколько чистых листов плотной бумаги, а также ручки для каллиграфии с красными, синими, черными и фиолетовыми чернилами. Слева от лампы ее поджидала старая пишущая машинка, завидев которую ее отец с радостью тут же начал бы ее осматривать. На углу стола лежала книга в кожаном переплете — та самая, с позолоченным корешком, которая, по словам отца Клемана, была напечатана в 1732 году.

— Отец Клеман? — тихонько позвала она. Но ответом ей послужила лишь тишина. Через несколько секунд она осторожно села на один из двух стульев, стоявших около стола, и взяла оригинальное письмо из аргентинского консульства. Формат стандартный, а печать, как казалось на первый взгляд, довольно легко подделать. Она подождала еще минуту, затем взяла чистый лист и вставила его в пишущую машинку. Сначала она напечатает письмо по предложенному образцу, а уж потом займется шапкой бланка и печатями.

Она рассеянно напевала себе под нос, пока печатала официальное письмо, в котором говорилось, что Лео Траубе, проживавший в Париже на улице Эльзевир, родился в Аргентине, а потому не может быть арестован по приказу немецких властей. Она написала, что вследствие этого его надлежит немедленно освободить. Закончив печатать, Ева подделала размашистую подпись дипломата, после чего взяла черную ручку и принялась копировать шапку консульского бланка.

Далее наступила очередь красно-синей печати, и Ева подвинула к себе старую религиозную книгу в кожаном переплете, чтобы зафиксировать лист, пока она будет над ним работать. Когда она рисовала печать, ее мысли витали где-то далеко, так часто бывало у нее в моменты творчества. Она ощущала ритм своего дыхания каждый раз, когда ее перо касалось бумаги. Постепенно печать на листе стала обретать форму, а в ее душе просыпаться надежда. Она понимала, что справилась.

Ева уже почти закончила с печатью и рисовала синими чернилами солнце, когда звук открываемой двери заставил ее вернуться в реальный мир. Она вскрикнула и подскочила на месте, сжимая в руке поддельное письмо. Из тени между двумя рядами книжных полок появился молодой человек, в этот момент Ева потянулась за настоящим письмом из аргентинского консульства. Она схватила его и спрятала вместе с фальшивым за спину, заткнув за пояс своей юбки.

Мужчина молча уставился на нее. У него были черные волосы, а глаза в мерцающем свете ламп казались не то зелеными, не то светло-карими. Он был смуглым, с квадратной челюстью, широкими плечами и узкой талией. Выражение его лица было абсолютно безучастным.

— Добрый вечер, месье. — Ева старалась говорить непринужденно и простодушно, но ее голос срывался.

Не меняя выражения лица и не отрывая от нее глаз, он скрестил на груди руки:

— Что вы здесь делаете?

Ева одарила его нервной наигранной улыбкой и стала шарить рукой по столу.

— Да так, решила немного почитать, — ответила она и схватила книгу в кожаном переплете.

— «Послания и Евангелия», — сказал он, немного наклонив голову, чтобы прочитать название на корешке. — Ах да. Ничто так не услаждает чувства, как это двухсотлетнее пособие для еженедельных месс.

Ева почувствовала, как загорелись ее щеки.

— Видите ли, я человек верующий. Отец Клеман сказал, что я могу сюда приходить.

Мужчина по-прежнему не двигался с места.

— Да, он всегда поддерживал любителей религиозной литературы вроде вас.

— Это так.

Он снова смерил ее долгим взглядом. Еве хотелось отвернуться, но сделать этого она не могла.

— Полагаю, — сказал он наконец, — вы и есть печально известная Колетт Фонтен?

Ее сердце бешено забилось. Неужели отец Клеман предал ее? Или это была мадам Барбье?

— Вы так и будете сидеть, словно изваяние, мадемуазель? — сказал мужчина, не дождавшись ее ответа. — Отец Клеман рассказал мне о вас все.

Ева удивленно моргнула, а затем наконец-то отвела взгляд.

— Не понимаю, о чем вы.

Он сделал шаг ей навстречу, потом еще один. Теперь он стоял так близко, что Ева чувствовала его теплое дыхание на своем лбу, она уставилась на свои ноги, не в силах поднять глаза.

— Мне кажется, все вы понимаете. — При этих словах он обхватил ее рукой, почти что обнял; она вскрикнула. Что это было? Он пришел, чтобы арестовать ее? Мужчина отступил. Ева почувствовала облегчение, но лишь на мгновение. Она похолодела с ног до головы, когда поняла, что в руках он держал бумаги, которые она пыталась спрятать за пояс юбки.

— Я… я могу это объяснить… — проговорила она.

— Вам не нужно было так кричать, — сказал он как ни в чем не бывало и стал рассматривать документы. — Люди снаружи могли вас услышать. Вы же не хотите, чтобы нас рассекретили?

— Чтобы нас… что?

Он поднял глаза.

— Рассекретили, — повторил он медленно, словно разговаривал с ребенком. — Вы, конечно, знаете, что никто не должен знать об этом тихом месте. Отец Клеман сказал, что вы произвели на него впечатление умного человека, но если вы не понимаете таких простых вещей, то, похоже, он вас переоценил.

Кто этот человек? Может, ей просто сбежать? Она стала потихоньку продвигаться к двери.

— Куда это вы собрались? — У него был удивленный вид.

Она нервно сглотнула и вернулась на прежнее место.

— Никуда. — Должен быть и другой выход. — Послушайте, я просто обнаружила эти бумаги. Они лежали здесь, когда я пришла сюда, чтобы почитать «Евангелия».

— Вы хотели сказать «Послания».

— Да, да, конечно.

Он снова посмотрел на бумаги.

— Вы пропустили черточку над буквой «е» в подписи консула. Но в остальном — очень хорошо. Я впечатлен. — Он поднял глаза и вернул бумаги Еве, которая смотрела на него с изумлением. — Но есть одна проблема. В ваших документах значится, что вы Колетт Фонтен? Я понимаю, они выглядят достоверно, и я ценю проделанную вами работу. Но откуда у вас это имя?

— Это… это мое настоящее имя, месье.

Он лишь небрежно отмахнулся от ее слов.

— Поздно, мадемуазель. К тому же я не собираюсь причинять вам зла. Я здесь, чтобы помочь. Так вот, такого рода фальшивые имена хороши для чрезвычайных ситуаций, когда приходится срочно уезжать. Но если вы планируете не просто проехаться на поезде, а, например, добраться до ворот лагеря для интернированных и освободить одного из заключенных, вам понадобятся более убедительные документы.

— Но я не понимаю…

— Представители властных структур проверят ваши данные по архивным записям, — продолжал он, прерывая ее возражения и не обращая внимания на ее слова. — А теперь я расскажу вам о некоторых способах получить данные настоящих людей. Больше всего я люблю фальшивые документы о демобилизации, потому что их легко подделать. Но они подходят только для мужчин призывного возраста — не для вас, поскольку вы женщина. У нас нет времени искать реального человека, который захочет поделиться с вами своим именем, к тому же город маленький, и я не уверен, что нам удастся найти подходящую кандидатуру. Лично мне кажется отвратительным бродить по кладбищам в поисках нужных имен и дат. — Ева с ужасом наблюдала за ним; ей казалось, что он разговаривает сам с собой. — Но вот газета «Журналь офисьель» — это ваш счастливый билет, мадемуазель. Она уже не раз выручала нас.

— «Журналь офисьель»?

Этот его бешеный поток мыслей вслух окончательно сбил ее с толку. Разумеется, она знала эту газету, которую часто называли «ЖО», — там публиковались тексты законов, указов, а также официальных заявлений для всей страны, но какое это имело отношение к ней?

— Вы наверняка всегда пропускали разделы с информацией о рождениях, смертях, заключениях браков, натурализациях и тому подобных вещах? Я прав? — Он не стал дожидаться ответа. — Конечно же, прав. Да и кто станет тратить время на эту скукотищу, спросите вы. Так вот что я вам скажу, мадемуазель: я стану. Это же подлинная сокровищница имен, которые только и ждут, когда их позаимствуют.

Она несколько раз удивленно моргнула и наконец поняла, к чему он клонит.

— Вы берете из «ЖО» имена для липовых документов.

— Вы очень смышленая.

Ева пристально посмотрела на него:

— Выходит, вы подделываете документы.

Он усмехнулся.

— Ну, я предпочитаю называть себя художником, а иногда и просто гением. Но подделка документов — это проще для понимания. Так вот, до меня дошли слухи, что вы в этом деле большая мастерица. Вы не против, если мы это проверим? — Он повернулся к книжному шкафу слева от нее и достал несколько книг. За книжным шкафом находился тайник: небольшой отсек размером с хлебницу. У нее на глазах он достал оттуда несколько чистых листов и разложил перед ней на столе, после чего задвинул деревянную панель и поставил на место книги, скрывавшие ее. — Это бланки документов, — сказал он, кивая на бумаги.

Ева опустила глаза. Действительно, перед ней было несколько бланков удостоверений личности, а также просто листов бумаги.

— Но что…

Он снова перебил ее, но теперь его голос звучал повеселее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

10

Напротив (фр.).

11

Сердечко мое (польск.).