Кража на Весенней улице

Кристина Устинова, 2020

Воображаемую страну Арбайтенграунд не затронули ужасы двух мировых войн, она не знала голода и больших потерей. Однако есть две проблемы: авторитарный режим и бедность. Первое сжимает человека в железное "кольцо закона", второе призывает переступить через него. Причины и мотивы разные, а цель одна – поиск лучшей жизни, денег, ощущений. Люди уезжают из зависимой бедной колонии Нордеграунд, пользуются связями, воруют или лгут. Вот только это приводит к самым неожиданным последствиям, со своими взлётами и падениями, скандалами и интригами, мелкими авантюрами и серьёзными преступлениями… Что в итоге ждёт героев – "сладкая жизнь" или наказание?

Глава 12

Состоялся судебный процесс над Орэлем. За несколько часов я с ним встретился возле зала суда; вид у него был очень печальный.

— Сочувствую я тебе, Гоц… Это насчёт дочери.

— Спасибо, но я был бы тебе больше благодарен, если бы ты убедил свою эту Ивон…

— Я знаю, Гоц, но… Я пытался, поверь, много раз! А она считает, что я тебя как друга до последнего прикрываю.

Я закатил глаза.

— Что за бред!

— Во-во, и я также ей говорю во время свиданий, а она… Понимаешь, она женщина очень упёртая и…

— Нет, не понимаю, — отрезал я, и ушёл.

Суд вынес такой ему приговор: три года тюремного заключения, а мне — штраф в размере 15000. Хоть что-то… На судебном заседании Ауэр плакала и искоса смотрела на меня, а когда вынесли приговор, она выбежала из зала. Перед тем, как Орэля вывели, он посмотрел на меня: его глаза были полны сожаления и ужаса. Я едва заметно ему кивнул.

А от Ауэр несколько дней не было вестей. Это даже и к лучшему — мы готовились к судебному процессу над Лисл; я заплатил штраф. Мне удалось её встретить на следующий день после приговора Орэлю. Она сидела в камере и тупо смотрела в противоположную стену. За нами наблюдал один из полицейских.

Увидев меня, она оживилась и подошла к решётке.

— Папа!

Мы немного всплакнули, и я сказал:

— Зачем всё это? Теперь тебя посадят, а я ничего не смогу сделать!

— Пап, просто… Надоела такая жизнь, надоела. Когда ты горбатишься на работе и получаешь по несколько пфеннигов в неделю…

— Да ты всегда жила в достатке! А пошла работать по своей воле, хотя я могу тебя обеспечивать.

— Я не хочу быть от кого-то зависимой, пойми! Да, я живу в достатке, а как же большая часть населения страны? Они именно так и живут!

— Лучше о себе думай. И вообще, ты говоришь словами Йенса!

— С чего ты…

— Да потому, что при каждой встречи он мне это заливал в уши.

Она помолчала.

— Я пошла на это по своей воле, и он здесь не причём…

— Но он помог тебе, подтолкнул к этому.

— В какой-то степени да, и всё же…

— Что?

— Он не внушал и не заставлял, и у меня был выбор… И ещё: я начала писать эту пьесу задолго до знакомства с ним.

— Кстати, а о чём ты думала, когда писала её?! Её сожгут, понимаешь? А тебя, так как ты совершеннолетняя, помимо срока припишут штраф до 45000 марок!

— А я и не собиралась опубликовывать её.

— Тогда зачем спрашивала меня насчёт Рейха?

— Сначала хотела, но потом поняла, что… Нет, ничего не выйдет. Я… я хотела просто показать это, может, даже копии сделать для своего окружения: друзей, коллег…

— Да это до пятнадцати лет тюрьмы! — Я нагнулся к её лицу и заговорил тише: — Твоя пьеса… послужила этому митингу?

— Я её дала только Йенсу, но он ничего не кому не говорил и не давал.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Потому что он после прочтения копии сжёг её при мне.

Со вздохом я выпрямился.

— Мы по тебе скучаем: я, мама, Анели… Не пойму я тебя, милая, не пойму. Прости.

На её глазах появились слёзы. Я не выдержал и отвернулся, подумав:

«А сам прикрывал преступника несколько дней! Ещё легко отделался…»

Состоялся суд, и её посадили на пять лет. Сердце у меня сжималось при виде её бледного лица! Я прекрасно знал, что день назад судили Йенса, и его посадили на шесть лет. Возможно, он был даже инициатором митинга, но ничего не известно насчёт этого. Со мной была Хедвиг, а Анели просто не впустили. Но они обе обливались слезами.

Когда заседание закончилось, я только тогда оглядел присутствующих в зале и заметил среди них… Ауэр!

У меня сердце в пятки упало.

«Ну, всё, сейчас побежит к журналистам».

Выйдя из зала, я нагнал её и больно схватил за руку, отвёл в сторону, к стене. Она повернулась ко мне: на её лице застыл ужас.

— Что вы…

— Только попробуй, слышишь?! Только попробуй что-нибудь сказать журналистам, попробуй! Я из тебя все потроха…

— Да успокойся, не буду я ничего говорить!

Она отдёрнула мою руку. Я застыл, как вкопанный.

— Да. Мы оба поквитались: наши близкие в тюрьме, поэтому… смысл продолжать?

Я побелел от ярости.

— Да не сажал я твоего Орэля!

— Не ори. Не хочу ничего про это слышать, понял?

— Да я не…

— Он тоже так говорит!

— Да это…

Она нахмурилась и махнула рукой.

— Послушай, я пришла сюда, в зал суда, с миром, ясно? Я даже посочувствовала этой бедной глупенькой девочке, которая уже всё перечеркнула в своей жизни. Я пришла с миром. С миром.

Меня трясло, но мне каким-то чудом удалось сдержать себя. Я набрал побольше воздуха в лёгкие.

— Что ж, надеюсь, вы меня больше не тронете.

— Взаимно.

Я направился к выходу, где ждала меня Хедавиг.

— Ну что?

— Она нас больше не побеспокоит. Хе, сделала одолжение!

Мы вышли из здания суда и поехали домой.

На следующий день я узнал, что нашли её пьесу и сожгли.

Оно и к лучшему.