Современный нигилизм. Хроника

Костантино Эспозито, 2021

Современный нигилизм – это и открытый вопрос, и новая повседневность, и продукт общества потребления. Как форма мышления, в прошлом революционная и смелая, привела нас к молчаливой константе «нет ценностей и нет идеалов»? Отрицать и ничего не искать – сейчас, в сложнейших реалиях, – тупик или освобождение? Костантино Эспозито, итальянский академик и преподаватель философии в Университете Бари, ведет хронику этого явления и показывает, как нигилизм высвечивается в элементах современной культуры. Это и разговоры со студентами, и размышления над текстами Уоллеса, Маккарти, Уэльбека, Рота, Хайдеггера и Ницше, картинами Альберта Бурри и Лучо Фонтана, даже сериалом «Настоящий детектив» и мультфильмом «Головоломка». Автор подарил читателям в это тревожное время терапевтический и воодушевляющий текст, который мерцает во тьме.

3. Интеллект — это не автопилот

Задача состоит в следующем: чтобы понять переживаемый нами исторический момент в длинной тени нигилизма, нужно уловить блики света, в которых ускользающий смысл проявляется лишь потерей ценностей и идеалов, медленно — но неизбежно — меняется. И тогда мы сможем проверить, существует ли нечто неизменное, что «сопротивляется» великому регрессу.

В числе рассматриваемых факторов на передний план выходит природа нашего собственного «интеллекта», способность настолько очевидная, что мы ее совершенно не понимаем. Что значит быть умным человеком? Вопрос кажется праздным, ведь это совершенно «естественно» — пользоваться интеллектом для выживания в этом мире. Вот только это не так. Мы практически не осознаем того, что все чаще определяем наш интеллект как своего рода «автопилот», сложную вычислительную машину, запрограммированную находить простейшее решение для каждой проблемы, которую можно изобразить в виде схемы. Верно, что интеллект — это особая и захватывающая стратегия выживания. Но если его отделить от способности задавать вопросы о себе и мире, то он превратится в «искусственный» интеллект.

Но именно искусственный интеллект, чьи алгоритмы проникли сейчас в каждый аспект нашей жизни (за что мы можем быть только благодарны, ведь он невероятно облегчает нашу жизнь), вновь выводит на первое место проблему идентичности человеческого интеллекта. Конечно, можно избежать этого вопроса, если рассматривать способность к расчетам не только как частную практику нашего взаимодействия с миром, но и как ее изначальную природу. И становится все более и более заманчивым использовать искусственный интеллект в качестве критерия для определения и проверки нашего «естественного» интеллекта.

В этом кроется одна из отличительных черт современного нигилизма, где отсутствие смысла существования оправдывается или маскируется — технической организацией мира, а поиск этого смысла подменяется жестко контролируемыми вычислениями. Но к счастью, чем больше находится стратегий решения различных проблем нашей личной и общественной жизни, тем вероятнее сама жизнь начнет задаваться вопросом о сущности реальности.

Под этим я вовсе не имею в виду — как бы ни хотелось навесить «романтические» ярлыки, — что отсутствие окончательного смысла жизни зависит от прогресса нашего «вычисляющего» интеллекта: напротив, именно технологические достижения заставляют нас задавать вопросы — где тот исток, из которого все берется? Потому что мы можем вычислить только то, что бросает вызов нашему существу и что до некоторой степени мы способны «любить».

Гораздо менее убедителен контраст между «вычисляющим» и «осмысляющим» мышлением — эти термины предложил Хайдеггер^[6], — но чаще всего их понимают неправильно именно потому, что рассматривают как альтернативу друг другу (мы вернемся к этому вопросу в предпоследней главе). Нужно спросить себя — а может ли субъект производить вычисления и не привносить в них отпечаток своего интеллекта? Ведь в противном случае этот субъект превращается в главный «объект» своих же расчетов.

Чтобы понять, о чем на самом деле идет речь, нам нужно осмыслить простую вещь из нашего повседневного опыта: в каждом действии, в любых контактах с окружающим миром и людьми мы развиваемся, только если понимаем, что окружающее существует в этом мире для нас. Разве мы, сознательные и свободные люди, не набираемся опыта, когда осознаем, что реальность — люди, предметы, встречи, события — входит с нами в тесный контакт, провоцирует нас, спрашивает нас о чем-то, ждет нашего ответа?

Осознание реальности — это горящий уголек, от которого зависит наше существование в мире. Все зависит от того, как мы воспринимаем бытие, как определяем, что есть мы, а что есть прочие вещи, и принимаем ли мы как должное сам факт того, что мы здесь и что существует нечто реальное. Это не абстракция, а более конкретный и «плотский» фактор нашего существования, в котором наше «Я» больше всего рискует, сталкиваясь с повседневным опытом. Но, как это часто бывает, именно во время кризиса мы чувствуем потребность владеть тем, что нам недоступно или чего нам не хватает. Вот почему именно растущее непонимание сути реальности заставляет нас сейчас уразуметь, насколько реальность важна для осознания нашей личности.

Когда я говорю о недостатке знаний, я не имею в виду то огромное количество информации, которую мы можем получить и обработать, пусть и виртуально. С этой точки зрения уровень развития наших знаний сейчас не определить, ведь в нашем распоряжении находится все, что мы хотели бы знать. Но что именно мы хотим знать? Что пробуждает наш интерес? Что или кто движет нашим желанием и любопытством?

Здесь кроется действительно опасный аспект современного общества и культуры — огромное количество «знаний», которые зачастую грозят помешать нам по-настоящему «узнать» что-либо, потому что им не хватает самого субъекта познания. Или субъект заменяется тем, что выглядит выгодным с точки зрения культурных, коммерческих и политических интересов. Это и широко обсуждаемая проблема «Больших данных»^[7] — гипертрофированного расширения как универсальных знаний, так и конкретных предпочтений каждой отдельной личности. Люди, которые управляют глобальными компьютерными сетями, могут копить, передавать и контролировать эти предпочтения, собирая и анализируя (как правило, тайно и незаконно) данные пользователей на основе их профилей в популярных социальных сетях, таких как Facebook, Instagram^[8] или Twitter.

Как, учитывая все это, мы воспринимаем мир? Как узнаем то, что называем истиной? По словам американской исследовательницы медиаграмотности Дианы Бойд, «кризис, который который мы переживаем, связан не с тем, что можно назвать правдой, а с тем, как мы узнаём, правда это или нет. Мы спорим не с фактами, а с эпистемологией», то есть с тем, как формируется наше знание.

Если у нас нет полной — или хотя бы достаточной — уверенности, что воспринимаемое нами — правда, то мы никогда не сумеем вступить в контакт с реальностью.

Есть и обратная сторона: если мы не можем критически оценить, является ли все воспринимаемое нами правдой, или не сразу понимаем это, то мы неизбежно будем путать реальность с нашим субъективным восприятием реальности. Статья Сабино Кассезе^[9] в газете “Corriere della Sera” от 13 сентября 2018 года «Злая политическая рабыня восприятия» (Sabino Cassese, La cattiva politica schiava della percezione) привлекла много внимания к этому вопросу. Но в той же газете 31 августа были опубликованы результаты опроса компании “Ipsos”^[10], показавшего, что Италия и США относятся к числу стран, в которых сильнее всего выражена тенденция к искажению реальности (например сведений об экономическом росте, миграционных потоках, системе здравоохранения и количестве убийств). А также они относятся к тем странам, в политике которых произошли «наиболее глубокие изменения отношений между избирателями и избранными ими представителями».

Дело осложняется тем, что цифровая среда, в которую мы постоянно погружаемся (только подумайте о крепкой зависимости от смартфонов и интернета), диктует все более жесткие условия. Они влияют не только на «создание» и выбор новостей, но и на саму структуру наших ментальных процессов — настолько сильно, что истинность информации и надежность знания может быть выдуманной (made-up), созданной при помощи графического интерфейса или стратегии восприятия, которая благодаря визуализации приковывает взгляд читателя к заголовкам новостей — неоднозначным и девиантным.

Журналистка Кэти Стейнмец писала об этом в своей статье о фейковых новостях в журнале “Time” в августе 2018 года, согласно которой «боты и пропагандисты — только часть проблемы. Самая большая проблема — это ваш мозг». «Иллюзорность истины» зависит от того, как «быстро мы решаем, что является надежным в интернете», основываясь на привычке и частоте сообщений, попадающихся нам на глаза. «Чем чаще что-то мелькает в результатах поиска Google, тем оно достовернее. Но алгоритмы Google выявляют контент на основе ключевых слов, они не ищут правду. Если вы спросите, как использовать абрикосовые косточки для лечения рака, то поисковая система честно найдет все страницы, на которых рассказывается об этом лекарстве».

Это явление настолько широко распространено и одновременно деликатно (в том числе и потому, что его используют в своих целях различные экономические и политические силы), что его назвали «эквивалентом кризиса здравоохранения». Некоторые думают, что фальсификации истины и реальности, косвенно спровоцированные одними алгоритмами, можно исправить при помощи других алгоритмов, например, запрограммировать поиск аккаунтов или страниц в Facebook^[11], откуда начинают распространяться ложные новости, и заблокировать их. Но этих мер недостаточно, потому что все дело в ментальном и моральном механизме, который позволяет нам доверять и заставляет других людей доверять нам. Только «человеческий фактор» может изменить правила игры; только нацеленность на просвещение может заставить нас «перестать думать» таким образом, чтобы инстинктивно или механически принимать за «правду» то, что, возможно, не соответствует действительности. Как резюмирует Кэти Стейнмец в своей статье, «учителя должны <…> учить своих студентов быть скептичными, но не циничными», то есть критически проверять свою уверенность в реальности.

Но каждый кризис ставит нас на распутье. Мы могли бы поддаться страху и впасть в пессимизм, решить, что всеми нами просто «играет» гигантская машина цифровой коммуникации. Стоило наконец получить в свое распоряжение великолепные инструменты для познания мира и управления им, как мы фактически лишились свободы быть самими собой. Теперь нам не остается ничего другого, кроме как смириться с тем, что управляемая алгоритмами система теперь управляет нами. Но мы также могли бы поступить разумнее и спросить, существует ли что-то такое, что мы хотим спасти, что-то, от чего нелегко отказаться, что-то настолько дорогое, что его нельзя просто выбросить из реальности.

Может быть, тогда этот когнитивный кризис даст нам возможность вернуться на путь знания, не просто автоматически приобретенного, а критически проверенного. Ведь проверка нужна, чтобы показать, добавляет ли реальность что-то к объекту познания, показать, что она не только делает его более сильным или действенным, но и побуждает задаваться вопросом о значении себя и мира, о связях между вещами, из которых состоит мир. Однако этот поворотный момент не возникает из простой эпистемологической теории; каждый из нас может и должен найти собственный метод познания — он начинается с того момента в нашей сознательной жизни, когда мы получили то новое знание, которое напрямую затронуло и изменило наше «Я».

Это означает, что настала пора расширить и «оживить» само понимание идеи разума и интеллекта, обычно приравниваемых к способности анализировать, вычислять и предсказывать последствия наших действий. Рациональность — это не какой-то бездушный процесс, а способ осмысления совокупности нашего существа в реальности.

Именно на фоне проблемы столкновения искусственного интеллекта с естественным крайне важно для нас перестать принимать как должное тот способ, каким разумное существо живет в реальности. Из текста великой мыслительницы Симоны Вейль (датируемого 1940 — ми годами и включенного в сборник «В ожидании Бога», Attente de Dieu) мы можем осознать всю широту разума, скрывающего тайну человека. Интеллект, говорит Вейль, это прежде всего «внимание». (Она имеет в виду учебный процесс, но ее слова справедливы для любых ситуаций, где нами движет искреннее любопытство.) Простая вещь, кажущаяся такой незначительной, но на самом деле она являет собой ключ к нашему существованию. Это момент, в который наше «Я» может обнаружить невообразимое присутствие окружающего мира. И не усилием воли, а по велению естественного порыва.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Вопрос о вычисляющем и осмысляющем мышлении рассматривался Хайдеггером в эссе «Отрешенность» (Gelassenheit), 1959.

7

Большие данные (англ. Big Data) — это различные инструменты, подходы и методы обработки как структурированных, так и неструктурированных данных для того, чтобы их использовать для конкретных задач и целей. Термин ввел редактор журнала “Nature” Клиффорд Линч в 2008 г., хотя само явление существовало и раньше. По словам специалистов, к категории Big Data относится большинство потоков данных свыше 100 Гб в день.

8

Facebook и Instagram принадлежат компании Meta, признанной экстремистской организацией на территории РФ. — Прим. изд.

9

Сабино Кассезе — итальянский юрист и политик, министр государственной службы, судья Конституционного суда Италии.

10

“Ipsos” — международная независимая сеть исследовательских маркетинговых агентств со штаб-квартирой в Париже, была основана в 1975 г. Дидье Трюшо. Есть подразделение и в России.

11

Facebook принадлежит компании Meta, признанной экстремистской организацией на территории РФ. — Прим. изд.