Связанные любовью

Кора Рейли, 2018

Любовь – слабость, так думал Лука. Она ставит сильнейших мужчин на колени, а Дон не может позволить себе слабостей. Женщина должна знать свое место. Но вопреки всему, он полюбил Арию. Когда Лука стал Доном, он поклялся ставить семью на первое место. И солгал. Главнее всего для него была Ария. Он готов был сжечь этот мир, если понадобится. Убивать, пытать, шантажировать – все, что угодно, ради защиты жены. Лука верил, что жена никогда его не предаст. Он ошибался. В мире мафии жены обязаны следовать желаниям своего мужа как букве закона. Особенно если это жена Дона. Но Ария хотела защитить тех, кого любит. Так она, защищая сестру, впервые предала своего мужа. Дон не может простить предательства, но в мире мафии нет разводов. Как теперь быть им обоим, если они связаны друг с другом навечно? В книге присутствует нецензурная брань!

Глава первая

До этого

АРИЯ

Мое плечо все еще время от времени болело, когда я двигала рукой слишком быстро, но Док, снявший вчера швы, сказал, что боль скоро пройдет. Я коснулась красноватого шрама под моей ключицей. Он все еще был чувствительным. Мой первый шрам.

Лука подошел сзади — он возвышался надо мной больше, чем на целую голову — и мягко положил ладони мне на плечи. Серые глаза с яростью уставились на шрам. Он, как и я, был полностью обнажен после душа, но его тело было покрыто бесчисленными шрамами. Я изучала его лицо, гадая, не беспокоит ли его то, что я больше не была совершенством. Члены мафии считали свои шрамы доказательством мужества, и не было человека храбрее, чем Лука. Но я была женщиной, в нас ценится красота.

— Док сказал, что он поблекнет, — прошептала я.

Глаза Луки встретились в зеркале с моими, темные брови нахмурились. Он развернул меня и приподнял подбородок.

— Ария, мне по хер, поблекнет он или нет. Твой шрам беспокоит меня, потому что напоминает мне, что ты рискнула своей жизнью ради такого мудака как я, а это определенно последняя вещь, которую ты когда-либо должна была делать.

— Я бы вновь сделала это, — прошептала я без колебания.

Лука схватил меня за талию и усадил на раковину.

— Нет, — прорычал он, придвигаясь поближе. Его глаза горели яростью, но в них было и что-то еще. — Нет, услышала меня? Это долбанный приказ.

— Ты не можешь отдавать мне подобные приказы, — мягко ответила я.

Он тяжело вздохнул.

— Могу и делаю это. Как твой Дон и как твой муж. Ты не будешь рисковать своей жизнью из-за меня вновь, Ария. Поклянись.

Я смотрела на него. Похоже, он думал, что это так легко. Лука привык контролировать всех вокруг, привык, что его люди подчиняются каждому его слову, но даже он должен был понимать, что некоторые вещи вне нашего контроля, даже его власть не безгранична.

— Ария, поклянись! — произнес он своим голосом Дона, голосом, который вынуждал мужчин следовать за ним, а врагов пригибаться от страха.

Я обняла его руками за шею, поигрывая его темными прядями, коснулась своими губами его губ.

— Нет.

Его взгляд напрягся.

— Нет?

— Нет. Что, никогда прежде не слышал этого слова? — поддразнила его я, повторяя то, что сказала ему в нашу первую брачную ночь.

— О, я часто его слышу! — ответил он.

Я заулыбалась, но его лицо оставалось мрачным.

— Ария, я серьезно.

— Как и я, Лука. Я защищаю людей, которых люблю. Тебе придется принять это.

Он покачал головой.

— Не могу, ты поступаешь необдуманно, когда руководствуешься своими сердечными порывами.

Я пожала плечами.

— Ну, я такая.

Он прижался лбом к моему.

— Я не потеряю тебя.

— Не потеряешь, — прошептала я, прижимая ладонь прижалась к татуировке на его груди.

Рожденный в крови. Поклявшийся на крови.

Может, я и не давала клятву крови, но меня связывало с Лукой нечто куда более сильное, чем слова. Меня связывала с ним любовь.

— Я всегда буду рядом с тобой.

Его взгляд смягчился.

— Мы поедем в медовый месяц на следующей неделе.

Я удивилась и спросила, сгорая от предвкушения:

— Правда?

Мы были женаты два месяца и за это время ни разу не говорили о медовом месяце: вначале потому, что наш брак был по расчету, а не по любви; потом — потому, что Лука был слишком занят.

— А как же Братва? Они не нападут вновь?

Две недели назад они совершили нападение на поместье Витиелло. Погибло несколько человек Луки, и муж едва не потерял меня. На моих глазах погиб Умберто, мой охранник, которого я знала с детства. С болью в сердце я написала письмо его вдове и детям.

— Они нападут вновь, но не так скоро. Им нужно восстановить силы после потери Виталия. Я не смогу отсутствовать слишком долго, но неделю мои люди без меня точно справятся. Маттео уважают почти так же, как и меня. Какое-то время он сможет всем управлять.

Я не могла перестать улыбаться.

— Куда мы поедем?

Лука нагнулся, чтобы поцеловать меня, а потом выпрямился с улыбкой. Он смотрел на меня тем особенным взглядом, который предназначался только для меня, и мое сердце сжалось от любви.

— У отца была яхта в гавани Палермо, и отныне она моя. Мы можем провести неделю, исследуя Средиземное море.

Я вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, беспокоила ли его смерть отца, но хотя тот умер лишь пару недель назад, у Луки не было ни капли сожаления. Сальваторе Витиелло был мужчиной, который внушал людям страх, а не восхищение или нежность. Я недостаточно хорошо его знала, чтобы печалиться из-за его смерти, и, судя по тому, что я слышала, наше знакомство ничего бы не изменило.

— Это было бы превосходно, — отозвалась я. Я никогда еще не была на Сицилии, и мне хотелось посмотреть, откуда родом семья Луки.

— Ты бывала в Италии прежде? — спросил он.

— Только раз, — сказала я с сожалением. — Отец возил нас в Болонью на похороны дяди. Там мы провели лишь день, а затем заехали в Турин и Милан. Это был потрясающе. Я всегда хотела вернуться, но отец был слишком занят, выполняя обязанности Консильери, а одних нас он не отпускал.

— Тогда решено, — ответил Лука. — Это будет неделя только для нас двоих.

— Не могу дождаться, — прошептала я, мои губы нашли губы Луки. Я еще крепче обняла его за шею, когда язык скользнул внутрь. Его руки прошлись по моим рукам вниз, по бедрам и по бокам. Я задрожала от нежности.

Из-за моего ранения Лука был осторожен, когда мы занимались любовью, и в этот раз его прикосновения были мучительно нежны, пока он раздвигал мои ноги и поглаживал меня отточенными движениями. Я смотрела ему в глаза, когда он входил в меня двумя пальцами. Затем его головка стала надавливать на мой вход. Я обхватила его ногами за талию и приняла в себя, все еще удивляясь ощущению наполненности. Наши языки скользили друг по другу, Лука медленно толкался в меня. Я чувствовала всю длину его члена, пока он входил в меня и выходил, и напряжение охватило низ моего живота.

Лука оторвался от моего рта и прохрипел на ухо:

— Кончи для меня, любимая.

Я застонала, когда он чуть сменил угол толчков. Затем он вновь стал целовать меня, лаская языком. Его серые глаза сверлили меня. Я протянула руку, чтобы коснуться клитора и помочь себе достичь пика, но Лука осторожно оттолкнул ее.

— Попытайся кончить только с моим членом.

Я никогда не пробовала кончить без дополнительных прикосновений, но собиралась попытаться. Он переплел наши пальцы и прижал их к мраморной поверхности. Он вновь толкнулся в меня под тем же углом, как и прежде, и я ахнула от наслаждения, которое разливалось по моему телу от той точки, которую он задел. Мои глаза расширились, пока я удерживала его собственнический взгляд. Каждый раз, когда мы занимались любовью, казалось, что он по новой клеймил меня. Лука был одним из самых больших собственников, что я знала, а ведь я выросла среди мафиози.

Он вновь толкнулся в то же местечко, и я застонала. Это было восхитительно, но я не знала, сколько еще времени понадобится мне, чтобы кончить без дополнительной стимуляции, но Лука никуда не спешил, попадая все в то же место вновь и вновь медленными, сильными толчками.

— Как ощущается? — натянуто произнес он. Его грудь блестела от пота, пока он толкался в меня вновь и вновь, от чего моя попка скользила по мраморной поверхности, а затем его рука вновь возвращала меня на краешек для следующего толчка.

Я облизнула свои сухие губы.

— Хорошо, — ахнула я, когда вновь почувствовала удовольствие. Пальцы на ногах поджались, а стеночки стали сокращаться.

— Да, любимая, — прорычал Лука. — Кончи для меня.

Его язык погрузился в мой рот, и он вновь задел сладкое местечко внутри меня, отчего я, зажмурившись, выгнулась. Я оторвалась от губ Луки, моя голова запрокинулась, когда я вскрикнула, ощущая освобождение. Лука напрягся, толкаясь в меня сильнее, чем прежде, а затем, издав гортанный стон, кончил. Мои стеночки задрожали, мой оргазм лишь усилился, пока его член дрожал во мне.

Когда я смогла вновь говорить, то прошептала:

— Это было невероятно.

Лука усмехнулся. Его глаза сияли властью и удовлетворением.

— Так и есть. Мне нравится, что ты можешь кончить только от моего члена.

Я нахмурилась.

— Это нечто необычное? — Вспышка неуверенности мелькнула в моем голосе. Лука и я спали вместе больше месяца, но я все еще была далека от того, чтобы считать себя опытной.

Лука обхватил мои щеки и притянул ближе для поцелуя.

— В тебе нет ничего нормального, Ария. С какой стороны ни посмотри. — Я все еще хмурилась. Он хмыкнул. — Все хорошо, поверь мне. Мне нравится, что ты можешь кончить так. Многим женщинам необходимо стимулировать клитор, но некоторые все равно не могут испытать оргазм во время секса.

— Оу, — удивилась я. Я не могла представить, что хоть какая-то женщина во время секса с Лукой не могла кончить, но я не хотела думать о других женщинах с ним. Он был только моим.

Лука поцеловал меня вновь и медленно вышел из меня.

— Мне стоит приготовить все для нашего медового месяца.

Я заулыбалась. Если бы кто-то сказал мне до свадьбы, что я буду до безумия счастлива с Лукой, я бы заявила, что он чокнутый.

ЛУКА

Я едва мог сконцентрироваться на том, что говорил мне Маттео. Все мои мысли были об Арии — и тех способах, которыми я заставлю ее кончать в наш медовый месяц.

— Лука, почему бы тебе не уйти, а мы наконец прекратим притворяться, что тебе не по хуй на все то, что я говорю, — произнес с ухмылкой Маттео. Он сидел развалившись в кресле и запрокинув одну ногу на подлокотник.

Я нахмурился.

— Я слушаю. Но ты не должен выспрашивать меня о каждой малейшей детали. Ты можешь принимать собственные решения, к тому же Ромеро окажет тебе поддержку. Не названивай мне каждый гребанный день с раздражающими вопросами.

Он покачал головой.

— Ты — Дон.

— А ты — Консильери. Меня не будет всего лишь неделю, и ты вполне сможешь удержать под контролем нашу долбанную семейку. Наши дяди и кузены пока не рискнут нападать, хотя каждый из них хочет сам стать Доном. Именно поэтому они не будут сотрудничать между собой.

— Я из-за них не парюсь. Я могу контролировать солдат и нашу семью, но я не могу обещать, что не прикончу парочку потенциальных предателей.

Я закатил глаза. Маттео был слишком вспыльчивым.

— Тогда убей хотя бы самых проблемных.

— Давно хотел спросить: у Арии такая волшебная киска, что ты ходишь сам не свой, или она берет в рот как богиня?

Я не думал. Я просто кинулся и схватил его за горло, впечатывая в спинку кресла. Его тело вытянулось от напряжения, а правая рука потянулась к ножу, который он все же не вынул. Будь на моем месте любой другой человек, этот нож мгновенно вонзился бы в его грудь. Я расслабил хватку и отступил, делая глубокий вдох и пытаясь успокоить дыхание. Брат растирал горло. Его взгляд был внимательным и настороженным.

— Ого! — прохрипел он. Красные следы от моих пальцев проступали на его коже. — Всегда гадал, как чувствовал себя наш дорогой кузен, когда ты сдавил ему горло. Никогда не думал, что ты тоже дашь мне возможность ощутить это.

Я не извинился. Пробежав рукой по волосам, я направился к мини-бару и налил нам обоим выпить. Потом передал один из стаканов Маттео и снова занял свое кресло. Маттео жадно осушил свой стакан, потом выпрямился, но все еще наблюдал за мной.

— Полагаю, я получил свой ответ, — произнес он.

— На какой вопрос?

— Что нужно сделать для того, чтобы ты бы захотел убить меня.

Я зыркнул на него.

— Я никогда не убью тебя, Маттео. Ты — моя плоть и кровь. Ты знаешь, что я доверю тебе свою жизнь.

Маттео по-акульи усмехнулся.

— Лука, мы оба знаем, что это неправда. Мы — убийцы. Мы оба знаем, что убьем друг друга, если спровоцировать нас. Твое уязвимое место это — Ария.

Я ничего не ответил, потому что он был прав.

— Если даже всего несколько пошлых слов взбесили тебя настолько, то я знаю, что произойдет, если я когда-либо причиню ей вред.

Моя рука еще сильнее сжала стакан, но я заставил себя усидеть на месте.

— Ты не навредишь ей, это пустой разговор. И ты — мой брат, Маттео. Ты и Ария — единственные люди, о которых я забочусь.

Он кивнул. Когда напряжение спало, Маттео наклонился и ударил меня по плечу.

Я усмехнулся.

— Ты знаешь, как разозлить меня.

— В этом деле я лучший, — засмеялся Маттео, а затем на редкость серьезно добавил: — Я бы сделал то же самое, если бы ты оскорбил Джианну.

Я вздохнул. Мне хотелось забыть, что он попросил ее руки и что их помолвка должна состояться через три недели. Это будет кошмар. Все знали это, кроме Маттео. Он все еще верил, что брак с рыжей сукой будет охеренным приключением. Увеселительная прогулка сквозь адское пламя, без сомнений.

Телефон зазвонил, и я застонал, когда увидел на экране имя Нины, моей мачехи. Сегодня я уже пытался безуспешно дозвониться ей, чтобы сказать, что нам нужна яхта, и сейчас она, наконец, перезвонила. Я почувствовал, как во мне поднимается уже привычная волна презрения к ней.

Маттео глянул на экран и поднялся:

— От меня приветики не передавай. Я, пожалуй, пойду и поговорю с нашими младшими боссами и капитанами.

Он задержался перед зеркалом у двери и поправлял свои темные волосы до тех пор, пока не остался доволен своим отражением, а затем неторопливо вышел. Я закатил глаза. Тщеславный ублюдок! Будто бы моим солдатам было не насрать, как я выгляжу.

Мой телефон продолжал звонить. Я должен был поговорить с Ниной, а потом весь вечер слушать бредни дядюшек, тогда как в постели меня ждала невероятная женщина. Я ответил.

— Нина.

— Лука, дорогой, ты звонил мне?

Дорогой? Мы оба знали, что едва выносим друг друга. Я ненавидел ее с того момента, как она вышла за моего отца, а мне тогда было десять. Иногда я жалел мачеху, когда мой папаша-садист избивал ее, но сразу же переставал ей сочувствовать, когда она вымещала свою обиду на служанках. Она была из тех, кто воткнет нож в спину — такими были многие женщины в нашем мире. Может, так было из-за того, что не существовало другого способа защититься, а, может, им просто становилось скучно. Прежде чем я узнал Арию поближе, я переживал, что за безупречной внешностью скрывается гадина, но она была чертовски идеальна и внутри, и снаружи. Я был ужасно рад, потому что если бы со мной рядом была женщина типа Нины, все могло закончиться плохо.

— Через четыре дня мне нужна яхта отца. Ты можешь провести следующие две недели в нашем загородном доме, если не хочешь возвращаться в Нью-Йорк, — сказал я ей.

— Я где-то в районе побережья Сардинии. Неужели ты ждешь, что я вернусь лишь потому, что ты решил отдохнуть, — огрызнулась она.

Я был слишком снисходителен к ней с тех пор, как три недели назад умер отец.

— Ты сделаешь то, что я сказал, Нина. Отныне я Дон, и лучше бы тебе вспомнить, что я — сын своего отца. Или ты забыла, на что я способен?

Повисло молчание. Мне не нравилось причинять боль женщинам, но вскоре после ее свадьбы с отцом я застал ее в тот момент, когда она била Маттео. Мне было только десять, но я был уже одного с ней роста и к тому же силен. Я схватил ее за горло и, вероятно, не отпустил бы, если бы в этот момент не вошел отец. Нина увидела это в моих глазах — то, что я был убийцей. Отец не оставил на ней живого места за то, что тронула его сыновей, хотя сам постоянно пытал меня и Маттео, желая сделать сильнее. Через год я впервые убил, а через шесть лет — раздавил горло своего кузена. Это то, что я хотел сделать с Ниной, когда она причинила боль моему брату. Нина знала это.

— Как ты можешь просить меня вернуться, если знаешь, что я все еще скорблю? — Она добавила в свой голос эту раздражающую дрожь, будто бы была готова разреветься, хотя мы оба знали, что это не так.

— Не лги, — прошипел я. — Ты ненавидела папашу так же, как и я. Ты хотела сама его убить, так что не притворяйся, что печалишься из-за его кончины. И я отлично знаю, что кое-кто выебывал тебя, как последнюю суку, на гребанной отцовской яхте.

Нина прочистила горло. Неужели она думала, что у меня нет связей на Сицилии? Мой двоюродный дед был там Доном Семьи, и, конечно же, один из его людей приглядывал за ней. Я видел ее фотки с двадцатилетним шкипером и что они делали на столе. Она ничуть не выглядела скорбящей. Сейчас Нине чуть за тридцать, поскольку в тот момент, когда ее заставили выйти за папашу, ей было только девятнадцать. И мне было глубоко по хер, если она отрывается, пока это не становится для меня проблемой.

— И, Нина, я — Дон. Я могу передумать и выдать тебя замуж вновь. В моем окружении достаточно мужчин, у которые манера поведения очень схожа с отцовской.

Она глубоко вздохнула. У меня не было никаких планов выдавать ее за кого-то другого. Не важно, насколько сильно она бесила меня, она достаточно настрадалась во власти отца.

— Ты можешь забрать яхту, но я не вернусь в Нью-Йорк, — тихо произнесла она.

— Мне все равно, ты можешь хоть переехать в Италию. Поверь, я не соскучился. — Прежде чем повесить трубку, я добавил: — И пусть кто-нибудь вылижет каждый миллиметр яхты. Я не хочу обнаружить следы того, как ты там трахалась, поняла?

Она ахнула, но я не стал дожидаться ее ответа.

После звонка Нины я нуждался в долбанном отдыхе, но для начала нужно пережить встречу с Младшими Боссами Семьи, двое из которых были моими дядями, а еще двое — мужьями моих теть. Я вышел из кабинета и направился к самой последней двери в глубине «Сферы».

Я вошел внутрь. Остальные уже собрались за овальным деревянным столом. Выражение на лице Маттео не предвещало ничего хорошего. Похоже, я вовремя к ним присоединился, иначе бы мой братец скоро кого-нибудь убил.

Мужчины поднялись, в том числе и Маттео. Он знал, как все должно выглядеть со стороны, пусть никогда и не относился ко мне как к Дону, когда мы были наедине. Но дядя Готтардо не торопился поднимать свою жопу со стула. Вероятно, таким образом он показывал, что не уважает меня.

Я дал знак, что можно садиться, и скользнул по ним взглядом. Там были дядя Эрмано, младший брат отца, занимавший пост Младшего Босса в Атланте, и дядя Готтардо, правивший от моего имени в Вашингтоне. Напротив них сидел дядя Дюрант, который управлял Питтсбургом и был мужем тети Кримеллы, а рядом с ним сидел дядя Феликс, муж тети Эджинии и Младший Босс в Балтиморе. Младшие Боссы, управлявшие Чарльстоном, Норфолком, Бостоном и Филадельфией не были моими родственниками — как минимум не настолько близкими, чтобы считаться частью семьи. Всем было, как минимум за сорок, как максимум — под семьдесят, кроме меня и Маттео. Дядюшки думали, что я слишком молод, чтобы быть Доном. Они не говорили об этом прямо, но я знал их мысли по их взглядам, которыми они обмениваются, по редким вызывающим комментариям.

— Нам многое нужно обсудить. Знаю, это лишь второе наше совещание, и вам еще придется привыкнуть к моей манере решения проблем, но я уверен, что мы можем контролировать исходящую от русских угрозу, если будем действовать как единое целое.

— Во времена твоего отца Братва бы никогда не посмела напасть на поместье Витиелло. Они демонстрировали уважение, — произнес Готтардо. В его глазах сияло презрение. Он все еще ненавидел меня за то, что я раздавил горло его сыну шесть лет назад, но мой кузен получил то, что заслужил, попытавшись убить меня и Маттео, чтобы укрепить свои позиции. Если бы все зависело только от меня, Готтардо разделил бы его участь. Я все еще сомневался, что Готтардо не был замешан в этом. Отец по каким-то необъяснимым причинам верил его заявлениям о невиновности, но я не доверял этому человеку. Если бы мне пришлось укрепить свое положение Дона кровью, я бы начал с него.

— Отец получил пулю Братвы в голову. Как тебе такое уважение? — спросил я леденящим голосом, подходя к своему месту за столом. Я не стал садиться. Пусть им придется запрокинуть их долбанные головы, чтобы смотреть на меня. Я должен дать им понять, кто отныне правит этим городом, всеми ними. Мне было по хуй, если они недовольны тем, что я стал Доном в свои двадцать три. И я убью каждого выблядка в комнате, если в этом случае я останусь у власти.

Маттео ухмыльнулся. Он сидел в своей любимой позе — закинув ноги на стол. Пока говорил Готтардо, Маттео вынул нож и вертел его в руках. Он бы определенно предпочел пустить кровь нашему дядюшке.

Готтардо и другие дяди нервно поглядывали в его сторону. Они бы никогда не стали Младшими боссами, если бы не мой отец. Они заслужили свое положение и были теми, кого я был должен убедить в своей силе, поскольку они пользовались уважением солдат.

— Нужно отправить им новое послание, — резко произнес Готтардо.

Я обошел стол и оказался у его стула. Он попытался встать, но я усадил его обратно.

— Я отправил им Виталия по кускам. К письму с предупреждением прилагался его отрезанный член. Думаю, им предельно ясно. Вопрос только в том, дошла ли до тебя, Готтардо, что я — твой Дон.

Ему пришлось всячески выгибать шею, чтобы встретиться со мной взглядом. В поисках поддержки он взглянул на сидящего рядом Эрмано, затем на других моих дядей. Никто не шевельнулся, чтобы прийти ему на помощь.

— Тебе стоило бы побольше уважать старших. Может, остальные и слишком трусливы, чтобы произнести это вслух, но ты не должен был становиться Доном. Ты можешь быть сильным и жестоким, но ты слишком молод, — пробормотал он, пытаясь спасти собственную гордость.

Маттео опустил ноги со стола, ухмылка исчезла.

— И кто же, позволь спросить, должен был стать Доном вместо меня? Ты, дядя? — произнес я тихим голосом. — В конце концов, твоя семья уже пыталась помешать мне стать Доном, и твой сынок поплатился за предательство.

Готтардо вскочил на ноги, и на этот раз я не стал его удерживать. Он едва доставал до моего носа, так что если он думал, что может меня этим впечатлить, то он ебанный идиот.

— Он был бы куда лучшим Доном, чем ты. Я был бы лучше. Ты, как и твой отец, недостойны этой чести.

— Сейчас, Готтардо, ты говоришь чушь и сам это знаешь, — пробормотал Дюрант. Его глаза нервно метались между мной и Маттео.

Я одарил Готтардо ледяной улыбкой.

— Очень похоже на то, что ты нарушил свою клятву, ведь я — твой Дон.

— Я никогда не давал клятву следовать за тобой.

Эрмано схватил своего брата и попытался усадить обратно, но Готтардо воспротивился.

— Заткнись, Готтардо, ради всего святого. Что на тебя нашло?

— Нет, — выплюнул он. — Сначала Сальваторе, теперь он. Я не намерен следовать приказам кого-то, кто годится мне в сыновья. Если бы не его отец, он бы не был Доном. Он унаследовал это, но не заслужил.

— Если бы мы не были семьей, я бы отрезал тебе язык, — произнес Маттео, подходя ко мне сзади.

Я хотел убить Готтардо на месте, хотел раздавить его горло, как когда-то его сыну. Все эти годы я был на сто процентов уверен, что именно он подослал сына убить меня.

Я посмотрел на каждого из Младших Боссов.

— Как быстро вы сможете собрать всех капитанов и их солдат для встречи?

Мансуэто, Младший Босс Филадельфии, поднялся, тяжело опираясь на трость. После того, как три месяца у него случился второй сердечный приступ, он превратился в тень того человека, которого я знал. Его семья была преданна мне до мозга костей. Его смерть вызовет много проблем. Филадельфия для меня важна, а его сын лишь на четыре года старше меня.

— Вечером. Самое позднее — завтра утром.

Остальные согласно кивнули, все, кроме Готтардо, который смотрел на меня с подозрением, и Эрмано, который произнес:

— Моим людям понадобится не менее пятнадцати часов, чтобы добраться сюда из Атланты. И я не знаю, удастся ли всем сделать это так быстро. Завтрашнее утро было бы предпочтительнее, если ты хочешь собрать всех.

Маттео вопросительно взглянул на меня, но я неотрывно следил за Готтардо.

— Тогда завтра утром. Позовите всех. Я хочу, чтобы завтра каждый член Семьи принес мне свою клятву.

Готтардо усмехнулся:

— И что же вынуждает тебя думать, что они это сделают? Может, они предпочитают кого-то другого на месте Дона.

Я кивнул.

— Я позволю тем, кто считает себя более достойным, бросить мне вызов. Ты можешь выступить против меня. Если тебя поддержит большинство солдат, я отступлю.

Маттео смотрел на меня так, будто я рехнулся, но я знал, что это был единственный способ заткнуть рты всем сомневающимся во мне из-за возраста.

— Завтра в одиннадцать на территории заброшенной электростанции в Йонкерсе, — приказал я. Мужчины обменялись взглядами. Там прошла последняя в истории Семьи кровавая баня, а пресса прозвала это место Вратами в Ад. Я усмехнулся, глядя на Готтардо. — Удачи, дядя.

Я развернулся и пошел прочь, оставляя их переваривать услышанное. С меня же было достаточно. Пока я не заполучу полную поддержку Семьи, не было никакого смысла обсуждать Братву.

Маттео догнал меня.

— Лука, ты — Дон. Зачем ты рискуешь всем?

— Нет, — ответил я. — Мои люди должны поклясться мне в верности.

Маттео остановил меня, положив руку на плечо.

— Тебе стоило перерезать дяде Готтардо глотку. Это бы тоже заткнуло шепотки сомневающихся. Мы же не ебанный Сенат. Мы не выбираем Дона, Лука.

— Я — самый молодой Дон в истории и должен заткнуть всех своих врагов. Это будет единственный раз, когда я позволю им открыть рот.

— А ты уверен, что завтра все еще будешь Доном? — тихо спросил Маттео.

— Семья нуждается в силе. Нуждается в жесткой руке. Мои люди знают это.

И все знают, что нет никого, кто мог бы отомстить более жестоко, чем я. Маттео кивнул, затем сжал мое плечо.

— Надеюсь, ты прав, потому что, если нет — завтра будет кровища.

Я встретился с ним взглядом.

— Больше никогда я не склоню голову перед чужими приказами. Либо я буду править всем восточным побережьем, либо погибну в бою.

— Знаю. Если все пойдет не по плану, у нас есть ножи и пушки, чтобы расчистить себе путь. А еще мы оба можем умереть. Ненавижу об этом говорить, но я действительно думать не могу о смерти до того, как трахну Джианну хотя бы раз.

Я покачал головой.

— Может, я спасу нас от кучи проблем, если мы завтра умрем.

Он усмехнулся.

— Мне нравятся проблемы, — произнес он, будто бы я этого не знал. — Ты расскажешь Арии?

Я помедлил. Я должен найти способ обеспечить ей безопасность, если все пойдет через жопу. Вокруг меня было множество мужчин, которые с удовольствием бы наложили свои лапы на нее, но этого никогда не случится.

— Нет, — ответил я. — Я не хочу, чтобы она из-за меня беспокоилась.