Никто не знает Сашу

Константин Потапов, 2020

Актуальный роман, дорожное приключение и хроника развода. Саша – неизвестный музыкант. Саша хочет добиться славы. Саша разведён. Саша хочет вернуться к жене. Он едет сквозь бесконечный гастрольный тур: плацкарты, перелёты, такси, города, маленькие клубы и невыносимый недосып. События рассказаны Сашей и другими голосами – от бывшей жены до уличного музыканта, от случайного таксиста до отца Саши. Саша пытается выжить со своим жанром посреди хип-хопа, ютуба, гонки за просмотрами. Саша неразговорчив, Саша даёт интервью Дудю, Саша срывает афишу популярного рэпера, дерётся с таксистами, переживает о возможном вирусе из 3 букв, надеется на любовь и даёт концерт за концертом. Часто его путь напоминает подборку фэйлов на ютубе, когда всё идёт не так, а главный диалог в жизни проходит на разбитом экране 5-го айфона – в тесной гримёрке, пока зал кричит и просит выйти на сцену. Но и эта нелепая жизнь внезапно обретает какой-то высший смысл. И, конечно, всё ради музыки. И вопреки ей.

13. Саша Даль. Бык.

Он хотел сегодня спеть им новые, но теперь было всё равно. Перед ним был бык. И быка надо было заколоть. Заманить и заколоть. И Саша затянул — я отдал тебе всё. И бык замер. На полпути к столику. Огромные плечи поднялись со вздохом и медленно опустились. Бык развернулся. Он стоял и слушал. Песня была и мулетой, и шпагой. И Саша вонзал её — строку за строкой — в кирпичное сердце быка, под восхищёнными взглядами зрительниц.

Саша попал. Саша всё правильно считал в его глазках. Мрачное, нехорошое, беспомощное. Теперь надо вести по этой тропинке. Без права на промах. Каждая должна попадать. И попадала. «Паруса» он слушал вообще, как надо — не дыша. И пока он не выдохнул, Саша, даже не дав ему прохлопаться, ударил шальной блюзовой «Последней». Как ладонью — наотмашь. Голова Быка откинулась. Тело быка вздрогнуло. Спохватившись, изогнулся набок, в карман — за телефоном. Наивный. Хочет поймать чудо. Зафиксировать свою гибель. Брюнетка уже летела к нему.

— Витя! Что за хуйня?! — Увесистое мартышечье лицо переломлено обидой.

— Дай послушать

— Вить. Ты чё. Ты за женщину свою, или за этого мудака?!

— Дай послушать. Душевно…

Развернулась и, стуча каблуками, ушла в соседний зал. Ёжик потянулась за ней. Картошка в недоумении оглядывался.

…он нащупал в Быке этот нерв и предельно бил в него. После «Последней» он, конечно, спел «К тебе». Эту порывистую, юную, с надеждой. Бык опустил телефон, снимая пол. Бык стоял как надо, ноги квадратом, всё по Хемингуэю. И сразу после надежды Саша резко ушёл в сторону, взмахнул грифом, красной подкладкой и заиграл ему «Дурачка». С лирики в русскую тоску. Это был самый опасный манёвр, где он мог его потерять, просчитаться. Но Саша всегда хорошо чувствовал другого, свои песни в другом, несмотря на стенку аквариума между ним и миром. Он знал, кому какая зайдёт. Поворот удался. От «Дурачка» у Быка перехватило дыхание. Шпага вошла быку аккурат промеж тугих лопаток. Всё. Всё. Это не было концертом. Это больше не было танго дешёвой шлюхи — коррида, танго для одного, приватный танец, что угодно. Его зрительницы больше не были с ним. Они наблюдали со стороны, выключились. Переживали, как справится их герой.

В один момент он чуть не сбился. Показалось, что среди зрительниц сидит Ксюша. Он знал, что это невозможно. Такое иногда бывает. Видишь в зале тех, кого нет. Саша прикрыл глаза. Он пел и пел, не для них, для быка. Лишь к концу концерта они стали потихоньку проваливаться в его спираль. В его танго. Но всех захватить он так и не смог. Дешёвая шлюха.

Он закончил, быстро встал, с треском оторвал гитару от провода и…

— Парниш, слушай, ну прям. Спасибо. От души.

— Пожалуйста.

— Слушай, а есть диски.

— Четыреста рублей.

— А там есть это, про отдал?

— Есть.

— А подпишешь Марусе? — беспомощные, поверженные глазки. С теплом, с испугом.

Саша смотрел, не отрываясь. Урод. Саша не выдержал. Улыбнулся в ответ. Молнией чиркнул по диску, кивнул подходящим поклонницам, мол, пять минут и сбежал в гримёрку, чтобы не выслушивать, как в Сашином геройстве они убеждали бы больше себя, чем его. Он просидел, запершись тридцать минут, ожидая пока все разойдутся, не отзываясь на стук. Он чуть не опоздал на поезд. Забрал у бармена мятую не пересчитанную стопку, пошёл к выходу. Когда пересекал зал, битком заполненный новой публикой, увидел танцующую у стены Брюнетку. Она была пьяная в дым, мотала головой. Я хочу от тебя дочку! И точка! И точка!

Алина ответил только в вагоне:

«Ну как?»

«Не очень. Была пьяная компания в зале, немного мешала»

«Бля. А по людям? Держись!»

«Почти сорок вроде. »

«Ясно. А сильно шумели»

«Ну. Достаточно.»

«Блин. Прости.»

«Да ты тут ни при чём»

«Ох. Что ж у нас за тур-то такой»

«Может, надо было соглашаться на бардов и их клуб»

«Ну это нафталин, сам знаешь. Мы же не хотим с этим ассоциироваться. А что шумели? »

«Да, пьяные. Лезли поперёк. Пели, бля) Ну я их немного усмирил, один даже диск купил. »

«Ну. Видишь. Не всё так плохо. Находишь новую публику)))»

«Что с Поволжском?»

«Решаю, Саш! Ремизов вроде пытается договориться с этой мымрой.»

«А Река 50к? Это прям точно?»

«В Реке Гиперболойд в тот день. И там вместимость 1000. Уже солдаут. Надеюсь, он нам не оттянет публику. Протупили мы с ним. Но у него по всей России тур, он повсюду. И да, 50 к. Мы не потянем.»

«Ясно»

«Не переживай. Скоро выйдут новые песни. И будет больше аудитории»

«Ну, может»

«Настраивайся на завтра. Жаль, предпродажи нет, но судя по активности, должно быть больше, чем обычно. Сильно больше. Я рассчитываю человек на семьдесят. И будет у нас новый большой город».

«Ладно. Спасибо тебе»

В коротком переезде из Белолипецка в Чернозёмск поезд летел нервно, взбрыками, проводница оказалось сердитой тёткой, соседи — мертвецки пьяными вахтовиками. Он полтора часа ворочался, не в силах уснуть под храп, что извивался в воздухе корявой веткой. А когда дремал, постоянно просыпался от рывков и тряски, злого стука по колёсам, фонарей. За сорок минут до приезда, когда он спал самым нежным сном, проводница схватила его за колено и начала трясти — сдавайте бельё, подъезжаем, слышите?! Он не проспал и четырёх часов, и с поезда сразу поехал на утреннее интервью.

Вместо главного вокзала поезд приходил на пригородную станцию — часто составы проходили Чернозёмск по касательной. Саша ехал в такси через предрассветный мост, рассекающий вытянутое озеро, что рассекало город. За окном медленно выплывали очертания многоэтажек, хрущёвок, силуэты заводов. Среднероссийский, отчасти южный город, от юга взявший панибратство, от средней полосы — безнадёжность. Тоскливое место ссылки и рождения самых непонятых литераторов. В этом полуторамиллионике Саша не мог собрать и тридцати человек, а все его коллеги собирали здесь залы под сотню — настоящий успех для малоизвестных музыкантов. Они искренне удивлялись Саше — это же Чернозёмск! Такая атмосфера, такие люди! Мимо в бледном свете проносились всё те же цветные островки остановок с афишами эстрадных певцов и рэперов. Улицы были пусты, только проплыл на повороте толстый мужик — мелькнул, навсегда застрял в памяти: сплёвывая семечку в ореол ошмёток на асфальте

В этот раз у них получилось договориться с главной арт-площадкой города «Платоновым», знакомый местный бард дал свою группу под рассылку, и вроде от самого «Платонова» рассылки тоже были. Кроме того, сегодня будет эфир на радио, пусть и день в день, пусть утром. Было много звонков от зрителей, но «Платонов» не захотел делать предпродажу билетов — менеджер Антон с их со стороны вообще отвечал неохотно, в его паузах и молчании чувствовалось, что Сашино творчество ему неприятно. «Платонов» был модным книжным магазином, по совместительству кофейней с двумя концертными залами. Там обитала публика, что могла полюбить Сашины песни: 25–30 лет, с высшим образованием, преимущественно женщины. С тягой к новому, с тоской по прошлому. Нет, он, конечно, мог двигаться в сторону бард-клубов, гитарных слётов и прочее. Но это было словно догонять поезд, который катится на излёте по тупиковому пути.

— Радио шо ль? — молодой таксист с шапкой на затылок, впервые заговорил, когда они подъехали к воротам.

— Не знаю. Наверное.

— Ты не местный шо ль? С Москвы?

— С Поволжска. Оплата по карте.

…она сидела напротив, в маленькой студии, обшитой белыми решетчатыми панелями, как и он — в наушниках, и держа у рта чёрную голову микрофона, изогнутую цаплю, она произносила ей в ухо неудобные вопросы, смотрела ему прямо в глаза. Высокая, худая, с печальной неземной красотой, казалось, к ней не подступиться. Скуластое лицо француженки, птичий взгляд, ямочка на подбородке, вьющиеся волосы, узкие запястья — она была невесомой. К таким боятся подойти, они слишком красивы для похоти, нелогично одиноки. Кажется, такие видят некую изнанку мира, тонкие причинно-следственные связи. Саша смотрел на неё и чувствовал её хрупкость, невесомость, и то, как она смотрела в него. И ему казалось, что она видит в нём того, кем он никогда не был, какую-то его лучшую версию. И даже то, чего он сам в себе не видит, или не хочет видеть. И такое видение всегда раздражало Сашу — в его аквариум словно вламывались без спросу. Но с ней было по-другому. То ли она смотрела в Сашу мягко, а то ли дело было в её красоте — красивым всегда присваивают то, что им не принадлежит — но с ней Саше было не больно от того, что она заглядывает в него так глубоко. Саша догадывался, что и она тоже устала от того, как её видят другие. Что она всю жизнь пробивается сквозь свою невесомую красоту, сквозь птичий взгляд, узкие запястья, вьющиеся волосы, скуластое французское лицо, и даже — сквозь ямочку на подбородке. Как Саша — сквозь стенку аквариума. Её всегда видят вот такой — невесомой, печально-красивой, и надо оправдывать эту красоту и печаль, и может, она так устала от этой невесомости на плечах. И потому-то, наверное, Саша прощал ей её взгляд — он понимал, что она такая же, и понимал, что она понимает, что он понимает это. Он даже подумал о ней, как о параллельной жизни — он бы мог быть с ней, было в них что-то схожее. Но все эти параллельные мечты перечёркивала обручальная полоска на её безымянном. Саша просто смотрел и отвечал на неудобные вопросы.