Река, трава, чайник и некоторые коты

Кирилл Серебренитский, 2015

Пыль, полынь, степное солнце, резкий ветер с реки… неспешное путешествие, в которое увлекает нас автор, может оказаться занимательным и даже отчасти ностальгическим. Для широкого круга читателей.

«Вокруг света»

То паршиво, что долгое время я книги читал.

Собственно, только этим я и занимался.

Оглядываюсь на школьные годы — и вижу только: уходящие за облака башни из книг, между ними — книжные зубчатые стены; и в самой сердцевине — я, маленький такой очкарик. Лежу на животе, листаю, впиваюсь. Впитываю книжный неисчерпаемый нектар.

А вокруг расстилались бескрайние, исполненные угрозами пространства.

Некнижные.

Даже часто — непечатные.

Но на самом деле они-то меня и манили.

Классе в шестом я раздобыл несколько чрезвычайно учёных книг: «Критику чистого разума» Канта, трактат о раннехристианских гностиках и ещё что-то. После уроков валился на диван, открывал том — и лежал.

А когда кто-нибудь ко мне приближался, я гордо думал: «А я, между прочим, — Канта читаю».

Что профессор Иммануил (не Эмм-, а именно Имм-, во как) Кант был одним из величайших философов, я тогда уже знал.

Одно название чего стоило.

Чистый разум — и тот ему не угодил.

И был раскритикован.

А тут, кругом, и нечистый-то редко попадается, думалось мне.

Да и где же он вообще бродит — Разум?

Где же вы, братья мои по Нему?

Аууу…

Себя я считал весьма разумным, помнится. Чисто разумным.

Так бы и дал бы сейчас сам себе по очкастой роже.

Обжиться в этом мире, на этой планете, мне помог не Кант. А — журнал «Вокруг света».

Не помню, когда точно мне впервые попался номер этого журнала, но это была — роковая встреча.

Внутри «Вокруг света» содержалось именно то, что нужно было мне. Лично мне.

Как выяснилось.

Кант годился, как оказалось, только для прикрытия.

Настоящий Я — будущий, долгожданно взрослый? какой? — из «Вокруг света».

Канта я, откладывая годами, хотел прочитать. Так и не осилил. До сих пор, почти до сорока лет, — наверно, безнадёжно.

В «Вокруг света» я уже лет в десять вознамерился писать — сам. И чтобы про меня там писали.

Каждый номер, каждый без исключения — это была дверь. Запертая; но — пока запертая.

На каждой обложке были — пальмы, синие лагуны, бамбуковые мачты, огромные рыбы, раскалённые дюны, — это был солнечный, роскошно жаркий журнал. Когда речь шла там про Антарктиду, про леденящие метели, это было уютно, — как прохладная ночь после жаркого дня, а завтра снова — чудесная жизнетворная жара.

Помнится, один номер выпадал из общего ряда, какой-то юбилейный: на обложке скучная серая картинка, привычная в то время настолько, что воспринималась как пустое место: здоровенный оскаленный Ленин указывает пальцем, за ним в порыве атаки — солдаты и матросы, со штыками, развеваются знамёна. И грозная надпись внизу: «Вокруг света».

Откроешь: там повести. Одна фантастическая, скажем, «Планета Печального Шерифа», американская, — галактические ковбои на сверхзвуковых мустангах, двухголовые добрые великаны, яростные алые карлики: нигде больше такого не печатали.

Следующая повесть — «Берег Обглоданных Скелетов», про контрабандистов Южной Африки; если наше что-нибудь, то тоже: как студенты-стройотрядовцы из Каменогорска спасают почти социалистическую латиноамериканскую республику от заговора агентов ЦРУ. После чего всё-таки отстраивают взорванную злобным агентом ГЭС на реке Оро де ла Орриба.

На улице Ленинградской был такой маленький полутёмный магазин — «Букинист»; там грудами лежал «Вокруг света» за многие годы, — чуть ли не за 50-е — правда, разрозненные номера. Знал я ещё два-три книжных магазина, где также пылился на полках мой журнал.

Вставала проблема. На еду мне выдавали ежедневно 25 копеек. Каждый старый журнал стоил дорого: 45 копеек. Я гордо жертвовал любимым коржиком (8 копеек) и молочным коктейлем (11 копеек).

Но денег всё равно не хватало.

Значит — война.

Партизанская.

Собственно, зачем им, всем остальным, «Вокруг света»? Они все как-нибудь и без журнала этого проживут.

Мне он нужен — весь. Все номера, какие только есть.

Повести-то печатались — с продолжением.

Днём в «Букинисте» — два-три покупателя, кипы журналов — в дальнем тёмном углу. В распоряжении моём рубль — на два журнала. Третий я быстро (от страха леденеют зубы) — за ремень, под куртку. Четвёртый — в трубочку и во внутренний карман.

И медленно иду к кассе, спокойно (изо всех сил спокойно) забираю сдачу — десять копеек.

И поймали меня — всего один раз: как истинного фраера, спалила жадность. Куртку так распёрло, что продавщица вцепилась — и выдернула из внутреннего кармана «Вокруг света». И у меня неожиданно тут же прошли все страхи. Я уверенно стал отбрехиваться: что журнал купил раньше. Тётка постыдила меня, постыдила — а я всё своё бормотал.

Несчастный такой, глуповатый маленький мальчик, взъерошенный, схватил сдуру журнал — ой, да он что, сейчас — заплачет?

И меня отпустили. И пошёл я неторопливо. Вразвалку.

Даже отчасти враскорячку.

На животе у меня упрятаны были три плотных журнала, один провалился до самой ширинки.