Ловушка для Боба

Кира Фарди, 2022

Я получаю издательское задание: взять интервью у Богдана Колесникова. А как это сделать, если мажор-футболист со сволочным характером бегает от репортеров, словно дикий мустанг по прериям. Приходится стиснуть зубы и идти напролом, но все идет не так, как задумано. Не знаю, откуда на мою голову свалилась эта девчонка. Она прилипла, как жвачка к подошве, не оторвать. Все, терпение лопнуло! Берегись, липучка! Я тебе ТАКОЕ интервью устрою, никогда меня не забудешь!

Глава 6. Богдан

После слов отца мы с Мишкой какое-то время молчим. Да и что делать? Собирать вещи и сматываться? Как-то не по-мужски прятаться от проблем. Да и сестренка весь день смотрела сияющими глазами на Громова и готова была слушать его россказни футболистов сутки. А этот дурак таял от ее томных взглядов и вздохов и заливался соловьем.

Нет, я конечно, не против сближения моего лучшего друга с сестрой, но все же… Полинка, хотя и шустрая девчонка, но молоко на губах не обсохло, жизни не видела, проблем не знала, а тут крутой парень, не чета ее хлюпикам из универа. Есть от чего потерять голову.

— Что делать будем? — приходит поздно вечером ко мне в комнату друг.

— Ну, не сбегать же! — я стою у шкафа, разглядывая одежду и прикидывая, что можно дать Мишке.

— Странно все это. Я даже стрелять не умею. И потом…

— Говори уже, чего замолчал.

— А вдруг твой отец что-то задумал?

Смотрю на Мишку и смех разбирает: вот кого отец ввёл в ступор, а я уже привык к его непредсказуемым решениям. Чего-то подобного ожидал.

— Не бойся. Он человек разумный, на открытое вредительство сыну и чужому ребёнку не пойдёт.

— И все равно, я же видел за столом, что он недоволен моим визитом.

— Миха, успокойся! Все будет хорошо! У нас зимовка современная. Есть дом, баня, своя котельная, рация для связи. И семья для обслуживания тоже есть. Дядя Ваня живет там постоянно. Если не захочешь, в лес не пойдём.

— А мы поедем одни?

— Ты что! С сопровождением кучи народа, так что не волнуйся, вернёмся вовремя.

Я успокаиваю друга, а сам все равно волнуюсь. Не нравится мне эта ситуация, и поведение отца не нравится. Спускаюсь вниз, где мама помогает кухарке убирать со стола.

— Мам…

— Что? — она оборачивается и улыбается, потом вытирает руки о фартук.

Мама — домохозяйка, не работает, но я ни разу не видел, чтобы она сидела без дела. Совершенно не похожа на других жён олигархов, которые занимаются собой. Хотя не удивлюсь, если у бати есть любовница и не одна. Большие деньги притягивают к себе всякую шушеру.

— Как думаешь, отец ничего не затевает, чтобы меня удержать дома?

— Зря ты о нем такого невысокого мнения, Богдан, — мама укоризненно качает головой. — Он, конечно, хотел бы, чтобы ты был рядом и участвовал в работе компании, но принимает твоё упрямство. Говорит, что перебесишься, сам к нему придёшь.

Слова мамы не успокоили, я полночи ворочался, прикидывая, что может сделать отец, но так ничего и не придумал. Утром выехали рано на двух машинах. Мы с Мишкой сидели в вездеходе отца, во второй ехали охранники. В посёлке, расположенном в нескольких километрах от зимовки, пересели на снегоходы.

Солнце весело освещало верхушки елей, на синем небе не было ни облачка, от белоснежной равнины слепило глаза, и настроение постепенно поднималось.

— Эх, хорошо! — кричит Мишка.

— Ага! Здорово! — отвечаю я.

В доме ярко пылает камин, над баней вьётся струйка дыма, чувствуется, что загодя сторож готовился к приезду хозяина.

— Владимир Викторович, — суетится вокруг отца дядя Ваня, — сразу в лес пойдём или сначала чайку пофурындуем?

Отец привёз сторожа из карельской глубинки, и тот иногда вставлял в речь местные словечки.

— Пофурындуем, Иван Михайлович, обязательно пофурындуем, но позже. Душа горит, хочется разрядки.

Через полчаса мы выезжаем на охоту. Пробираемся лесными тропами на специальных лыжах, стараемся не зацепить ветки кустов и деревьев, чтобы не спугнуть зверя.

— Слушай, Боб, — догоняет меня Мишка. — Я вчера читал, что охота на матёрого кабана разрешена только до тридцать первого декабря, а сегодня уже третье января. Твоему отцу ничего за это нарушение не будет?

— Смеёшься? — кошусь на него взглядом. — Батя из тех людей, что сам устанавливает правила. Я потому и спорить с ним не стал. Накосячил с журналюгой, теперь вот расхлебываю.

Но все завершилось довольно быстро. Лесник привёл нас к лежбищу кабана, охотники встретили свирепого зверя дружным залпом из ружей. На обратном пути подстрелили еще несколько глухарей.

От вида крови на снегу мне стало дурно, и я отвернулся. Не понимаю уничтожения ради забавы животных и птиц. Такие развлечения не приемлю, поэтому батя считает меня слабаком и помыкает, как хочет. Из-за него я когда-то сбежал из дома в спортивный интернат, да и сейчас появляюсь в родительском особняке по особому случаю.

И все равно возвращаемся на зимовку довольные и возбужденные. От переизбытка кислорода закрываются глаза и шумит в голове. После сытного обеда, который приготовила жена сторожа, Лидия Фёдоровна, маленькая, но очень шустрая женщина, нас вообще разморило.

— Отдохните, — приказывает нам отец. — Я же вижу, как вы морщитесь от вида крови. Михайлович свежевать кабана будет.

Мы с Мишкой сбегаем на второй этаж. Он вытаскивает телефон и разочарованно бросает его на кровать.

— Связи нет.

— Конечно, мы далеко от вышки.

— А сколько километров до посёлка? Может, сгоняет туда по-быстрому.

— И что тебе приспичило? — смотрю на него подозрительно. — Темнеет уже. По лесу пробираться в такое время — так себе удовольствие.

— Жаль. И что делать будем?

— С кем вдруг поболтать захотелось? С Полиной? Ты смотри, с ней надо быть осторожнее. Сеструха — красотка, но совсем безбашенная. Не заметишь, как голову потеряешь и в ручного питомца превратишься. Тяв-тяв!

— Да ладно тебе! — друг смущенно отводит глаза.

Мы немного поболтали и не заметили, как задремали: день в лесу на свежем воздухе, впечатления и вкусная еда выключили нас обоих.

Когда открываю глаза, не понимаю, где нахожусь. В комнате чернота, хоть глаз выколи, и через окно не проникает свет.

Неужели ночь? Мы столько проспали?

— Мишка, подъем! — я вскакиваю и тормошу друга, который заснул на диване.

— А, что? Где мы? — он сонно трёт глаза. — Почему темно?

— Не знаю, — щелкаю выключателем, но не загорается ни одна люстра. — Надо проверить. Вдруг генератор загнулся.

Ощупывая все вокруг, мы спускаемся на первый этаж. Здесь тоже тихо и темно.

— А где все? — глухо спрашивает Мишка.

— Может, в бане? Папа, дядя Ваня, вы где?

В полной тишине мы пробираемся по дому. От скрипа деревянного пола по коже бежит мороз: жутковато. Я нахожу подсобку, где спрятан генератор и поднимаю рубильник. Оба вздыхаем от облегчения, где свет, там жизнь, не зря так говорят.

Но по-прежнему в доме пусто. Трогаю на плите кастрюли, они ещё тёплые. Такое впечатление, что все поужинали и вышли во двор. Одеваюсь, Мишка повторяет за мной. Вылетаем на крыльцо — пусто.

— Погоди, — хлопает себя по лбу друг. — А собаки где?

Точно, не доносится лай собак, а они обычно чутко реагируют на чужака, которыми сегодня являемся мы. Не сговариваемся и бежим к вольерам — никого.

— Ничего не понимаю, — теряюсь я.

— Слушай, пока мы спали, может, апокалипсис какой-нибудь случился?

— Не болтай лишнего! Конечно, за два часа все вымерли, и только мы в бункере отсиделись.

Отвечаю резко, а в душе уже зреет подозрение. Несусь к бане — в баке горячая вода, на столе в комнате отдыха — пышет паром самовар, на блюде лежит нарезанный пирог. Мы хватаем по куску и запихиваем их в рот. На обоих нападает нервный жор.

— Рация. Ты видел рацию? — вдруг вспоминает Мишка.

— Да. На столе в кухне.

Мчимся обратно, сразу набираю координаты отца. Он отвечает мгновенно, словно ждал звонка.

— Батя, куда вы все исчезли? — кричу я.

— Уехали домой, — спокойно отвечает он.

И от этого ледяного тона становится не по себе. Судорогой стянуло шею, я не смог ее повернуть.

— Как домой? — хором вопим мы.

— Сын, поживи на зимовке немного. Еда, вода, тепло — все есть. Свежий воздух, природа, чем не отпуск.

— Не могу! У нас тренировочный матч через пять дней! — от ужаса голос опускается до хрипа. — Батя, как ты мог? Это же подло…

Я был готов к любой выходке отца, но эта…

— Ваши матчи никуда не денутся, — чеканит отец. — Охрана за вами приедет через десять дней.

— Ты понимаешь, что наказываешь не только меня? Мы ведущие игроки команды! Нас же выгонят из лиги!

— Это мне совсем не интересно?

Отец отключается, а я стою с рацией в руках и вижу, как мигает последняя красная полоска аккумулятора. Мы с Мишкой срываемся с места и мечемся вдвоём по дому в поисках зарядного устройства, перерываем все шкафы и полки — пусто.

В своём жестоком домострое отец не учёл одного: я давно уже не тот щуплый мальчик, который вбирал голову в плечи от окрика родителя. Футбол закалил характер и отточил стремление добиваться победы любой ценой до совершенства.

Мы с Мишкой ни секунды не раздумывали, что делать в этой ситуации. На следующий день собрались и вышли в путь. Снежные лыжи не нашли, но дорожка с колеями от снегоходов виднелась хорошо.

— Сколько идти? — спрашивает Мишка, вглядываясь в глубину леса.

— Примерно десять километров.

— К обеду управимся, — друг бодро поправляет на плечах рюкзак с припасами и первый ступает на колею.

Его ноги проваливаются до колен.

* * *

— Богдан, закончил растяжку? — окликает меня Иваныч и выдёргивает из горьких воспоминаний, которые иногда ещё настигают меня.

Да и о том, как практически ползли по заснеженной целине, вспоминать не хотелось. К вечеру увидели вдалеке огоньки и прибавили ходу. Становилось так жутко, что постоянно оглядывались и, казалось, что среди чёрных елей мелькают чьи-то глаза.

Вышли на пригорок, с которого как на ладони виднелся нарядный из-за огней посёлок. Ног уже не чувствовали, передвигали их машинально, как роботы. Замёрзли, перенервничали, устали от напряжения и опасности за спиной.

— Боб, а если с горочки бегом? — предлагает Мишка, с тоской вглядываясь вдаль. — Смотри, снега мало.

— Тогда уж лучше кубарем, — шучу я, хотя тоже мечтаю оказаться в тепле и почувствовать наконец защищенность.

Думать о поступке отца не хочу, гоню эти мысли прочь, но уверен, что домой не вернусь ни за что. Разделяет мое мнение и Мишка. Друг вырос в семье, где совсем другие отношения среди родных.

— Нет, можем шеи сломать. Наперегонки.

Мы припустили, постепенно набирая скорость. И тут из чащи послышался вой. Я вздрогнул, обернулся и потерял равновесие. Ноги заскользили по льду, по пути натыкаясь на камни и корни, и я провалился по пояс в яму. Острая боль ударила в голову и вырвалась из глотки криком. Мишка, уже почти добежавший до основания холма, резко затормозил.

Он сразу вернулся, вытащил меня, а потом понёс на плечах до самого посёлка. Как он справился, не представляю, я то терял сознание от боли, то приходил в себя. Окончательно очнулся в местной больнице: перелом большеберцовой кости со смещением.

Полтора месяца в гипсе, потом ещё три месяца восстановительного периода. В июне приступил к тренировкам, а завтра — первая моя игра в сезоне.

Черт! Волнуюсь, как новичок.

Кладу руку на грудь, так сильно колотится сердце. До боли хочется почувствовать адреналин в крови, возбуждение, дикое стремление к победе.

А это невероятное состояние катарсиса, когда ты забиваешь мяч!

Ты теряешь себя, несёшься, как безумный, по полю и кричишь, кричишь во всю глотку до хрипа, до потери голоса…

А вместе с тобой ревут трибуны. И падаешь перед ними на колени, целуешь зелень стадиона, благодаря болельщиков и небеса за пережитые эмоции.

Смотрю на тренера.

— Да, Сергей Иванович, закончил.

— Иди, погоняй мяч в квадрате.

С вечера отключаю телефон, не хочу, чтобы кто-то случайно или намеренно сбил боевой настрой. Первый тайм играю, как зверь. Каким-то чутьем угадываю, куда передадут мяч и несусь в то место быстрее пули. Удаётся забить гол, потом второй. Подъем в душе такой, что впору взлететь. Менеджер сидит на трибуне и в тренерской зоне не показывается.

Но нога даёт о себе знать. Непроизвольно тяну руку к больному месту и поглаживаю. Зоркий глаз тренера замечает это.

— Боб, отдохни немного, — говорит он и выпускает на поле запасного.

Стиснув зубы, наблюдаю за вторым таймом, а он идёт все хуже. Противники забивают сразу два мяча. Сидеть уже не могу, выскакиваю и прилипаю к ограждению.

— Иваныч, выпусти меня, прошу! Иваныч! — зову тренера.

И вот когда до конца матча остаётся пять минут, он оборачивается, пристально смотрит на меня и согласно кивает.

Ура! Мой звездный час! Я сейчас всем покажу, на что способен.

Принимаю точную передачу от Мишки и несусь к вражеским воротам. Противники остаются в стороне. Уже вижу, как вратарь мечется у авоськи (сетка ворот — сленг), заношу ногу для удара и… вскрикиваю от такой резкой боли, что искры из глаз. Нога подламывается, мяч уходит поверх штанги, и падая, вижу ухмыляющееся лицо Паскевича.

Что случилось вечером, плохо помню. В голове осталось только, что хотел нажраться до поросячьего визга от отчаяния. Не мог смотреть в глаза Иванычу, ненавидел менеджера, который развёл руками и выдал:

— Я так и знал!

И главное, мне никто не поверил, что сволочной Паскевич ударил меня намеренно по больной ноге, и что к носку его бутсы был приделан острый шип.