2. Ночь, улица, фонарь…
— Шура, ты куда собралась?
— Я погулять, мам, — отозвалась девочка, застегивая джинсы. Подумала, выложила из рюкзака учебники, взамен сунула кое-что из аптечки: чтобы сразу принять меры, если нос расквасят.
— Какие гулянки на ночь глядя!
— Да ладно, мам! — Шура прекрасно знала, что мать занята готовкой, а заодно смотрит на кухне сериал, поэтому не будет особенно привязываться. — Я недолго!
— А уроки сделала?
— Да сделала, конечно, хочешь проверить? — коварно спросила Шура.
— Пусть Стёпа проверит! — мать повысила голос, стремясь перекричать рекламу. Отец сегодня дежурил в ночь, можно было не опасаться, что он взорвется из-за «тупого сериала» или, к примеру, «вопящих детей».
— Да мне делать нечего, что ли?! — возмущенно завопил тот, отрываясь от старенького компьютера, купленного еще в те времена, когда средства позволяли такую роскошь. — Мам, я еще свои не сделал! Да ты чего, Шурка сроду хорошо учится, чего ее проверять?!
— А того, что ты в игрушки играешь, а мог бы сестре помочь! — раздалось из кухни.
— Ну, пошла воспитывать… — прошептал Степа, переглянувшись с сестрой. — Мам, а давай я лучше Валерке помогу? А то у него с русским кранты!
— Он только через час вернется!
Младший брат учился во вторую смену, и это давало старшим возможность попользоваться компьютером.
— Ну вот вернется, я и помогу, — примирительно заключил Степа, возвращаясь к монитору.
— Ну смотри у меня! — пригрозила мать. — Шура, ты еще дома?
— Да!
— Смотри, чтобы недолго! Ты далеко?
— Не, я во дворе, с Сашкой, — легко соврала та.
— С женишком, — фыркнул Степа, за что тут же получил по загривку. — Да ладно тебе, шучу я!
— Дошутишься ты у меня, — буркнула Шура.
Немного поразмыслив, она вместо кроссовок натянула ботинки младшего брата — они были ей как раз впору. Тот всеми правдами и неправдами вымолил у родителей на день рожденья почти что настоящие берцы и теперь только что не спал в них, жаль, в школу мать его в них не пускала. А пинаться в такой обувке гораздо сподручнее, чем в кроссовках, рассудила Шура. Оставалось только надеяться, что Валерка не обнаружит пропажи любимой обувки до того, как Шура вернется домой.
— Я пошла, мам! — она натянула куртку, закинула рюкзак на плечо (девчонки носили сумки, но с рюкзаком удобнее бегать, если что, к тому же на модную сумку все равно не было денег).
— Ужин в девять, чтоб не опаздывала!
— Ладно! — Шура хлопнула дверью. Перевела дух, усмехнулась: хорошо, что в их семействе только один мобильник, иначе никакой бы жизни не было.
Одноклассники ее с телефонами не расставались. Шура считала, что мобильный нужен затем, чтобы звонить и отправлять сообщения, а остальное — это уже излишества, но остальные ее мнения не разделяли, стремились перещеголять друг друга дорогими игрушками… Ей подобные не светили, она и не заглядывалась. У нее и плеер-то был кассетный, доставшийся от старшего брата… Впрочем, какая разница? Слушать можно, и ладно! А что большой, даже хорошо, не потеряешь в кармане.
— Ну ты чего так долго? — встретил ее у подъезда Саша. — Бабушка уже звонила, спрашивала, дошел я или нет!
— Да мать пристала, — ответила Шура. — А чего бабушка?
— Ну, хотела удостовериться, — скривился Саша. — Что я на месте. Пришлось врать, что лифт не работает, и я пешком иду. Но она сейчас опять позвонит!
И точно, мобильный разразился длинной трелью.
— Да, бабуль! — отозвался Саша. — Да, пришел! Ага… На, — он сунул Шуре трубку.
— Здрасьте, Анна Леонидовна, — сказала та.
— Шурочка, добрый вечер, — услышала она озабоченный старческий голос. — У вас все в порядке? Ты, пожалуйста, попроси Стёпочку или Валерика проводить Сашу до квартиры, как назад пойдет. Хорошо?
— Непременно, — пообещала Шура.
— Ну, занимайтесь, не буду отвлекать, — прокудахтала напоследок трубка и тонко запищала.
— На, — девочка отдала телефон приятелю. — Пошли, а то опоздаем.
— Да рано еще, тут идти-то…
— А я пораньше хочу прийти и посмотреть, что там к чему, — сказала Шура. — Засядем в кустах и поглядим, кто явится. Если Абрамцев, то пусть торчит там, пока не околеет!
— А если нет? — Саша все еще надеялся на чудо, но в мрачных, слякотных осенних сумерках рассчитывать на что-то волшебное получалось скверно.
— Тогда видно будет, — пожала плечами его одноклассница.
Саша едва поспевал за ее размашистым шагом. Из четверых детей Логиновых в мать удался только Валера — плотный круглолицый крепыш, остальные пошли в отцовскую породу. Вот и Шура тоже — больше, чем на полголовы выше Саши (впрочем, в этом возрасте девочки часто перерастают мальчиков), с прямыми широкими плечами, худощавая. Мать не раз вздыхала: ну что бы дочке уродиться похожей на неё! Так нет — вылитый отец, те же широкие скулы, упрямый подбородок и длинноватый нос, коротко стриженные темные волосы — чтобы не возиться. Еще и брови, как у Брежнева, говаривала мать, а выщипывать их Шура ленилась. О косметике и речи не шло, какая косметика, если мать себе помаду у торговок на рынке покупала за копейки!
«Вам бы поменяться,» — говаривала Сашина бабушка, поглядывая на подружку внука. Она одобряла это приятельство, считая, что самостоятельная девочка сможет научить Сашу позаботиться о себе, а заодно и присмотрит за ним. Пусть она из небогатой семьи, но не хулиганка, не пьет по подворотням пиво, как большинство ее сверстниц, не курит (тут Анна Леонидовна ошибалась, но не сильно — пробовать всё это Шура пробовала, но на продолжение опять же не было денег), учится хорошо… Славная, в общем, девочка.
И правда: невысокий щупленький Саша, светловолосый, голубоглазый, сроду не бывавший на уроках физкультуры — у него было вечное освобождение по зрению, — и рослая крепкая Шура представляли собой довольно забавную пару. Шура-то с удовольствием бы пошла в какую-нибудь спортивную секцию, только бесплатные канули в Лету, а платные семья бы не потянула. Оставалось только гонять с мальчишками в футбол во дворе, тоже не последнее занятие…
— Долго еще? — пропыхтел Саша. Он совсем не ориентировался в темноте, а еще ему очень не нравилось в почти не освещенном вечернем парке. Казалось, и ветер особенно зловеще шелестел листьями, и капли дождя, падающие с мокрых веток, были слишком холодными…
— Да почти пришли, — Шура огляделась. — Давай вон туда, в кусты, и потише, не шурши. Обойдем вокруг и посмотрим…
Перед памятником — простой стелой, увенчанной звездой, — тускло светил единственный фонарь. Клумба, две пустые лавочки… больше ничего и никого.
— Который час? — спросила Шура, заставив Сашу присесть за раскидистым кустом, где их вряд ли бы кто смог увидеть.
— Уже почти… — прошептал тот, посмотрев на экран мобильного. — Еще минут десять…
— Ну, ждем. — Шура устроилась поудобнее.
В парке было тихо, только шумели на ветру деревья, еще не избавившиеся до конца от листвы, стряхивали капли дождя в лужи на дорожках.
За четверть часа успели отсидеть ноги, шипели, привставая, но не высовываясь — вдруг и правда Абрамцев? Но никто не появлялся.
— Семенов! — сообразила вдруг Шура. — Ты дебил, у тебя же часы вперед идут!
— Точно… — тот зажмурился, когда на нос упала тяжелая капля. — Шур, я это, чтоб не опаздывать…
— Ну точно идиот! Значит, мы рано пришли… — заключила девочка и вдруг осеклась.
Шум деревьев стих. Фонарь около памятника начал тускнеть, тускнеть, и скоро вовсе угас, но абсолютной темноты не настало. Казалось, свет идет откуда-то извне, от деревьев ли, от парковых дорожек потрескавшегося от времени асфальта…
— Шур, это оно!.. — восторженно прошептал Саша, хватая приятельницу за рукав.
Деревья вздохнули — по их кронам прошелся совсем иной ветер, чем тот, что теребил их за минуту до этого. Они снова вздохнули, разом стряхнули холодную изморось и зашумели сильно и мощно, будто старый сосновый бор, а не жалкая рощица на окраине захолустного городка. В шуме этом угадывалось что-то — голос, звук, может, просто призыв, и он был понятен тем, кто его слышал.
— Иди к нам, — звали деревья. — Иди, мы ждем тебя! Мы так долго ждем тебя, о Избранный, так приди же! Дверь для тебя открыта, осталось лишь сделать шаг…
— Шагай, шагай, — шептал ветер в кронах. — Отбрось страх, о Избранный, и шагни… Мы так долго ждали!
— Иди, иди, иди, — настойчиво требовал дождь. — Иди, Избранный, не медли!
— Шур, ты слышишь? — Саша покосился на приятельницу. — Ты слышишь, а?!
— Ну, что-то такое слышу, — неохотно ответила она. — Спрятались за кустами и шипят на разные голоса. Что, пойдешь? А если…
Договорить она не успела: около самого памятника вдруг полыхнуло, яркая вспышка ударила по глазам, и будто щель открылась во влажной вечерней темноте, или не щель, а чей-то глаз раскрылся и делался все шире, шире…
— Это не Абрамцев! — уверенно заявил Саша, вставая во весь рост. — Это ему не по силам!..
— Ты куда, дурак?! — Шура схватила его за руку. — Ты даже не знаешь, что это такое!
— Ну как что? — Саша заморгал. — Дверь! Ну, портал! Меня звали, меня ждут, ты же сама слышала…
— Ты… — девочка помотала головой, отчаявшись подобрать приличные слова, чтобы объяснить Семенову, кем тот является.
Она поёжилась. Всё шире раскрывающаяся светящаяся щель искрилась льдистым серебром, и оттуда тянуло таким замогильным холодом, что…
Саша выскочил на дорожку прямо перед проходом.
— Я здесь! — сказал он гордо. — Я иду!..
— Стой, идиот! — Шура выпрыгнула из кустов следом, схватила приятеля за плечо — ей не составляло особого труда удерживать его. — Куда ты лезешь? Ты же не знаешь, что там!
— Но я Избранный, мне сказали…
— Да? А ты помнишь, — прищурилась Шура, — что Избранным приходится сражаться со всякими чудовищами? А еще…
Она не закончила фразу: проход дрогнул, будто окружающая его реальность состояла из тонкой материи, а за край его кто-то схватился. Из светящейся щели появилось нечто. Что именно, Шура не разглядела, увидела только, что это нечто — огромное, явно живое и целеустремленно движущееся к ним двоим.
— Бежим отсюда! — она рванула Сашу за руку, вынуждая сорваться на бешеный бег. Она знала, что Семенову так долго не выдержать, но главное было убраться подальше от памятника и от всех этих странностей!
Топотали они знатно, если из прохода и выбралось что-то, оно наверняка их слышало, но поделать Шура ничего не могла. Разве что проклинать себя за то, что поддалась на уговоры Саши и отправилась с ним в парк. Если бы не согласилась, он бы и не пошел, не рискнул бы, один-то! А может, наоборот — сунулся бы в одиночку, искатель приключений, и это… это… существо уже бы им пообедало. Поужинало, точнее.
— Вроде никто не гонится… — оглянувшись, хрипло сказала Шура, замедлив шаги. — Ты, Семенов, чтобы я еще раз…
Договорить она не успела: прямо перед ними что-то полыхнуло, темнота отступила, а непонятный, чужеродный свет свился кольцами, составляя тело невиданного зверя. Но и пёс бы с ним, вот только у зверя была огромная пасть, полная острых зубов, и он стремился — струился по воздуху — прямо к замершим от неожиданности подросткам.
Первой опомнилась Шура — снова схватила Сашу за руку и ринулась обратно. Можно было бы рвануть в парк без дороги, но тогда велик был риск заблудиться. Вот если сейчас свернуть, то удастся выбраться к окраине парка, а там уже город, там люди, даже в это время народу полно, и электрический свет…
Свернуть им не дали — еще одна тварь (а может, та самая) разинула пасть на повороте, пришлось бежать дальше, и еще дальше. Шура волокла Сашу за собой, слыша, как тот ловит ртом воздух — вот-вот свалится. Что тогда? Бросать его и спасаться самой, уповая на то, что тварям — или твари — нужен этот недоделанный Избранный? Или обороняться? Как и чем, спрашивается? Всё это прекрасно в книжках, но только не в темном октябрьском парке на окраине города! Хоть бы алкаши какие появились, бомжи, что ли… Но и они в такую погоду предпочитают сухие и теплые подвалы, а не эту сырую холодную мерзость!
— Шурка, они нас обратно загнали!.. — пропыхтел Саша, поправляя сваливающиеся очки. Надо же, еще способен что-то замечать!
Шура глянула вперед — до того смотрела лишь под ноги, чтобы не грохнуться, — и правда, опять памятник! И эта дыра в никуда, из которой выбралась тварь…
— Они нас туда загоняют, — выдохнула она. — Обалдеть, как ласково встречают Избранного!
— Может, это испытание… — слабо запротестовал Саша, но Шура не слушала, оглядывалась по сторонам, и не зря: вовремя заметила очередную гадину… или ту же самую, некогда об этом думать!
Вот только бежать было некуда, да и бессмысленно. Тварей действительно оказалось несколько, и они окружили подростков. Вот одна ринулась, разинув пасть… От нее ничем не пахло, ощущалось только дуновение воздуха, но оно было таково, что Сашу едва не сшибло с ног, а хвост твари, задев его по плечу, довершил начатое, и мальчик сел наземь. Если бы Шура не рванула его в сторону, зубастая гадина могла бы и сцапать его!
— Эй, ты цел? — Шура потянула Сашу за руку, поднимая на ноги, но ничего не выходило, он съежился на асфальте, смотрел на нее снизу вверх, и в стеклах очков отражались не звезды и не фонари, а белесый свет, источаемый неведомыми тварями. — Семенов! Хорош тормозить! Встал, быстро!..
Ей показалось, будто рукав его светлой курточки потемнел, но некогда было разглядывать, еще одна тварь явно готовилась к атаке. Они не торопились, действовали в свое удовольствие… в точности как девчонки из Шуриного класса в свое время: считали себя самыми сильными, самыми неотразимыми… А хватило одного разбитого носа! Правда, расквасить нос такой гадине она вряд ли бы сумела, но это уже другой вопрос.
Оглянувшись через плечо, Шура увидела, что проход… да, будто пульсирует. А кроме того, он сделался еще больше похож на открытый глаз: посреди белесой радужки теперь виднелось туманно-серое пятно зрачка. И почему-то это пятно показалось ей более живым, чем белый свет. В конце концов, твари пришли именно из него!
— Семенов! — прошипела она. — Видишь пятно?
— К-какое пятно?… — прошелестел он. Саша боялся, ему было больно, и он очень хотел домой, к бабушке.
— Ну в проёме, темное такое?
— Не вижу, там только свет, очень яркий…
— Тьфу на тебя с твоими очками! — плюнула Шура. Вторая тварь уже летела на них. — Встал, живо, и за мной!!
Саша привык слушаться командного тона, вот и сейчас он, превозмогая себя, поднялся на ноги и двинулся за Шурой.
— Шевели ногами! — рявкнула она и припустила, что было мочи. Твари, почувствовав, что добыча уходит, ринулись следом, но до прохода оставалось всего несколько шагов, и подростки успели.
Первой канула в темное пятно «зрачка» Шура, следом улетел Саша — она так и не отпустила его руки.
Деревья разочарованно зашумели, дождь сгоряча бросил плеть мокрых капель на дорожку, ветер присвистнул. Белесые твари, разом растеряв свой свет, растворились в октябрьском вечере, разлетелись по ветру и упокоились в сырой земле. Проход в иной мир рядом с памятником закрылся, старый фонарь проснулся и, мигая, снова осветил простую стелу со звездой на вершине…
