Больше жизни, сильнее смерти

Кира Измайлова, 2017

Некромант повержен, армия мертвецов разбита… И что теперь делать ее командиру, впервые за сотни лет получившему свободу? Конечно, раскинуть гадальные камни и заглянуть в будущее! Итак, что у нас в раскладе? Беглая княжна, колдуны-недоучки, призрак давно почившей красавицы, древнее сокровище, погони и, надо же, любовь! И кто же эта смелая, кто отважится разделить с ним дорогу к далекому дому? Камни молчат… А сердце?

Глава 2

В том, что я существенно ошибся, убедился уже на вторые сутки. Первые пролежал в придорожной канаве, дожидаясь, пока мимо протянется бесконечный обоз. И что, спрашивается, меня потянуло на большак? Решил, что по дороге идти легче? Да, как же! После этого обоза что по колее, что по непаханому полю — все едино: грязи по колено, всего прочего тоже достаточно, только и смотри, как бы не вляпаться.

Идти пришлось по самой обочине, то и дело останавливаясь, чтобы счистить с сапог налипшую грязь, иначе казалось, будто я тащу на каждой ноге по ведру с глиной. Вдобавок, интенданта того погибшего отряда определенно стоило если не повесить, так хотя бы выпороть: хваленые солдатские сапоги всем своим видом намекали на то, что вот-вот прикажут долго жить. Наверно, прежний хозяин о них заботился, чистил и смазывал, даже если до того шагал сутки напролет по разбитой дороге… Увы, выхода у меня не было, разве что разуться и идти дальше босиком. При нужде я бы так и сделал, но хотелось все-таки выглядеть пристойно, да и месить грязь я предпочитал, будучи обутым.

Вопрос-то решаем, только нужно отыскать какую-никакую деревеньку. Уж, наверно, там найдется сапожник. А не найдется, так удастся купить дешевенькие опорки, чтобы дотянуть до другого местечка…

Деревни, как нарочно, не попадались. Нет, вру: видел одну чуть поодаль. Вернее, то, что от нее осталось: печные трубы да развалины пары-тройки домов. Сгорела она не вчера — запах давно выветрился, — а как бы еще не зимой. Здесь искать было нечего, и я двинулся дальше.

Вокруг было пусто, голые заброшенные поля и местами горелый, едва-едва зазеленевший лес навевали уныние. Пронзительно кричало воронье, и первое время я вздрагивал от каждого вопля. Потом привык и перестал: ясно, что ни хозяйских пташек, ни неприятельских разведчиков здесь нет. А если кто и появится, вряд ли их заинтересует одинокий путник, плетущийся по разбитому тракту. Тем более, подозреваю, колером я сливался с окружающим пейзажем. Особенно если взглянуть сверху.

С другой стороны, наконец-то стало тихо (ворон можно не принимать в расчет): ни тебе команд, ни рева боевых хозяйских тварей, ни свиста стрел, ни предсмертных воплей… Тишина, ветер шелестит сухой прошлогодней травой, под ногами мерно чавкает грязь, в канаве журчит ручеек, кто-то заунывно матерится…

Матерится?!

Я очнулся и огляделся. Звуки разносились далеко, и по всему выходило, что ругань слышится из чахлой придорожной рощицы либо из-за нее. Судя по тому, что невидимый субъект скучно и неизобретательно поносил какую-то скотину, эта самая скотина сбежала и теперь не желала возвращаться в родное стойло. Ну или что-то в этом роде.

Так или иначе, здесь жили люди, и к ним можно попроситься на постой. Не то чтобы я сильно в этом нуждался, но очень хотелось счистить грязь с одежды (и с себя тоже), а заодно прояснить вопрос с пошивом сапог. Ну вдруг в эту глушь забрался именно сапожник? Надежды мало, но я и не такие совпадения помню…

Проклиная все на свете, а особенно здешнюю сырую весну и хозяина, которому взбрело в голову воевать по самой распутице (надеялся, что враг увязнет, да не рассчитал, сам застрял со своими тяжеловесными ездовыми монстрами и неповоротливыми мертвяками), — я проломился сквозь рощицу и остановился. Невдалеке виднелся хуторок — низкая крыша дома, покосившиеся сараи, зато забор внушительный. Над трубой курился дымок, и это вселяло надежду.

— Пошел, поше-ол… — разорялся совсем неподалеку хозяин этого райского местечка. — Ну, мертвый!..

Я невольно вздрогнул, но тут же понял, что обращение относится к лошади. Селянин, по-моему, пытался распахать полоску земли что посуше, но плуг напрочь увяз в глинистой земле, и изможденной коняге было не под силу сдвинуть его с места, как ни нахлестывал мужичонка тощие бока.

Я пригляделся: гнедой конь оказался крупным, каким-то больно уж рослым для крестьянского. Среди них обычно попадаются невысокие, крепенькие, неприхотливые лошадки, а не такие дылды. Да и стати…

— Что ж ты делаешь, изверг! — рявкнул я и зашагал к мужичонке прямо по пашне. Хм, ну, пашней это глинистое болото мог назвать только очень большой любитель земледелия. — Совсем с ума съехал?!

— Э, э… — Тот живо отскочил от плуга и вытащил из-за пояса топор. — Чего надо? Кто таков?

— Последнего разума лишился, что ли? Додумался — верховую лошадь в плуг запрячь! — До землепашца мне дела не было, я пробрался к коню, свесившему голову и тяжело поводившему боками. — Как он у тебя еще копыта не отбросил!

В порыве праведного негодования я начисто позабыл, что к лошадям мне приближаться не стоит. Правда, этому коню явно было все равно — он меня подпустил и даже позволил взять себя под уздцы. А доводилось видать, как самые доходящие одры взвивались на дыбы, стоило мне протянуть к ним руку! Похоже, крестьянин уходил этого красавца мало не насмерть…

Первым порывом было попросту срезать упряжь, но я тут же сообразил: за ущерб придется платить, да и лишних обид учинять не следует.

— Распрягай, — велел мужичонке, опасливо топтавшемуся поодаль. Он и сбежать не мог, бросив коня и плуг, и подойти боялся — вид у меня был достаточно грозный. — Кому говорю? А то сейчас напластаю сбрую на мелкие кусочки, как чинить будешь?

— Да это… ну, того… — пробормотал он.

— Не трону я тебя, — пообещал я, поняв причину его колебаний. — На кой ты мне сдался? Руки пачкать…

— Ну! — неопределенно сказал мужичонка и живо распряг своего доходягу.

— Откуда он у тебя? — спросил я, осторожно выводя коня на более-менее ровную поверхность. — Спер, поди?

— Чего-о?! — оскорбился он. — Чего это сразу — спер?

— А откуда бы у тебя взяться такой лошади? — Тут я заметил, что бедолага прихрамывает на переднюю левую ногу.

— Сам прибег, — сказал крестьянин и вытер нос рукавом. — Приковылял, стало быть.

— Угу, у таких, как ты, все само прибегает и к рукам прилипает, — согласился я.

— Да правду я говорю, — окончательно оскорбился он. — По зиме дело было…

Из его путаного сбивчивого рассказа выходило, что в начале зимы где-то неподалеку случилось очередное побоище. Случилось и случилось, главное, хутор не спалили и вообще мимо прошли, а кто именно, того мужичок знать не знал. Целы остались, и ладно.

А через пару дней, отправившись в ближайший лесок за хворостом, он и нашел этого вот гнедого. У того, видно, убили хозяина, если судить по окровавленной и уже задубевшей попоне. Сам конь хромал на трех ногах, однако же умудрился выйти к человеческому жилью, даже волки его не съели.

«Какие волки! — подумал я. — Где хозяйские оборотни хоть раз появлялись, волков в ближайшие десять лет не жди, они не самоубийцы!»

Сперва мужичок хотел коня прирезать: перелом не залечишь, а так — хоть мяса на всю семью хватит! Потом присмотрелся и сообразил, что на больную ногу гнедой все-таки наступает, позвал кого-то, кто побольше смыслил в лошадях, и стало ясно, что перелома нет, так что на всех четырех конь еще сможет бегать.

Тут включилась крестьянская смекалка заодно с крестьянской же жадностью. Во-первых, если гнедого вылечить, его потом можно дорого продать. Во-вторых, его же можно подпустить к своей кобылке, авось жеребенок получится справный. Наверно, было что-то «в-третьих» и «в-четвертых», но это не столь важно. Главное, гнедой остался зимовать в хуторской конюшне. Правда, на скудном пайке он здорово отощал, но зато к весне уже нормально ходил.

А как начал таять снег, случилась беда: пала кобыла. Ну и что оставалось делать бедному хуторянину? Небось, не оставь он этого дармоеда, своей лошадке доставалось бы побольше корма, дотянула бы до пахоты, не оставила хозяина без подмоги! Вот и пришлось впрягать гнедого. Только проку с него — шиш да маленько. В упряжи ходить не умеет, только под седлом, а как все же в плуг впрягли, мороки меньше не стало: слабосилен оказался, на своих домашних и то больше вспашешь!

— Зимой еще его резать надо было, — завершил мужичок свою печальную повесть. — Хоть какой бы толк вышел! А теперь что? Кожа да кости…

— Ты не горячись, дядя, — сказал я. — Покажи лучше, где у тебя конюшня.

— Зачем еще? — всполошился тот. — Ты человек прохожий, случайный, вон, оружный, как тебя на двор пустить? А ну — вор?!

— Я заплачу, — пообещал я и побренчал медяками в кармане. Хорошо, что камешки ссыпал туда же, звона вышло больше.

— Жрать самим нечего, — сказал мужичок, по-моему, шевеля ушами в попытках пересчитать монеты на слух.

— Свое, — похлопал я по тощей сумке (ее я тоже подобрал там, на поле боя, не в карманах же таскать добычу?). — А переночевать не откажусь, надоело в чистом поле…

— Не откажется он… — пробурчал тот, получив медяк. — Тебя как звать-то, парень?

— Север, — ответил я, вовремя сообразив переделать свое имя на местный лад. В истинном своем виде оно звучало бы слишком странно.

— Ну а я тогда Сивый, — хмыкнул мужичок. — Ты от коня-то отцепись, отцепись, не твое — не лапай!

— Иди уже, хозяин рачительный, — подтолкнул я его в спину. — Про коня мы с тобой попозже потолкуем…

— Только ночевать будешь там же, на конюшне, — снова остановился он. — В дом не допущу! У меня там жена и вообще!

— Нужна мне твоя жена… Ладно, только дай воды наносить — коню и себе, сам видишь, в какой я грязи!

— Это пожалуйста, — согласился он, подумав. — Это сколько угодно. Колодец — вон он, ведро там же стоит. Как управишься, скажи, я ворота снаружи на засов заложу, а то смоешься еще и гнедого уведешь!

— Куда я его уведу, — пробормотал я, — если он на ногах еле стоит. Где, говоришь, колодец-то?

До вечера я таскал воду. Для начала как следует вычистил коня (хозяин явно занимался им спустя рукава, думал, может, что время терять — все равно падет), кое-как разобрал ему хвост и гриву. Хорошо еще, они некогда были подстрижены по-кавалерийски, иначе осталось бы только обрезать, такие там оказались колтуны. Гнедой, отдохнув и напившись, немного ожил и начал поглядывать на меня косо, фыркать и прядать ушами.

«Ну нет, родной, так дело не пойдет», — подумал я и засыпал ему двойную порцию того, что здесь именовалось кормом. Об овсе даже мечтать не приходилось. И как он умудрился протянуть всю зиму на… вот не знаю, как назвать? Живучий оказался, разве только благодаря этому. Или везучий.

«Везение нам пригодится», — решил я и занялся собой. Стирать одежду, ясное дело, не стал: по такой погоде ее только у печки сушить, а в дом меня пускать не собирались. Так, выколотил уже присохшую грязь из куртки и штанов, сапоги помыл и с огорчением понял, что они в еще худшем состоянии, чем я предполагал. Ну, и с себя смыл, что смог. Сойдет пока что…

Когда я возился у колодца, в низких окошках дома мелькали любопытные лица домочадцев Сивого. На двор, однако, никто не показывался. Да оно и к лучшему: меньше народу запомнит мою физиономию.

— Запираю, — сказал Сивый, когда я уже устраивался в конюшне. Ну, запах, что ж теперь? Можно пережить. — Огня не вздумай разводить!

— На кой тут огонь? — спросил я. — Крыша дырявая, луну видать.

— Это… — он переступил с ноги на ногу. — Тебе, может, овчину кинуть укрыться? Ночами-то еще того… холодно.

— Я привычный. А скажи-ка, Сивый, ты о волках что-то говорил, верно?

— Ну?

— А нельзя ли волчий хвост раздобыть? Или просто шкуры клок?

— Тебе на что?

— Нужно, — ответил я коротко. — Так найдется или нет?

— Ну, от шубы могу отрезать, — пожал он плечами. — Только он потертый уж.

— Ничего, сойдет, это мне без разницы. А скажи еще, Сивый, за сколько у вас тут можно лошадь купить? — Я увидел, как у него разгорелись глаза, и быстро поправился: — Обычную крепкую крестьянскую лошадь, чтобы и пахать на ней, и… что вы там еще делаете?

Мужичонка подумал и бухнул неслыханно.

— Ты точно свихнулся, — сказал я. — Столько породистый жеребец стоит!

— Так это!.. — Он схватился за бороду. — Жеребец! А ту лошадь поди еще найди!

И понес какую-то околесицу о том, что за лошадью надо тащиться на дальний хутор, а туда пешком поди дойди по такой-то распутице, да еще когда туда-сюда военные шастают, да еще сторгуйся, да смотри, чтобы на пути туда не ограбили, а на обратном конягу не отобрали…

В общем, столковались мы на двух серебряных. Деньги я обещал отдать поутру, когда буду уходить. Об «уезжать» говорить было рано — гнедому бы самому идти, а на него еще кое-что навьючить нужно, иначе чем я его по дороге кормить стану?

— Ближайшее жилье, — сказал мужичонка, — днях в трех пути отсюда, не меньше. В последнее время народ все больше по лесам прячется, потому как большую деревню заметить легко, непременно налетят и пограбят, хорошо, если не сожгут. А поодиночке, может, и тяжелее живется, зато больше шансов остаться незамеченными.

— То-то ты, Сивый, у самой дороги пристроился, — поддел я.

— Это дорога ко мне пришла, — насупился он. — Прежде тут лес был да лес, а как воевать стали — повыжгли, начали туда-сюда шастать. То одни, то другие. Ух, страху мы натерпелись! Тут еще три двора когда-то было, так соседи давно снялись и ушли подальше, а я вот чего-то не собрался. Пока боги милуют…

— Какие боги-то? — спросил я словно невзначай.

— А ты будто нездешний, Север? — покосился он на меня. — И говор не наш, и рожей на местных не похож… Ты смотри, если ищет тебя кто, я живо скажу, куда ушел, а то спалят еще! А у меня жена и вообще!

— Да никто меня не ищет, — солгал я. — А что нездешний — это правда. Наемник я. Хотел подзаработать, посмотрел, что тут творится, да и плюнул: лучше быть бедным, да живым!

— Это ты верно говоришь, — закивал Сивый. — Чего мы тут только не насмотрелись, хоть сидим тихо, никуда не лезем… Найдешь еще, чем заняться, не суйся ты в эти дела! Парень молодой, хозяйство заведешь, женишься, чем плохо?

— Ну да, — ответил я спокойно. — Вот и я так подумал.

— Пойду, — сказал мужичонка. Со двора доносился голос его супруги, потерявшей мужа: что-то мы заговорились. — Вечерять пора. Так ты это… не?.. А то идем! Ты не подумай, не со зла я, тут люди-то лихие попадаются, так…

— У тебя ж там жена и вообще, — хмыкнул я. — Нет, не стану твоих домашних пугать. У меня всего довольно. Только про богов-то скажи мне, кого тут у вас почитают? А то у меня на родине, поди, совсем о других говорят, чего доброго, беду наживешь!

— А, — махнул он рукой. — Теперь это всем без разницы. Тут таких, как ты, пришлых, на дюжину двенадцать! Ты, главное, темных богов не поминай и не говори ничего вроде: «Чтоб тебе провалиться!» или «Тьфу ты, проваль!», и ничего.

— Это почему ж? — нахмурился я.

— Ну… говорят, ежели так скажешь, то вроде как к Нижнему богу обращаешься, а это не к добру, — туманно пояснил Сивый, вышел и загрохотал засовом.

Вот еще новость… Чем Великий Нижний-то не угодил? Мирный спокойный бог! Хотя… догадаться могу. К Великому Нижнему уходят мертвецы, а с мертвецами у нас кто дело имеет? Правильно, типы вроде моего хозяина. Ясно, что без нужды к такому богу взывать не следует! Ну ладно, и других предовольно, хотя и их я вспоминать остерегусь, мало ли…

«Обидно, поди, Нижнему, — подумал я, глядя сквозь дыры в крыше на обкусанный серп луны. — Прежде, как в бой идти, непременно старались его задобрить, о себе напомнить, чтобы если что, местечко получше приберег. Ну говорили, правда, что земля трясется от того, что Великий Нижний вздыхает, эпидемии от его зевоты делаются. А почему вулканы извергаются… ну, тоже как-то так, но это ж не со зла. А теперь вон как повернулось!»

Гнедой пофыркивал в темноте, переступал с ноги на ногу. Удрать не пытался, и на том спасибо. В моем положении непугливый конь — несказанная удача, пусть даже он немного хромает. Двигаться вперед-то нужно, а на конских четырех всяко быстрее выйдет. Добраться до какого-нибудь постоялого двора, коня подкормить, а дальше видно будет. Кстати, назвать бы его как-нибудь… О чем я тут недавно думал? А!

— Везунчиком будешь, — сказал я. Гнедой фыркнул вроде бы согласно. Можно подумать, его мнением кто-то интересовался! — Ладно, посмотрим, что с нами дальше будет…

Я выгреб из кармана камешки. Не так уж много удалось найти подходящих, да и некогда было в ручье ковыряться. Ну, сколько есть. По пути еще насобираю, дело наживное. Жаль, конечно, был у меня когда-то заветный мешочек с любовно отобранной мелкой морской галькой, ровной, на загляденье, любых цветов на выбор… Сам искал, что-то откладывал потом, добавлял другие, если чувствовал, что нужно стало, — это у нас в порядке вещей было, да оно и понятно: ты себе гадать станешь, ты и позаботься о том, чтобы судьба криво не легла! Понятно, настоящие гадатели — у тех все куда серьезнее, мне их обряды неизвестны, но к ним и обращались нечасто, только с важными делами. Ну а на каждый день непременно у каждого свой мешочек имелся. Где он теперь, тот мешочек!

Первым делом я вознес короткую, но прочувствованную молитву Всеприсущим, всей старшей шестерке и Великому Нижнему — по отдельности, а также младшим богам и богиням, которым несть числа — всем скопом. Все равно я и половины их имен не упомню, а кого не назвать — обидится, чего доброго. Лучше уж так.

По-хорошему следовало бы принести жертву. На худой конец, окропить камни собственной кровью, но я решил обойтись: чего доброго, Везунчик взбесится, этого только не хватало! Потом придумаю что-нибудь. А пока, надеюсь, Всеприсущие и так не разгневаются. Была им охота обращать внимание на мелочь вроде меня!

Ну а теперь можно и приступать. Света действительно было достаточно, чтобы вычертить ножом на утоптанном земляном полу три относительно ровных круга, один внутри другого. Я подбросил камешки и с интересом уставился на расклад.

Надо же! Даже в таком вот халтурном исполнении старинный способ работал. Довольно крупный темный камень (он, как я решил с самого начала, будет изображать меня), лег почти точно в середину внутреннего круга, как ему и полагалось. Чуть поодаль — небольшой желтоватый камешек с блестящими вкраплениями слюды. Тоже все ясно: прибыль. Это, значит, моя мародерская добыча и, наверно, Везунчик, хотя его покупка изрядно опустошила мои карманы. Все, на день сегодняшний больше ничего. Светлый окатыш с извилистой бурой полосой лег на границу между первым и вторым кругами — это понятно, это дорога, она продолжится и завтра, тут удивляться нечему.

Во втором круге, обозначавшем ближайшее будущее, оказался угловатый осколок незнакомой породы красноватого цвета. А это нехорошо, это, скорее всего, к опасности. Мне не привыкать, конечно, но лучше держать ухо востро, потому что, какого рода эта опасность, неизвестно. Хм, да мне ли она угрожает? Впритирку с этим камешком лежал другой, розовато-белый, полупрозрачный. Баба. Вот к настоящей гадалке не ходи — баба! И думай теперь: то ли это ей что-то угрожает, то ли мне надо держаться от любой женщины как можно дальше… А если первое, то какое она ко мне имеет отношение?

Я помотал головой: увлекся, Север! Знаешь же, что гадатель из тебя так себе, ну и не заглядывай чересчур далеко, запутаешься! Понял, что от женщин лучше держаться подальше, и хорошо… Можно подумать, ты раньше этого не знал. Вот и достаточно.

Что тут еще? Вот голубоватый камешек, не могу пока даже предположить, что он может обозначать. Вполне вероятно, что ничего, так тоже бывает. И еще один с блестками слюды — опять прибыль? Не жирно ли будет?

А в третьем круге оказалось пусто, все остальные камешки рассыпались за его пределами. Дальнее будущее мне открываться не спешило, и это очень странно. Ну не помню я такого! Хоть что-нибудь, да попадало в третий круг непременно! Хотя… если пораскинуть мозгами и вспомнить, о чем бабки болтали, можно сделать вывод: само наличие дальнего будущего зависит от будущего ближайшего. Вот и крутись теперь, Север. И баба тут какая-то, и добыча непонятная, и дальше — неизвестность.

— Ну, — сказал я, поняв, что больше толкований придумать не могу, — хватит на сегодня.

Я собрал камешки, потрепал по морде Везунчика. Пристроился в том углу, где было посуше, и начал так и сяк крутить в голове полученную картинку. Тянуло раскинуть камешки еще раз, но этого как раз делать нельзя. Помню, когда-то приятели подбивали меня — мол, давай еще разок, да на меня, да на вон того парня… И я замучился им объяснять, что гадать могу только на себя, я ведь ненастоящий гадатель, может, больше придумываю, чем вижу на самом деле.

А если не получается, так дважды раскидывать смысла нет. Вдобавок один и тот же вопрос задавать нельзя, после этого камешки можно выбросить, больше не отзовутся… Мне надоело объяснять это всем, кто просил погадать, надоело твердить одно и то же, и я попросту стал гадать тайком. Так было намного проще.

«Хорошо, — усмехнулся я про себя, — что теперь мне не от кого прятаться…»