Врачевательница

Катя Чу (2023)

После смерти деспотичного правителя железный занавес некогда закрытой страны Идвион рухнул. Но идвионцы не успели насладиться долгожданной свободой. За право жить на их земле сражаются кровожадные и жестокие чудовища — альбиносы. Союзное войско из Кригара во главе с сильным главнокомандующим — Эриком Ингваром прибыло на помощь соседям.Юная врачевательница из Идвиона, Хенрика Эсберт, всегда придерживаласьстрогих взглядов и следовала заветам предков, но знакомство с Эриком изменило ее. Действительно ли те ценности, что прививались ей с детства, так близки ее сердцу? Должна ли она жить в мире условностей и слепо выполнять наказы отца? Трудности, с которыми Хенрика сталкивается на своем пути врачевательницы в кригарском лагере, подвергают сомнению ее прежние убеждения. Она теряется в океане новых чувств и эмоций. Сможет ли Хенрика пойти против семьи, чтобы стать счастливой?

Глава 5

Состояние Авалоны беспокоило Хенрику. Она либо рыдала, либо вела себя отчужденно. Хенрика напоила сестру сонным снадобьем и уложила в своей палатке. Девушка с другими врачевательницами осмотрела тела зараженных, прежде чем одерты сложили трупы в телеги и переправили их в Кригар для похорон.

В палаточном госпитале Видар отдал Хенрике список имен зараженных кригарцев и посмотрел на нее так, словно безмолвно упрекал в произошедшем. Когда одерт удалился, Хенрика села на лавку и изучила его. Многие имена ей были знакомы. Хенрика заглянула в свои записи — она расспрашивала одертов, откуда у них появились порезы. Никто не помнил.

В палатку вошел недовольный виктигт, он неторопливо курил. Одернув дубленку, Ингвар сел на скамейку напротив врачевательницы. Некоторое время они молчали, а затем одерт произнес:

— Видар прав лишь в одном: только ты можешь в этом разобраться.

— Ну, вы меня переоцениваете, — грустно сказала Хенрика. Бодрое послевкусие от благодарности Бартлида оказалось недолгим — она снова чувствовала себя ничтожной в руках обстоятельств.

— Почему ты не сообщила мне о случившемся? — Виктигт вытащил из мундштука пирлату, потушил ее и оставил окурок на столе.

— Видар сказал, что вас нет в лагере и он сам со всем разберется.

Нет, в Видаре он не ошибся, его впрямь нужно было отстранить от командования. Чрезмерное своеволие этого одерта стоит им больших потерь.

— Видар — никто, — процедил виктигт. — Он, разумеется, думал иначе, но я помог ему все осознать и избавиться от старых привычек командира.

— Ага, вот только я не разбираюсь в иерархии кригарских военных и мне все равно, — злилась Хенрика.

Она рывком поднялась с лавки и принялась мерить шагами небольшой участок палатки.

— Избавь меня от ненужных эмоций и сцен, — небрежно бросил виктигт. — Ты что-нибудь узнала об этой загадочной эпидемии? — Он заглянул в записи Хенрики, которые лежали на столе.

— Ничего особенного, — сухо ответила Хенрика.

Виктигт молчал, расшифровывая неразборчивый почерк врачевательницы. Никакой ценной информации записи не хранили.

— Дальше, — сказал он, после того как закончил чтение.

— Я не ваша подчиненная, не приказывайте мне!

— Ты переходишь все границы.

Он был прав. У Хенрики опустились руки. Она ничего не могла поделать с неизвестной хворью и ощущала себя лгуньей. Какая же она врачевательница? Хенрика нервно поправила манжеты рубашки, уговаривая себя успокоиться.

— У всех раненых одинаковые порезы или царапины. Только кто-то обращается в оборотней, а кто-то нет. — Хенрика остановилась и скрестила руки на груди. — Я обнаружила кое-что еще. Раньше кровь только едва сочилась из порезов, но один из последних зараженных блевал синей кровью.

Виктигт убрал мундштук в карман и сложил руки в замок. Не хватало ему еще оборотней в лагере! И помочь избавиться от них могла врачевательница в серой юбке и жилетке, это взбалмошное и эгоистичное создание. Виктигт не любил зависеть от других, он привык сам решать проблемы.

— Есть какие-то мысли по этому поводу? — спросил он.

— Может, их кто-то порезал отравленным клинком, — пожала плечами Хенрика.

Виктигт засмеялся. Хенрику рассердила его насмешка, она сжала губы, брезгливо взяла со стола окурок и выкинула его из палатки.

— Не заявляйтесь сюда больше с пирлатой! — сурово сказала она, угрожающе нависая над одертом.

— Это мой лагерь, — спокойно ответил виктигт.

— Раз ваш, тогда сами и лечите одертов.

— А мне говорили, идвионки покладистые.

— Здесь я врачевательница. — У Хенрики порозовело лицо — обстоятельства явно складывались не в ее пользу.

— Я помню, и, надеюсь, ты тоже. Потому что сейчас я вижу перед собой лишь испуганного ребенка. Значит, ты полагаешь, альбиносы так разумны, что могли придумать, как отравить моих воинов?

— Да, именно так я думаю.

— Но альбиносы тупые. Твоя теория неверна.

— Знаете, господин Ингвар, есть такое растение — «улыбчивый цветок». Он выглядит невинным. Обыкновенный однолетник на тонкой ножке с нежнейшими лепестками голубого цвета и дугой, напоминающей улыбку, в сердцевине. Так вот, этот цветок ни у кого не вызывает тревожных мыслей. — Хенрика опустилась рядом с виктигтом на лавку. — Но улыбчивый цветок — растение-паразит. Его корни легко перемещаются под землей, медленно подбираясь к здоровому растению. Цветок убивает все, к чему приблизится. Это я к тому, что вы можете ошибаться насчет некоторых вещей, кажущихся очевидными. Может, альбиносам помогают.

— Раз такая умная, может, сама со всем разберешься?

— Вы возложили на меня столько надежд, а Видар — обязанностей. Мне не справиться! Что я могу? Я всего лишь врачевательница.

Какое унижение! Слезы рвались наружу, но гордыня не позволяла ей разрыдаться при виктигте.

— И что? Не нужно быть кем-то особенным, чтобы изменить судьбу тысяч, миллионов людей. Обычные воины спасали города, выдерживали осады, восстанавливали справедливость в мире. Обычные люди сильнее, чем нам кажется. И опаснее. — Одерт поднялся со скамьи. — Ты обещала оберегать и лечить моих воинов, и в твоих интересах следовать своим словам. Передавать все, что выяснишь, станешь моему фактотуму — Йозефу. Я его пришлю чуть позже. — Он бросил прощальный взгляд на врачевательницу и покинул палатку.

Хенрика вцепилась руками в лавку, ее переполняла злоба. На смерть. На виктигта. На Видара. На себя. Она не воин, не в этой жизни, она врачевательница — та, что не может спасти людей. Сомнение в себе — худшее проклятие, которое человек насылает на себя. Его яд медленно растекается по венам, отравляя тело с каждым мгновением.

***

Доротее прошлой осенью исполнилось тридцать четыре года. Карие глаза глядели строго и требовательно, а остренький носик «смотрел в рюмочку». Маргарет так говорила.

Никто из семьи Доротеи уже не ходил по этой земле. Всех убили альбиносы. Мужу размозжили череп, вспороли ножом живот, а кишками украсили забор. Мать Доротеи изнасиловали десять альбиносов, а затем сожгли безжизненное тело в домашнем камине. Отца пинком сбросили с утеса. Так Доротея осталась одна. Со временем она примирилась со скорбью и заново полюбила жизнь.

Лечить Доротея взялась с юного возраста, надеясь, что в ней есть сила настоящей врачевательницы и стоит ее лишь пробудить. Но чуда так и не случилось. Она не могла интуитивно почуять раны, ожоги или переломы, однако относилась к своей работе гораздо серьезней, чем многие из девушек. Скрытые же болезни не распознавал никто. Считалось, что хворь приходит от Бога для какой-то цели и исцеление находится в душе человека. И только Миртл должен решать кому жить, а кому умирать.

В лагере проживало немного врачевательниц. Некоторых идвионок приглашали, когда не хватало рук и была необходима помощь в обеззараживании ран или еще какой-то работе, не требующей большого опыта и знаний.

Доротея собрала в своей палатке десять врачевательниц, тех, кто хоть что-то понимал в травах и лечении. Она обратилась к ним с просьбой о поддержке, поскольку одерты умирали от неизвестной болезни и необходимо было с этим что-то делать. Но ее слова девушки восприняли с возмутительным безразличием.

— А у врачевательниц забота какая? А такая, чтоб лечить ранения, а не спасать от проклятий. Ну, верно ведь, девочки? — обратилась Этель к врачевательницам. Те с готовностью закивали.

— Я согласна! — пропищала, словно котенок, Маргарет.

— Так значит, если кто-то заболеет… ну, не знаю… простудится, то вы не поможете? — подбоченилась Доротея.

— Нет… или…

Маргарет растерялась и замолчала. Бывало, она говорила быстрее, чем успевала все хорошенько обдумать. Хенрика считала, что ее узкий лоб указывал на скудность интеллекта. У Этель был такой же. А выражение лица девушки всегда демонстрировало протест. Хенрика никогда не понимала мотивов Этель врачевать одертов.

— Да мы здесь ишачим с утра до ночи! — возмутилась Этель. — Одертам ли на нас наговаривать и спрашивать о неясной болезни, которую сами же занесли в лагерь?

— Бесстыжая! — проворчала Доротея.

— Хочешь заразиться, Доротея? Дело твое. Я здесь не за этим. Как и все мы. Да, девочки? — Этель снова посмотрела на врачевательниц, которые в ответ одобрительно замычали.

Хенрика поняла, что зря уступила Доротее и позволила организовать всеобщее собрание. Этель, Маргарет и другие врачевательницы, в отличии от Хенрики, не давали обещания виктигту и могли покинуть лагерь в любую минуту. Только она была по-настоящему привязана к этому месту.

— Чтобы не терять времени, обращусь сразу ко всем с одним вопросом, — сказала громко Хенрика. — Кто намерен помочь одертам справиться с этой новой болезнью?

Руки подняли Доротея и Гертруда и она сама. Остальные врачевательницы пристыженно опустили головы. Все, кроме Этель, разумеется. У нее совести за душой водилось немного.

— Раз так, вы свободны, — произнесла Хенрика, постукивая пальцами по бедру.

Врачевательницы одна за другой покинули палатку. Хенрика с грустью смотрела им в спины.

— Нет, вы видели, какие бессовестные?! Рвут они жилы с утра до ночи! Ну-ну! — ругалась Доротея.

— И пусть. Забудь о них, — махнула рукой Хенрика.

Доротея бушевала и металась из стороны в сторону, сетуя на невежество и безразличие людей к чужой беде. Гертруда, наблюдая за ней, разглаживала пухленькими пальчиками на коленях передник.

— Ну, право, — заговорила девушка, — не держи на них зла. Давайте не будем с врачевательницами ссориться.

— Не будем ссориться? А как иначе, Гертруда? В лагере Тени завелись, а Этель и Маргарет затряслись от страха, как заячьи хвосты. Да и другие тоже. Напролом действовать надо! Вот из-за их трусости другие люди и гибнут. Из-за таких, как эти наглые морды, никогда в мире союза не будет. Это предательство.

— Нет-нет, — затараторила Гертруда, — не горячись! Боятся они, ну, чего уж за то их винить.

— А мы не боимся?

— Забудь про них, — попросила Хенрика. — Давайте лучше подумаем о том, что уже знаем.

Немного поостыв, Доротея подошла к Хенрике и Гертруде и заговорщически произнесла:

— Я думаю, одертов заразили альбиносы.

— В этом я уже сомневаюсь, — покачала головой Хенрика. — Ну, посудите сами. Эйл получил, предположим, рану в битве. После ранения прошло пять дней. Эйл перевоплотился самый первый, но почему остальные кригарцы не обернулись в тот же день? Они ведь вместе сражались. Нет, заражение случилось уже после битвы.

— Именно! — воскликнула Гертруда и вскочила с лавки. На ее щеках от волнения проступили алые пятна. — Некоторые одерты почти одновременно обратились в оборотней, так ведь? — Хенрика кивнула. — Значит, их заразили всех вместе.

— Нам надо выяснить, где это они были, — заключила Доротея. — Мы что, должны еще и свидетелей опрашивать?

— Может и нет. Скоро придет Йозеф, — вспомнила Хенрика. — У него и спросим.

— Кто такой Йозеф?

— Фактотум виктигта.

Йозеф — худосочный одерт с вытянутым лицом и широкими скулами — явился под вечер в палаточный госпиталь. Его белые сальные волосы были всклокочены, а от тела неприятно разило по́том, но это не мешало ему с гордым видом восседать на скамье, рассказывая врачевательницам о еще троих зараженных. Их убили на стадии превращения, чтобы не подвергать опасности лагерь. Любопытно то, что никаких порезов на руках тех одертов не было. «Виктигт оказался прав, — нехотя признала Хенрика. — Альбиносы никого не заражали».

— Йозеф, ты хорошо знал новых жертв? — поинтересовалась Хенрика, присев рядом с ним. Почуяв вонь, она поспешно отодвинулась.

— Ну да, — кивнул Йозеф.

— Эйл со всеми водил дружбу?

— Не шибко. Мужики его не принимали. Эйл, как клещ, впивался в них, говорил всякую хр… кхм, дрянь.

Хенрика замолчала, обдумывая следующий вопрос. Врачевать она умела, а вести расследование — нет. Мысли ее кружились и жужжали, как рой пчел.

Йозеф поднял взгляд на стоящую перед ним Гертруду. Она зарумянилась и скромно потупилась. Йозеф поинтересовался:

— А чего это вы меня расспросами давите?

— Нет, нет. Мы просто разговариваем, — с улыбкой ответила Доротея.

— Ну, ладно. В общем, Эйл ходил, как и все, в игральный дом. — Йозеф поскреб затылок длинными пальцами. — Ну, туда все ходют… Чаще, конечно, в бордель, но в «Колоду» тоже…

— Они там что-то ели? Или пили?

— В борделе?

— В «Колоде»!

— А как же! Местный эль пили. — Йозеф причмокнул. — А еще, знаете ли, играть в карты, кости или в триктрак без запеченного кабана — это грех. Но последний раз Чирка предложил нам похлебку. Толкал ее всем, кому не лень.

Хенрика задумалась. Она чувствовала, что приближается к разгадке. Возможно, если они сейчас узнают правду, она снова поверит в себя и свой дар. Ощущение бесполезности затягивало в болото уныния, вязкое и глубокое. Выбраться из него нелегко, но тонуть Хенрика не хотела.

— Кто такой Чирка? — поинтересовалась Гертруда.

— Ему же игральный дом принадлежит, — ответил Йозеф так, будто это должен знать каждый.

— А что за похлебка? — спросила Хенрика.

— Невкусная. Я ложку попробовал и… — Он оборвал себя, спрятав глаза от смущения. — При дамах не следует такое обсуждать, конечно, но это… кхм. Пронесло меня в кустах. От одной ложки! Но не все ее ели, а только… — Йозеф неожиданно замолчал. Его озарила догадка. — Эйл, Лукас, Карл, Вигго, Сигурд… Они же ели. Они и померли. Так чего, из-за похлебки что ль? — От волнения он даже привстал.

— Погоди с выводами! — положив руку на плечо Йозефу, Доротея опустила его на место.

— А что в похлебке той было, знаешь? — допытывалась Хенрика.

— Ой, знаю… еще как знаю. — Йозеф скуксился, понимая, что дело табак. — Так, значит, все из-за этого… Там ведь мясо это гадкое! Чирка хвастался, что убил уруку на опушке леса.

— Хищную тварь, что питается падалью? — содрогнулась Доротея. — И они это ели?

— Меня другое интересует, — вмешалась Гертруда, — как ему удалось ее поймать? Она ведь быстрая, как стриж.

— Да она чахла, как он сказал… — мямлил Йозеф. — Он в полудохлую стрелу пустил. Ну и сварил похлебку. Сам не ел, горчит. Остальным понравилась. Ой, чувствую, виктигт рассердится. Ой, Чирка…

Упоминание о виктигте заставило Хенрику стиснуть зубы и отвести взгляд в сторону. Она хотела промолчать, но не смогла:

— Да вашему виктигту рассердиться, как… как плюнуть.

— Уж не скажите! — вступился за одерта Йозеф. — Наш виктигт суров, верно, но справедлив.

— А ты можешь ему пока не сообщать о нашем открытии?

— Не могу! — сказал Йозеф, вновь поднимаясь с лавки, но Доротея уверенным толчком в плечо вновь усадила его обратно. — Я обязан ему доложить! Он ждет от меня извещения. Я его фатокум.

— Фактотум, — с улыбкой поправила Гертруда.

Врачевательницы долгими уговорами выпросили у Йозефа немного времени, чтобы самим поговорить с Чиркой. А вдруг он невиновен? И зачем дергать виктигта, занятого человека? Йозеф пообещал, что не сразу уведомит виктигта об их беседе. У девушек был час, чтобы самим во всем разобраться, поэтому они, ни минуты не медля, отправились к известному в узких кругах Чирке за ответами.

***

В игральном доме врачевательницы очутились впервые. Выглядел он не так плохо, как они себе представляли, тысячи раз проходя мимо. Большой и высокий павильон со множеством длинных столов и стульев из клена. Даже стойка имелась — за ней стоял усатый Чирка. Рядом размещались бочки с элем, пахло солониной и копченой колбасой. За столами компании одертов предавались азарту. Рядом, завлекая пьяных мужчин, крутились шлюхи.

— Врачевательницы? — удивился Чирка и уперся двумя руками в стойку. — Чего вам угодно в моей «Колоде»?

— У нас к вам дело, — произнесла Хенрика.

— Какое дело? Сыграть хотите, что ли?

— Нет. — Хенрика не знала, как начать, но решила, что лучше сказать все прямо: — Кажется, ваша похлебка обращает одертов в оборотней, — шепнула она.

Чирка нахмурил брови. Какая похлебка? Какие оборотни? Видя, что Чирка не может взять в толк, что от него хотят, слово взяла Доротея:

— Вы поймали уруку и сварили из нее похлебку, верно?

— А-а. Ну да, да.

— Мы подозреваем, что похлебка каким-то образом обращает одертов в оборотней.

В игральном доме воцарилась тишина. Доротея подумала, что все ее услышали. Но, оглянувшись, врачевательницы заметили вошедшего в «Колоду» виктигта. Позади него топтался Йозеф и пристыженно смотрел на Хенрику. Обещания своего он не сдержал.

— Почему пошли говорить с Чиркой без меня? — возмутился виктигт.

— Господин, мы намеревались кое-что уточнить, — деловито произнесла Доротея. — Не будем же мы обвинять человека просто так.

Одерты вернулись к игре и о чем-то негромко заговорили. Но Гертруда заметила, что они косятся на их компанию и пытаются подслушать разговор.

— Ну, Чирка, — обратился виктигт к одерту, — чем кормил кригарцев?

Чирка ощутил неприятное чувство вины. На лбу выступила испарина, которую он вытер уголком фартука.

— Я же не знал.

— А точно это урука была? — уточнил виктигт.

— Урука, господин Ингвар.

По «Колоде» прошелся тревожный шепоток. Виктигт снял перчатки и положил их на стойку.

— А как ты ее поймал? — спросил он.

— Чахла она под деревом от чего-то… Ну, я в нее стрелу и пустил. Решил похвастаться добычей и наварил похлебки.

— А сам-то ел?

— Горьковата, не ел. Хотел вылить, да сперва дал на пробу Эйлу, а он сказал, мол, годная жратва, оставляй. И я оставил.

Чирка опустил голову. Сердце его сжалось. По его вине умерли люди, которых он хорошо знал и не желал им вреда.

Конец ознакомительного фрагмента.