По_этичНо

Катрин Аполлонова

Современная поэзия, проза. Белый стих. Повествование в рифму. Здесь особые ритмы. Здесь жизнь. Откровения. Нежная искренность. Книга пришла, чтобы мы забыли о поиске смысла.

Редактор Змей Хагалль

© Катрин Аполлонова, 2023

© Ефросиния Суздальская, 2023

ISBN 978-5-0059-8154-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОЭТИЧНО

Вместо предисловия от Катрин Аполлоновой

Я в дурмане недосыпа. Эта ночь не дала покоя. Случилось «ничего такого». Я просто проснулась. Открываю глаза. Закрываю. Но не засыпаю.

У многих в моём кругу так бывает. Я знаю.

Сажусь на кровати. Трогаю растрёпанные волосы, собранные в косу. Нащупываю в темноте что-то из одежды. Слепыми глазами высматриваю мебель, чтобы не столкнуться с ней, как бывало прежде.

Кухня, окно большое во двор. Подхожу, выравниваю стопы, плечи, поднимаю руки — вдох, выдох — поклон. Приветствие солнцу, пробуждение каждой клеточки. Мало спала, «закостенеть» не успела. Так легко, гибко даются движения телу.

Немного встрепенулась. Но рано ещё выходить на улицу. Там гуляют, наверное, небезопасные ребята, с какими будет непросто разминуться, даже если я буду с собакой. Космос — мой крошечный пёс. С ним я пойду на прогулку, едва лишь солнце окрасит переулки.

До этого шагом марш в ванну, но не под душ, а к зеркалу. Наушники в уши, музыка заводит, ритмы пятидесятых характерные. В пляс, покоряясь душевной радости, до первых капель пота на лбу. Не смыть их сегодня тёплой водой, отключили. Хочу поныть об этом — не буду.

Отдышалась, села за монитор. Лента: горе, беда, катастрофа, — разговоры о жизни и смерти, воспоминания об и без того трудном годе. Закрываю, перехожу к работе: книга современного автора, я её редактор. Событие, другое — каждую строчку через себя пропускаю, всё в них живое.

Целый пост и ни одного многоточия.

Устала с книгой. Взялась за статью. Написала пять строчек. В окно проникли солнца первые завиточки: «Пойдём погуляем, крошка-Космос», — комбинезон, поводок. Точка.

Вместо предисловия от Ефросинии

Я поняла, для чего тебя повстречала —

Чтобы новый день проживать, как будто прошлое не наступало.

Улыбаться свету в окошке.

Гладить губы любимые ладошкой.

Наслаждаться хмельным пробуждением,

Снов и планов на век обсуждением.

Ругаться из-за холодного чая,

В смертных грехах обличая.

Расставаться, чтобы в лифте ночном обниматься.

Молчать, забывать позвонить, чтобы тарелки об стену разбить.

Сдаваться страстям в мясорубку,

Посмеяться, когда наденешь юбку.

Признавать ошибки, собираться с силами,

Чтобы глаза оставались счастливыми.

— 1 —

себя подавляю в краски жизни чёрный добавляю тревожные мысли о близких и родных страх резвиться бьёт под дых требует сбежать укрыться от окружения отмыться сетовать на недостатки прохожих принципы в поведении со мною схожих разбить уничтожить реальность забыть что мир это дуальность чувствую давление превращаюсь в мокрую тряпку от смерти получаю взятку плачу жалею о грёзах что не посадила берёзы не подарила маме мимозы верю что я ничтожное создание за весь род несу наказание занимает концерт часа два не больше пью чай смеюсь беру книгу потолще мою полы стираю шторы изучаю предсказания Торы с интересом прохожу коридоры открываются шоры исчезают внутренние воры ликует грудь безмятежная отступает давка грешная улыбаюсь новому дню решаю проблемы по мере поступления без предварительного рассуждения счастье в глазах от любви прикосновения проявляются сновидения

Ефросиния

***

«Рост — это когда ты признаёшь реальность, когда смотришь в лицо действительности, какой бы она ни была. И позволь мне повторить: боль — это просто боль; в ней нет никакого страдания. Страдание берёт начало в твоём желании, чтобы боли не было». (Ошо)

Нравится мне это заключение: «боль — просто боль».

Я чувствую и проживаю боль. Это началось давно. Интенсивность с годами нарастает. А реальность подыгрывает. Боль становится невыносимой, когда я верю в неё больше, чем в её силу. Когда я думаю, что она навсегда, то есть, когда становлюсь её жертвой, а не хранителем.

Хранитель боли — человек сновидящий и умеющий отличить реальность ото сна. Но и умеющий провести параллель между реальностью и сном. Умеющий выбрать, где ему быть. Тот, кто смог сопоставить реальность и сон. Обнаружить, что это одно и то же.

Кто сделал из болевых точек эрогенные и научился осознавать, что боль — это просто сила. Созидательная.

Разрушать миры, опираясь на боль — соблазнительно и возможно. Она могучая и глубокая. Мощи в ней больше, чем мы думаем, когда забываем, что боль есть любовь. Потому что всё есть любовь.

Точнее, так: боль есть способ расширения, становления больше для большего прохождения потока любви через человека. Через боль наш «сосуд» разрушается и расширяется.

Боль провокационна. Насылать проклятия, чувствуя боль, получается хорошо. Даже неосознанно: не хотели, а получилось.

«Я больше так не буду».

«А больше и не надо» (так мне в детстве отвечали)

Ужас осознания слепой пальбы почём зря в том, что всё возвращается. Не нам, так нашим потомкам. Не нам, так тем, кто рядом был.

Если мы «подростки» и настроены на разрушение, то и пусть. Да? Рушатся, и ладно. Потомки, типа, сами справятся. Мы же справляемся. Как умеем.

Если мы самодостаточные и зрелые, мы можем научиться думать хотя бы на шаг вперед: если я наношу удар, мне становится легче? Нет. Кому-то становится тяжелее? Да, наверное. Обратка будет? Точно да. Зачем?

В труднейших ситуациях человек познаёт себя. Узнаёт, насколько слаб он и уязвим перед ненавистью. Как лихо демоны его Душой владеют. Как проклятья легко из него выскакивают. А он и не в силах противостоять. И даже эротическое наслаждение от этого получает.

Искус, он такой.

Но и узнаёт через трудности человек, как твёрд он в своих намерениях благости и любви. Как силён перед искушениями. Как красив в своей Духовной силе понимания, принятия и милосердия. Как свободен от оценок и осуждений, как чист в пути и как силён он в этом.

Так растут Души. И для этого мы здесь:

— Держать рассудок в чистоте.

— Не принимать никакую точку зрения. И своей личной не создавать.

— Быть вне позиций. Вне чувств и впечатлений.

— Заземляться. Проживать бурю за бурей, отдаваясь потокам, сражаясь с собой.

— Идти на волну. Принимать её силу. С каждым шагом будет всё проще. Но нас будет оставаться всё меньше, пока мы не начнём думать, опираясь на сердце, а не на сплетни и ложные выводы воспалённого ума.

Катрин Аполлонова

— 2 —

перестаю делать фотоснимки тебя родных чужих и всяких ведь негатив запечатлеет невидимки иллюзию улыбок мягких беречь из жизни кадры научена событиями чтоб след оставить там где нужно по наитию фотоальбом на стенах памяти в душе собрался уж приличный пожар устроить повод жду огонь в распахнутую грудь ворвись категоричный предать на хохот треск и стон поленьям огрызки злости страхов паутину страданья жалость лицемерие любви патину не пощадить сарказм тщеславие в корзину и с лёгким грузом за спиной на гильотину вдохнуть всем сердцем без уловок головы расшириться до горизонта создать свой новый дом оазис нежности заботы доброты размера мастодонта

Ефросиния

***

Молитва

В тебе истина, Сила моя. Смотри поменьше в описание себя. Пусти на волю «гендер» бытия. Оставь в покое ты вопрос: «Кто я?»

Всё это пена, лёгкий пузырек, на новую иллюзию намёк. Они все рядом. Разные. Цветные. Хрупки, нежны, но маркие такие.

Лишь стоит им тебя коснуться — будут пятна. А расставаться с ними больно. Неприятно. Они не истина, но их соблазн велик.

Ты сможешь устоять. Скрой зеркалу свой лик.

Пойдём в покой реальности глубокой. Закрой глаза. Останься в тишине. Стань духом вольным, одиноким. Свободу пропусти к невыбранной судьбе. Ты человек разумный, говорящий, и словом магию творящий.

Душа которого смиренна и пуста: всё принимает, сквозь себя ведёт — ей ровня чистота. Что нужно чистоте, возьмёт себе и возрастёт. Великим Духом по земле устойчиво идёт. Что отжило — на месте уничтожил. И силой крыльев чистоты свой путь открыл. Продолжил.

Всё есть в тебе: Души твоей решения, веков намоленная мудрость. Ясные знамения. Ты здесь. Ты вся и весь. Идёшь ты долгий путь, шагов уже не счесть.

И то, что накопить сумел твой Дух, всегда с тобой. На месте скважины — сам ключ, а вход за эту дверь — покой. Ты колос: гибкий, нежный, золотой. Ты красота веков. Мы слышим твою песню. Пой.

Укоренился. Взрос и распустился. Отдал плоды. Для новых ты раскрылся. И так десятки раз за воплощение. Отдал себя свободе. Её в любви течение.

Тебя всё ярче слышно, мудрый глас: покой и пустота — они звучат к спасению всех нас.

Катрин Аполлонова

— 3 —

кто ты это вопрос или возмущение страшное смятение или отчуждение граней признать поражение и смело приземлиться удача новой полосой заискрится вдохновение зиждется рассветом успеть любви напиться из живоносного источника а не пикетом отравиться задымиться шкура пропадает товарный вид теряет пусть ориентиры гид ласкает боль теребит истерику ожидает кросс кровь гайморит кризис антифриз кремневый запас иссякает поворот визг тормозов отрезвляет лифт открыт ангел спит кто ты

Ефросиния

***

Миру нужно твоё счастье и твоя способность несмотря ни на что оставаться в покое.

Быть собой. Не смешиваться с толпой.

Не звать гулять родной тропой.

Быть собой. Каким? Какой?

Тем и той, что отражается в зеркале только сейчас.

Кто стоит перед тобой.

Знаешь, не нужно делать вывод о себе, опираясь на бурю эмоций. Она такая везде. Выпали из седла, остались в хомуте. Минута — такие, другая — иные. Это пульс. Мы живые. Пройдёт время, найдём способ понять: кто мы и где. А пока можно просто себя обнять. Не держать в узде.

Время перемен проходит. Мир старый навсегда уходит. Отпускаем поводья. Жизнь нас несёт. От пустого уводит. Глаза прикроем и держим баланс, чтобы не упасть. Опора внутри нас.

Течение неспокойное. Не повод для тревоги. Но это верный шанс вдохнуть всей грудью. Гибкость тоже внутри нас.

Точка Смерти прописана для каждого.

Раньше срока нам крылья не навяжут.

Боль — привычный путь.

Страх нас замораживает.

Покой же мягко притормаживает.

Спешка не нужна.

Можем случайно свернуть не туда.

Ещё раз: как поддержать того, кто дорог, кто горой за нас?

Быть счастливыми. Самостоятельно. Всегда. И прямо сейчас.

Катрин Аполлонова

— 4 —

А мне бы тебя целовать,

Ласкать твои милые ушки,

А вечером снова гулять,

Прощаться, одежды срывать,

Кружиться в вальсе у опушки.

Скрыть правду пытаться

Ущербно и дико.

Червями покроется сердце, мозги.

Заморят огрызками душу жестоко.

Хоть лестью, хоть грубостью ты их трави.

Останется шанс на победу один.

Смерть, как исход — красоты достойный поступок,

Но восхищения вызвать не может

Тело с огромным количеством трубок.

Белые стены, бинты, красный крест.

Свободе надолго наложен арест.

Вестей не пришло.

Ни намёка на жалость.

Значит, лишь творчеством всё называлось.

Ефросиния

***

Мурашки по коже. На ощупь неприятны. Всем, но не тебе.

Не ты касаешься бедра, проводишь мягко, а там лежу не я. Ну, всё понятно.

Мы смотрим, как живётся жизнь чужая кем-то, а сами в графиках и мутной скуке ежедневно.

Не поменяется, ты знаешь, всё будет прежним, от нас останутся окурки и надежды. Но мы не курим и не пьём спиртного, на лестничной площадке не столкнёмся — и что такого, что нам не светит? Как же, светит, даже ярко: в ночи экран встревожен смс под одеялом. Я судорожно тру глаза, а там такое, что… мне не хочется об этом. Там не ты, там всё другое. Плоское. Фальшивое. Кривое.

Ты говоришь, что поживём, но непонятно, когда возьмемся мы за жизнь. Пока занятней под кипой брошенных бумаг сидеть, зажавшись: сдавили бёдра, страшно нам, но, покопавшись в белье своём, на грязном теле как-то оказавшись, оно оставило следы и отпечатки. А хочется потрогать так, чтобы завыть — а пыль, а грязь — хоть надевай перчатки.

Пусти ладонь, сжимаешь сильно, ах… Проклятый! Не нужно рвать последний пух с меня, пернатой. Я не бела, но не краснею больше. Мы с демоном танцуем вальс. Или попроще — заводим танго трёхнедельной страсти.

Откуда цифры эти все, что за напасти: три дня не пишет, три часа на секс, три раза в губы. Три месяца, три года, три до чуда осталось шага. Я к тебе бегу, несу трактат, подписанный от Жизни: но ты не слышишь. Почему? Ты обернись.

Идёшь вперед. Один. Ты дышишь?

А как же я?

Вполоборота. Да, эта наша улица, и вот ворота, что мы с тобой…

Ты не зайдёшь? И взгляд мимо меня ведёшь.

Послушай же, мне драма не нужна. Она нужна тебе?

Ты плачешь? Что за… Ты по мне? Но вот же я! Перед тобой, герой.

Что, нет? Не видишь. Смотришь, а не замечаешь.

Портрет мой из кармана вынимаешь: улыбка, глазки, форма носа, рук.

А я? Где я? Ушла? Ты стар, мой друг.

А сколько лет прошло? И всё — зачем? Ты променял нас на мешок проблем.

А я? Не дозвалась. Я злилась, билась, я рвалась.

Но не смогла. Я отошла. Ушли и годы. В пустоту.

Я здесь. Пока всё так. Мы на мосту. И шаг не сделали мы друг от друга прочь.

Мой рот молчит. Слова идут. Спешат мурашки по бедру. Мы на ветру.

Мы к носу нос. Под руки, в руки. На износ.

Катрин Аполлонова

— 5 —

Сижу, изучаю трещинки на потолке.

Дождь стучит в окно.

В комнату входит загорелый муж подруги, кидает мне в руки мешочек.

— Хотела подержать, лови, — сказал он.

— А можно, посмотреть? — сказала я.

— Хорошо, только тише, — сказал он.

Африка осталась за тысячу километров, а горка алмазов у меня в ладошке.

— Пока не видно всей красоты, но после огранки получатся прекрасные серьги и колье, — сказал он.

Пересчитал нежно камешки и отнёс в тайное место.

До сих пор помню необъяснимый восторг от такого количества карат в руке и разочарование от внешнего вида.

Однако пришло осознание, что важнее качество полученного в результате, чем количество исходного материала.

Ефросиния

***

— Мне здесь всё не нравится, — говорит он и утыкается в чашку с чаем.

Я мну в пальцах салфетку. А хочется мять его ладонь. И не для того, чтобы успокоить, хотя он явно в этом нуждается, а чтобы успокоиться самой. Успокоиться — как удовлетвориться. Расслабиться. Обнажить нервы тела и согреть их.

Кажется, я думаю об этом слишком громко, он замечает мои поплывшие зрачки и прикрытые наполовину веки. Резкий «занавес», значит, скачок внутреннего напряжения. Эти женские примочки ему знакомы.

— Кроме вот этого, — говорит он. Смотрит в меня. — Всё не нравится, кроме того, что я вижу сейчас.

— Что ты видишь сейчас? — спрашиваю.

— Секс вижу, — он сдерживает улыбку.

Он облизывает нижнюю губу. Он увлекает её верхней. Пока тянет её обратно, обнажаются зубы. Я смотрю на эту легкомысленную выходку, как завороженная, пялюсь на его рот. Сжимаю кулаки, меняю положение ног, потираю их друг о друга, едва сдерживаю накативший стон. Кажется, что-то всё-таки вырвалось. Он улыбается шире. Теперь смеётся надо мной. Я хмурюсь. Я смущена.

— Тебе идёт. Ты прекрасна в своей чувственности, — говорит он. Кладёт руку на мой кулак.

— Не думай, что ты всегда сможешь так со мной.

— Ничего не бывает всегда, — он поглаживает мою руку, я расслабляю пальцы. — Ты открываешься передо мной сейчас. Значит, доверяешь. Это важно. Именно сейчас. Значит, мы сможем продолжить путь вместе.

— Правда? — ушам не поверила.

— Правда. Я тоже открыт сейчас перед тобой и уязвим. Иначе не позволил бы себе подобные выходки, — он снова облизал губы, приблизился ко мне так, что я ощутила его дыхание.

Я не шелохнулась. Он сжал мою руку. Я не могла прийти в себя от такой искренности. Что-то внутри меня рушилось и осыпалось. Я смотрела сквозь него. Он меня понял. Хватку не ослабил, но чуть отстранился.

— Поцелуй будет позже, — сказал он.

— Поцелуй будет позже. Сейчас нам нужно…

— Нам нужно.

— Просто побыть в этом.

Вечность впереди.

Катрин Аполлонова

— 6 —

Доброта — это слабость.

Подчинение окружающим манипуляторам.

Движение на поводке пристрастий.

Разрешение нанести вред себе во имя выдуманных принципов.

Так поступать позволяют себе сильные личности.

Доброе сердце встречается именно у них.

И огромная душа.

Профессия и образование при этом играют последнюю роль.

Добряки наделены даром чувствовать проблемы тех, кто проходит мимо.

Сопереживать трудностям, написанным на лицах.

Взглядом, советом, прикосновением к плечу или тишиной исцелять.

Умиротворение возрождать.

Был случай прекрасный.

Возле подъезда по утрам сидела бабулька со второго этажа.

В любую погоду.

Она провожала добрым словом жильцов в дорогу.

Кто спешил на работу, кто в школу.

Морщины, улыбка без одного зуба.

Синий платочек, скамейка у дуба.

А вечером встречала соседей снова.

Желала здоровья, болтала немного.

Хотелось прижаться к тёплым щекам,

Это как прибыть к родным берегам.

Делать добро она захотела, любовью согрела.

Душа молодела, за год столько счастья подарить успела.

По весне, как церковь её отпела,

Фото бабушки милой на древо поспело.

И продолжает радовать наши сердца

Памятью ласки, смешного словца.

Ефросиния

***

Если она звонит в три часа ночи, трубку нужно поднимать. Она просто так не станет…

Беру. Рыдает. Сквозь всхлипы понимаю, что он оказался женат, а она случайно узнала: уснул, монитор засветился, звонок, надпись «Жена». Не понимаю, как это? Он был один ещё два месяца назад. Это точно. И они начали встречаться.

Рыдает. Кричит. Очень громко. Я пытаюсь разобрать. Была ещё одна у него. С двумя сразу познакомился. Там случился ребенок. И расписались. Быстро. Так.

Кричит. Я разбираю. Молчу. Советов не даю. Звонят не для этого. Вот посыпались пустые вопросы: что делать? Что делать? Что делать?

Смотрю на часы. Ночь. Слышу слёзы. Всё ещё ночь.

Ночью люди спят. Но она не сможет. Не этой ночью.

Потом, много ночей спустя… После родов той, второй (кто же там родится, как жизнь сложится из такой точки явления), после скандального и затратного развода, после десятков грубых слов, бессонных ночей по потому или иному поводу, она уснёт.

Но в моменте ей казалось, что мир рухнул. Принципы, на которых строилась жизнь, разом были попраны. Следа его не осталось в её квартире. После недели голода очнулась под капельницей. Он был где-то рядом. С цветами. Слезами. Словами из сердца.

Принципы. Как же они? Опора. Страсть захлестнула, но она не вечна. Что потом? После того, как страсть уйдёт, а принципов не останется.

Нужны потребности. Будет опираться на них. За ними дело не станет.

Люди. Кто нас разберёт. Сцены чужих жизней отнимают цвет глаз. Картины эти поражают. Если рассказывать их без улыбки (не эту конкретно, но многие), может пошатнуться психика у слушателя. Любая ситуация проходит. Любая боль утихает. Мы можем всё понять. И всё простить. Достаточно захотеть.

Чего захотеть? Быть счастливыми и свободными, конечно! Чего же ещё. Любая несвобода и «несправедливость» у нас в голове. Мы проходим через всех своих демонов ради себя, ради своей жизни и любви. Во имя своего дыхания свободного. Подышу.

Катрин Аполлонова

— 7 —

В рыбную лавку перед открытием привозят утренний улов.

Заглядываю.

Зеркальные карпы отбивают хвостами прилавок.

Поддаюсь импульсу.

Живая еда — здоровая.

Срабатывает инстинкт добытчицы.

Покупаю.

Ужин обещает быть прекрасным.

Муж решает показать свои кулинарные таланты. Уходит на работу.

Предлагает выпустить рыбу до вечера в ванну с водой.

Новый импульс.

Продлеваю жизнь обреченному существу. Радуюсь, что плывет.

Кормлю, снимаю видео.

Замечаю поврежденную жабру.

Слёзы нагло выдавливают старые занозы из сердца.

Надорванное горло просит остановиться. Выдыхаю.

Осознаю, что трапеза отменяется.

Утешения любимого по телефону принимаю.

Готов со мной нести нового друга на пруд.

Выхожу на улицу.

Пешком минут двадцать.

Спасаюсь от грусти и боли.

Считаю шаги. Встречаю тюльпаны.

Яблони цветут. Отвлекают, красоту увидеть заставляют.

Поляна одуванчиков приглашает кинуться в тёплые объятия.

Вдохновляюсь, всем телом к нежным шапкам прикасаюсь.

Импульсивность для меня — это призыв к действию.

Результат бывает хороший, бывает плохой, но одинаково поучительный.

Ефросиния

***

Мы оба опустили глаза. Он посмотрел первым. Как в кино, взял меня за подбородок, приподнял голову, заглянул подробно и… лживо. Я криво улыбнулась. Это повторилось. Длилось не долго. Мне не нравилось.

С кем-то мы после смеялись.

С кем-то грелись друг об друга в мороз на улице.

С кем-то было спонтанно и глупо в неловком месте.

С кем-то мимолетная данность.

Один не шибко добивался, но тиски его объятий решили за меня, что стоит позволить.

— Ты не умеешь. Я научу, — сказал он. Пальцы гуляли по косточкам моего позвоночника. Почти незрячие глаза его отражали блеск уличных фонарей.

— Давай, Достопочтенный крот, — я дерзила.

И правда, научил. Что-то ему понадобилось в моей блузке. Мне не было интересно, он куда-то пробирался, но ничего не находил. Будто бы не заметно, что я плоская, как мальчик-подросток.

— Не ищи. Я сегодня не надела, — говорю.

Смеётся. Отстраняюсь. Отхожу. Идёт за мной. Не позволяю догнать. Ухожу.

Дальше я перестала считать и наблюдать. Была занята. Офисная жизнь. Образование. Пропитание. Долгие переходы. Голодный кофе. Вишневый сок в ванной.

Он читал мне Достоевского. Как стихи. Поэзию он не любил. Я люблю до сих пор. Я не рассчитывала ни на что. Мне уже было за… и почти всё побоку. Готовилась к новой боли и испытаниям, которые придут ко мне через нового человека.

Дневник соврать не даст, я не хотела этого с самого начала. Но я попала и застряла. Капкан так больно сдавил ногу, что я даже не попыталась вырваться.

Когда в плену, лучше смириться, отдаться событиям.

Его суетливые губы задрожали ещё сильнее под моими, тяжёлыми и спокойными.

«Мы всё равно к этому придём, зачем тянуть?» — думала я.

Мне нужно было утешение. Я его получила. И поплыла мягкой дымкой над столиком в кафе, который был оставлен сторожить старую книгу в потрёпанном переплете.

Очнулась в машине. Рубашка расстегнута. Он в ней тоже ничего не нашёл. Я сигналю остановку. Себе. Он готов продолжать.

Мне нужно ещё хотя бы пару дней, чтобы пожить тощей жизнью своей, которую я пыталась по крупицам собрать, но теперь — я себя знаю — без просьбы отдам чтецу классики.

Годы прошли. Я сделала всё невозможное, чтобы жизнь осталась со мной.

Она вылетела из меня, когда я в не своей рубашке, расстегнутой настежь, спустилась за стаканом воды и обернулась, чтобы услышать слова любви.

И залетела обратно, когда я же, голая до костей, сидя в наполненной кипятком ванне под суровым взглядом кого-то Высшего, была вынуждена признаться в любви к себе самой. Чтобы начать жить. И начала.

А ты мне пишешь сны о сексе со мной.

А ты увидел меня, улыбнулся и исчез.

А ты споткнулся об меня, испугался.

А ты намечтал себе меня и ласкаешь себя сам, вспоминая мои равнодушные глаза.

Катрин Аполлонова

— 8 —

произношу облако представляю белоснежную с небесно-голубыми завитушками мягкую перину нежность растекается по телу улыбка раздвигает скулы-пружины на мгновенье чувствую руки мамы щиплет нос сердце просит драмы облако одно в бесконечности странствует окутывает пик горы растворяется восстанавливается продолжает путь так и я летаю мечтаю тайные знаки открываю страдаю боль проживаю вселенная помогает люди поступками вдохновляют благостное состояние прощаюсь с хандрой неудачи отправляю на покой за окном найду новые краски в приключения помчусь без оглядки поцелуи пусть будут сладки как же на чувства мы падки

Ефросиния

***

Ты видишь, мой нежный герой, мрак прошёл, и звезда загорелась в груди. Ты медлишь, но хочешь спросить: «Отчего так? Ведь нам пока не по пути».

Я думала — только с тобой способна согреться, но чувствую, пропасть меж нами, а сердце ликует, поет. Неужто позволила я появиться любви, что не просит взамен ничего? Так жаждала честной свободы, и тяжкое скинуть ярмо.

Ждала и просила, во снах отвечала: «Ты руку мою можешь взять. Держать до тех пор, пока полегчает, и будешь ровнее дышать».

Ты брал, я глаза прикрывала, молчала, а кости ломил непокой. Я отдавала, но не получала. Привычка.

Теперь себя вижу другой.

Поутру бежала. Молчала. Дышала. И солнце взошло за спиной. Тропу поменяла, себя разровняла — вот солнце и передо мной. Лучами меня обнимало и грело, ласкало и кожу рвало. Но я засмеялась, ему подчиняясь, и в тело проникло тепло.

И я бегу дальше. Без внутренней фальши. Мой путь и любовь, и покой. Всё шатко и зыбко, и рушатся хлипкой надежды опоры за мной.

Лишь то неизменно, что гибко и цельно: смягчаю я сердце, дух выломал дверцу в темнице, что я создала головой. И я пропускаю всё то, что вбираю, и чищу своей пустотой.

Мой добрый герой, мы пока на задворках, скучает наш мир. И ангелы дремлют, но демоны рыщут, им новые силы нужны. Ту тьму разогнать только солнце способно, не то, что на небе сейчас. А то, что в груди, что в Душе нашей вечно сияет, пусть даже без нас.

И мы не так чутко с ним держим порой эту связь.

Вот что мне открылось, пора поделиться: мы светим и греем всегда. Пусть больно и страшно, и давят невзгоды, пусть даже сильна наша тьма.

Искать мы привыкли. Мы ищем во внешнем, что может нам новое дать. Добавить того, что нам так не хватает, закрыть, починить, подлатать. Мир так настроен: ему очень нужно отдачу от нас получать. А мы что хотим, чем ему отвечаем — готовы себе только брать?

Нам нужно не в нём, но в себе поискать, что есть в нас такого, иного, чудного, что можем ему отдавать. Горим или гаснем, живём — не напрасен наш путь. Вернёмся к себе, и день будет ясен, согрет нашим светом, который сумели отдать и вернуть.

Сегодня свечу и тепло призываю.

Учусь у себя его брать.

Мой нежный герой, берегу твой покой, как умею.

Пора нам друг другу сказать…

Катрин Аполлонова

— 9 —

рассекаю улицу чужие окна витрины чёлка липнет ко лбу остаются считанные минуты но я спешу срываю маску душит забирает остаток сил лозунг любовь навеки добрый и меня подкосил гигантские двери из дуба ручка в виде креста адрес взяла у друга только найти бы тебя выдыхаю сомнения глупости из головы прочь кто же влюблённой чуче сможет помочь грудь призывно отвечает холодным каплям дождя платье мокнет я в чулках без белья облизываю губы пробую на вкус страх горький с кислинкой принципы сыплются в прах решаю вхожу к ней домой навстречу летит она как долго тропою ночною я к счастью большому брела

Ефросиния

***

Шелохнулись

Губы. Улыбнешься —

Оближу свои.

За руку.

Слишком крепко

не отпускай.

Это больно,

но лучше так, — зубами

в спину.

Сошлись веки,

мир исчез во сне

блаженном.

Последний

вдох в этот вечер

мой.

Свет Луны

разбудил, грудь

трепещет.

Агония

гнёт спину, трясёт сущность.

Держи!

Бьётся птицей

Душа в диком саду

моего Покоя.

Катрин Аполлонова

— 10 —

Она устраивала судьбу вопреки и назло.

Бегала по этажам офиса в поисках заветного кабинета.

Чтобы подарить счастье от минета.

Встречала с работы букетом моих любимых лилий.

Печенью трески, салатом из мидий.

Красная в слезах отправляла аллергию в темницу.

Растирала простуженную поясницу.

Шутила, смеялась, страдала.

Кем только ни называла.

Строила дом, грандиозные планы.

Носила в носу серьгу, странные амулеты, воланы.

Выгодный муж получился при мне.

Милый наездник с кнутом и в седле.

Я же хочу свечу при луне.

Коснуться ресниц белоснежных.

Мой айсберг прекрасный, пришедший во сне,

Растаешь в объятиях.

Ждать я не в силах, сжимаю кулак.

Горло и сердце сдавило.

Агонию страсти, ошиблась, впустила.

Любви горький яд пригубила.

Расправим мы крылья,

Сольемся телами.

Глаза приоткрыты,

Взлетим над главами.

Ефросиния

***

Я обнимаю тебя, но руки не дают обмануть. Сжимают воздух. Перенапрягаются, пухнут вены. Горят ладони моих вечно прохладных кистей. Этот дикий жар идёт из сердца.

Хочешь, я расскажу тебе о своём Пути?

Пока ты не начал ныть и думать, что твой самый тернистый. Ведь ты настолько высокомерен, что считаешь свою беду самой бедовой, своё тело самым безвольным, а мысли самыми болезненными.

Ты самый… весь. Чемпион мира по страданию.

И Жертва ласкает, причмокивая, твой член по утрам и вечерам, доставляя тебе бомбическое наслаждение своими губищами и абсолютно гладкими деснами.

Тебе же так нравится? Зачем ей зубы, она пьет твою жизненную силу.

Хочешь, я расскажу тебе о своём Пути?

Мой Путь: смотреть на это всё. И уважать. Не трогать. Любить.

Слышать крики о помощи из-за закрытой двери бункера с ледяными стенами, куда подобные тебе запирают свои Души. Стоять у замочной скважины на коленях, умоляя открыть и бить синими кулачками по броне, латаной-перелатаной.

Ко мне тоже захаживала Жертва. И Спасатель. На троих мы разбивали лагерь, дожидались Палача и предавались таким утехам, что Душа моя готова была покинуть наше пристанище навсегда. Пару раз я ловила её за секунду до взрыва.

Я что-то хорошее сделала… Не знаю, что именно. Слетелись Ангелы. Кажется, я позвала их. И я поднялась. Медленно. Нагло. Прогнала троицу зажравшуюся. Осталась у двери одна.

Твоя Душа орёт о помощи. Ночами я просыпаюсь от этих криков. Опухаю от бессонницы. А наутро пробежка, чтобы продышать впечатления ночи.

Зеваешь? Конечно. Тебе не интересно. Это же не ты. Ты же великий, придавленный обстоятельствами. Один из всех на земном шаре. Только у тебя такой Путь, что извилины выпрямляются, вьется хребет.

Нет.

Так живут все живые. Кто не жив, тот и не живёт. А жизнь — разная. И это одна из её граней. По ней можно страдать. Её одну замечать. Только на неё опираться. Только ей упиваться. Что ты и делаешь. Но я предпочту повернуться к этой двери спиной. И посмотреть на разный мир. На другие его грани.

Я всё ещё слышу крики. Мне больно. Но я уже принимаю эту боль, как данность. Уважаю. Люблю.

Я рядом. Открою дверь, когда попросишь. Давай ключ.

Катрин Аполлонова

— 11 —

Который год твержу про усталость, бессмысленность речи, приближаю старость.

Тайной вечери жаждет душа, полную чашу испить, добраться до дна.

Мозг атакует, смиряет, воркует.

Пир обещает, жизнь критикует.

Помогает осознанность в мире из дыр рыбой проплыть событий черёд.

Но к фальши ведёт

выбор течения «за» или «против».

И зов предков, и потомков песенный вой сливаются в стража с толстой корой.

— Выйдем из дрёмы, — он предлагает.

Шелестом в колыбельную лечь заставляет.

И побеждает.

Вечные сны забирают задумки, строки, идеи, смешные шутки.

Рассвет.

Есть я или меня нет — рассвет.

Букет. Незабудки. Велосипед.

Вспоминаю про действия.

Период выкинутой из-под кровати утки.

Первый шаг с болью адской в шине жуткой.

Смогла, полюбила.

Практика — это сила.

Два часа в борьбе прожила, но текст изложила.

Творчество — счастья мерило. И слышу я, как гневается небо.

Гремит раскатами, трещит по швам.

Темнеет. Я иду уверенно и смело.

Взываю к дьяволу поговорить со мною по душам.

Открыты настежь входы, выходы.

Ушные раковины промывает дождь.

Писк каверзный неистово подал

Злодейской армии чертовский вождь.

Прятать взгляд перестаю,

Увидеть врага хочу.

Сражаться до кровопролития,

До окончательного соития.

Убираю фальшивые фразы,

Страх заболеть от проказы.

Готовлю вкуснейшие зразы,

Добродетелей начинаю показы.

Истощаю нервную систему,

Доказываю любви теорему.

Радуюсь кофе, нежности, крему.

Выявляю нового творчества тему.

Крик. Метастазы.

Боль цвета сажи, запах стервятины.

В зданиях вмятины.

Сирены плачут навзрыд.

Взрывы.

Позор и стыд.

Люди бывают странные,

Ситуации сложные, многогранные.

Жизнь просит, ласкается.

Светом сквозь тьму пробирается.

Спотыкается.

Поддержу, её сторону займу.

Бессилие птицам скормлю.

Силы внутри найду.

Конфликт проживу, спою.

Ефросиния

***

— Поехали! Ты готов?

— Это будет секс?

— Конечно, это будет секс. Ты же хотел? Хочешь?

— Да. А ты хочешь?

Я уже стою в одних трусах. Кроссовки с аккуратно вложенными в них носками в углу. Спортивное платье на спинке стула. Где-то там и топ — наконец-то я дышу свободнее.

Развожу руками, показывая свою готовность. Я привыкла. Тело — это то, к чему хочется прикасаться, это беспроигрышный вариант начать серьёзную беседу.

Мой путь начинается с секса. Сценарий жизни. Я зеваю.

— Мне нужно тебя для начала поцеловать?

— Послушай, роль мужчины сегодня твоя. Делай то, что ты хочешь.

— Я хочу сбежать.

— О, честность! Это что-то новенькое. Возбуждает.

Я улыбнулась. Он расслабился. Мы сделали вид, что секс был. И он у нас будет. Позже. В моих фантазиях и воспоминаниях. Теперь мы можем начать разговаривать. За ужином. Завтраком. Теперь меня слышно. Моя плоская грудь, покатые плечи, рыхлые бёдра и родинки по всему телу больше не глушат фон.

Но у меня вопрос к себе: «Зачем я всё это сейчас ему скажу? Будем считать, что так я освобождаю себя, занимаюсь своей жизнью, забочусь о своём покое».

Теперь зевает он.

— Знаешь, чем мы похожи? Повадками обращения с жизнью.

Ты явно хочешь что-то мне сказать.

— Мы добиваемся. Вспарываем себе животы. Мы настаиваем на своём. Насилуем себя, пространство, мир. Мы… Вот у меня это в отношениях, у тебя — в деньгах. У тебя ведь всегда есть работа. Верно? Но денег не то чтобы вдоволь. У меня же всегда есть отношения, а любви нет.

— Так ты меня не любишь? — он поставил чашку на стол. Его пальцы задрожали.

— Ах, ты же мой драматичный. Люблю. Чисто, искренне. Люблю. Но это нечестно. Как и у тебя с деньгами: кое-что в кошельке у тебя всегда водится. На такси, на кафе, даже на новые кроссовки — я, кстати, давно хочу розовые. Я люблю всех. С первой минуты разговора. С любым человеком. Стоит мне увидеть глаза, услышать голос.

— Я хочу, чтобы ты меня любила по-особому.

— Кто жаждет любви, тот сам не любит. Ты не любишь меня. Не любишь себя. Я не люблю себя. Не люблю так, как умею. Я чувствую, что во мне этого много…

— Как и у меня с деньгами. Что делать?

Теперь он готов услышать. Я тоже.

— Просто продолжать путь. Принимать то, что на самом деле есть, и не доказывать, не насиловать, не заставлять. Не проверять на прочность. Не слушать «умных», не читать «успешных».

— Много «не».

— Ты понял. Осталось то, что осталось. Просто путь.

— У меня есть деньги.

— Люблю тебя.

Катрин Аполлонова

— 12 —

Хлопнула входная дверь. Просыпаюсь, его нет.

Пошёл за цветами или купить вкусняшки на рынок? Звоню.

— Любимый, ты где? — спрашиваю.

— Спи, мне надо пройтись, — отвечает.

— У нас выходной?!

— Скоро буду.

Побег из дома больше удивил, чем насторожил.

Воскресный день — оазис романтики и любовных игр. Заряд счастья перед началом рабочей недели. Так решила я. Со мной согласились, но игнорируют.

Включаю режим ожидания.

Проходит полдня.

Ложка стучит по дну банки с шоколадной пастой. Вкусно? Не помню.

Заглядываю в кастрюльку — две тарелки с гречкой внутри.

Смородина. Чёрная. Крупная. Летит в рот.

Я в стрессе. Мне можно.

Желудок взрывается, просит о пощаде.

Набираю заученные цифры.

Слушаю хмельной голос, задыхаюсь от перегара и отвращения.

Это месть или грехов отпущение?

Смотрю в зеркало и вижу проекцию.

Пленница. Цель — сбежать, чтобы освободиться от оков нежности и заботы.

Забыть проблемы, а не решить поставленные задачи.

Принять такой путь означает выбрать страдания.

Наслаждение от осуждения и скуки. И зависть на поруки.

Ядовитая смесь — разрушения весть.

Прощаю себя. Выкройки старые кромсаю.

Обряд жертвоприношения пересматриваю под новым ракурсом.

Расширяю осознание решетки.

Превращаю её в листок тетради в клетку. Пишу заметку. Смещаю приоритеты.

Сделаем с милым завтра котлеты.

Или назначим выходной среди недели.

Сделаем, что захотим, главное, чтобы мы уцелели.

Ефросиния

***

Ты любишь осень больше, чем я?

Не смеши. Разве можно любить больше. Тем более осень.

У меня глаза цвета её неба.

В цвет листвы волосы.

Это ничего не значит, я понимаю.

Но как я её люблю, никто не знает.

Свободная. Наглая. Красивая.

Восхищает.

Поцелуи на ветру. Губы стираются, расцветают. Я им позволяю.

Капли мелкого дождя по щекам. Как лёгкие объятия. Как мои. Ты их знаешь.

Пойдём со мной гулять. Не предвещая.

Я иду. Одна. Тебя будто бы случайно встречаю. Твои вопросы. Слышу. Отвечаю.

Да. Прочитала.

Конечно, понимаю.

И я скучала. И я сейчас наслаждаюсь.

Дальше замолкаем.

Поцелуями прерываемся.

Мы совпадаем. Ответы на вопросы одинаковые.

Зачем же звуки осени нарушать. Утопаем в ней. Теряемся.

Только часы. Запястье пережимают.

Нам пора. Прощаемся.

Приятная боль. Осенняя. Её вся природа проживает.

Больно. Руку сильно сжимаешь.

Или это я твою так. А ты отвечаешь.

Сейчас так. А завтра не наступит.

Пусть пока будет осень.

И нежная печаль.

Обнимаю.

Катрин Аполлонова

— 13 —

— Входи. Вкушай и властвуй!

— Моя хорошая девочка.

Нимфа лежит на столе.

Ноги упираются в стену. Спина выгнута. Одна кисть поддерживает локоны, вторая ласкает бездну.

Тело жаждет проглотить достоинства и недостатки без оглядки.

В голове колядки.

Икринки дразнят соски, щекочут пупок.

Мне бы воздуха глоток.

Он застывает, потирает подбородок.

— Красная икра?

— Хотел взбитые сливки?

— Нет. Бокал вина?

— Сворачиваем. Знакомая тропа.

— Сдуваем с отношений пыль?

— Бежим в новаторство, любовь моя.

Полотенце с его бедер летит в сторону. Слизывает приманку.

Животом касается лица.

Губы впиваются в его пах. Язык, как удав, сражается мертвой хваткой.

Мгновение — охотник повержен.

Рык удовольствия заполняет комнату.

— Слезай с шеи. Я не вижу твоего лица. Как ты перемещаешься. То на коленях, то верхом, то сворачиваешься калачиком, то распускаешься розой.

Он поднимается с постели, нравоучения полетели. Улыбаюсь.

— Стараюсь, чтобы приятное послевкусие осталось, — отвечаю.

— Перебор, — запиши это в протокол.

Жалобу подаю на судьбу.

Стирание границ — серьёзное нарушение.

И в сексе, и в еде. Отвратительное поведение.

— Сделаем шаг навстречу. Волю прокачаю.

Пожелания маркером отмечаю.

Внесу на рассмотрение.

Принципиальное изменение.

— Мудрая, светлая, конфетная.

Страдаю. Заботой окружаю.

Правда за тобой, знаю.

Прости родная.

— Прощаю. Птицу счастья изловить чёрт-охотник решает.

Раскидывает силки в душе,

Веру, надежду в клише бесстрашно превращает.

Ефросиния

***

Давай встретимся, чтобы ничего.

Я не умею так. А ты?

Пойдём по неулице к некафе. Попьём нечаю. Помолчим.

Я подожду, чтобы ничего между нами восстановилось, когда оно на мгновение превратится в картинку или импульс, и ты подумаешь, брать ли меня за руку или нет. У тебя заболит голова от «а что, если…», и ты уставишься в телефон, разыскивая там что-то. Пока я подержу плотное «ничего».

Поднимешь на меня глаза. Заглянешь в мои. А в них — ничего. И ты выдохнешь. И станет хорошо.

— Как ты это делаешь? — спросишь ты.

— Я не делаю. Ничего не делаю.

— Делаешь. Вот это «ничего». Где научилась?

— С тобой. Сейчас, — отвечу. Это правда. Давно хотела и только вот сейчас получается, кажется.

Из кафе мы выйдем за руку. Перейдём через дорогу. Пальцы потеряют друг друга. Потом снова найдут. И потеряют.

Я захочу быть тебе полезной. Ты не заметишь. Ты захочешь очаровать. Я пропущу. Мы будем по привычке доказывать друг другу, какие мы все из себя, будем строить планы, врать и возлагать надежды… пару минут. Пока нас не спасёт дикая усталость от всего этого. Она давно рядом ходит. И только сейчас, когда мы плотно зажаты в её тисках, наконец-то научились (и ещё учимся) давать друг другу ничего.

Мне нужно много — покой, тишина, нежность — у Пустоты это всё есть. Я возьму оттуда. А ты поддержишь поле Пустоты. Бережно. Тихо.

Я сделаю всё это для тебя тоже. Не напрягаясь. Не делая вид, не презентуя. Не дотягиваясь… Жарко губам. Пройдёт.

Мы устанем шагать. Сядем по машинам. Я на такси. Разъедемся. И между нами останется вечное ничего. Вот это да.

Катрин Аполлонова

— 14 —

бабочки цветные на кухонной шторе танцуют польку мечтают о море ресницы хлопают им в такт осознают провальный пакт глазами грустными смотрю губами скверности дымлю сегодня с демоном я соглашаюсь спускаюсь с небесной вершины свергаю монумент не престижный принципов грозные льдины обнимаюсь с противником ложным чтобы увидеть свой дом не руины и сдаться занозам подкожным под цветом прекрасной рябины отказываюсь от тяжёлой ноши носить любимого галоши задавать занудные вопросы почему как мог ты папиросы устаю от пустого звона бокала наливаю сто грамм вокала снимаю с себя роль мамы выбрасываю сценарий драмы примеряю роль творческой музы приглашаю танцевать и есть арбузы покой на сердце это беспрерывное движение личности развитие собственного я с элементами поэтичности

Ефросиния

***

Вот скажи мне, что тебя не устраивает? Что тебя вечно расстраивает? Что не так? Не знаешь? Правила жизни листаешь. Их нарушают. И ты нарушаешь. Так интереснее. Ты же понимаешь.

Тогда что? Игра гормонов? Буйство манер и заслонов? Что тебя снова не устроило? В ужас повергло. Выбило из строя.

Приглядись. Давай вместе. Как всё в мире становится интереснее. В твоём в моём. В нашем. Как шаблоны посыпались. Духи прошлого на их обломках пляшут.

Ты хочешь жизни без фальши.

А есть готовность увидеть то, что психику измельчит в фарш и заставит подняться выше над всем? Где будет ясно видно: не существует проблем. Есть лишь мыслесплетения и паутины ложных дилемм.

Плюнь на всё!

У тебя есть сердце. Дай ему жить. Отыщи средство к разуму холодному обращаться реже. Если только по делу, где официальный тон всех прежде.

Оглядываешься?

Тебе хорошо.

Звучит вопрос: что нужно ещё?

Осознать, что всегда будет мало. Что сознание шатает. Крылья путаются в случайном бурьяне.

Вернись на путь, он точно твой. Бери руку, которая для тебя там опорой. Следуй за собой. От ситуаций убежать — не самое простое. Это ловушка. Пустое.

Она тебя всё равно догонит и так приложит… Тебе уже сейчас больно.

Усталость? Это от сопротивления. Отвержения. Подавления. Подышим. Поднимемся выше. Здесь идеальное потока течения. Нет нас. Мы вне миров и времени. Рядом. В одном мгновении.

Катрин Аполлонова

Дойдя до ручки… двери, за которой новая реальность, мы предпочитаем сесть на пороге и предаться отчаянию, стенаниям и обвинениям. Это легче всего.

Я проснулась утром с дикой болью во всём теле. Болели не мышцы. Болела жизнь во мне. Я помню эту боль. Безвылазно я прожила в ней больше четырёх лет.

На несколько недель она отступила. Не без моего участия. А теперь снова пришла.

— Старая подруга, прими мои глубочайшие плевки в твоё существо. Смерть с тобой? — приветствовала я её.

Боль опешила. Убежала на кухню доедать вафельки. Смерть появился. Улыбчивый. Сел на мою кровать. Обнял меня. Я вспотела. Мучительная агония вырывалась выдохами в подушку.

— Мы продолжаем путь, — сказал Смерть.

— Как будто у меня есть выбор.

В дверь позвонили.

— Там Жертва на пороге, — объявил Смерть. — Откроешь?

— Нам не о чём говорить.

Мокрую одежду положила в ванной. Подумала о покупке стирального порошка. В глаза Смерти смотреть не стала, а в свои заглянула: «Ещё немного сил у нас есть, — сказала я отражению. — Значит, сегодня идём. Наступит ли завтра?»

Смерть стоял за моим плечом. Я чувствовала его нежное дыхание, но не видела его отражения в зеркале. Пока так.

Катрин Аполлонова

— 15 —

Пять ноль — наш счёт, не в мою пользу. Хожу, поникли руки, голова, душа. За что хотел мне вырвать сердце? Обиды россыпью, воспоминания кошмарной чередой.

В слёзы. Пропахла кухня черемшой.

Противостоять жестокой силе.

Быть может, убежать, как рысь или гепард, с веревкой в мыле. Остановлюсь. Сказать осмелюсь: «Хватит». Пусть ветер перемен головушку взлохматит.

Надеваю непроницаемый для звуков шлем, броню от гордости и предубеждения, вуаль от взглядов снисхождения. Разжимаю стальные звенья жалости, злости и наглости. Скручиваю новую спираль ДНК семьи из доверия, труда, комплементарности.

В чём остаюсь? В любви и счастье.

Стряхиваю напасти, заигрываюсь в них отчасти. Надоедают страсти.

Край, по которому я блуждаю, в тропу каменную превращаю. Чувствую твёрдость под ногами. Ступаю смелее, быстрее, точнее.

Гуляю между облаками, наслаждаюсь зелёными островами, которые в море видны.

Это сны.

Ефросиния

***

Дорогу перебегаю. В подземный переход спускаюсь. Не помню, на что, но отвлекаюсь. Глаза поднимаю, и неясно — заблудилась или пока только заблуждаюсь.

Путь всё равно продолжаю. А что делать. Дорога есть. Правда, куда она ведёт, не знаю. И я бегу. Ногами перебираю.

Конец ознакомительного фрагмента.