Полотно

Катарина Коложвари, 2020

Сборник стихов Катарины Коложвари отражает поэтическое творчество автора и включает тексты стихов и песен, написанных в период с 1975 до 2020 гг, и создает широкое полотно впечатлений и событий, затронувших писателя.

Цикл песен Шахматы

Справка: по одной из легенд, шахматы (шатранж или чатуранга) были изобретены в Индии, и тогда шахматная доска отличалась по форме от нынешней, на ней стояло 4 армии по 8 фигурок, и они были окрашены в цвета алый, черный, желтый и зеленый. Их сражение подчинялось настолько сложным правилам, что опытные игроки придумали специальный прием — табия, то есть условное начало, и расставляли фигурки так, как будто они совершили уже ряд ходов до этого. Легендарному визирю Бузурджимиру приписывали изобретение шахматной игры в том упрощенном виде, как она дошла до нас, где всего две армии — черная и белая. Названия фигурок больше соответствовало тогда персидской специфике: ферзь, который у нас часто в просторечье называется королевой, — на самом деле был полководцем, аль-ферзаном, вместо ладьи было изображение птицы рух, и так далее. Многие древние истоки шахмат заметны в их специфике и сейчас, но мы не всегда их понимаем…

Табия

Красный цвет был цвет атаки,

поражая стройным видом,

он алел, как в поле маки

иль червленые щиты,

желтый цвет был цвет надежды,

столь подверженный обидам,

сколь нарядные одежды

склонны к призракам тщеты,

был зеленый цветом мудрых,

цветом стойкости и мощи, —

цветом кленов темнокудрых

и усатого плюща,

черный — это цвет финала,

для него все было проще:

лишь печальный блеск опала,

лишь прощальный взмах плаща…

Шорох бурнусов, кружение бурок —

восемь фигурок да восемь фигурок,

как бы там что это ни означало,

это начало?! — нет, табия…

Перед тем здесь что-то было,

было что-то перед этим,

кто в игре не тратит пыла,

тот ведет свою игру:

ясный ум Бузурджимира

дайте нам, и мы ответим,

что достойно славы мира,

что не должно знать в миру,

Алый, далям обреченный,

а зеленый — мирным долам,

тихо двигается черный

в золотой рассветный час,

сникли крыши, пали стенки,

сведены квадратным полом,

вновь неверные оттенки

получаются у нас…

Изображают индусов и турок

восемь фигурок и восемь фигурок,

как бы кого это ни огорчало,

это начало?! — нет, табия…

Столько флангов было раньше,

вверх вилось четыре флага,

но случилось, что в шатранже

кто-то что-то изменил,

и — ошибка или шалость, —

и — просчет или отвага, —

но цвета перемешались

в блеске сажи и белил…

Черный вздыбился победой,

бился красный пульс безумья,

желтой выманен монетой,

зеленел в ночи азарт,

а вокруг чернели ружья,

а вокруг белели зубья,

и с гримасой равнодушья

пешки строились на старт…

Как бы твой ум ни был смел или юрок,

восемь фигурок да восемь фигурок,

как бы на что это ни отвечало,

это начало?! — нет, табия…

Баллада о проходной пешке

Вперед пробивался сквозь вражеский строй

наш витязь, наш ферзь, наш отважный герой,

слоны проходили своею громадой

и вздыбился конь перед вражьей армадой,

и я из фаланги отважно шагнул-

на ферзевом фланге я встал в караул,

но место пустеет, которое слева —

так где ж королева? Ах, где королева моя!

Но вот оказался пред грозной турой

наш витязь, наш ферзь, наш отважный герой.

Мала для маневра пространства осьмушка —

я видел, как с башни ударила пушка,

я видел сквозь дым, как, султан опаля,

наш ферзь обернулся, ища короля,

и в прорезь доспеха без страха и гнева

глядит королева — так вот королева моя!

Ужель не найдется столь страшной порой

на ферзевом фланге отважный герой —

а ну, белый слон, марш по диагонали,

вперед, мои кони, чтоб нас не догнали,

и я дохожу до последней черты,

и вижу вдали дорогие черты —

я ваш, я строка из того же напева!

Но где королева? Ах, где королева моя!

Шагаю за бортик, сливаясь с судьбой,

там кортик вручается мне голубой,

но кто начал кон за моею спиною,

встав за Рубикон, уже занятый мною,

чей реет султан среди черных фигур

над полем, где замертво падает тур?

Победа рванулась из смертного зева,

но где королева? Ах, где королева моя?

По диагонали

Два часа уже идет война,

но не важны сроки обреченным,

на доске осталось два слона

— я на белом поле он на черном

и шагаем по тропе войны,

недоступней, чем сады Непала —

хорошо, что мы с тобой слоны,

а слоны не ходят как попало…

Но столь же прям размах углов, двуцветен столь же,

среди кивающих голов моя всех больше,

вас грызла ненависть к врагу и гибли вы же —

средь спин, согнувшихся в дугу моя всех выше…

Вновь из всех возможных заварух

мною собственный маневр взлелеян —

хорошо, что слон не то, что рух:

слон в поступках не прямолинеен,

но бойцы, шагая вразнобой,

смело топчут расписные пятна —

если слон и протрубит отбой,

здесь никто не поспешит обратно…

И столь же много трачу слов и тщетно столь же,

среди кивающих голов моя всех больше,

на каждом сделанном шагу пугаясь мыши,

средь спин, согнувшихся в дугу моя всех выше…

Может, замыслы мои глупы,

но ведь может это быть, послушай,

что их деревянной скорлупы

я воздвигнусь всей своею тушей,

осень в джунглях — не сезон охот,

черный воин, брось копье, не мешкай,

потому что, позабыв свой ход,

ты теперь уже не будешь пешкой…

Но столь же облик мой суров и жалок столь же,

среди кивающих голов моя всех больше,

вам страшно было на бегу — но пали вы же,

средь спин, согнувшихся в дугу моя всех выше…

Вновь и вновь мечтая об ином,

черномастного минуя братца,

вижу я — не стоит быть слоном

и не стоит даже называться…

Пять часов уже идет война,

свой последний час мы встретим вместе —

на доске пока что два слона,

и, конечно, короли на месте…

Короли

Нет, не слабы короли, не жестоки,

просто их изобрели на Востоке,

где, усиливая властные чары,

вкруг правителя стоят янычары.

Кто живет огнем атак, а не саном,

может стать ну разве так — альфирзаном,

гром побед иль пораженья махина —

не шагнет король за сень балдахина…

Не смутят его насмешки,

что он может меньше пешки,

по доске подошвой войлочной пыля,

и влекут, терпя удары,

две квадриги и три пары

триумфальную повозку короля…

Рад бы он и сам жить славой иною,

но решают там, у нас за спиною,

длань взлетает над ареной дощатой,

и довольствуйся смиренно пощадой…

Слишком скоры игроки на расправу,

ведь сражаются полки не за славу,

за границы бич иль строчку Плутарха —

исключительно за личность монарха…

И идет он, маскируясь,

отступая, рокируясь,

по доске подошвой войлочной пыля,

четырьмя или двоими

можно жертвовать во имя

убедительной победы короля…

Будь та власть дана от грека иль галла,

чувство долга бы она возлагала,

должен был король хоть что-нибудь вытрясть —

хоть бы доблесть, хоть какую-то хитрость,

на Востоке же и мысль не порхала

при движенье вверх и вниз опахала,

это поняли и персы, и турки:

власть есть власть, а остальное — фигурки…

Эндшпиль

Сделан шаг

в далекие поля,

поднят стяг

во славу короля:

разворот мечей в щитах,

подведен баланс в счетах,

ты убит и я убит,

начинается гамбит,

когда мы снимем черные латы,

черные латы и белые латы,

мы уже не будем виноваты,

что продолжается турнир,

мы проходим черные квадраты —

черные квадраты и белые квадраты,

чтобы там, за линией утраты,

увидать неразделенный мир:

в мире этом, в мире этом

разный быт зимой и летом,

мир огромный и укромный

светел и неизлечим,

там, оставшись без доспеха

пораженья иль успеха,

в корчах плача — в дрожи смеха —

мы друг друга различим…

Близко так,

что выстоять нельзя,

в створ атак

рванулись два ферзя,

и слегка удивлены,

смотрят черные слоны,

съест ли, словно каннибал,

Ганнибала — Ганнибал…

Когда мы снимем черные латы,

черные латы и белые латы,

мы уже не будем виноваты,

что продолжается турнир,

мы проходим черные квадраты —

черные квадраты и белые квадраты,

чтобы там, за линией утраты,

увидать неразделенный мир,

а покуда в мире нашем

мы опять мечами машем,

для колонн со стройным маршем

став убытком небольшим,

в брызгах льда, в пылу жаровен —

в мир, который столь неровен, —

в звонах дрожек, в скрипах дровен,

в свисте крылышек спешим…

Все безлюдней

роковой балет,

нежной лютней

звякнул арбалет,

рухнул витязь в забытьи

на враждебный борт ладьи,

и уныло короли

друг за другом побрели…

Когда мы снимем черные латы,

черные латы и белые латы,

мы уже не будем виноваты,

что продолжается турнир,

мы проходим черные квадраты —

черные квадраты и белые квадраты,

чтобы там, за линией утраты,

увидать неразделенный мир:

за доскою, за доскою

мы расстанемся с тоскою,

как положено изгою,

поднеся к губам фиал,

есть еще одна минута —

цифра девять, ритенуто,

с этой цифры почему-то

начинается финал…

Да, мы снимем черные латы,

черные латы и белые латы,

да, мы снимем черные латы,

черные латы и белые латы…