Очень древнее зло

Карина Демина, 2023

Пропали невесты? Очнулось от тысячелетней спячки древнее Зло, некогда почти уничтожившее мир? И Проклятый город готов принять гостей? Пускай. Повелитель Тьмы готов ко встрече и с городом, и с древним Злом, и даже с невестами. К чему не готов? Так к тому, что подвиги подвигами, а свадьба свадьбой. Чья? А тут уж как кому повезет.

ГЛАВА 5

Где случаются сюрпризы

«А когда нужда случается отбыть по делам, надлежит не столько увещевать жену строго, ибо пусть даже внемлет она уговорам, но всякому ведомо, сколь слаб дух женский и сколь падок он на всякие искушения. И потому человек разумный не станет полагаться лишь на слова, предпочтя им действия. Увези жену из града великого, оставь её в поместье малом, окружи верными слугами да приставь сродственницу из тех, что богата годами, но и только. И пускай она со всею страстью блюдет честь родовую»

«Наставления для супруга во счастие семейное», писанные безымянным монахом.

Теттенике открыла глаза.

Она… она была.

Где?

И… и что с ней случилось-то? Она помнила. Туман. И зеркало. И золотые тропы, что сами легли под ноги. Выбирай любую. Только потянись, и откроется, отворится тайное. Теттенике потянулась, перебирая одну за другой. И… что дальше-то?

Что-то произошло.

Она ведь почти поняла. Почти выбрала правильную тропу. Почти… и нить лопнула. Громко так. Так громко, что…

Она села.

Чихнула.

В носу что-то… что-то не то… пахло знакомо так. Сеном сухим и влажною, едва-едва скошенною травой. Так пахнет… где?

Хлебом.

Навозом.

Конюшня? Голова болела. Просто таки невыносимо.

— Эй ты, — в бок пнули. — Ишь, разлегся…

Больно! От боли она зашипела. И от непонимания. Как… кто… посмел…

В сумраке было видно крупное круглое лицо, а вот черты его расплывались перед глазами. Во рту пересохло. Сердце колотилось.

— Вставай, вставай! — её снова толкнули, опрокидывая на слежавшуюся солому, из которой отчетливо пахло плесенью.

Что произошло?

Что…

Теттенике с трудом, но поднялась. Сперва на четвереньки, потом… потом просто.

— На от, вычисти… дали боги помощника, даром, что рожей смуглый, а ленивый… — в руки сунули скребок. — И гляди у меня, хоть соринку на шкуре найду…

В нос сунули кулак.

Большой.

— Чего ты с ним возишься? — раздалось откуда-то сбоку. — Дай затрещину, чтоб место знал.

— Ага, а он еще нажалуется. Да и то… мало ли… кто их, желторожих, знает.

И человек отступил. Правда, недалеко.

— И хилый он больно. Не дайте боги, помрет ненароком… эй, есть хочешь?

Теттенике осторожно кивнула.

Она ничего не понимала. Или… это все ведьма! Ведьма что-то сделала, и Теттенике… Теттенике была там, по другую сторону зеркала. А теперь оказалась здесь. И… и где это «здесь»?

— На от, — ей протянули флягу и кусок хлеба. — А коня все одно вычисти, а то хозяин вернется и заругает.

Коня?

Только теперь Теттенике рискнула обернуться.

Коня…

Самого… она видела его прежде. И даже ехала верхом, если можно так назвать сидение в паланкине, что закрепили на широкой спине самого огромного, самого страшного коня из всех, кого только пришлось встретить Теттенике.

Его массивная морда нависала над ней.

Тело терялось в темноте, но теперь близость его, опасность, от него исходившая, ощущались кожей. Конь тихонько вздохнул, и горячее дыхание опалило кожу.

Что…

Голова качнулась. И наклонилась так, что Теттенике увидела свое отражение в огромном выпуклом зеркале глаза. Это… это не она!

Смуглое лицо. Плоское. Грязное. Темные волосы обрезаны коротко и торчат в разные стороны. Мятая рубашка съехала с одного плеча. Оно выглядывает, узкое, уродливое, побитое оспинами.

Она задохнулась одновременно от страха перед конем и от ужаса, осознания того, что с ней произошло. Драссар же, устав стоять, потянулся к Теттенике и осторожно, бережно, коснулся мягкими губами пальцев.

— Ишь… зверюга, — раздалось откуда-то из-за спины. — К такому-то и подойти боязно.

— Ай, тебе и не надо. Сказано же ж, что желторожий приглядит. Вот пусть нехай и приглядывает. А у тебя чего, иных делов нету?

Теттенике сглотнула.

Этот страх… драссары умные.

Брат говорил. А раз умный… Теттенике разжала пальцы, и конь осторожно, нежно даже, забрал горбушку хлеба. В животе заурчало. И… и кем бы ни был тот, кем стала Теттенике, он не ел довольно давно.

Ничего.

Она потерпит.

Она… она, содрогаясь одновременно от страха и странного предвкушения, протянула руку. И драссар ткнулся мордой в раскрытую ладонь. Горячее его дыхание опалило. И… нет, страх не исчез.

Но Теттенике сильнее страха.

А еще… еще она должна что-то сделать.

Вернуть.

Себя.

И… и с ведьмой сладить… рассказать… кому? Кто поверит мальчишке-конюшему? Пусть не рабу. Пальцы взметнулись к шее, и Теттенике выдохнула. Не рабу. Все-таки не рабу.

Из конюшни она выбралась чуть позже, обнаружив вполне себе удобную дыру, которую тот, кому принадлежало тело, хорошо знал. И потому тело это протиснулось меж двух досок, благо одна из них держалась на ржавом гвозде и поворачивалась легко.

Влево.

Там, снаружи конюшен, а то были совсем не замковые конюшни, пахло… странно. Людьми. Люди всегда пахнут одинаково. Лошадьми. И еще чем-то, чему Теттенике не имела названия. Этот запах, такой свежий, такой непонятный, пугал и одновременно манил.

И город сам.

Каменные дома. Она никогда не видела прежде столько домов из камня. Разных. Больших и маленьких, хотя даже самый маленький был куда больше роскошного отцовского шатра.

Деревья.

И цветы в кадках… в степи цветы живут недолго, а вот здесь их поливали. И не жалели воды. Это тоже было непонятно. Зачем? Одно дело, табуны поить, но вот цветы…

И в кадках.

Перед одной Теттенике остановилась, не в силах отказать себе в удовольствии потрогать мягкие лепестки. Нежные. Нежнее самого изысканного шелка.

— Чего творишь, оборванец! — тотчас завопила толстая женщина откуда-то из окна. И Теттенике поспешила убраться. Кто знает, может, цветы трогать нельзя.

Все-таки не замок.

И она — не дочь кагана, а… а не понятно, кто.

Очутившись на пристани, она зажмурилась, до того ярким было солнце, отраженное водами. И сами эти воды представились ей ожившим серебром. Оно переливалось, блестело, сверкало. И редкие лодки казались такими крохотными, игрушечными даже.

Налетел ветер.

Швырнул водой в лицо. И Теттенике, облизав губы, удивилась тому, что вода бывает горькой. Как?

— Море это, — сказал старик, что сидел на берегу и щурился, тоже ослепленный волнами. — Что, не видал никогда?

— Никогда, — Теттенике не стала приближаться к старику. — Море?

— Море, море… — вздохнул тот. — А ты чего? Вашего ищешь?

Теттенике кивнула.

И почесалась.

Проклятье! Да у нее клопы! И хорошо, если только они.

— Так поздно уже ж, — вполне искренне удивился старик. — Ушли оне. Еще вчерась.

Ушли?

Куда?

— Куда? — выдавила Теттенике.

— Туда, — старик махнул на серебристую гладь. — Девок спасать. Как издревле. Девка, она-то вечно в беде…

В беде.

Еще в какой беде…

— Кажуть, что до самого Проклятого города дойдуть. На от, — старик протянул кусок лепешки, и Теттенике не стала отказываться. Лепешка была сухой, но показалось, что ничего вкуснее Теттенике и не пробовала. — Жалко их… помруть все. А молодые… мой батько-то еще когда говорил, что нечего туды соваться. И дед… а дед дело говорил.

Он пожевал губу.

Он был очень стар. И сквозь седину его проглядывала темная кожа черепа. На лице эта кожа собиралась складками, и в них терялись и морщины, и ясные, словно небо, глаза старика.

— Садись он. Погляди… — старик похлопал по траве. — Небось, у вас такого нету?

— Нету, — согласилась Теттенике.

Уехали.

Брат.

Брат бы… брат бы, может, и выслушал бы. Поверил бы? Теттенике знала, что сказать. И… и поверил бы. Конечно. Она бы… она бы рассказала о том, как он однажды пробрался в шатер. И старуха Шоушан не посмела прогнать сына Владыки Степей. Она хмурилась. Недобро шевелила бровями. Кусала губы. Но притворялась любезною.

А он все равно понял.

И сунул кулак ей поднос.

— Вздумаешь обижать сестру, выпорю, — сказал он тогда. И пусть голос его был тонок, но… Шоушан ничего не сделала.

И об этом Теттенике тоже рассказала бы.

А еще о том, как они убежали смотреть на падающие звезды. И до утра лежали на траве, пытаясь сосчитать все, до единой.

Но… что ей делать теперь?

Брат ушел.

И… и это на самом деле опасно. Она ведь видела! Только она и видела! Только она и знает… а теперь знание мучит.

— Ты чего? Плакать? Ты это брось, — старик протянул еще ломоть лепешки и кусок белого, щедро приправленного травами, жира. — На от, съешь. Тощий больно. Ничего, были бы кости, а мясо нарастет. Я в твои годы тоже не больно-то…

Он махнул рукой.

А Теттенике приняла нежданный подарок и села рядом. Больше она старика не боялась. И лошадей тоже. Кажется. Если только самую малость.

— Море, — теперь она смотрела на него без восторга.

— Море… островитяне-то толк знают. Изрядные мореходы. Дед еще баил, что его собственный дед тех самых кровей. Не ведаю, только море мы завсегда чуяли. И эти он, что приличными людями казались, тоже море чуют… и было б простым, дошли бы. Думать нечего. Нет такого пути, который бы детям воды не открылся.

— Оно не простое?

Жир был соленым. И еще сладким. Он растекался по языку, по рту, и Теттенике зажмурилась. Что ей делать?

Что ей делать теперь?

В Замок…

— А то, еще когда… все случилось, туточки вовсе людям места не было. Только твари и были. И Замок от. А после-то… люди, они же ж как, было бы куда — пролезуть… там-то, по-за горами, небось, тоже не сладко. Вот и бежали, кому не было куда пойти. И охотники, и прочие, кто мог. Жили. Выживали. Кто как умел. Дед мой еще сказывал, что в иные времена Легионы крепко границу стерегли. А нонче, почитай, и нету этое границы, да…

— Море, — напомнила Теттенике. Слушать историю о стародавних временах желания у неё не было. Совершенно.

А кто её в Замке ждет? Будь она собою, то… то потребовала бы принять. И никто не посмел бы перечить. Не дочери кагана.

— Море… в море и так-то тварей всяких превеликое множество. Да… а уж когда тьма коснулась, так и вовсе сделались они ужасны. Еще мой прадед…

В душе шелохнулось раздражение.

У Теттенике тоже прадед имелся героический, но она же не приплетает его к каждому слову.

–…тот говаривал, что в бухте старой живет зверь-кракенус. Навроде осьминога. Видал осьминога?

— Нет, — Теттенике покачала головой.

— На рынок сходи, поутряни туточки свежих привозют. От такой он, — старик развел ладони. — Сам-то… голова пузырем и восемь щупальцев.

Жуть какая.

— А кракенус тоже, только огроменнейший. Может, с дом, а может, и поболе. Лежит он на дне, стало быть, зарывшись в ил. За годы многие зарос он песком, водорослями, каменьями вот. Будто его и нету, — голос старика сделался низок и тих. И Теттенике подалась, чтобы лучше слышать. Правда, стоило ли верить услышанному, она пока не решила.

В её видениях подобного существа не встречалось.

— Лежит он, стало быть, и лежит, ни жив, ни мертв. Но стоит какому кораблю подойти к бухте, тотчас поднимутся щупальца кракенуса! И обхватят корабль, обовьют. А потом разломят пополам. И сам он поднимется, ужасный до того, что любой человек прямо так и рухнет со страху…

Брат ничего не боится.

Ни кракенусов, ни лошадей, разве что женитьбы, и то об этом страхе никто не знает. Теттенике и сама лишь догадывается, но не так, чтобы наверняка.

— Никому тогда спасения не будет! — продолжил старик, руки поднявши. — А меж щупальцев кракенуса обретаются иные твари. Белоглазые акулы с бездонными животами, длинные мурены, покрытые ядовитою слизью, прозрачные медузы, которые любого человека обнимут, запутают и растворят в себе.

Жуть.

И вправду, жуть.

— Так что, — старик убрал руки. — Зазря они морем пошли. Надобно было старой тропой.

— А… где она? — робко поинтересовалась Теттенике.

— Так… вестимо где. Где и была. Хотя… — синие глаза сверкнули лукаво. И старик погрозил пальцем. — Ты гляди. Одному соваться — дело такое… сожрут.

— Кто?

— Может, волки. Может, криксы. Мало ли там, в горах, нежити… тут главное что. Я сам того не ведаю, но слыхал, что во времена стародавние…

— От прадеда? — не удержалась Теттенике. И старик хмыкнул.

— А от кого ж еще-то? Так от… во времена стародавние имелся прямо от Замка путь. И такой, который не каждому откроется, а кому откроется, так и приведет в город он. Вот. Прямиком.

Стоило ли этому верить?

Если бы в самом деле такой путь существовал, неужели не знал бы о нем Повелитель?

— Но тоже… мало ли чего люди бають? Вона, сказывали, что дракона видемши. А драконов еще когда приморили. Какие ноне драконы? Ящерки одни, — и старик поднялся. — Ты-то, малой, шел бы к своим, а то еще забидит кто. Уж больно хилый ты.

— Благодарю, — Теттенике тоже встала и поклонилась до самой земли. С неё не убудет. А старик… она пока не знала, как отнестись к его рассказу.

Но…

В Замок идти смысла нет. Или есть?

Кто там?

Если все ушли? То-то вот… а понять, куда ушли, надо. И как этот переход изменит будущее. То, виденное Теттенике.

Изменит ли.

И… и как знать, может, где-то среди золотых дорог найдется верная?

Старик ушел. А она еще раз посмотрела на море, вздохнула. Почесалась — верно, клопами дело не обошлось — и тоже двинулась к городу.

Думать.

И… и решать.

Пока она еще может что-то решить.

Теттенике вернулась к конюшням и нырнула в дыру. Огромный драссар лишь покачал головой. И виделась в том укоризна. Да, его все-таки надо бы почистить. И гриву расчесать.

Только…

— Ты прости, — сказала Теттенике, когда конь ткнулся в живот, выпрашивая то ли ласку, то ли лакомство. — Я… я, наверное, глупая. Но мне надо подумать. Очень серьезно подумать.