Голодная бездна

Карина Демина, 2016

У Нью-Арка сотня лиц и тысяча жадных ртов, ведь Бездна, над которой он построен, вечно голодна. И вновь исчезают на улицах дети, в подпольном баре расстреливают бутлегеров, а из реки вылавливают очередное тело старлетки-светлячка с лилией во рту. Вот-вот разразится новая гангстерская война, а проклятая Свирель, оказавшись в чужих руках, откроет врата в Бездну. И чтобы предотвратить возвращение низвергнутых богов, Мэйнфорд, старший малефик полицейского управления, должен отыскать того, кто начал большую игру. Но что может он сам, способный слышать голоса города и потому почти обезумевший? Разве что попросить о помощи новую чтицу. Правда, она, кажется, ненавидит Мэйнфорда… Впрочем, какое это имеет значение для дела?

Глава 4

Зачем он вообще что-то объясняет?

Рассказывает?

Было бы кому… девице, которая ненадолго прибилась к участку, но неделька-другая и она передумает… или нет?

Стоит, обняла себя. Плечи узкие. Шея длинная. И белые волосы прилипли к ней. Вымокла вся. Пиджачок дрянной, юбка перекрутилась, сбилась набок. Мэйнфорд всегда задавался вопросом, из какого же дерьма шьют форменные костюмы. Этакую поганую ткань найти непросто, а поди ж ты…

Плащ свой оставила в подвале.

Спускаться не хочет.

Старик и не стал бы, послал бы кого, а эта молчит, гордая.

Но крепкая.

Ребят, которые по вызову прибыли, выворачивало, хотя они к местной кровище привычные. Эта же видела, как оно было, а держится. Побледнела слегка, и то не скажешь, то ли от увиденного, то ли от холода.

— Держи. — Мэйнфорд набросил на плечи чтицы свой плащ. — Не хватало, чтоб засопливела. У нас работы много.

Прозвучало так, будто он оправдывается.

И заботится.

Чушь собачья. Мэйнфорд, конечно, заботится, но исключительно о своих людях и из побуждений эгоистичных. Да и теперь… пока девчонка не сбежала, надо пользоваться.

Чтица она и вправду великолепная.

Первый уровень.

Он и не представлял себе, что такое и вправду первый уровень. Старик обладал третьим. И слепки его получались мутными, порой расплывались, рвались, выцветали до черно-белых и желто-бурых цветов. Ни звука, ни запаха.

Жаль, что запахи записать невозможно…

Или хорошо?

Вельма наверняка узнает и про чтицу, и про запись… и получит. Демонова баба всегда получала то, чего хотела.

— Им не нужны были деньги. — Тельма от плаща отказываться не стала, закуталась поплотней, так, что наружу торчали нос и белобрысая макушка.

— Не нужны.

— Тогда зачем это все?

Хороший вопрос. Мэйнфорд и сам им задавался, единственный ответ, который в голову приходил, ему совершенно не нравился.

— Они хотят войны.

— Кто?

— А вот это нам и надо выяснить. Вельма держит эту часть города. Торговля спиртным, игры, девочки. У нее широкий круг интересов.

И неплохое наследство, доставшееся от Громилы Ги, которое она не только сохранила, но и приумножила.

— Кто-то решил ее подвинуть.

— Убив внука?

— Не только. Если бы дело было только в нем, нашли бы другое место. Билли охрану не жаловал. И вообще на редкость безголовым типом был. Нет, дело не в том, что убили, а в том, как это сделали… ее клуб… ее люди… ее кровь… они пришли, чтобы положить всех. А голова — это и вовсе оскорбление.

— Иль-агра…

И о Предвечной искре, дарующей жизнь, она знает. С другой стороны, ничего удивительного, чтецов учат не только пользоваться даром.

— Да. Голову нашли… ее спалили в мусорном баке.

— И теперь он не сможет возродиться.

Мэйнфорд кивнул.

Старая ведьма явилась в управление. И да, на ведьму она походила меньше всего. Милая дама неопределенно средних лет…

Костюм из жатого шелка.

Нить черного жемчуга единственным знаком печали.

Сумочка на золоченой цепочке. Аккуратные пальчики с аккуратными ноготками. И сложно представить, что этими пальчиками Вельма когда-то выдавила глаза Веселому Джеку. Если, конечно, верить слухам… она всегда оставляла за спиной только слухи. Ни доказательств, ни уж тем более свидетелей.

— Моя клиентка, — она и разговаривала сама редко, предоставляя высокую сию честь семейному адвокату, — крайне опечалена ужасным событием, которое недавно имело место быть.

Опечаленной она вовсе не выглядела, скорее злой. И Мэйнфорд ощущал ее злость, как и давящую, но вместе с тем притягательную, силу Старшей крови.

— И она желает знать, какие действия предприняты полицией, чтобы покарать злоумышленников.

— Следствие ведется.

— Моя клиентка…

— Узнает обо всем в свое время.

Она позволила себе улыбнуться, показывая тем самым, что уже знает, и быть может, куда больше полиции.

— Моя клиентка…

Вельма подняла руку.

— Выйди. Нам с мальчиком надо поговорить.

Тихий ее голос, не голос — шелест ветра в гривах ив — заставил адвоката вжать голову в плечи. Ослушаться он не посмел. И дверь прикрыл плотно.

— Он вас боится.

— Люди в большинстве своем меня боятся, — согласилась Вельма. — Но не вы… с другой стороны, вас нельзя назвать в полной мере человеком.

Она склонила голову набок.

— Вы ведь не хотите войны, Мэйнфорд из рода Альваро? Во всяком случае, я очень надеюсь, что вы не хотите войны… конечно, с точки зрения разума, вам было бы выгодней не вмешиваться.

Острый язычок скользнул по губе.

А ей кровь нравилась. По слухам… конечно, не всем слухам можно верить, и сложно было представить, чтобы эта холеная дама, идеальная во всем, купалась в крови врагов.

Негигиенично это.

— Предлагаете постоять в стороне? Хорошая мысль… позволить таким, как вы, перебить друг друга…

— Таких, как я, больше нет, Мэйнфорд-мааре, не заблуждайтесь. Но… я не буду возражать, если ваша полиция и вправду… немного отдохнет.

Коготок коснулся коготка.

Беззвучно.

И все же Мэйнфорд вздрогнул.

— Если случится война…

— Погибнут невинные люди…

— Невинные люди всегда гибнут, — глядя в глаза, ответила Вельма. — Впрочем, я слишком давно живу, чтобы поверить, что невинные люди и вправду существуют. Что до остального, то небольшая чистка пойдет городу на пользу. Вам ли не знать, что он тоже любит кровь…

Она коснулась коготком губы.

— Город будет вам благодарен… очень благодарен…

— Обойдусь я как-нибудь и без этой благодарности.

Злила не откровенность, а сама бессмысленность разговора. Можно подумать, что Вельма и вправду испрашивает разрешения, чтобы развязать войну. Разрешения ей не нужны. И мнение Мэйнфорда, что по поводу войны, что по поводу самой Вельмы, глубоко безразлично. Тогда зачем она здесь?

— Жаль, — она встала. — И зря… поверьте, я умею помнить… оказанные услуги…

— И какую именно вы хотите получить?

Полусомкнутые веки, пелена ресниц.

Розовый румянец.

Она прекрасна, как может быть прекрасна альва, но… эта красота скорее отталкивает.

— Найдите тех, кто убил моего внука…

— Ищу.

— Ищите лучше. Из уважения к нашим предкам я дам вам две недели. Две недели Мэйнфорд-мааре — это много… а дальше город получит свою войну.

— Вы угрожаете?

— Помилуйте, кому может угрожать слабая женщина? Я… просто слышу, что происходит. И вы услышите, если дадите себе труд… если не побоитесь вспомнить о том, кто вы есть.

Она коснулась дверной ручки.

— Погодите. — Мэйнфорд поднялся. — Зачем вы приходили?

Не ради этой отсрочки, на которую Мэйнфорд не особо и надеялся, и не ради угроз. Тогда зачем? Вельма одарила его нежной улыбкой:

— Взглянуть на вас… давно было любопытно, каков из себя новый Страж…

— И как?

— Будем считать, что мое любопытство удовлетворено сполна.

Мэйнфорд зябко повел плечами.

Две недели.

И первая уже прошла, а у них пустота. Даже теперь пустота, потому что лиц не разглядеть. Чтица смотрит в дождь. Попросить дубль? И просить нечего, приказать стоит, она подчинится. Только какой в дубле смысл? Запись уже есть. И качество отменное. Ребята поработают, авось и скажут чего…

…по одежде.

…обуви.

…оружию… автоматы стандартны, таких сотни в городе, который и вправду любит кровь, и эту часть его древней натуры не изменить. А вот клинок… клинок — дело другое…

И Мэйнфорд нащупал кристалл.

А может… если показать Вельме, то… альвы способны видеть иначе, как знать… правда, увиденным она делиться не станет, скорее уж решит проблему так, как сочтет нужным: кроваво и громко, чтобы никто больше не посмел посягнуть на ее владения.

…и поговаривали, что во владениях этих Вельме давно уже тесно.

Война — хороший повод для передела.

— А вы не думали, — Тельма облизала губы.

Сухие. Обветренные. И на бледных щеках кожа шелушится. Из какой дыры она выползла? Надо будет заглянуть-таки в личное дело.

— О чем не думал?

— О том, что если они перестреляют друг друга, город станет чище… — она глядела не в глаза, но на потоки черной воды, на мусор, который качался на волнах.

— Это вряд ли.

Откровенный вопрос заслуживает откровенного ответа.

— Во-первых, погибнут не только те, кто завязан с бандами, сама же видела. Девушки. Пианист, бармен…

— От него пахло травкой.

Мэйнфорд хмыкнул. Надо же, заметила. Но запах… старик утверждал, что запахи относятся к той части остаточной памяти, зацепить которую почти невозможно. А она вот… первый уровень с потенциальным выходом на нулевой.

…Вельма заглянет к девочке…

…тронет?

…или все же и изгнанники блюдут Равновесие?

…впрочем, угрожать не обязательно, достаточно отыскать нужную приманку. Что ей надо, беловолосой чтице? Денег?

Нет, тогда она пошла бы работать к цвергам.

Славы?

Тоже нет. Сенат и альвы приняли бы ее с распростертыми объятиями.

Тогда чего?

Ах как не вовремя. Ему о войне грядущей думать бы, о том, кто рискнул выступить против старой ведьмы, а не разгадывать загадки девчачьих помыслов.

— Травкой здесь от многих пахнет. Есть еще во-вторых. Сейчас в Нижнем городе тихо. Относительно тихо. Последний передел случился лет десять тому. Если будет интересно, загляни в архив. Даже если не будет интересно, загляни. Туда вообще заглядывать полезно…

— Всенепременно, — это Тельма сказала абсолютно серьезно.

— За два месяца — около трех сотен трупов. Это тех, которые мы нашли и идентифицировали, а сколько пропало без вести, только Бездна знает. И да, плакать там особо не о ком, через одного — ублюдки, через второго — твари… только остались те же ублюдки и твари, но голодные, злые. Они выгрызали свой кусок, и когда выгрызли, пожелали получить награду. Немедленно. Здесь и сейчас. И сама понимаешь, кому пришлось платить.

…Мэйнфорд не любил вспоминать то время.

Темное.

И дождь шел почти всегда, словно город сам помогал прятать следы тем, кто потчевал его новой кровью. Нью-Арк умел быть благодарным.

И шутить.

…безглазый лавочник, насаженный на прутья ограды. И ведь нарочно выбрали место перед самым участком, показывая, сколь бессильна полиция…

…проститутка, забитая до смерти…

…упрямый торговец, решивший, что заработанные тысячи защитят его. Его нашли на седьмой день, безглазого, безъязыкого, с отрубленными пальцами, но живого. Правда, эта жизнь была хуже смерти. Впрочем, Мэйнфорд слышал, что мучился бедолага недолго.

…девушки, пропадавшие прямо с улиц, без следа, без надежды на возвращение. И холодное любопытство города, наблюдавшего за возней тех, кто полагал себя его хозяевами.

Тогда Мэйнфорд вновь услышал его.

И решил, что дед ошибся, и он все-таки сходит с ума.

…он и до сих пор сходил. Правда, от этого сумасшествия существовало спасение, лежало в кармане плаща, в жестянке, еще сохранившей аромат лакричных леденцов. И на вкус травяные пилюли, сотворенные Кохэном, походили на те же леденцы.

Лакрицу Мэйнфорд ненавидел.

Но шепот Нью-Арка, все его голоса, доносившиеся из Бездны, ненавидел куда сильней.

И порой пилюли уже не спасали.

Шепот проникал в сны, искажая их, превращая в красно-черный рисованный кошмар, выбраться из которого Мэйнфорд не был способен…

…и он увеличил дозу вдвое.

…а теперь трусливо думал о том, чтобы отказаться от пилюль вовсе. Если кто и знает, что творится на его улицах, то Нью-Арк. И тогда имеет смысл прислушаться к его голосу, вдруг да права старая ведьма… если именно за этим она и приходила?

Намекнуть.

Или поиграть, альвы любят играть с людьми. И вряд ли Вельма сильно отличается от сородичей. Нет уж, город способен свести с ума, а безумным Мэйнфорд точно работать не сможет.

И отогнав мысль о заветной жестянке, он сказал:

— Куда тебя подвезти?

— А разве…

— На сегодня достаточно. Отдыхай. И завтра пришлю за тобой машину. Не хватало, чтоб чтица заболела…

— У вас работы много.

Именно.

Работы. Много.