Вниманию читателя предлагается книга Ивана Михайловича Калинина «Русская Вандея» о Гражданской войне на юге России (1917—1920). В своих воспоминаниях автор попытался представить максимально полную картину этих событий. Непредвзятая позиция позволила передать всю глубину и остроту одного из самых сложных в истории России политических конфликтов. Издание адресовано всем интересующимся историей. Переиздание книги осуществлено с возможно максимальным сохранением авторской орфографии и пунктуации. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Русская Вандея предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
© Калинин И.М., 2023
© ООО «Издательство «Вече», 2023
Комментарий историка
«Русская Вандея»… Столь многообещающая аналогия с роялистской Вандеей времен Великой французской революции способна заинтриговать самого взыскательного читателя. И это при том, что события Гражданской войны 1917—1920 гг. на юге России оставили нам и без того яркую палитру образных сравнений, нашедших отражение в названиях литературных произведений и записок современников. Вспомним «Тихий Дон» М. Шолохова, «Хождение по мукам» А. Толстого, «Россия, кровью умытая» А. Веселого, «Ледяной поход» Р. Гуля и «Железный поток» А. Серафимовича. Особенно точно эта метафоричность проявилась в двух последних произведениях, повествующих о героике легендарных походов белой Добровольческой и красной Таманской армий. Тогда, в далёком 1918 году, на просторах Кубани и Черноморья подобно двум стихиям буквально схлестнулись «лед» старой и «пламень» новой, революционной России.
В воспоминаниях Ивана Калинина мы обнаруживаем насыщенную сочными красками и колоритными образами картину Гражданской войны на юге России, разительно отличающуюся от ее двухцветного «красно-белого» стереотипа. Достаточно взглянуть на оглавление «Русской Вандеи»: В конце мировой бойни… Столица вольной Кубани. Верхи Доброволии. Всевеликое войско Донское… Бычье стадо… Генерал Шкуро… Мамонтовский рейд… Круг кружится. Рада радуется. Убийство Н.С. Рябовола… Екатеринодарское действо… В зеленом кольце. Новороссийская катастрофа. Вместе с тем, говоря об исторической правомерности использования автором самого образа «русской Вандеи» применительно к казачьему югу России, следует согласиться с автором предисловия к воспоминаниям Анишевым: «Казачество в массе своей не хотело возрождения старой помещичьей монархии… Оно хотело сохранить привилегии особого военного сословия, но не хотело нести тяжести военной службы». Так что вопреки названию воспоминаний на роль монархистов оно явно не претендовало.
Более того, с началом революционных преобразований казачество Кубани и «зеленые» повстанцы — крестьяне Черноморской губернии начали искать свой, третий путь в революции. Они не разделяли радикализма двух противоборствующих диктатур: ни «большевизма слева» (или «комиссародержавия», как называли современники власть Совета Народных Комиссаров), ни «большевизма справа» (сторонников восстановления в России самодержавия). Интересно отметить, что на Кубани всех контрреволюционеров после подавления в августе 1917 г. выступления Корнилова, поддержанного партией кадетов (конституционных демократов, в недавнем прошлом ратовавших за конституционную монархию в России), называли кадетами[1].
«Мы не большевики и не кадеты. Мы казаки — нейтралитеты», — распевали частушки донцы и кубанцы. Но в отличие от «старшего брата» — Всевеликого войска Донского, вместе с терцами послушно следовавшего за генералом Деникиным в его «единую и неделимую» Россию, Кубанская рада, даже оказавшись в 1918 году вместе с Добровольческой армией по одну сторону баррикад, видела себя самостоятельным субъектом будущей российской федерации. «И журчит Кубань водам Терека — я республика, как Америка», — иронизировали над кубанскими «хведерастами» великодержавные острословы после неудачной попытки кубанской делегации в 1919 г. на Версальской мирной конференции в Париже вступить в Лигу Наций. Но одними пародиями противостояние в лагере белых не ограничилось. Сначала в Ростове-на-Дону деникинскими офицерами был застрелен председатель Кубанской рады Н.С. Рябовол, а вскоре в ходе «Екатеринодарского действа» по приказу генерала П.Н. Врангеля повешен член Рады и парижской делегации полковой священник А.И. Кулабухов.
Террор стал не только терновым венцом революции, но и ее знаменателем, уравнявшим жертвы противоборствующих сторон. Он не был исключительно «красным» или «белым», как традиционно принято было считать в жестких рамках «классового» подхода советской и эмигрантской историографии, — в условиях войны «всех против всех» он был тотальным.
Белый был — красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был — белый стал:
Смерть побелила, —
писала в декабре 1920‑го Марина Цветаева.
«Своими среди чужих и чужими среди своих» оказались в те годы многие. Среди них был и автор «Русской Вандеи» полковник Иван Михайлович Калинин. Выпускник юнкерского училища и престижной Александровской Военно-юридической академии, участник Первой мировой войны, он всю жизнь мечтал заняться изучением истории. «До революции моей заветной мечтой было дождаться конца мировой войны, выйти в отставку и продолжать свои научные исследования под руководством академика А.А. Шахматова», — пишет о себе Калинин. Однако судьба распорядилась по-другому. Во время Гражданской зимой 1919/20 г. при оставлении Донской армией Новочеркасска автору пришлось лишиться того, что было достигнуто им на научной стезе: «Я готов был плакать, расставаясь со своей библиотекой. Приходилось бросать оттиски своих небольших научных работ, отпечатанных еще до революции; журналы со своими статьями; рукописи, вполне подготовленные к печати; этнографические материалы, собранные перед войной, во время командирования меня Академией наук на север, и еще не обработанные; альбомы со снимками, разные коллекции, письма некоторых видных ученых, — словом, все, что давало содержание моей духовной жизни. Мировая война помешала мне уйти с военной службы и отдаться научной деятельности. Гражданская — погубила те материалы, над которыми я всегда работал с гораздо большей любовью, чем над обвинительными актами»[2].
Но вернемся вместе с автором воспоминаний в год 1917‑й. «К моменту февральской революции я занимал должность помощника военного прокурора Кавказского военно-окружного суда, — пишет о себе И. Калинин, — а после Февраля был назначен товарищем (заместителем) полевого военного прокурора Кавказского фронта. Я не был политиком, но не переносил Союза русского народа. Падение монархии приветствовал. В 1917 году в г. Эрзеруме, занимая довольно приличный пост, работал в самом тесном содружестве с Советом солдатских и рабочих депутатов. Меньшевики, эсеры, большевики постоянно навещали меня, зная, что я хотя и внепартийный, но искренно предан делу революции.
Занесенный волею судеб в белый стан, я ни на минуту не изменил своего отрицательного отношения к падшему режиму. За это одни шутливо, а другие с раздражением титуловали меня «большевиком»… Мне, например, не могли простить, что я в г. Эрзеруме не только навещал Совет солдатских и рабочих депутатов, но очень часто действовал в контакте с ним по борьбе с преступностью, сотрудничал в печатном органе этого Совета и т.д. За это некоторые перестали со мной здороваться; другие с петушиным задором грозили расстрелять меня при восстановлении монархии, противником которой я открыто заявлял себя и до революции».
В 1918‑м полковнику Калинину удалось перебраться в занятый Добровольческой армией Екатеринодар, откуда в конце сентября 1918 г. он выехал на Дон. «Здесь тоже мобилизовали всех офицеров. Мне ничего другого не оставалось, как поступить на службу в только что сорганизованный Донской военно-окружной суд», — пишет он. Будучи профессиональным военным юристом, Калинин служил сначала помощником военного прокурора, а затем состоял прокурором при временном Донском военном суде. В этой должности ему пришлось рассматривать и так называемые большевистские дела. Калинину не только удалось смягчить обвиняемым наказание, но и оправдать их. После эвакуации из Новороссийска военный прокурор Донской армии полковник Калинин в апреле 1920 г. уже в Крыму возглавил военно-судную часть штаба Донского корпуса.
В ноябре 1920 г. Калинин эвакуировался с остатками Русской армии генерала Врангеля в Турцию, где до своего отъезда в Болгарию продолжил службу помощником военного прокурора Донского корпуса. Весной 1921 г. он стал одним из организаторов «Общеказачьего сельскохозяйственного союза», способствовавшего возвращению казаков в Советскую Россию. В ноябре 1922 г. на съезде союза в Софии был избран в состав делегации, направленной в Москву с целью получения разрешения советского правительства на возвращение донских и кубанских казаков на родину. Ещё находясь в эмиграции, оппонировал негативным оценкам советского уголовного законодательства в статье «Без предвзятого мнения» в газете «Новая Россия» (София, № 21, 22.12.1922 ). По выполнении делегацией союза своей миссии Калинин остался в СССР.
Вскоре он возобновил прерванную Гражданской войной и эмиграцией научную деятельность. Так, в 1925 г. при содействии ЦЕКУБУ (Центральная комиссия по улучшению быта ученых. — A.З.) он посещает Москву для исследовательской работы в архивах. В 1929 г. Калинин публикует в «Известиях Русского Географического Общества» статью «О распространении самоедов в прошлом: Из новых архивных материалов». Это была далеко не первая его статья на эту тему. Как уже отмечалось, интерес к этнографии сформировался у него еще в дореволюционный, а вернее, довоенный период. Так, в 1913 году в журнале «Живая старина» (г. Санкт-Петербург) была опубликована одна из первых его статей «Чудь и паны: Происхождение и значение этих слов». Печатался он и в «Известиях Архангельского общества изучения Русского Севера»…
Дальнейшая судьба бывшего «белоэмигранта» в Советской России сложилась трагически. Открыв первый — титульный лист оригинала «Русской Вандеи», изданного в 1926 году, мы обнаружим на нем печать так называемого спецотдела, появившуюся на книге после 1937 года, когда Иван Михайлович Калинин, в то время преподаватель рабочего факультета Ленинградского автодорожного института, был репрессирован[3]. Известно, что во времена сталинских репрессий все книги, написанные «врагами народа» или упоминавшие о них, изымались из библиотечных фондов и передавались в специальные хранилища («спецхраны») или отделы. На протяжении полувека (с к. 1930‑х до к. 1980‑х гг.) ознакомиться с подобной литературой «антисоветского» содержания могли исключительно профессиональные историки и только по специальному разрешению, предварительно оформив допуск в «компетентных органах».
И лишь на рубеже 80—90‑х годов прошлого века воспоминания Калинина и других «запрещенных» авторов в прямом и переносном смысле вновь «увидели свет». Так, в 1991 году в Ростове-на-Дону была переиздана вторая книга его трилогии о событиях периода революции, Гражданской войны и эмиграции — «Под знаменем Врангеля. Заметки бывшего военного прокурора», впервые изданная в Ленинграде в 1925 году[4]. А открыла эту своеобразную мемуарную серию книга «В стране братушек» (Москва, 1923), в которой автор рассказал о судьбах русской эмиграции в Болгарии.
Приступая к чтению воспоминаний Ивана Калинина, следует помнить, что мемуарная литература является весьма своеобразным историческим источником личного происхождения. В ее субъективности кроются как достоинства, так и недостатки. Наряду с дневниками и перепиской воспоминания современников наиболее ярко и достоверно передают «аромат» эпохи, позволяют читателю ощутить дух времени, увидеть прошлое глазами очевидцев.
Особую ценность представляют мемуары, написанные и изданные «по горячим следам» описываемых событий. В этом случае память мемуариста сохраняет максимум подробностей и деталей и в своих оценках он ещё свободен от последующих идеологических и прочих наслоений. Кроме того, в 20‑е годы были живы непосредственные участники событий, которые нередко выступали в печати с опровержением в случае публикации неверно изложенных фактов. Все это повышает уровень достоверности воспоминаний Ивана Калинина по сравнению с написанными по прошествии многих лет, а то и десятилетий, к очередному юбилею Октября.
Вместе с тем автору в силу понятных причин (в недавнем прошлом полковник царской армии, а затем белогвардеец и эмигрант) даже в нэповской Советской России приходилось приспосабливаться к идеологической атмосфере пролетарского государства, ещё не остывшей от классовых битв Гражданской. Именно поэтому воспоминания были названы столь одиозно — «Русская Вандея», хотя казачий юг России, как уже пояснялось, отнюдь не являлся оплотом монархизма и не был сплошь контрреволюционным. Отсюда не только антиденикинский, но и откровенно казакофобствующий тон воспоминаний Калинина, особенно, когда речь идёт об обличении им язв Белого движения. Следует принять во внимание, что вследствие противоречий внутри антисоветского лагеря многие оскорбительные эпитеты и выражения были просто заимствованы литературно одаренным автором из самой белогвардейской и казачьей прессы, на которую он часто ссылается.
Все это для вдумчивого и наблюдательного читателя не снижает, а, напротив, повышает ценность такого безусловно интересного исторического источника, каковым являются воспоминания Ивана Михайловича Калинина «Русская Вандея».
А.А. Зайцев,
профессор кафедры новейшей отечественной истории Кубанского государственного университета, к.и.н., доцент
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Русская Вандея предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
2
По странности судьбы, как пишет Калинин, только в Советской России автор получил возможность осуществить мечту своей жизни.