Расскажи еще…

Итиль Анвар

Лёжа на смертном одре в последние дни своей жизни, испытывая мучительные пытки от потери рассудка, старик Алаиз думал лишь об одном – как сохранить хотя бы крупицу своей памяти. Расставаясь с последними воспоминаниями, он находит родственную душу, еще не испорченную взрослыми, и делится с ней собственносочиненными историями, но с большими лакунами из-за обострившейся болезни. И теперь ей предстоит разобраться, что было истинной историей ее семьи, а что лишь плод воображения старика.

© Итиль Анвар, 2022

ISBN 978-5-0056-2308-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Тоннели автострады тянулись длинными полосатыми хвостами, будто машина мчалась по тигриной шкуре. Даже сейчас клонясь к закату, солнце светило по-летнему ярко. Его желтые уже с красноватым оттенком лучи пробивались сквозь колонны горной автострады, неприятно мерцая на большой скорости. Мария, каждый раз въезжая в тоннель прикрывала лицо ладонью, отгораживаясь от мелькающих в глазах столбов света. Кондиционер в салоне поддерживал комфортную температуру в двадцать два градуса, а два часа проведенных в машине совершенно стерли воспоминания о том какой за окном был горячий и липкий воздух. Дорога вдоль моря вела ее в одну деревушку, откуда она была родом. Там, вдали от больших городов, у реки, в родительском доме, Марию ждал ее отец. Хотя женщина не была уверена, что он ее все еще помнит. Мария навещала отца как минимум два раза в год, но этого было мало. Голд Алаиз, так зовут отца Марии уже почти семь лет страдает от болезни Альцгеймера. И эти семь лет дались очень тяжело для семьи Алаиз, но не для Марии, она нашла легкий выход и попросту сбежала из дома как только представилась такая возможность. Нет, это не было малодушие с ее стороны и по большей части причина была не в отце. Она встретила любовь всей ее жизни, раньше чем у отца появились первые симптомы, села в машину к мужу и счастливо зажила вдали от родственников. Наступило время о котором она так давно мечтала. Но ее мечта не приносила полноценного счастья, ведь с отцом она оставила свою сестру.

Матери у сестер Алаиз не было, а точнее они не знали кто она, а отец упорно молчал, всю свою жизнь скрывая в тайне ее имя. С обострением болезни дочери и вовсе отчаялись узнать от отца, что-либо о матери. А будучи еще в здравом уме старик то ли не хотел расстраивать девочек, то ли наоборот радовать. Ни семья, ни соседи не понимали Голда Алаиз, его отношение к окружающим, а остальные просто его не выносили, стараясь держаться от него подальше. Да, и друзей у него никогда не было, лишь случайные знакомые, непостоянные коллеги и лишь под старость лет продолжительное общение с докторами (и те сменялись как перчатки не долго вынося старика). Дочери конечно любили отца, но каждая по своему, а одна по мнению другой, просто оказалась ловчее и бессовестнее.

Но вот настал момент, когда и Марии пришлось заплатить по счетам. Ее праздная жизнь вдали от родительского дома подошла к концу. Хотя может быть этот момент расплаты оказался тем самым поворотным случаем в ее жизни. Она наверное осознала, что это неизбежно и все в ее жизни вдруг заговорило о том, что пора вернуться домой. В раю, который Мария нарисовала себе сама, не все было так радужно и спокойно. Маскирую супружеские проблемы под семейный быт, она лишь усугубляла свое положение, не замечая за розовыми очками какая буря надвигается на нее.

Ночной звонок, вчера после полуночи, заставил Марию встать с насиженного места и отправиться родные Пенаты. В телефонном разговоре старшая сестра сообщила, что их отцу резко стало хуже и ему осталось не много; врачи пророчат скорую смерть. Этот тревожный звонок стал призывом к действию. И вот с тяжелым сердцем и с трудом подбирая слова для встречи, Мария уже через сотню километров съедет с асфальтированной дороги и углубиться в сельскую местность. Прощальные слова, которые так тяжело было найти, сейчас бесформенно роились у нее в голове. Она думала о прожитых годах с отцом, о смерти, что ждет каждого, о времени, которое становиться все заметней, когда приходит старость. Поглядывая в зеркало заднего вида, на своего пассажира на заднем сидение, Мария вдруг почувствовала как время стало осязаемым и реальным, как то что можно было потрогать — нить, которая связывает годами Марию и ее пассажира. Нить, которая тянется через пространство от нее к отцу. Время это образы из прошлого, и так оно становилось реальным, настоящим. Мария думала об отце, для которого прошлое заменило настоящее, и это была та тонкая, последняя оставшаяся ниточка между ними, которой Мария так пренебрегала все эти годы.

Бежевый внедорожник спрыгнул с асфальта и колеса дружно зашуршали по проселочной дороге. Машина ехала поднимая пыль, слегка покачиваясь из стороны в сторону, пока не добралась до ровной щебенчатой дорожки. Скоро Мария увидится с сестрой. Вот из-за деревьев показалась красная крыша отцовского дома. Добротно уложенная черепица не менялась уже много лет, Мария помнила как еще ребенком смотрела на то как их отец сам стелил эту крышу и пожалуй этот дом единственное, что было неизменно в этой семье. Остальное же, менялось как ветер в мае. Мария не успевала уследить за отношениями складывающимися в этом доме, обиды сменялись приветствиями, желания помочь в миг сменялись ненавистью, дальняя родня становилась чуть ли не самыми близкими друзьями, и вот через мгновения отворачивались не желая друг друга знать, и возможно это было по вине самого старика, но Мария давно огородилась от всего этого непостоянства непроницаемой стеной и сейчас готовила себя к безжалостной волне, потопного масштаба. Волна, которая накроет ее с головой швыряя о жесткое дно. Женщина глубоко вдыхала прохладный воздух кондиционера, будто действительно боялась захлебнуться в пучине семейных страстей.

Машина замедлила ход, щебенка перестала хрустеть под колесами и стучать о дно автомобиля. Женщина с опаской подъезжала к дому, словно не хотела привлекать внимание, и не беспокоить жильцов раньше времени. В свои полные сорок лет, Мария немного побаивалась старшей сестры и ее выходок. Хотя она не верила, что с возрастом люди меняются, Мария надеялась, что ее сестра исключение.

— Мам, мы уже приехали? — С заднего сидения автомобиля раздался заспанный детский голосок.

— Да, просыпайся, Лара, — ответила Мария. — Вон, смотри, твоя тетя Виктория нас уже встречает, — она от волнения передавила педаль газа, и машина сделала неловкий рывок вперед.

Под козырьком, на широком деревянном крыльце стояла женщина, внешне очень похожая на Марию, только на тройку лет старше. Кудрявые волосы ее были темнее, пряча большие карие глаза с прищуром, а кожа смуглее, солнце блестело на ее загорелом лице, оттеняя красивый прямой нос, а сарафан надетый на ней был совершенно из другой жизни, отличной от той в которой жила Мария.

Машина замерла как вкопанная, подняв низкие клубы пыли. Задняя дверь распахнулась и по пыльной дорожке на встречу вышла пара ножек в изящных сандалях.

— Добрый день, — щурясь от яркого солнца, сонным голосом поздоровалась девочка.

— Привет, Солнышко. Как ты выросла! Давно же я тебя не видела! — Радостно приветствовала ее Виктория, протягивая руки к племяннице. — И что ты тут делаешь? Разве сейчас не каникулы и ты не должна веселиться со своими ровесниками на загородных вечеринках у моря? С мальчиками!

— Мальчики — идиоты, тетя, — Лара ответила расстроенным голосом, но потом улыбнулась.

— Да, тоже верно. Я даже за одного такого вышла замуж. Только «тссс», никому ни слова, — Виктория приложила палец к губам и улыбнулась в ответ.

— И не такая уж она и скверная, — сказала Лара, падая в объятия тетушки и глядя на мать. Затем перевела взгляд на Викторию и снова мило улыбнулась.

— Я такого не говорила, — тут же в свою защиту возмутилась Мария из открытого окна автомобиля; воздух горячей волной окутал ее и на лице выступили капельки пота. — Я сказала, несносная! Несносная.

— Ты знаешь, Лара. Я совершено, не удивлена. Твоя мать всегда меня недолюбливала! С детства, — все еще прижимая к себе племянницу, Виктория сердито смотрела на Марию. — Надеюсь ты пошла не мать.

— Ну, ладно. Я так услышала, — улыбка не сходила с уст Лары.

— У тебя невероятно плохой слух для пятнадцати летней, — подметила Мария. — Тебе надо показаться врачу.

Она сделала шаг навстречу сестре. Та уже стояла уперев руки в бока:

— Ну, что ты там стоишь. Иди сюда ближе, к своей скверной сестре, — буравя Марию взглядом, грубоватый и сердитый голос Виктории сменился на спокойный и игривый. — Дайка, я обниму мою девочку.

Женщины пошли друг к другу и обнялись. Мария ограничилась бы и поцелуем, но Виктория провинциально прижала сестру к себе.

— Я так не говорила, — снова оправдывалась Мария.

— Давайте, проходите в дом. Там уже все ждут, — Виктория шла позади, подталкивая гостей вперед. — Несносная? Правда? — Она тихо переспросила у Марии.

— Да прекрати, сама знаешь о чем я, — так же тихо ответила Мария.

Говоря, «все», Виктория имела в виду своего мужа Холофа, сыновей Хилла и Люка; отец сейчас вставал очень редко, он лежал на втором этаже в самой дальней комнате. Холофу было уже пятьдесят, детям по двадцать два и двадцать соответственно. Виктория родила Хилла еще в двадцать лет, через три месяца после того как вышла замуж за Холофа. А Люк был уже более обдуманным и планируемым ребенком в браке. Ребята выросли сносные, как считала Мария, да и родители ими не были огорчены. Главное что были послушными и особенно в отношение отца. Свою двоюродную сестру не обижали, и даже оберегали, хотя видели ее редко. Конечно, озорничали как любые подростки. Холоф никогда не нравился Марии, своенравный вечно хмурый, он все время ждал и не сближался с людьми пока те не заслужат его внимание. В общем Мария не была из числа тех людей.

Дверь открылась, и первым на пороге появился Хилл, он обнял и поцеловал по очереди обеих. Неожиданно для Марии, в прихожей стоял Холоф. На его лице была непривычная для Марии гримаса. Он не особо радовался ее визитам, но происходящее с ее отцом заставило его напрячь мышцы лица, и удерживать скупую улыбку. В одной руке была бутылка пива, в другой стопка с прозрачной и характерной для встреч жидкостью.

— Вы же сегодня больше никуда не поедете? — спросил Холоф, протягивая Марии стопку со спиртным. — Я помню, что ты ее любишь, Мэри.

— И тебе не хворать, Хол, — ответила Мария.

— Здравствуй, дядя Хол! Всем привет, — Лара поцеловала Холофа в щеку и прошла в комнату.

— Здравствуй, здравствуй. К чему эти любезности, Мэри. Мы знаем какие у нас отношения. Я тебе не мировую предлагаю выпить. А просто выпить. — Холоф был прямолинейным человеком. Это было тяжело принять посторонним людям, но семья и близкие уважали его за это. — Ты давно не видела Алаиза. Пятьдесят грамм не буду лишними.

— Очень учтиво с твоей стороны, — Мария опрокинула предложенную выпивку в рот и зажмурившись с силой выдохнула.

— Вкусно? Сам гоню. Мы с мальчишками поставили аппарат в сарае. Почти литр в день!

— Ты ж вроде после сухого закона родился. К чему такие жертвы, Хол? В магазине перестали продавать тебе горячительные напитки? — Мария не сдержалась от язвительной речи.

— Мэри хватит. Пойди лучше наверх. Отец в дальней комнате, — Виктория подошла со спины и взяла сестру за плечи, подталкивая ее к ступенькам.

— Лара, идем со мной, — мать позвала дочь.

Свет пробивался тусклой полоской из окна в конце коридора. Косой луч заходящего солнца светил прямо на дверь, за которой лежал Голд Алаиз. Скрип половиц давал понять, что кто-то идет по коридору. Женщины молчали, стараясь не потревожить старика раньше времени. Окна в комнате были плотно занавешены, но их силуэты отчетливо читались в лучах краснеющего солнца в проеме двери.

— Мария, это ты? Сколько раз я тебе говорил, не беспокоить меня когда я отдыхаю, — голос старика был слабым и лишенным интонаций. — Ну, да ладно, раз пришла подойди ближе, дочка. Как твои дела в школе?

— Дедушка, я уже не в школе. Я ее закончила, — ответила Лара, подсев на край кровати.

— Не говори глупости, Мария, — старик протянул к ней руку и прикоснулся к лицу. Пальцы аккуратно с любовью скользнули по щеке.

Признав посетительницу, он взял девочку за руку:

— Мария, дочка, а кто это с тобой? — Он перевел взгляд на женщину за спиной Лары. — Она так похожа на твою мать.

От этих слов у Марии екнула в груди. Бред старика был похож на проблески давно минувшего, но реального прошлого, о котором он никогда не говорил.

— Это и есть моя мама, дедушка, — упорствовала Лара, не понимая в чем дело. Но прикосновения старика были подобны волшебным чарам старой ведьмы. Лара почувствовала, что она в этом доме неспроста. Откуда-то из глубины сознания поднималось неутомимое желание все разузнать.

Старый Алаиз будто и не слышал девчонку, продолжая тяжело и невнятно произносить слово за словом.

— Что нужно? Вы из школы? Девочки, что-то натворили? Мария, признайся, иначе знаешь, что будет хуже, если я узнаю сам, — Голд напрягся, он сжал руку Лары так, что та взвизгнула от боли. Мария тут же подскочила к кровати и выдернула руку дочери из железной хватки старика. На удивление он был еще силен, хотя по нему уже этого не скажешь.

— Папа! Отец… Голд! Что ты творишь? — воскликнула Мария. — Прекрати.

Мария конечно знала, что раньше бывало когда та хулиганила в школе. И реакция дочери для нее вполне была знакома. Голд никогда не обходился полумерами — он был либо ангелом, либо дьяволом, он никогда не был обычным отцом как у других ее сверстников.

— Да кто ты, черт тебя побери, такая? Женщина! — чавкая и златая слоги брызгая слюной, старик взорвался от возмущения.

— Я твоя дочь, папа! Мария Алаиз. Я твоя дочь, не она! Вспомни же наконец-то, папа! — Она стучала себе в грудь открытой ладонью.

Наступила тишина и Голд обиженно опустил напряженную голову на подушку, он устал.

— Идем, идем, оставим дедушку одного, — тихо прошептала Мария забирая дочь из комнаты. Конечно же она ни не могла винить теперь отца. Ей было тяжело видеть его таким беспомощным, разбитым и лишенным рассудка. Она незаметно смахнула слезы. Ее желание не втягивать в это свою дочь было понятным. Но это желание не было обоюдным. Ребенок уже заглотил наживку, осталось лишь подсекать.