Не стесняйтесь своих чувств и желаний, другой жизни для них не будет

Искра Сафарова

Не зря говорят, что перед уходом в Вечность память обостряется, и до мельчайших подробностей вспоминаются все события жизни. У меня получился настоящий дневник. Жизнь у меня была яркой, можно сказать, долгой и интересной. Я грешна, но грехи эти касаются только меня. Может быть, я прожила свою жизнь и неправильно, но это моя жизнь, мой выбор.

Тебя всегда будут любить

На праздники, каникулы, иногда по воскресеньям я уезжала домой в Утену. Встречали меня всей нашей компанией, а мне всё больше нравился Эдвард. Без сомнений, он был для меня лучше всех парней мира, и сердце прямо пело от радости, что он мой. Не знаю, была ли это моя первая любовь, а может просто влюбленность, но мне нравилась нежность его прикосновений, его поцелуи, и я не собиралась его останавливать, нас, как магнитом тянуло друг к другу.

Время летит потрясающе быстро. Вот уже и 11-й класс, и экзамены на аттестат зрелости позади, отзвенел последний звонок, отыграл школьный вальс, и мы оказались на пороге взрослой жизни. Я окончила школу гораздо лучше, чем ожидала, хотя училась играючи, не просиживала за уроками все дни. На выпускной бал я заказала яркое платье, сделала замысловатую прическу, поблагодарила учителей от имени всех выпускников, а потом мы гуляли до утра, встречая рассвет новой жизни. Утром я уехала домой в Утену.

Воспитательница интерната на прощанье сказала мне: «Будь всегда такой, какая ты есть, и тебя всегда все будут любить».

Глеб, в отличие от других ребят, не сватался ко мне. Он поступил в лётное училище в городе Чкалове, теперь Оренбург, и осенью ему надо было ехать на учебу. Я в школе всё время удивлялась, почему он, такой здоровый и сильный, и не принимает участие ни в каких спортивных мероприятиях. Позже я узнала, что ему просто было некогда. Кроме учебы в школе, он ещё успевал посещать авиационный клуб. До приёма в училище, за его спиной было около пятидесяти самостоятельных вылетов на самолёте. Он много раз, словно птица летал в бескрайнем небе и любовался землей с высоты птичьего полета. Он воспитывался в семье военного лётчика, с детства был влюблен в небо, в высоту и мечтал стать, как и отец, только лётчиком. Вот это сила воли!

Вильнюс. Я вступила во взрослую жизнь

Однажды утром, мы с Эдвардом пошли купаться на озеро, а мимо на машине проезжал его отец, увидев нас, он остановил машину и сказал, что едет в Вильнюс и может взять нас с собой. Заехали домой только за документами, и я прямо в пляжном халатике, он не особо отличался от платья, свежая, юная, худенькая, приехала в Вильнюс. Эдвард сказал, что я выгляжу очаровательно и мило. Пока его отец решал в городе свои дела, мы сдали документы — я в педагогический институт, а Эдвард — в консерваторию.

Позже легко и свободно сдали экзамены и без всяких трудностей поступили. Думаю, что меня, наверное, больше взяли из-за того, что я была спортивная девушка и имела разряды по волейболу и по шахматам. В институте выше марксизма-ленинизма ценилась физкультура и к тем, кто занимался спортом, было повышенное внимание. Меня тут же определили в волейбольную команду, поступила я на иностранный факультет, а так как толком не знала ни английский, ни немецкий пошла на испанское отделение. Так я вступила во взрослую, настоящую жизнь и понеслась эта жизнь стремительным потоком.

В институте нам обещали золотые горы, пророчили блестящее будущее, говорили, что испанский язык обязательно затмит английский. Множество стран, таких как Аргентина, Мексика, Колумбия, Перу, Чили, Куба и так далее, все говорят на испанском языке. Испанский язык, якобы, введут в программу школ вместо английского. Испанский язык мне очень нравился, он казался мне лёгким, произношение не сравнить с английским. Нужно было только правильно произносить два звука «С»: Сусанна сале де су касса — одно «С», а Эсте осо эс эрмосо — другое «С», оба отличаются от русского звука «С». А ещё в языке есть мягкое «Д» в конце слова, например Сьюдад — в конце должно быть «Д», а произносится как «Т» и есть ещё раскатистое, твёрдое «Р» — Долорес Ибаррури.

Преподаватели фонетики и лексики были настоящими испанцами с красивой фамилией Флорес — что означает цветы. О, как они хвалили свою прекрасную Испанию — захватывающую корриду, страстное фламенко, виртуозные гитары, манящее море! Нам нравилось учить их язык и мечтать, что придёт время, и мы сами увидим всю эту красоту. Моя одноклассница и подруга Нонна тоже поступила вместе со мной на испанский факультет. Мы сняли комнатку одну на двоих и зажили студенческой жизнью. Нашим девизом было: «От сна ещё никто не умирал» и «То, что можно сделать завтра, не делай сегодня». Мы регулярно посещали все практические занятия — семинары, а общие иногда прогуливали, в это время ходили по магазинам и мерили все наряды подряд. Я знала, что ничего не куплю, потому что всё шила на заказ, у меня была своя портниха в Утене, но всё равно, бродить по магазинам и разглядывать наряды, было безумно интересно.

Зато, когда наступала сессия, у нас начинался аврал, мы не ели, не пили, не спали, не умывались, не расчёсывались, только зубрили и нервничали. Правда, когда шел фильм «Тарзан», мы соблазнились и сбегали в кино. Как ни странно, экзамены мы сдавали на пятёрки, везёт иногда и лодырям. Стипендия у нас была всего 27 рублей, а мы с Нонной как-то ухитрялись шить себе на заказ модные туфли на пробках, хотя помню, был момент, когда у хозяйки воровали винегрет, значит, не всегда были деньги на еду. На встречу выпускников — одноклассников в зимние каникулы, мы приехали в котиковых шубках и модных в то время шапках ушанках. У Нонкиного парня отец был скорняк и сшил нам обеим шубы в кредит на 4 года. Бывшие одноклассницы ахнули от зависти, да и учителя тоже. Я радовалась, что уже окончила школу, что уже никогда не будет уроков по математике, кстати, уроки математики мне так и не пригодились в жизни, а уж алгебра и геометрия тем более.

Эдвард поступил в консерваторию по классу фортепьяно и, по-прежнему, постоянно клялся мне в любви и верности. Сначала мы часто встречались, ходили на танцы, он научил меня танцевать так, чтобы чувствовать, как бьётся сердце партнера. Раньше я танцевала на приличном, как он говорил, «пионерском» расстоянии друг к другу, к партнеру стояла полу боком. А тут душа замирала, сердце разрывалось от счастья, когда он нежно прижимал меня к себе, нашептывая что-нибудь ласковое на ушко. Ходили мы в драмтеатр, в оперный театр, его от консерватории часто посылали туда играть в массовках, бессловесным статистом, но потом я стала избегать его.

Уверенность в себе делает нас бесстрашными

Так получилось, что после очередных танцев один парень, Саша Фридман, пригласил меня в свою компанию — элитный молодёжный салон города. Там собиралась красивая, умная, интеллигентная молодёжь. Были интересные молодые люди из мира искусства — художники, музыканты, поэты. Это был свой, не многолюдный круг общения, и далеко не каждый мог войти в их круг, Все они были образованы, остроумны, питали глубокое уважение к литературе, искусству, беседовали на злободневные темы. Я не стремилась попасть в эту элиту, но Саша меня уговорил. Мне нравилось жить интересно, туда я потом смогла провести и своих подруг — Нонну и Грету. Моей Грете, особе «голубых кровей», с её светскими манерами было там самое место. Я не иронизирую, на самом деле в ней чувствовалась, как говорится, «порода». Она была красива, умна, ухожена и воспитана. Она даже чашечку кофе держала с таким небрежным изяществом, которое, казалось, приобрела ещё до своего рождения. Мы при ней чувствовали себя неуклюжими.

Саша был журналист — педантичный, самоуверенный, искрометно-энергичный, он был большим интеллектуалом и работал в редакции молодёжной газеты. Но самым ярким красавцем в этом элитном обществе был признанный сердцеед Данька Блюц. Данька был уже адвокатом, любил красивую жизнь и слыл местной легендой города от невероятного количества обольщенных им женщин. Говорили, искусством обольщения он владел в совершенстве. Такой честолюбивый, вальяжный, молодой повеса с обворожительно-чувственной улыбкой. Мне рассказывали, что он менял женщин, как перчатки, переспал со всем кордебалетом Театра оперы и балета. Конечно, и сами женщины были не прочь быть околдованными его чарами, по слухам, он не знал у них отказа.

Я была молода, стройна, беспечна и раскована. У меня была уверенная манера держаться, было самоуважение, я ходила с высоко поднятой головой. Я понимала, как важно произвести в этом непростом обществе первое приятное впечатление, оно — решающее и поэтому на первой встрече нужно было выглядеть блестяще.

И мне это удалось, выглядела я роскошно, дорого, стильно и наряд на мне был потрясающий, «лицо» я держала достойно. Превосходно сшитое открытое платье василькового цвета из китайского муара подчеркивало цвет моих глаз. Я придумала платье очень замысловатого фасона с лифом, который был вышит красивым узором. Платье выгодно облегало мои формы, подчеркивало все достоинства изящной фигуры, эффектно выделяя округлость груди, бёдер, тонкую талию. На ногах у меня были дорогие чешские коричневые замшевые туфли на высоком каблуке, с туфлями гармонировала моя маленькая сумочка. Копну своих черных, блестящих волос я заколола в высокую прическу, уложила их с нарочитой небрежностью, подхватила коричневой бархатной лентой, которая их поддерживала. Но в какой-то момент, вызывающим, гордым жестом я резко встряхнула головой, откидывая волосы с лица, мне на самом деле мешала непокорная прядь, и этот шелковистый водопад волос волнами рассыпался по моей обнаженной спине, окутывая плечи. Мои глаза блестели, а лицо, окаймленное черными волосами, выглядело ещё свежее. Дополнением к моему наряду всегда был тонкий, изысканный аромат духов. Я не обливалась парфюмом, а предпочитала только лёгкое благоухание, едва уловимый, ускользающий запах, чтобы не перебивать собственный аромат моих чувственных духов. Обычно я выбирала те ароматы, которые подчеркивали мой хороший вкус, мою утонченность, ненавязчивый аромат свежести и от этого выглядела ещё привлекательней. Греткина мама достала нам духи из своих запасов, поэтому от меня исходил лёгкий запах благородных тонких парижских духов. Она нам объясняла, что настоящая женщина должна быть верна своим духам всю жизнь.

Я пришла к ним в разгар веселья, играла музыка, кружились в танце пары, звенел приглушенный смех, но мое появление не осталось незамеченным. Я увидела, как все присутствующие обернулись и вытянули шею в мою сторону. Их пристальные изучающие взгляды с неприкрытым интересом были направлены на меня. Я заметила подбадривающую, одобряющую улыбку Саши и мне стало спокойно и легко.

Будучи в центре внимания, я не смущалась, не суетилась, держалась непринужденно и была готова к любому разговору, потому что была безгранично уверена в себе. Уверенность в себе делает нас бесстрашными.

Элегантной походкой, с чувством собственного достоинства, с улыбкой победительницы, я радушно всех поприветствовала, достойно выдержала их взгляды, и, не забывая об осанке, прошла в зал.

Двигаясь грациозно, почти как модель на подиуме, прошла в центр зала, радостно блеснула глазами, ещё раз озарила всех дружелюбной улыбкой, показав свою невозмутимую самоуверенность. Движения мои были спокойны. Я двигалась по залу, с таким видом, будто это был мой родной дом, словно я здесь была хозяйкой. В моей улыбке не было напряжения, наоборот, моя улыбка показывала, насколько я счастлива и жизнерадостна. Я была довольна собой и готова была принимать комплименты.

Саша, который привел меня сюда, галантно подал мне руку и познакомил с большинством присутствующих. Я старалась держаться независимо, но мне пригодилась его помощь, так как у него здесь уже был авторитет и превосходная репутация. Все молодые люди ненавязчиво поддерживали разговор, были дружелюбны и приветливы.

Вдруг всеобщий пожиратель дамских сердец Данька подскочил ко мне и, восхищенно оглядывая, пригласил на танец. Я не смутилась, вела себя легко, так как чувствовала свою уверенность прямо изнутри, она была в крови, в походке, в глазах. Мою самоуверенность никто не мог поколебать, настроение было приподнятым. Думаю, окружающие сразу поняли, что я знаю себе цену.

Танцевать было одно удовольствие, а с достойным партнером и того лучше. Данька вёл уверенно и элегантно, не сводя с меня глаз. Мы танцевали слаженно, в едином порыве, мне нравилось, как он плавно двигался, как обсыпал меня комплиментами. Но проводить себя домой я позволила только Саше, тем самым сразу поставила Даньку на место. Не хотела я оказаться очередной его девушкой и пополнить длинную череду женщин, попавших в его сети. Никак мне не хотелось быть очередной жертвой его обаяния. Да мне и не нужны были серьёзные связи. Конечно, как завзятый сердцеед, избалованный лёгкими победами, он рассчитывал, что я приму его ухаживания благосклонно. И ошибся.

Вокруг меня всегда было радостное возбуждение

В своей новой компании я весело и приятно проводила свободное время. Мы искренне дружили, общались, встречали праздники, чаще всего собираясь у одного старшекурсника — физика, в частном доме на набережной. В его доме всегда царила атмосфера праздности, его родители готовили изысканные закуски, вкусный форшмак, заливную рыбу, цимес. Мы с Нонной всегда садились за стол, где рядом стояло блюдо с нарезанной колбасой. Для девушек, сидящих на постоянной голодной диете, самой лучшей рыбой была колбаса. Пили ароматное, терпкое, немного сладкое вино, все обеды превращались в настоящие банкеты. На продукты деньгами сбрасывались только мужчины и сами их закупали, а готовили родители студента — хозяева дома.

Раньше я не знала, почему, когда что-то хвалили из блюд, говорили «самый цимес» и не могла себе представить, что сладкая морковь так вкусно сочетается с тушеной говядиной. Оказалось — это очень вкусно.

Там же я отметила свое двадцатилетие. Это было настоящим праздником. Чествовали меня прямо, как героя, хвалили сверх всякой меры, осыпали подарками, дождём цветов. Все по очереди говорили высокопарные тёплые слова, красивые поздравления, произносили восторженные речи, пели мадригалы, — очень уж меня возвеличили, будто какую-то знаменитость. Я была обескуражена, понимала, что не заслуживаю таких жарких похвал, у меня даже кружилась голова от их слов. Слова восхищения сначала стесняли меня, от их хвалебных речей, наверное, покраснело не только лицо, но и все мои внутренности. Но прошло некоторое время, я пришла в себя, мобилизовалась и начала принимать восторженные поздравления, как должное, так как давно привыкла к похвалам и победам. Я не заметила, как стала одной из них, мне больше не надо было думать о произведенном на них впечатлении.

Вокруг меня всегда было радостное возбуждение окружающих. Ребята слагали мне оды в стихах, как жаль, что я их не записала, не сохранила. Саша поместил мою фотографию в газету «Молодежь Литвы», я до сих пор храню эту газету. Меня все это очень забавляло, может, эта была просто милая лесть с их стороны, но слушать было приятно, поскольку все были дружелюбны, не было никакой злобы, придирчивых взглядов, и я каждого оделила своим вниманием.

Мы вместе ходили в консерваторию, на выставки, в рестораны, на каток, в театр, в кино, на танцы, а с субботы на воскресенье ездили всей компанией в Ригу. Я с удовольствием, свободно и легко веселились вместе со всеми. Однажды в этой компании меня увидел Эдвард. Он стал преследовать меня, буквально не давал мне прохода, не отпускал меня ни на шаг, ездил за мной повсюду, как приклеенный и при каждом удобном случае говорил о своей любви. Доказывал мне, что Данька — ловелас, известный волокита, что он меня не любит, что все равно женится на еврейке, что он мне не пара. А мне-то было всё равно, я видела, что была желанной, а самой мне любить ещё никого не хотелось.

Я не делила людей по национальности и религии, тогда мы все были просто советскими, все были воспитанными и свободными. У меня все подружки были из еврейских семей, у меня не было ни к кому антипатии.

Часто и меня принимали за еврейку, ещё в школе, учительница по немецкому языку Злата Израилевна так и называла меня «наша красивая евреечка». Наверно, поэтому и помогла мне на выпускном экзамене, когда я взяла билет, сидела за партой готовилась, она подошла и подсказала мне про причастие (партиципцвай). Кстати, мою первую учительницу звали Эсфира Соломоновна.

Я была похожа на своих подружек и в институте за каждую из них, и за Нонку и за Гретку, на 1-м курсе сдавала физкультуру у разных преподавателей. Нас ещё не различали в лицо, и так как они не могли осилить акробатику, мы этим пользовались. Я тогда была в превосходной форме, стройная, сильная, гибкая, наверно благодаря танцам, которые я танцевала с детства, поэтому без особых усилий выполняла любые упражнения, да и в школе дружила со спортом.

А вот лыжи я не могла сдать ни с первого раза, ни со второго, ни с третьего. Я не умела кататься на лыжах, ведь фактически всё детство жила на юге. Хотя к преподавателю по физкультуре можно было ходить на пересдачу бесконечно, он был очень хорош собой. Вот только снег в Литве быстро таял, трудновато кататься на лыжах, когда утром уходишь по снегу, а возвращаешься уже по лужам. На мое счастье, он оказался неравнодушен ко мне, все заигрывал и словно рентгеном пронизывал насквозь. У него была классическая прибалтийская красота — пышная грива пшеничных волос, железные мышцы, литые мускулы, он был похож на скульптуру спортсмена — культуриста. Бронзовый загар не сходил с его кожи ни зимой, ни летом. Одевался изысканно, прямо образец строгой классики и спортивного стиля, и даже для занятий свои безукоризненные костюмы шил на заказ у лучших портных города. Отличная внешность, красивое телосложение, щегольские костюмы делали его неотразимым, просто красавец и гора мускулов. Мне повезло, и зачет он мне поставил просто так, за красивые глаза. Так и сказал: «За твою красоту. Постарайся научиться ходить на лыжах, хотя бы из-за того, что это модно среди молодежи».

Ради справедливости надо сказать, что преподаватель по латыни поставил нам всем зачет без сдачи, наверное, не хотел слушать наши бредни. Латинский язык может и чудесный для молитв и медиков, но, ни у кого из нас не было способностей к латыни. Я только и помню четыре латинские мудрости: «Vincit omnia veritas» — «Истина всегда победит», «Ors longa, vita brevis» — «Искусство вечно, жизнь коротка», « In vina veritas» — «Истина в вине» и ещё одну «Оmnea mea, mecum porto» — «Всё свое ношу с собой». А от старославянского в памяти осталось одно слово «Погибоша», видимо мы очень боялись погибнуть на экзаменах.