Искусственный гений. Научно-фантастический роман

Исабек Ашимов

Можно ли создавать гения? В книге изложена научно-фантастическая история одного научного открытия, на основе которых группа ученых рассуждает о возможности создания гениев на поток. Зачем и как? Людям всегда интересен путь к открытию и созданию научной теории. История каждого научного открытия, как уникального результата творческой деятельности всегда была и останется драмой, в особенности когда речь идет о технологии стимулирования творческой молодежи на научно-образовательный прорыв.

* * *

Каракулову исполнилось шестьдесят лет. О, как с нетерпением он ожидал этот возраст! Ведь стало возможным уйти на пенсию по возрасту, чем он тут же и с радостью воспользовался. Уволился с работы, оформил пенсию, переселился на дачу. Вот так для Кубата Бакировича началась по-настоящему свободная жизнь. Жил отшельником, весь отдавшись своим книгам, и приезжал в город лишь при крайней необходимости. Начинал он свою работу с утра и до обеда, безвыходно проводя за компьютером. После обеда он не спеша прогуливался по своей исхоженной тропе, названной соседями по даче, «профессорской». Ближе к вечеру он вновь садился за компьютер и так до десяти часов ночи. В перерывах ужинал, читал свои рукописи, делая пометки на полях.

Итак, он размышляет уединенно, мир необычных идей в нем растет, усиливается, приводит его в тонус, дает ему жизнь, утешение, радость, поддержку в житейских печалях. Уже давно Каракулов проникся мыслью о том, что, непременно, докажет целесообразность своей научной идеи. Наконец, когда он сумел доказать уже свое научное предположение, на основе той же самой научной идеи, а также выявленных ими нескольких новых научных принципов, решил вынести на обсуждение членов Академии наук. Речь уже шала о доказательстве научной гипотезы.

Я, как журналист не мог пропустить такое событие. И вот спустя несколько лет я снова в Академии наук, но уже по своей журналисткой инициативе. Актовый зал был заполнен до отказа. Традиционно, передние почетные места по центру зала, занимали академики, за ними рассаживались члены-корреспонденты. По бокам и позади них расселись профессора, ведущие научные сотрудники, а на галерке расположились представители научной молодежи, аспиранты, студенты. После обычной процедуры уточнения кворума и повестки дня, собрание открыл президент Академии наук Сарматов.

— Уважаемые члены Академии наук! Сегодня мы намерены заслушать члена-корреспондента нашей Академии наук Каракулова Кубата Бакировича, касательно выдвинутой ими научной гипотезы под названием «Философизация науки, как смыслоформирующий и основополагающий компонент научно-мировоззренческой культуры». Предложение поступило от бюро отделения химико-технологических и медико-биологических наук, а также от бюро отделения общественных наук нашей академии.

На трибуну, быстрым шагом поднялся Каракулов — пожилой человек, невысокого роста, сутулый, коротко постриженный, седой. И вот, откашлявшись, надев очки, обведя глазами зал, он начал. О, это был самый изощренный получасовый научный доклад, когда-либо мною услышанный. В силу специфики своей профессии я, довольно часто бываю на научных форумах. Зачастую бывает так, что докладчик оперирует крайне незначительным набором слов, и оттого кажется, что в его речи нет развития, а есть лишь вариации сказанного в самом начале. В этих случаях, что-то всегда мешает вникнуть в суть доклада, ухватить главное, а потому появляется желание уйти, уже пропадает всякое желание вникнуть в содержание речи выступающего. В таких случаях, как говорят, отключаешься и начинаешь думать о своем. Но в этот раз…. На аудиторию обрушился такое огромный поток мыслительной продукции с целой системой парадоксальных соображений, с четким рисунком движения мыслей от научной идеи к научной гипотезе, а оттуда четко вырисовывалась самобытная научная теория.

Хотя Каракулов говорил достаточно внятно, ровно, однако, не каждый, как мне показалось, понял его речь из-за перегруженности текста доклада сложной научной терминологией. Многим из них они были внове, а потому резали слух. Свое выступление докладчик завершил такими словами: — Уважаемые коллеги! Я должен сознаться, что в течение многих лет проникся этой идеей и позволю себе высказать здесь это предположение, хотя хорошо сознаю, что оно нуждается еще в дальнейших детальных доказательствах».

В целом, академическая среда встретил доклад достаточно равнодушно, как в свое время доклад автора по научной идее. Не было ни существенных вопросов, ни реплик и критики. — «Явное недоразумение», — сочувственно сердился Умар Талипов — ученик Каракулова, который сидел рядом со мной. Но, на этот раз не было прежнего злорадства, циничных замечаний и обидных реплик в адрес докладчика. Я записывал то, что говорили затем выступавшие. Научная гипотеза в своем первозданном виде записана тут же в блокноте, между речами академиков Даникеева и Кокнарова, которые очень буднично пробурчали поздравления. Почему такая сдержанность? Понятно, что академиков и членов-корреспондентов Академии наук трудно чем-нибудь удивить, ну, а профессура, научные сотрудники, творческая молодежь? Речь то идет о незаурядном событии в мире науки. Научная гипотеза — это всегда событие в научном мире, это громкая заявка на победу и высокое признание. В чем дело? Итак, что же было, несомненно? Научная гипотеза была очень актуальной, своевременной, перспективной и, в достаточной степени обоснованной в условиях новой научной парадигмы, — постнеклассической научной рациональности. Если бы Академия все-таки признала научную идею и научную гипотезу, разве она потеряла свое положение в науке? Несомненно было и то, что либо автор, понимая, что ему не удастся по каким-то неизвестным нам причинам донести до членов Академии наук суть и перспективу научной гипотезы, забросить работу, переключившись на другую научную тематику, либо он возьмет тайм-аут и все же докажет правоту своей научной теории. Причем, не нарушая границы академического приличия. Одно из двух. А пока непонятно.

Каракулов был, весьма скрытным человеком и, не так уж часты были в его жизни моменты, когда он приоткрывал свое истинное лицо, свой строй мыслей, свои убеждения и страсти. На этот раз он, оказывается, все-таки решился. Мне было всегда любопытно, как сочетаются в характере ученого робость со смелостью. Причина робости любого ученого, наверняка должна быть недостаточная доказательность своей научной работы. А причина смелости? Смею предположить — причина смелости тех же самых ученых, наоборот, в их уверенности в правоте и верности их научного направления, доказательности научных работ. Несмотря на свою закрытость, профессор слыл одним из видных ученых с разносторонними интересами. Недаром его приняли в член Академии наук.

Как журналисту, было бы неверным утверждать, что лишь настырность Каракулова обеспечить ему дальнейший успех. Когда ученый методично, шаг за шагом, продвигается вперед к истине, то есть не интуитивно, ни на ощупь, а с полной научной уверенностью, успех ему будет обеспечен. Вот тогда то, я и начал более подробное собственное журналистское расследование, в том числе как же было воспринято научная идея среди научного сообщества вне академической среды. Спустя несколько дней после этого события в газетах стали появляться выступления ученых. Причем, не только хвалебные, но и критические. В частности, известный ученый-биолог Исманов выступил с критикой. Однако, чувствовалось, что автор той статьи явно не понимал суть научной гипотезы. Примечательным был ответ автора научной гипотезы.

— «Благодарю коллегу за столь высокое внимание к моей работе. Я слишком уважаю эту незаурядную личность и большого ученого, чтобы публично спорить с ним. Как исследователь, безусловно, задумаюсь, ибо никогда не абсолютизировал свои научные взгляды и выкладки. Считаю излишним кому-либо доказывать, объяснять, пояснять. Обращаю внимание на то, что сущность нашей научной гипотезы проста и вопрос его „мирового уровня“ все же определен, как положено во всем мире. С нами согласились в том, что научно-мировоззренческая культура — это полифункциональный интеграл из триады компонентов: популяризации науки, концептуализации науки; философизации науки. Причем, философизация науки является смыслоформирующим и основополагающим компонентом научно-мировоззренческой культуры. Диалектическая взаимосвязь и динамическая трёхфазность компонентов, определяют наращивание знаний, а рефлексивно-рекурсивная процессуальность и диалогичность способствуют формированию научно-мировоззренческой культуры».

Опять же забегая вперед, хочу отметить, что Каракулов шел к своему научному открытию медленно, приближаясь методично, шаг за шагом, и уж тут-то ни о какой случайности не могло быть и речи. Как я уже сказал выше, вначале была выдвинута научная идея — это еще в начале 2000-х годов нынешнего столетия. Затем он формирует научную гипотезу, которую он пытается на протяжении многих лет доказать. И лишь потом он приступает к формированию своей авторской теории. Настоящий исследователь не может предложить своим коллегам полуфабрикат научной идеи, он непременно придаст ей максимально завершенный вид. Так и случилось. В своем докладе Каракулов приводит теоретическое обоснование, правда пока еще в общем виде. Однако многие уже знали, что вскоре у него будет возможность сделать это более обстоятельно.

Вот так, тогда заседание членов Академии наук прошло буднично, апатично. Чувствовалось, что Каракулов расстроился, быстро одевшись, он сразу же уехал на свою дачу, впал в крайность, отрешился от мирской и научной суеты. Кто знает теперь, о чем жалел, о чем он передумал в течение двух-трех недель, когда никого не принимал и ни с кем ничего не обсуждал. На мою просьбу встретиться и поговорить о научной гипотезе, он не раз и не два отказывался, ссылаясь то ли на занятость, то ли на отсутствия всякого интереса говорить о научных проблемах с кем-либо.

Чем больше он отказывался от интервью, тем больше я проявлял настойчивости. Такова наша журналистская особенность. В течение ряда месяцев наводил нужную справку, расспрашивал его коллег, даже встретился с двумя его учениками — молодыми научными сотрудниками его лаборатории. Мне стало известно, что Каракулов вновь активно работает, более того, взвинтил темп работы всей лаборатории, а внешне выглядит бодрым и увлеченным. Практически не обращает никакого внимания на выпады в свой адрес, касательно научной идеи и научной гипотезы. Как мне показалось, у него появилась новая идея, и он стал ее рабом. Так я и ожидал. С раннего утра уже в лаборатории, начиналась напряженная экспериментальная работа. Несмотря на спешку, работа велась исключительно методично. По крайней мере, мне так подсказали его ученики. Чувствовал ли он, что где-то здесь, совсем рядом его поджидает успех — научное открытие?