Расплата

Ирса Сигурдардоттир, 2015

Когда-то ученики одной рейкьявикской школы сделали послание в будущее, написав о том, что, по их мнению, случится через десять лет. Его положили в капсулу времени и зарыли в землю. Спустя десять лет капсула была извлечена, а послание прочитано. И выяснилось, что один из учеников предсказал смерть шестерых человек, указав их инициалы. На всякий случай его записку передали в полицию. Но насколько серьезными можно считать такие угрозы? Оказалось, что очень серьезными. Извлечение капсулы совпало с началом серии жестоких убийств. Инициалы жертв в точности повторяли инициалы из послания…

Глава 3

На этот раз в письме не было текста, только приложение под ярлычком svik.jpeg. Адрес отправителя не изменился: [e-mail]^[3]. Первое пришло сразу после полуночи в первый день нового года. Сомнений не возникало: отправителем был исландец. Пусть даже короткие и емкие, сообщения не могли быть написаны с использованием программы перевода. После каждого в животе у Торвальдюра затягивался тугой узел, ослабить который, вливая в себя джин с тоником, не получалось, как он ни старался.

Из колеи выбило уже первое письмо, хотя тогда Торвальдюр посчитал его ошибкой. «Ты составил завещание?» Такое вступление наводило на мысль о спаме. Подобного рода писем он получал множество и каждый раз удивлялся — неужели находятся идиоты, которые принимают их всерьез? И кем же надо быть, чтобы взяться составлять завещание в ответ на такой имейл? Но потом он прочитал дальше: «Ты посмотрел последний фейерверк. Иди и отпразднуй Новый год шампанским. В гробу у тебя его не будет».

Торвальдюр давно уже закончил праздновать, когда, в первый день нового года, открыл письмо в тисках жутчайшего похмелья.

Последующие имейлы выдерживали тот же тон. Ему грозили скорой смертью — довольно преждевременно, на его взгляд. В тридцать восемь жизнь едва ли прожита наполовину, и умирать раньше срока Торвальдюр не собирался. Терять уверенность из-за такой чепухи просто глупо. Нервы у него всегда были в порядке: он никогда не боялся в кино, его ничто не трогало до слез, и даже на американских горках пульс не пускался вскачь.

В этом-то и заключалась проблема. Страх был настолько чужд ему, что теперь, отступив перед этой абсурдной ерундой, Торвальдюр не знал, как справиться с тревогой и успокоиться. Будь он в лучшем состоянии, когда открывал первое письмо, не сидел бы сейчас здесь с тошнотворным чувством в желудке, а просто отправил бы письмо вместе с вложением в корзину. Во всем виновато треклятое похмелье. Оно спровоцировало нервный срыв.

Утешаться оставалось только тем, что отправитель не знал и не мог знать, какое впечатление производят его письма. Торвальдюра так и подмывало ответить, послать его куда подальше, не стесняясь в выражениях…

Расплата^[4]. Ключ, должно быть, в имени. Но с чего бы ему ждать какой-то расплаты, если он никогда и никому не сделал ничего плохого? Лично, сам. Конечно, учитывая его прокурорскую должность, наверняка найдутся те, кто имеет к нему претензии и хотел бы посчитаться. Если подумать, таких, пожалуй, сыщется немало. Что несправедливо, поскольку в своих проблемах им следует винить самих себя. И все же такая вероятность есть, и игнорировать ее невозможно.

Однако в письмах не было ни малейшего намека на то, что их автор — нынешний или бывший заключенный. Ничего, что указывало бы на судебное разбирательство. К тому же опыт двенадцатилетней карьеры показывал, что гнев осужденного бывает обычно направлен на сообщников, свидетелей, полицейских и судей, тогда как обвинители отделываются, в общем, довольно легко. Преступники не понимают, какой властью обладает прокурор. Предъявлять или не предъявлять обвинение. Какой именно закон применять. Решать, должен ли подсудимый получить символическое наказание за нападение или длительный тюремный срок за покушение на убийство. Определять, кого назначить главарем, а кого — соучастником. У большинства преступников просто не хватает мозгов, чтобы это понять.

Если только письма не посылает тот, кто понял. Тот, кто пострадал от одного из этих решений.

Нет. Не похоже. В глазах подсудимых Торвальдюр был всего лишь малозаметным прислужником системы правосудия. Недоразумение, да, но очень даже удобное…

— Разве вам не надо быть в суде? — спросил, приоткрыв дверь и просунув голову в офис, один из молодых сотрудников, парнишка, не раз помогавший Торвальдюру, но чье имя тот никак не мог запомнить.

Нужно привести себя в порядок и расслабиться. Не хватало только, чтобы кто-то запустил слух, что он нервничает и чем-то расстроен. Торвальдюр имел репутацию человека, никогда не теряющего самообладания, и эту репутацию он хотел сохранить. Откашлявшись, прокурор бросил на мальчишку пренебрежительный взгляд.

— Дело отложено. Судья заболел. Мне позвонили и сказали, что мое присутствие не требуется.

— Вау… Позвонил лично?

— А ты как думаешь? — Торвальдюр даже не попытался скрыть раздражение.

— Не знаю. Думал, у них для этого секретари есть.

— Зависит от того, с кем они имеют дело. Вам-то судья звонить не станет.

Торвальдюр даже не удостоил его взглядом — пусть покраснеет.

— И не забудь закрыть за собой дверь — я занят.

Дверь закрылась — слишком громко, но без стука. Мальчишка не был дураком, хотя учиться ему предстояло еще многому.

На экране все еще висело открытое письмо с вложением — графическим файлом с раздражающим именем: svik.jpeg. Уж не от старой ли подружки, посчитавшей себя обиженной?

От бывшей жены? Определенно нет. Он не имел обыкновения оскорблять или унижать женщин — сказать по правде, у него и возможностей для этого было немного. После разрыва с Айсой, матерью его детей, Торвальдюр с головой ушел в работу и даже не пытался найти другую женщину. Ходить по городским барам он не любил, шлюх с их вялыми ртами и стеклянными глазами не терпел, а других к нему не тянуло. В тех редких случаях, когда он встречал женщину, чья внешность не отталкивала, его интерес оставался неразделенным. Из-за шума вести в таких заведениях нормальный разговор было невозможно, так что Торвальдюр даже не пытался убедить ее, что отсутствие сексуальной привлекательности с избытком компенсируется успехом. Он все еще лелеял мечту встретить однажды подходящую женщину, но мечта эта изрядно поблекла за год с лишним, что прошел с тех пор, как от него ушла Айса.

Мысль о ней пробудила горькие воспоминания об их разрыве. Он до сих пор ощущал себя невинно пострадавшим. Не финансово — в свое время ему хватило ума сохранить квартиру за собой и взять на себя выплаты по ипотеке, так что Айса осталась ни с чем. Но развод лишил его детей, что, в общем-то, не стало сюрпризом, поскольку в судах этот вопрос решается обычно в пользу матери. Женщине нужно прийти на разбирательство со шприцем в руке, трубкой для гашиша во рту и шапочкой из алюминиевой фольги на голове для отпугивания пришельцев, чтобы члены комиссии отдали предпочтение мужчине. Даже у него, образцового гражданина и примерного родителя, практически не было шансов выиграть спор и получить право на опеку. Айса, которую сочли более подходящим опекуном, работала в муниципалитете, но фактически была ничтожеством. Выпускные экзамены в школе она сдала с большим трудом, тогда как он закончил учебу четвертым в своем выпуске. Торвальдюр не сомневался, что пошел бы и дальше бакалавра, как, собственно, и планировал, но не сложилось.

Он — способный и одаренный, она — серость. Он — обеспечен и финансово независим, она — мать-одиночка в стесненных денежных обстоятельствах. И тем не менее право опеки отдали ей. Невероятно… Конечно, сыграло свою роль и то, что она обвинила его в чрезмерном пристрастии к спиртному. Мужчинам всегда предъявляют повышенные требования, а их образ жизни и привычки изучаются с особой придирчивостью. И хотя это обвинение было полной ерундой, подвергать его сомнению никто не стал. Мировой судья поверил Айсе на слово, несмотря на возражения Торвальдюра и характеристику, данную ему не кем-нибудь, а самим государственным прокурором.

Телефон пискнул, оповещая о получении очередного письма от uppgjor. Что же, черт возьми, происходит? Торвальдюр уже начал подумывать о том, чтобы обратиться в полицию. Или к своему начальству. Ребята-айтишники наверняка смогут выяснить, кто за всем этим стоит. Хорошего понемножку. Торвальдюр задумчиво потер щеку. А если письма идут от Айсы? Стоит ли привлекать внимание начальства, напоминая, в какую склоку вылился их развод? Разумеется, его боссом была женщина. Отношения у них складывались по большей части неплохо; он умело маскировал свое мнение, сводившееся к тому, что ей недостает ни компетентности, ни опыта, которые предъявлялись бы к мужчине на ее месте. Однако в результате судебной схватки по вопросу об опеке на их рабочие отношения пала тень, и ее мнение о нем изменилось не в лучшую сторону. В такого рода ситуациях женщины склонны стоять друг за дружку. Таков закон природы, и, следовательно, пытаться изменить его бессмысленно.

Возможно ли, что письма отправляет она? Его босс? Нет. Торвальдюр покачал головой. Полная нелепица. Конечно, нет.

Но если не Айса, не босс, не подружки из прошлого и не преступники, то кто же тогда?

Ни у кого на свете не было причин желать ему зла. Тогда почему он не спешит обратиться за помощью? Почему не хочет инициировать расследование? Не в том ли дело, что где-то в глубине души затаилось смутное подозрение? Сомнение в собственной правоте насчет того, что это все ошибка? Не удерживает ли его опасение, что расследование может выявить то, что он предпочитает скрывать? Конечно, так оно и есть. Отправитель ясно дает понять, что располагает какой-то порочащей его информацией. Но что это может быть? Что-то такое, от чего он отмахнулся и о чем уже забыл? Чтобы угрожать обвинителю, за спиной которого долгая и, пусть он сам так сказал, чертовски успешная карьера, нужны серьезные основания.

И никого не касается, что успех объясняется отчасти его обыкновением брать не самые трудные дела. Этого никто, вроде бы, пока еще не заметил. Разве что коллеги шепчутся за спиной…

Может быть, у него развилась паранойя — вдобавок ко всему прочему?

Торвальдюр перевел дух. Скользнул взглядом по рукавам дорогого пиджака, задержавшись на секунду на свежих белых манжетах рубашки, выглядывающих на запястьях, согнул и вытянул пальцы с аккуратным маникюром. Полюбовался. Успокоился. На манжетах блеснули дорогие запонки, которыми он побаловал себя недавно, обнаружив, что никто больше не отметился достойным подарком на день его рождения. Неуклюже нарисованные открытки от детей в счет не шли. Он никогда не находил очарования в таких наивных творениях.

Запонки сверкнули еще раз, и настроение пошло вверх. Ему даже не понадобилось смотреть на сияющие кожаные туфли и шелковые носки, чтобы вернуть самообладание и напомнить себе, кто он такой. Победитель. Человек, знающий, чего это потребовало. Человек, внушающий страх и уважение, — может быть, не всем и каждому, но большинству.

Эти электронные письма… жалкие пугалки. Торвальдюр мог бы дать руку на отсечение, что автор их сидит за дешевым компьютером, в грязной футболке и мятых трениках, ни разу не видевших спортзала. Лузер. Одно ясно, этот писака ему и в подметки не годится.

Просто так его не взять. И ничто не помешает ему кликнуть по вложению, взглянуть на картинку, а потом открыть последнее сообщение. Он силен и крепок. Победитель.

Торвальдюр усмехнулся, подвел курсор к файлу svik.jpeg и кликнул мышкой.

Фотография заполнила почти весь экран. Он нахмурился. Что еще за чушь? Двое детей, девочка и мальчик чуть постарше, смотрели на него с выражением, далеко не счастливым. Ни девочку, ни мальчика он не узнал, да его и не интересовали чужие дети. Никто из них не оставил в его памяти ни малейшего следа. Бледные, неряшливо одетые; ни намека на румянец на щеках, ни искорки в мутных глазах. Если в невинных глазах его детей сияла радость жизни, то в хмурых взглядах этой пары ощущались куда более взрослые эмоции. Они как будто обвиняли.

Торвальдюр смотрел и смотрел на фото, не в силах закрыть его и вернуться к работе. И чем дольше, чем пристальнее он вглядывался в ничем не примечательные лица, тем отчетливее проступало ощущение, что в них есть что-то знакомое. Откуда он знает этих несчастных? Как они связаны с ним? Думай, черт возьми, думай… Память должна помочь.

Кроме детей, что еще есть на фотографии? Увы, ничего примечательного. Только угол здания позади них и какая-то улица.

Они могли быть где угодно. Датировать фото тоже было невозможно. Для зацепки оставалась только одежда, выбранная, похоже, с единственной целью: прикрыть наготу. Что-то было великовато, что-то маловато, и все ветхое, ношеное…

Внезапно, словно в голове что-то сдвинулось и сошлось, все стало на свои места. Черт, черт, черт!..

Ужас, охвативший его в первое мгновение, смыла волна облегчения. Слава богу, что он никому ни о чем не сообщил. Слава богу…

Дрожащими пальцами Торвальдюр кликнул последнее сообщение, а прочитав его, схватил телефон и набрал номер Айсы.

«Какие чудесные у тебя дети. Тебе нужно хорошенько о них заботиться. Есть люди, которые могут предать их. Ты ведь и сам прекрасно это знаешь…»

Примечания

3

По-исландски svik — обман, а uppgjor — расплата.

4

Имеется в виду первая часть электронного адреса отправителя — «расплата».