День восьмой

Ирина Яновская, 2021

Вы когда-нибудь задумывались, что у каждой вещи может быть своя история? Или о том, что у вещей может быть душа, что они могут думать, грустить или радоваться? Людям нашего времени свойственно видеть в вещах лишь безличный объект, который можно использовать по своему усмотрению. Однако, если замереть и прислушаться, то можно узнать много интересного.

Ларец мудрости

У дверей букинистического магазина толпилась большая очередь. Неужели все они так жаждут купить старые издания книг? А вот и нет, наоборот, они желают сдать в букинистический магазин свои, уже ставшие ненужными, книги.

Студенты сдают учебники — они им больше не понадобятся. Бабушки — домашнюю библиотеку, которую когда — то собирали по крупицам. Их детям и внукам теперь печатные книги ни к чему, а выбросить жалко. Здесь много и тех, кому книги достались в наследство вместе с недвижимостью. В современный интерьер полки с книгами теперь не вписываются.

С утра в очередь выстраиваются люди желающие сдать книги, а после обеда в букинистический магазин приходят те, кому остро необходимо приобрести полное собрание сочинений Тургенева или прижизненное издание Чехова, или те, кто хочет купить книгу для своего ребенка точь-в-точь такую, какая была у него в детстве. В магазине часто можно встретить и коллекционеров, которые медленно ходят среди полок в надежде приобрести редкий экземпляр.

В один из дней меня купил и принес домой из букинистического магазина старый профессор. Но, видимо на то он и был профессор, что читать ему меня было уже делом пройденным. Поэтому он положил меня в эффектную старую коробку и подарил своей молодой жене со словами:

— Милая моя, знаешь как я раньше представлял себе рай?

Жена отрицательно покачала головой.

— Рай для меня был и остается в библиотеке, за чтением книг. И сегодня я желаю, чтобы ты этот рай разделила со мной!

— Ты даришь мне что, книгу? — начиная понимать куда клонит профессор, спросила женщина.

— О, да!

Как же она мило улыбнулась ему в ответ на это высокопарное поздравление. В этой улыбке была и снисходительность к его почтенному возрасту и нежелание показаться ему неблагодарной. Не знаю, любила ли она его, но обижать точно не хотела. Наверняка женщина ждала от него очередного колечка с бриллиантом, но профессор в этот раз решил быть оригинальным и подарил ей меня — книгу «Ларец мудрости», афоризмы великих мыслителей.

Я был ценным экземпляром. Во-первых, мой год издания говорил сам за себя; во-вторых, у меня тканевый коленкоровый переплет; в-третьих, дорогая бумага с красивым крупным текстом и «вишенка на торте» — название мое вышито вручную шелковыми золотыми нитками. Все вышеперечисленное придавало мне презентабельный вид и дорогую цену. Но видимо, для жены профессора я не представлял никакой ценности.

Поглядев на свою хозяйку, я тут же понял, что она мной нисколечко не заинтересовалась и уж совсем мало надежды на то, что она станет меня читать. Судя по всему, меня теперь долго не возьмут в руки, и мне придется простоять на полке неопределенное количество времени. Однако, даже книжной полки я не был удостоен. Эта женщина определила мое место жительства внутри своей прикроватной тумбочки. Теперь я соседствовал со всякой чепухой: ночным кремом, бальзамом для губ, заколкой для волос и повязкой для сна. Мне там явно было не место, но поделать я ничего не мог.

Однажды, когда я уже свыкся со своим положением, она достала меня на свет. Но только на мгновенье, всего лишь для того, чтобы обернуть в крафтовую бумагу и перетянуть бечевкой. Вообще я не понимаю моды на упаковку из крафтовой бумаги. Раньше в такую заворачивали колбасу или масло в продуктовых магазинах. Я — ценное издание! Мои создатели придали мне неповторимый вид не для того, чтобы она упрятала меня в дешевую упаковку. Бррр…

Было не сложно догадаться, что я был ей абсолютно не нужен, и она собирается меня кому-то передарить. Но откуда у нее могут быть читающие приятели? — размышлял я. Вот если бы профессор шел на день рождения, у меня бы появился шанс. Но она недавно рассталась с профессором и теперь логично, что наступил черед расстаться и со мной.

Вручила она меня со словами: «Книга — лучший подарок», сразу обозначив этим что именно находится под крафтовой бумагой. Ее приятель, с которым, по счастью, мне довелось провести не так уж и много времени, занимался строительным бизнесом и «Ларец мудрости» ему так же, как и предыдущей моей обладательнице, был не нужен. Так и не узнав моего названия, все в той же крафтовой бумаге я был подарен его пожилой матушке на Международный женский день. Она меня хотя бы развернула. Но видно мудрость ей была тоже ни к чему. Быстро пролистнув страницы и совершенно мной не заинтересовавшись, женщина поставила меня в книжный шкаф и углубилась в просмотр сериала.

Я выдохнул. Книжный шкаф — это гораздо комфортнее прикроватной тумбочки. Шкаф был высокий, но со всеми его жителями познакомиться у меня не было возможности. Я мог понять лишь, что этажом ниже размещалась «Большая Советская Энциклопедия», а надо мной жили книги из серии «Жизнь Замечательных людей». Ну, а у меня на полке, куда я был теперь определен, собралось подобие коммунальной квартиры: «Толковый словарь» Ожегова, двухтомник А.С. Пушкина из серии «Свет русской классики», Э. Золя «Страницы любви», три книги А. Дюма, «Русские народные сказки», сборник рассказов Ж.Сименона и четвертый том серии книг М.Дрюона «Негоже лилиям прясть». Быстро перезнакомившись со всеми, я понял, что ребята они не плохие, но не мог найти объяснение, почему они все попали на одну полку. Было в этом какое-то несоответствие. Позднее выяснилось, что есть одно обстоятельство, которое их роднит. Они все были приобретены на сданную матерью строителя макулатуру. Заинтересовавшись, что значит «приобретены за макулатуру», я покопался в себе. Никаких афоризмов о макулатуре там не оказалось. Но тут на помощь пришел Толковый словарь. Назидательным тоном он поведал: «Макулатура — использованные бумажные, картонные изделия и бумажные отходы, идущие на переработку».

Меня передернуло. Следующее определение, зачитанное мне Словарем, было не лучше: «Так ещё говорят о бездарном литературном произведении». От сердца отлегло — это точно не про меня. Я понял, что все мои соседи были высокого мнения о себе, потому что в Советское время именно их нельзя было купить просто за деньги, они не поступали в свободную продажу. В семидесятых годах прошлого века нужно было сдать несколько килограммов этой самой макулатуры, чтобы тебе дали талон, который являлся своеобразным разрешением на покупку нужной книги. Поэтому люди старательно копили макулатуру на балконах и в коридорах, потом волочили эту тяжесть в пункт сдачи и получали заветный талон.

На такую тягу к книгам мне захотелось отозваться афоризмом В.Гюго: «Без книги в мире ночь, без книги мрак кругом».

Шло время, и я узнал истории всех своих соседей. Но больше всего я сдружился с книгой Дрюона. Началась наша дружба с того, что меня заинтриговал вопрос — почему же лилиям прясть негоже?

Дрюон с удовольствием начал рассказывать мне эту драматичную историю. На это у нас ушел не один вечер. Я погружался все глубже и глубже в перипетии романа и был даже немного влюблен в рассказчика. Где-то на середине его повествования А. Дюма не выдержал и возмутился:

— Эх, как жаль, что мне в голову не пришел такой шикарный сюжет. Я бы со своей фантазией написал в разы лучше!

— Возможно, дорогой! Вы всегда являлись для меня мэтром, — почтительно ответил Дрюон, — но я старался все же придерживаться исторической канвы.

Когда Дрюон сообщил, что, впрочем, вот и все, нам пора закругляться, я заволновался и спросил:

— А дальше?

— Дальше в пятом томе. Но его нет, как и нет предыдущих трех. У хозяйки была вся серия из семи книг «Проклятые короли», но остальные части она дала почитать подругам, которые их так и не вернули. Так каково ваше мнение, дружище, о сюжете?

— «Всякая власть — есть непрерывный заговор», как считал господин Бальзак, — резюмировал я.

Вот наступило то утро, когда меня вновь упаковали в оберточную бумагу, на этот раз с красными сердечками, и подарили Тамаре Сергеевне. Как я понял из слов, сказанных дарительницей, Тамара Сергеевна была ее бывшей начальницей. Она отличалась широким кругозором и тягой к познанию. Моя владелица презентовала меня на широкую ногу, видимо вычитав перед этим все о моем происхождении. Не преминув сказать не только о том, что я обладатель редкого тканевого переплета с шелковой вышивкой, но и о том, что я «Кладезь знаний», а именно «Ларец мудрости» в коем собраны все афоризмы мыслителей. Я вновь почувствовал свою значимость и даже несколько возгордился собой. Но рано было радоваться. Тамара Сергеевна положила меня на полку, так никогда и не раскрыв моего подарочного облачения.

Началась череда моих неприятностей. С легкой руки этой Тамары меня дарили и передаривали, и вновь дарили, и вновь передаривали все в той же бумажке с красными сердечками. Сбившись со счета, я только успевал слышать, как один говорил другому: «Надеюсь, эта книга станет твоим другом» или «Дарю эту книгу, чтобы она ответила на многие твои вопросы» И такие: «Это пособие тебе поможет в трудные минуты», а еще «Дарю тебе этот сборник, чтобы ты обогатил свой внутренний мир»; и совсем уж чудовищные: «Этот подарок — многофункциональный» и «Я знаю, ты любишь впадать в «книжный запой».

Но, как бы ни звучали слова, которые они произносили, и как бы ни улыбались те, которые их слушали, никто из них меня не читал.

Я стал понимать, что качусь под откос. Мои шансы попасть в руки человека, который по достоинству оценит мое содержание, таяли на глазах.

Поначалу, в этом бесконечном круговороте смены адресов и хозяев, мне верилось, что хоть кто-то один прочтет меня и поймет жизнь. Я был уверен, что стоит им понять про что я, у них непременно отпадет желание со мной расстаться. Шло время и, наконец, я понял, что тот круг людей, в который я попал, вообще ничего не читает. Оказывается, мудрость в наше время никому не нужна. Я — бесполезная вещь. От этих мыслей я впал в черную депрессию.

Последним моим пристанищем стал загородный дом. Книг в нем, похоже, не было совсем. Именинник, долговязый мужчина неопределенного возраста, которому торжественно вручили подарок, засунул меня под мышку и стал расхаживать по дому, раздумывая, куда бы меня приткнуть.

В момент, когда он подошел к камину, у меня началась паническая атака, я решил, что сейчас мужчина бросит меня в топку, даже не распечатав. Но он небрежным движением кинул меня на камин, немного постоял, любуясь огнем, и возвратился к гостям. На камине было хорошо. Тихо, спокойно и тепло.

«А что? — думал я, — может оно и необязательно, чтобы меня читали? Главное, чтобы не уничтожили. Главное пережить эти смутные времена и не сгинуть окончательно, а люди… они одумаются ведь когда-нибудь… Под треск камина меня разморило, и я заснул.

Утром жена вчерашнего именинника, взяв меня в руки, спросила:

— Котик, а это что?

— Не знаю, Кисюлечка, Ленка вчера книжку какую-то подарила.

«Кисюля» осторожно развернула подарочную бумагу, и я впервые за долгие годы освободился от этих ужасных сердечек.

— Боже, какая прелесть! — вскрикнула женщина.

В тот же миг в моей душе запели птицы. Наконец-то нашелся человек, который меня оценил.

— Котик, ты посмотри какая книжица! — она осторожно провела пальцем по моему названию, вышитому золотыми шелковыми нитками.

«Котик» так и не оторвался от своей яичницы, не высказав никакого интереса в мою сторону.

— Зеленая книга с золотом. Шикардос. Захотела бы найти — не нашла. А тут подарили так кстати!

Меня, однако, немного смутил тот факт, что она сделала такой акцент на цвете моего переплета. Если бы она открыла меня и посмотрела год моего издания, то счастью ее не было бы предела, я же раритетное издание. Но она и этого не сделала.

— Помнишь, Коть, я тебе говорила, что купила для нашей бильярдной винтажную этажерку?

— Не помню, — буркнул он в ответ.

— Ну и ладно, — и, совершенно не расстроившись, что он этого не помнит, продолжила:

— Этажерка стоит, а что на нее поставить, я не могла придумать. Но не котиков же фарфоровых?

— Согласен, фарфоровые котики в бильярдной — это перебор.

— Котиков и я отмела… я же не дура, понимаю.

Она плюхнула меня на стол перед мужем и сказала:

— Вот! Я поставлю туда ее! Ты представляешь: сукно стола зеленое, лампа над столом зеленая, шторы золотые!

Муж с недоверием покосился сначала на меня, затем на нее, но последовательности в ее словах не понял. Она смекнула, что он не уловил ход ее мыслей и добавила:

— Котя, дорогой, я буду собирать зеленые книжицы и обставлять ими этажерочку. Теперь понятно?

— Понятно. Но, Кисюль, «обставлять этажерочку» вроде нельзя сказать…

— Да плевать! Короче, первая книженция есть, осталось найти таких штук десять — пятнадцать. Я их по «инету» закажу, главное, чтобы они все тоже с золотыми буковками на обложке были, к шторам будет идеально.

Так я оказался на втором этаже, в бильярдной. Весь этот день я простоял на этажерке один, но меня грела мысль, что уже скоро купят много зеленых книг и мне будет не так скучно. И может быть, на мою радость, среди них окажется и полное собрание «Проклятых королей» Мориса Дрюона в зеленом переплете. Я так размечтался о возможности встречи со старым другом, что не заметил, как наступили сумерки. Мне осталось пережить последнюю ночь одиночества. И тут я услышал тихое покашливание.

— Ой, кто здесь? — встрепенулся я.

— Это я, этажерка. Горничная все время открывает окно для проветривания, а у меня возраст, иммунитет слабый, вот и простыла в итоге, — и она чихнула, как бы подтверждая факт простуды.

— Уважаемая, теперь у вас есть я, а скоро хозяйка дома купит еще много зеленых книг, и вам будет не так одиноко.

— С чего это вы взяли, что до того, как вас поместили на одну из моих полок, мне было одиноко?

— Почувствовал.

— А я вот чувствую, что вы ужасно болтливы, — ворчала этажерка.

— Каюсь, виноват, что докучаю вам. Диоген по такому случаю сказал: «Один болтун, сильно докучавший Аристотелю своим пустословием, спросил его: «Я тебя не утомил?» Аристотель ответил: «Нет, я не слушал».

— Предлагаете мне поступить так же?

«Ларец мудрости» вздохнул и промолчал. Но уже через пять минут завел разговор вновь.

— Интересно мне, а как завтра нас расставят? У вас не так уж и много места.

— Расставят, как и полагается в жизни. Внизу самые низко ранговые, а чем выше полка, тем важнее те, кто на ней стоит. Ведь смысл жизни и состоит в том, чтобы постоянно стремиться вверх.

— «Всё ритм и бег. Бесцельное стремленье. Но страшен миг, когда стремленья нет», — процитировал Ларец.

— Милейший, это ваши строки?

— Это Бунин во мне говорит.

— Ты, видимо, действительно важен, раз сразу попал на мою верхнюю полку. Но завтра, когда привезут других, все может оказаться совсем иначе.

— Уважаемая, вы не находите, что с такими оценочными суждениями будет сложно постичь мудрость жизни?

— Я тут краем лузы услышал вашу беседу, — вмешался в их разговор Бильярдный стол, — похоже, вы оба слишком серьезно относитесь к этой жизни.

— А как же к ней еще надо относиться? — спросила этажерка.

— Вся наша жизнь — игра! — с пафосом произнес бильярдный стол.

— О, вы знаете Шекспира? Это делает вам честь! Обожаю интеллектуальных собеседников. Но я все же более согласен с Сенекой в том, что «Жизнь — это борьба и странствие по чужбине». А что об этом думает госпожа штора? — и Ларец посмотрел на золотую занавеску.

Штора, качнувшись, негромко ответила:

— Главное, я считаю, оставаться самодостаточной и уметь занавешиваться от чужих мнений и взглядов.

На это заявление Шторы, Стол и Этажерка промолчали. А Ларец мудрости многозначительно сказал лишь:

— М-да… как утверждал Аристотель: «То, что ты сам по себе, и есть суть бытия».

— Переведите, не поняла, — проснулась Лампа над Бильярдным столом и загорелась зеленым светом.

— С удовольствием, — откликнулся Ларец мудрости, — каждый в этой жизни сам по себе, и никто никому не нужен…