Целитель

Ирина Чутчева

Пришло время раскрыть людям тайны неявного мира: негативом научились управлять многие, и это злое воздействие способно разрушить жизнь любого человека. Автор показывает, как легко можно стать жертвой чужого влияния, рассказывает о чудесных явлениях, происходивших в её жизни, и о том, как можно оградиться от зла и выйти на новый уровень развития. Современный мир готовит человека к новой жизни. И каким будет его путь – счастливым и радостным или лишённым солнечных лучей – решать только ему.

Детство

Нина, её сестры и братья взрослели. Все устраивали свою жизнь, свои судьбы, по очереди разъезжались, покидая родительский дом. В послевоенные годы многие молодые люди уезжали на комсомольские стройки. Нина отправилась в Ростов—на—Дону на работу вместе с другими ребятами. Днём работали, а вечером — устраивали танцы, пели, веселились. Там Нина и встретила свою любовь.

Молодой красивый блондин стал романтично ухаживать за девушкой, его звали Василий. С самого первого дня их знакомства Василий старался удивлять Нину: преподносил ей сюрпризы, одаривал заботой и вниманием, да и любовь между ними была искренняя, взаимная и чистая.

Спустя год Василий с Ниной поженились. Это были мои родители. Ещё через год, в 1958 году 8 марта в Ростовской области в городе Новочеркасске появилась на свет девочка, рождение которой было особенным, потому что совпало с праздником весны и Международным женским днём. Это был день моего рождения. В роддом приехали журналисты, они ждали появления ребёнка в светлый весенний праздник. Первой мамочкой в этот день стала моя мама, поэтому корреспонденты осыпали Нину цветами, поздравляли, интересовались её самочувствием и тем, как прошли роды. Они взяли интервью у роженицы и сфотографировали новорождённую.

А через несколько дней счастливый папа забрал жену с дочкой из роддома в свою маленькую уютную комнату, украшенную цветами и шарами, — так он подготовился ко встрече с любимой женой и дочкой. Он превратил жилище в маленький яркий уголок, где царили счастье и любовь.

Василий назвал дочь Мартой в честь праздника весны — 8 марта. Но мама хотела назвать малышку Ириной и отец в итоге уступил. Я была очень спокойным ребёнком, почти не плакала. Мама говорит, что у меня были голубые глазки, светлые волосики, и я была очень пухленькой. Семья была большая, меня все очень любили, и каждый хотел поиграть.

Шёл второй годик от моего рождения, когда мама впервые вынесла меня на прогулку. Во дворе дома была детская площадка, где гуляли мамочки с детьми: кто—то из малышей сидел в песочнице и делал куличики, а кто—то — качался на качелях. Во дворе всегда было много народа.

Мама посадила меня в песочницу и вдруг засомневалась, — выключила ли она газовую плиту после того, как приготовила обед. Она побежала посмотреть, оставив меня одну, а вернувшись буквально через несколько минут, не нашла меня в песочнице.

Она металась в истерике по всему двору, горько плакала, искала меня, спрашивая у каждого встречного — не видели ли они девочку? Девочку никто не видел. Оказалось, что сосед видел какую—то женщину, которая забрала ребёнка и ушла (он указал на ту сторону, где скрылась незнакомка с малышкой).

Несколько человек вместе с Ниной оббежало окрестности, пытаясь выяснить, — куда пропала девочка. Вдруг им сказали, что в гостинице живёт молодая женщина из Болгарии, в свой номер она прошла с девочкой на руках. Нина с новыми знакомыми ворвалась в номер незнакомки и увидела на кровати свою дочь, заваленную игрушками. Мама схватила меня на руки и пошла домой. С тех пор она ни на минуту не оставляла меня без присмотра.

Маму Василия, моего отца, звали Анна. По происхождению она была украинкой с польскими корнями. Бабушка очень любила свою маленькую внучку, бóльшую часть времени она уделяла мне — играла и гуляла. Зарабатывала Анна тем, что жарила семечки, — они получались у неё очень вкусные, — и продавала стаканчиками. Она сажала меня с собой рядом на подушечку, и, когда я своими маленькими ручками набирала семечки в кулачки и высыпала на землю, чтобы покормить птичек, баба Анна прощала все шалости. Она не ругала, а улыбалась мило и говорила: «Пусть дитятко играет».

Василий, мой отец, работал бригадиром на арбузной бахче и развозил арбузы на грузовой машине по магазинам. Он безумно любил меня, — вспоминает мама, рассказывая о моём детстве. Папа каждую минуту хотел быть рядом со мной, он всячески заботился и бесконечно играл, наслаждаясь присутствием маленькой дочки и наблюдая за её развитием. Даже на обед он приезжал для того, чтобы побыть со мной.

Однажды папа, как обычно, приехал в обеденное время на своей бортовой машине. Он поставил её во дворе, а вернувшись к грузовичку, обошёл его вокруг, внимательно осмотрев со всех сторон, потому что во дворе часто играли дети, даже малыши зачастую бегали без присмотра родителей. Отец сел в машину, включил зажигание и тронулся с места. В этот момент до него донёсся душераздирающий крик ребёнка. Папа выскочил из машины и увидел девочку пяти лет, соседскую дочку, которая попала под колесо. Ужас охватил его. Он взял малышку на руки и отвёз в больницу, но девочка не выжила.

Для всех событие стало трагедией. Отец не мог себе простить этого и очень переживал, а чуть позже его осудили и посадили в тюрьму. Мы с мамой почти каждые выходные ездили к папе в тюрьму, чтобы он мог побыть с родными, отвлечься и поиграть со мной. Мама передавала ему одежду, еду, сигареты и то, что разрешали передавать заключённым.

Отбывая срок, папа так и не смог простить себе смерть ребёнка. От сильных переживаний он тяжёло заболел, смертельный диагноз звучал так: «рак». Тяжелобольного отца по состоянию здоровья досрочно отпустили домой. Здоровье же с каждым днём покидало его, вскоре он не мог даже встать с кровати.

Мама работала за двоих, часто бегала на рынок купить то, что просил отец, чтобы сделать ему приятно, но, когда приносила, он уже не хотел это есть. Вскоре он стал совсем отказываться от еды. Тогда мама поняла, что её супруг уже не поправится и покинет этот мир. Она уходила в другую комнату и плакала; она пряталась, чтобы он не видел её слёз и лишний раз не расстраивался.

Мне тогда шёл пятый год. Я приходила к отцу, садилась рядом с ним на кровать, и мы разговаривали. Для него наши беседы были и утешением, и горечью одновременно, потому что он осознавал, что скоро умрёт, и не увидит свою дочь повзрослевшей. По его щекам текли горячие слёзы, а я, не понимая, отчего он плачет, говорила: «Не плачь», — вытирая слёзы с его щёк.

Через полгода отца не стало. Мне исполнилось 5 лет. После его кончины мама решила переехать со мной в Московскую область к родителям и близким ей родственникам. В Ростове её ничего больше не держало.

Мама устроилась на работу в аптеку кассиром, чтобы прокормить себя и меня. Поэтому забота обо мне и воспитание легли на плечи бабушки и дедушки — маминых родителей. Бабушка Серафима была человеком набожным, христианкой, и много рассказывала мне об Иисусе Христе, Пресвятой Богородице, Николае Чудотворце и других Святых Угодниках, и о тех чудесах, которые происходили с людьми в послевоенные годы. Я слушала с восторгом, задавала вопросы, интересующие не каждого взрослого, порой бабушка даже не знала, как ответить мне.

«Помню случай, — рассказала она, — который произошёл в послевоенные годы. В новогоднюю ночь с 31 декабря на первое января у одной девушки собралась компания. Её звали Зоя. Все молодые танцевали парами, а хозяйка осталась без жениха, — её парень по имени Николай не пришёл на вечеринку. Зоя сидела скучала, немного подвыпила вина и решила взять икону Николая Чудотворца, задумав с этим Святым, с тёзкой её друга, станцевать. Дело было в Самаре, раньше город назывался Куйбышев.

Товарищи отговаривали её от безбожной идеи, объясняя, что это большой грех, но она не обращала внимания на аргументы, дерзко заявив: «Если есть Бог, пусть меня остановит». После этих слов она застыла, замерла на месте. Молодежь испугалась, некоторые стали трясти Зою, но она стояла холодная и неподвижная. От ужаса компания бросилась врассыпную из избы. Кто—то из ребят успел вызвать скорую. А когда приехавшая врач попыталась сделать Зое укол, иглы гнулись и ломались, будто их втыкали в камень. Медики хотели перенести девушку на кровать, но не смогли сдвинуть её с места, — она словно приросла к полу.

Шёл Рождественский пост, а пост — это время покаяния, но никак не веселья и развлечений. Мать Зои, несмотря на антицерковное время, была верующим человеком и усердно молилась за свою дочь. Икону из рук Зои никто не мог взять, — она застыла вместе с девушкой. Лишь позже батюшка, который служил молебен в том доме, смог вынуть святой образ из рук безбожницы.

Девушка стояла окаменевшей несколько месяцев, пока старец, чудом проникший в дом (может быть, это был и сам Николай Чудотворец), не простил её. Это произошло на Пасху, с того момента Зоя начала обмякать.

Дом круглосуточно охранял милиционер, внутрь никого не впускали. Не велено было рассказывать, что произошло. А зевак приходило к дому Зои много, всем эта история была интересна. Что стало с девушкой потом, — неизвестно. Происшествие держали в большом секрете, потому что в то время было гонение на Церковь. А этот случай напугал людей, отошедших от христианства, и они стали массово принимать крещение и исповедоваться. История долго была на слуху и передавалась из уст в уста». Вот о таких чудесах рассказывала мне бабушка.

Я часто играла одна. Двоюродная сестра, которая тоже жила с бабушкой, дедушкой и своей мамой, уходила гулять с подругами—одногодками, а меня оставляла дома, считая, что я маленькая. Поэтому практически всё время меня занимала бабушка своими рассказами о необычных историях.

Помню случай, когда однажды бабушка пришла из магазина, а дедушка спрашивает её: «Сима, а что тебя так долго не было, — ушла в магазин и словно провалилась». Бабушка отвечает: «Знаешь, какая очередь за колбасой была?! Привезли колбасу в магазин, и народу набежало, вот я и решила за колбасой постоять». «Да…! — задумчиво протянул дедушка, стоя спиной к нам, и, смотря в окно, добавил: «Вот, дочка! Наступят такие времена, нас уже, может, в живых не будет, а вы это всё увидите. Полки будут ломиться от еды, а есть будет нечего, всё будет отравлено! Жалко вас!». Я и спрашиваю: «Дедушка, да как такое может быть? Мы же все умрём тогда, если будет всё отравлено!». «Нет, не умрёте, — задумчиво отвечает дедушка, — но все болеть будут от мала до велика». Раньше я думала, что дед пугает меня, но сегодня становится ясно, что его слова были пророческими. Один вопрос не даёт мне покоя — откуда он знал об этом?

У бабушки с дедом был свой дом с шикарным плодовым садом. Дед Кузьма практиковал селекционирование, а бабушка любила заниматься садом—огородом, делая заготовки на зиму. Несмотря на богатства нашего сада, мы с сестрой любили заглянуть в соседский, за что получали от деда, — он был человеком строгих правил. С детства запомнил он уроки, которые давали детям богатых родителей, — а это были правила этикета, скромности, уважения. Тогда ребят наказывали за каждое ослушание.

Вот и дед нас воспитывал строго, только никогда не повышал голос, а лишь покажет свою «могучую ладонь», и мы сразу знаем, что это может значить. Дед не разрешал нам разговаривать во время еды, баловаться и качать ногами под столом. Если мы не слушались, он брал деревянную ложку и бил ею по лбу, либо брал вилку и подставлял её к «болтающимся» ногам. В такие моменты он не произносил ни единого слова, строгость же дед выражал жестами, так как за столом нельзя было разговаривать. Вот так интересно он умудрялся воспитывать, соблюдая при этом собственные правила.

Однажды бабушка позвала на обед меня с сестрой Ниной. Мы сели на лавку за деревянный большой стол. Я любила садиться в угол обеденного стола под икону Пресвятой Богородицы — она была в окладе под стеклом на крючочке, а внутри оклада образ Святой был украшен бумажными цветочками. Раньше часто именно так украшали образ Божией Матери.

Мы стали баловаться за столом, качать ногами, что категорически запрещалось во время трапезы. Мы не обратили внимания на замечание деда, после чего бабушка прикрикнула на меня: «Сейчас тебя Боженька накажет!». В этот момент цветок из оклада упал прямо на мою светловолосую голову. Я, ничего не подозревая и особо не обратив внимания на случившееся, подняла с пола цветок и отдала его бабушке. От изумления она чуть не выронила чугунок, который был в её руках. Даже дед Кузьма, будучи ярым атеистом, широко раскрыл глаза и открыл рот от удивления.

Трапеза закончилась, все вышли из—за стола, а бабушка Сима долго осматривала оклад в недоумении. Она никак не могла понять, каким же образом мог выпасть цветок из оклада? Ведь он был закрыт на крючок, а все цветы были внутри него. Дедушка после этого случая в душе сам начал почитать Пресвятую Богородицу, потихоньку произнося: «На всё промыслы Божьи», и, поглядывая в сторону образа Божьей Матери, подкашливая, что—то шептал. И обязательно крестился, если никто не видел. Прошло больше десяти лет, мне было уже 20 лет, а случай с бумажной розой я так и не забыла. Тогда я у бабушки спросила, как она сделала так, что цветок выпал из оклада, на что она мне ответила: «Сама не знаю, сама всегда хотела найти ответ, видимо, промыслы Божьи!». Не знаю почему, но такие вещи я всегда замечала за взрослыми.

Я очень любила беседовать с бабушкой Серафимой на необычные для ребёнка темы. Так, я спрашивала: как появились на Земле животные, люди? Меня интересовало, как на небе звёзды висят и не падают? Как и кто создал Луну, Солнце? На все эти вопросы, которые я задавала в свои шесть лет, даже бабушка не знала ответы, и лишь недоумевала: «И как в твою голову приходят такие мысли?».

Я подрастала, и все вокруг подмечали: «Как старуха — не по годам». Иногда к бабушке Серафиме заходили соседи и рассказывали о каких—либо событиях, личных проблемах, здоровье. Я же, играя в свои куколки, вслушивалась во взрослый разговор и в конце рассказывала, что произойдёт и чего ждать. На это бабушка, как правило, возмущалась: «А тебя не спрашивают, сиди и играй, мала ещё». Но проходило время, и то, что я говорила, — сбывалось. Откуда могла я знать, кто мог мне подсказывать? Что это? Видение? Интуиция? Ангел—хранитель? В начале семидесятых годов об этом особо не задумывались, да и говорить о таком было не принято.