Замки

Ирина Фингерова, 2019

Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру. Действие ее происходит в средневековой Франции, где вовсю свирепствует лепра. Прокаженных отправляют в вечное плаванье на корабле дураков… Вечеринка для аутсайдеров начинается. Реальность и вымысел переплетаются, уже и не отличить правильные решения от случайных, поезд несется на бешеной скорости… Осмелится ли Таня соскочить?

Глава 2

Мы с Морганом познакомились в ноябре.

Школу закрыли на карантин. Не могу сказать, что я обрадовалась неожиданным каникулам. Дома у меня неуютно. Родители все время рядом — мама шьет на заказ, а папа — солит помидоры. Когда помидоры заканчиваются — он делает ремонт. Когда нечего чинить — он выходит из себя и что-то ломает.

Мама его не любит, но квартира — бабушкина по папиной линии, на него записана. Деваться некуда. Есть ещё дача, можно было бы её продать, съехать… Но вместо этого мама сидит в окружении снимков папиной печени и шьет. Мама повесила их в гостиной, чтоб «стыдно было».

Не сработало.

Весь месяц мама шила пальто для своей постоянной клиентки Аллочки. Требование было одно: эксклюзив! Дизайн Аллочка собственноручно перерисовала с картинки. Кадр из «Секса в большом городе». Саманта в центре Манхэттена. Аллочка ничем не хуже.

Мерки приходила снимать каждые три дня, поскольку она плотно сидела на новой диете. Между поеданием булок с изюмом пила чаек с ягодами годжи.

По дороге Аллочка всегда заходила в «Сильпо». Неимоверно шуршала пакетами, доставала ананас или манго, что-то к чаю. Мы никогда не знали, как надо есть то, что она приносит. Но гвоздем программы был чек. Аллочка зажимала его в своих зеленых шеллаковых ногтях, прищуривалась и читала. Голос у неё был громкий, привыкший раздавать указы. Аллочка работала замдиректора на молочном заводе. Мама обычно говорила о ней: «сильная женщина». Сразу за стоимостью продуктов (мама всегда умудрялась её разглядеть и возмутиться: «Зачем же так дорого! С пряниками бы чаю выпили!») следовало предсказание. Судя по прогнозам, Аллочка давно уже должна была влюбиться, обнаружить предателя среди своих, получить неожиданное наследство и отправиться в путешествие! Она ждала, пила мерзкий чай с ягодами годжи и морочила моей маме голову. Мне она иногда приносила обувь. Бывало, по размеру не подошла, а выкидывать жалко. Вначале пыталась перепродать нам, но потом просто молча оставляла в углу. Несмотря на исполинский размер груди, у Аллочки была тонкая талия и 36 размер ноги. Как и у меня. Но я бы скорее вышла из дому в тапках, чем в золотистых мокасинах Аллочки.

Безвкусицы в моей жизни было и так слишком много.

В нашей семье принято всё валить в кучу. Смешивать цвета, ингредиенты, старые обиды с новыми. Получалась каша. Несъедобная, даже если голоден.

Каждый раз, когда мы ставили елку, папа устраивал скандал, потому что по всему дому иголки, мы не выкинем её аж до марта, и вообще это языческий обычай. Каждый раз я тратила три часа на то, чтоб её украсить, чтоб все игрушки подходили по цветовой гамме и висели на одинаковом расстоянии, а потом добавляла немного беспорядка с помощью лампочек. Я уверена, что в этих маленьких лампочках, особенно зеленых, живут феи и создают новогоднее волшебство. Каждый раз, когда я шла заправлять салат (полбанки майонеза как лавина снега на маленький аккуратный городок с домиками из горошка, морковки и картошки), мама доставала из шкафа оставшиеся игрушки и развешивала их в произвольном порядке!

Мы никогда ничего не выбрасываем. Одна из трех комнат забита хламом, и у нас никогда нет времени его перебрать. Иногда мама продает книги знакомому старьевщику. Мама думает, что бывает слишком много книг.

«Вот эти часы с отколотым боком достались от бабушки, а этот снеговик с дыркой вместо носа кочует из поколения в поколение…»

Мама достает из шкафа уродливый малиновый дождик, оборванный по краям. Украшает елку.

Говорит: «Как в лучших домах Лондона и Парижа».

Я плáчу, пытаюсь сорвать дождик, забываю посолить воду, в которой варится рис для крабового салата, мама тоже плачет, кричит на меня, папа идёт работать таксистом.

Мы его не останавливаем, он не очень часто проявляет желание работать. Может, это и к лучшему. Машина и так при смерти. Можно было бы отремонтировать, но мои родители живут в мире краткосрочных перспектив. Мы из тех людей, которые покупают три пары дешевой обуви в сезон вместо одной качественной и всегда сметают акционные товары, даже если они нам не нужны.

Мы едим селедку вместе с куриными котлетами, бутербродами с сыром и сладким чаем. И все перепачкано этой селедкой, все пахнет этой селедкой! После еды мама читает газету. Она ищет плохие новости, чтоб они подходили под запах селедки, и сокрушается: «Вот ведь какое время сейчас!»

В гостиной у нас висит дешевая репродукция подсолнухов Ван Гога, рядом — календарь с котятами. Искусственные розы соседствуют с иконами, вышитыми бисером. Повсюду раскиданы вязаные куклы-обереги. Год назад я убедила маму снять ковер со стены. Сказала, что у меня аллергия на пыль. Мама забеспокоилась, сняла. Выкидывать не стали. Жалко! Валяется вместе с остальным хламом. На диване ярко-красное покрывало (чтоб обивку не портить!) и несколько цветастых подушек. Мне кажется, мы их никогда не стирали. Стиральную машину купили несколько лет назад. До этого пользовались старой, советской. Из ностальгических соображений. Меня к ней не пускали — она билась током и вечно путала собственные режимы. Я все ещё не стираю сама. Вроде всего-то нужно закинуть вещи, засыпать порошок и нажать кнопку, но у меня до сих пор суеверный страх перед машинкой. За прошлую папа чуть меня не убил, когда я однажды пыталась постирать свои трусы. У меня пошли месячные. Это было так стыдно. Я понимала, что я не единственная на свете, с кем это происходит, но хотела сохранить в тайне. Деньги на прокладки взяла из своей заначки. Но папа увидел, что я пытаюсь включить стиралку, и пошло-поехало. Надо было руками постирать. Но я почему-то не додумалась. В общем, я до сих пор складываю вещи в пакет и даю маме. Она забывает. Приходится напоминать. А штаны у меня всего одни, черные, нормальные, которые я без неё выбрала, без дурацких рисунков, причитаний, что я слишком худая, надо взять побольше. Я могла бы сама стирать, но не стираю и потом злюсь и на нее, и на себя.

Дома у меня неуютно.

Поэтому 17-го ноября, спустя две недели после начала незапланированных каникул, несмотря на то, что я адски боюсь новых людей, я записалась волонтером на фестиваль аниме. В нашем городке с населением в 40 тысяч не так уж часто что-то происходит. Особенно зимой. Я пришла в Дом культуры на полтора часа раньше. Унылые организаторы в черных робах и дешевых розовых париках раскладывали по столам печенье. Оказалось, что я — единственный волонтер. У входа в актовый зал, где и должно было происходить действо, до сих пор висели разноцветные бумажные буквы: «С Новым годом», в углу стоял флаг Украины, рядом с портретом Шевченко. Из маленькой колонки на столе доносились нечленораздельные звуки. Слов я разобрать не могла, хорошо слышала только барабаны и бас-гитару.

Я познакомилась с Владиславом — фотографом в цветочном кимоно, с двумя катанами за спиной и смешной гулькой. У него было гладкое детское лицо, большие голубые глаза и короткие пальцы с обкусанными ногтями. Он закончил курсы при заводе и сейчас работал сварщиком. Собирался скопить денег и поехать учиться фотографии в Чехию. Рассказал, что с чешским нужно держать ухо востро! Потому что «пóзор» — это у них внимание, а «овоче» — это фрукты. Я сказала, что мир полон парадоксов. Не улыбнулась. Я заметила, что отсутствие улыбки — как точка в конце короткого предложения. Эффектно. Владислав предложил меня пофотографировать. Из-за ключиц, и шеи, и моей некрасивой родинки на уровне первого ребра.

— Возьми их с собой, поняла? — протянул свою визитку.

Я — единственная была без костюма. Черное платье, черные напульсники, облупленный лак, амулет с клыками, болтающийся на груди, рыжие волосы. Мама вчера покрасила смесью хны, свеклы и вина.

Универсальный персонаж.

Моя задача состояла в том, чтоб проводить опрос посетителей. Как они о нас узнали? Какое аниме смотрят? Пришло всего человек пятнадцать, не больше. Ведущий с кастрюлей на голове изображал цельнометаллического алхимика и говорил так медленно и вяло, будто в перерывах между словами отгонял от себя мух. Пока на сцене проводили конкурс костюмов, я помогала готовить пунш. Девушка, представившаяся Вельветой, в костюме медсестры, с густо накрашенными ресницами и пухлым веснушчатым лицом, заливала огромную кастрюлю яблочным соком и разбавляла шампанским. Я помешивала с серьезным видом, пробовала и добавляла щепотку корицы. Затем разливала по стаканам.

Не помню, кто победил. К тому моменту, как конкурс закончили, мое внимание было приковано к Моргану.

Высокий, худощавый, с синеватыми кругами под глазами, он сидел в последнем ряду со своей гитарой и что-то напевал под нос.

Меньше чем в полуметре от него отплясывала надоедливая колонка. Я не слышал, что он поет. Может быть, он сам не слышал. Тогда я подошла к столу, взяла колонку в руки, провела пальцами по её вибрирующему нутру, по этой решетке, за которой томились звуки, и выключила. Я стояла к нему спиной и тишина застала меня врасплох. Когда я наконец осмелилась обернуться, зал снова наполнился звуками.

— Ты хотела услышать меня?

— Ага, — как неловко, боже, я начала оправдываться, — тут просто так скучно, знаешь…

— Так уходи.

— Я не это имела в виду…

— И я с тобой.