Замки

Ирина Фингерова, 2019

Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру. Действие ее происходит в средневековой Франции, где вовсю свирепствует лепра. Прокаженных отправляют в вечное плаванье на корабле дураков… Вечеринка для аутсайдеров начинается. Реальность и вымысел переплетаются, уже и не отличить правильные решения от случайных, поезд несется на бешеной скорости… Осмелится ли Таня соскочить?

Глава 3

Наши встречи происходили сами по себе.

Я выходила из дома выбросить мусор и оказывалась запертой в одном из кабинетов музыкальной школы № 1, окна которой выходили на облысевший парк. Морган упражнялся на фортепиано, а я смотрела на него, а иногда в окно, и часто видела, как Егор Васильевич, живущий неподалеку, мочится под дерево, и на белом снегу остаются желтоватые следы. Я все никак не могла понять: он не может дотерпеть до дома или хочет что-то этим сказать? Егор Васильевич — старьевщик, собирающий хлам по всему городу. Раз в месяц он устраивал гаражную распродажу около своего покосившегося домика с могилкой на заднем дворе (там зарыта любимая им овчарка Сеня). Однажды я умудрилась купить за копейки работающую печатную машинку. Я пользовалась ей всего один раз, но для антуража поставила на письменный стол.

Моргану оставался ещё год в музыкальной школе, и он надеялся не возненавидеть музыку до тех пор.

Когда я шла в библиотеку, Морган появлялся из-за угла, не знаю, мы постоянно случайно сталкивались, как будто оказались внутри заколдованной петли, и пили кофе. Раньше я никогда не пила кофе. Мне казалось, это прерогатива взрослых. Пить горький напиток, когда в жизни и так много горечи. Морган не разрешал добавлять сахар. Я кривилась, но было холодно, и мне нравилось, как морозный воздух собирался в облачко пара и это облачко пахло кофе. У наших встреч был странный алгоритм: я удивлялась, кривилась от вкуса кофе, но пила, все время отдавала книги в картонном пакете, а новые не просила.

— Ты не хочешь брать при мне книги? — как-то спросил Морган.

Я пожала плечами. Что бы я ни читала, мне казалось, что он это уже читал. Перерос. Мне не хотелось, чтоб он знал, что на моей тарелке селедка соседствует с куриными котлетами. Что я двенадцать раз прочитала «Гордость и предубеждение» и не меньше восьми «Джейн Эйр». А если я и знаю что-то о Гражданской войне в Америке, то только потому, что Кларк Гейбл так хорошо сыграл Ретта Батлера в картине 1939 года. И год я запомнила тоже на всякий случай, чтоб сойти за интеллектуалку. Я все время пыталась вычитать, вычислить по корешкам, что за книги сдает он. Чтоб прочесть их потом. Но я бы умерла, если бы Морган об этом узнал.

В какой-то момент он починил читалку и перестал ходить в библиотеку.

Зима выдалась холодной, мы все время пили чай, по негласному договору, забыв о недавней любви к кофе. Морган носил фарфорового слоника в своем потертом от историй рюкзаке. И каждый раз, когда я шла за кипятком, приносила два стеклянных стакана и ставила их на стол, он вытряхивал из задницы слоника крупнолистовой чай, дотрагивался до одной из трещин на коже и рассказывал что-нибудь.

— Мой рюкзак — змея. Только кожа всё никак до конца не слезет.

— Уроборос, — я не улыбнулась.

— Ты… — Морган рассмеялся, — слишком серьёзно воспринимаешь мои слова.

Я так растерялась, что с трудом могу вспомнить, о чем он рассказывал. О соседях, которые завели осла в своей квартире и ждут, пока распогодится? Собираются с помощью металлоискателя найти сокровища на берегу Южного Буга, а потом навьючить своего мула и убраться восвояси из этого мертвого города. О преподавателе физиологии в их медицинском колледже, который вышел из окна, чтоб обратить на себя внимание?

— Но там балкон, понимаешь?

Это я запомнила. Прыгать нужно только без страховки. Чтоб привлечь внимание.

Учился Морган на фельдшера, в медучилище.

Мне кажется, ему нужно стать актером или писателем. Я чувствую в нем талант. А он все заладил: хочу быть врачом. Врачи — это тетки с варикозными венами и мужики, которые смотрят сальным взглядом во время того, как пальпируют живот. У них застиранные халаты, торбочки вместо сумок и вечно помятые деньги в многочисленных карманах. От них пахнет пóтом, спиртом, больницами. Они не любят людей, вечно советуют самые дорогие лекарства и назначают УЗИ щитовидки и всякие рентгены! А кому оно надо, лишний раз облучаться…

Один врач трогал мою грудь. Мне было лет двенадцать, и моя мама решила, что у меня свинка. У меня опухло лицо и болело под мышками. Я не сказала этого маме, но я побрила их папиной бритвой. Там было всего несколько волосков, но они меня раздражали. В общем, не могло у меня быть свинки. У девочек не бывает, я читала. Я же не дура, этот врач наверняка знал, что у меня не может быть свинки, но все равно настоял на том, чтоб пощупать мои лимфатические узлы. В его кабинете было холодно, а на стенах висели плакаты с рекламой презервативов. Мама ждала меня снаружи. Он попросил лечь на кушетку и поднять кофту, а когда нагнулся, я увидела сколько волос у него в носу. Он не помыл руки, не объяснил, что собирается делать, и начал щупать мой живот и стучать по нему пальцами. Потом попросил встать и сунул свои руки мне под мышки. Я вспотела, пока мы шли в поликлинику, и он поморщился. Или мне показалось? Сказал следить за гигиеной и прийти ещё, если поднимется температура.

Когда я рассказала Моргану, что думаю о врачах, он сказал, что несмотря на то что мне так нравится выходить из дома, дом из меня никуда не выходит.

А потом сунул мне под нос свой телефон с открытой вкладкой «паротит»^[4].

Ладно, бывает и у девочек.

Морган поздний ребенок, как и я. Его воспитывает мать по имени Марта, которую Морган брезгливо называет «сущая женщина», и Сережка — профессиональный йог (он сам так о себе говорит) и инженер. Лучший друг покойного отца Моргана — Андрея.

Андрей умер из-за огромного эхинококка в печени, размером с футбольный мяч и своего упрямства! Он годами готовился к собственной смерти, потому что жизнь наскучила ему ещё в тот день, как его брат-близнец отдал душу Богу, в июне 1987-го.

В завещании он написал жене: «Развей мой прах над Южным Бугом и ни в коем случае не выходи за Сережку!»

Романтическая возня с Сережкой длилась не один год, и все вокруг об этом знали.

Марта и Андрей не справились со своей трагедией. Их отношения начали трещать по швам вместе с трехэтажным домом, который они возводили с нуля больше пятнадцяти лет. Все варенье скисло, абрикосовые деревья перестали плодоносить, деревянные окна были съедены термитами, а пол прогнил. Дом строился для большой семьи. В одном крыле — Марта и Андрей, в другом — Семен, брат-близнец, его будущая семья.

Пока Андрей отрывал стрекозам крылышки, собирая первые познания в аэродинамике (он мечтал стать пилотом), Семен перевязывал лапы дворовой собаке и диагностировал аритмию у толстых голубей. В пятнадцать пути разошлись — Андрей пошел в военное училище, Семен — в медицинское. У братьев был свой язык. Они называли его «вороний», перед каждой гласной буквой нужно было вставлять «кар». Например, бркарт или Карндркарей. За годы тренировок они наловчились говорить так быстро, что их никто не понимал, некоторые даже принимали их вороний язык за сербский.

В апреле 1986-го Семена отправили врачом-добровольцем в город Иванков — первоначальный приемный пункт эвакуации населения Припяти. Алое свечение, исходящее от реактора четвертого энергоблока, невозможно было не заметить, но многие люди сопротивлялись, не хотели выезжать. Пациентам давали смесь йода с водой. По пустынным улицам ходили патрули с дозиметрами. Появились первые симптомы лучевой болезни.

Тех, кто не захотел эвакуироваться, силой вывезли из города.

Люди пили молоко и молились.

Семен вернулся домой спустя месяц. Лысый, почти слепой, с голубоватым пятном на правом глазу, алыми изъязвлениями на коже и бесполезным противогазом на память.

Он отказался от всякого лечения, кроме обезболивающих. Просто лежал и ждал своей смерти, иногда отпуская шуточки про радиоактивный загар.

Семен смотрел в лицо брата вместо зеркала и ему становилось легче. Андрей говорил, что и смех, и слезы были красного цвета.

Баба Аня, живущая по соседству, перестала продавать брынзу.

Это стало предзнаменованием. Люди сошли с ума. Стали рисовать черным углем кресты на их доме. Никто и не вспомнил о том, как каждый год полгородка собиралось, чтоб поздравить доктора с днем медика. Кто приносил колбасу, кто — бутыль, некоторые — цветы.

— Это очень заразно! — шепоток, разнесшийся по городу, залетел в закрытые окна маленькой комнатушки, в которой медленно и мучительно умирал Семен, и провел его в последний путь.

Вот почему Морган хочет стать врачом.

Уехать отсюда.

Я тоже хочу отсюда уехать! Мне некуда ехать, но я хочу этого больше всего на свете.

Когда мы случайно встретились по дороге в магазине окон, он попросил моей руки. Я шла узнать, сколько стоит сделать решетки на окна. Самые обычные. Желательно дешевые. Мы живем на первом этаже, и недавно в окно попытались залезть. Но мама моя тоже не промах!

Она как раз сделала маску из яичных желтков на голову и налепила на лицо серую глину, чтобы очистить поры. Мама годами не появлялась у врача, ела все, что под руку попадалось, и сама вырвала себе два зуба с помощью нитки и двери, но за волосами и кожей следила примерно! Когда невезучий грабитель уже почти залез в окно, она подметала с пола осколки вазы, которую скинул со своего места сквозняк около десяти минут назад. Из-за того, что она отвлеклась на шум, выкипело молоко и маме пришлось вытирать пол. Я делала вид, что сплю, потому что не хотела ей помогать.

В тот момент, когда грабитель снес сетку от комаров и подтянулся на руках, мама заметила его и, не дав возможности опомниться, набросилась с криками: «Пошел нахрен отсюда! Пошел!» Шум не разбудил папу, заснувшего в туалете, а я вскочила с кровати и понеслась в комнату, вооружившись огромным флаконом дешевых духов, подаренных Аллочкой. Я собиралась лишить его зрения. Но мама уже отметелила грабителя веником и скидывала из окна осколки вазы. Мне не удалось его сфотографировать, было слишком темно. Он поспешно отполз назад и скрылся из виду.

На следующий день мама послала меня выяснить, сколько стоят решетки на окнах, и Морган попросил моей руки.

Мы пошли на детскую площадку. Никого не было. Уселись за крутящийся стол с детскими стульчиками. Оранжевая краска местами облупилась и под ней проступала зеленая.

— Сними куртку.

Я послушалась.

— Положи руку на стол и сожми кулак.

Морган закатал рукав, перехватил плечо жгутом. Протер кожу на запястье ваткой, смоченной в спирте. Все необходимое молча и быстро извлек из рюкзака. Поднес иглу к моей вене. Я не шелохнулась. Смотрела в сторону, но кожей почувствовала его улыбку. Распустил жгут, я почувствовала, как что-то холодное заструилось по вене. Придавил ваткой.

— Посмотри на меня.

— Опять круги под глазами. Плохо спал?

На меня обрушилась его ладонь. От неожиданности я выронила ватку из рук. Правая щека горела. Я с трудом подавила желание расплакаться и посмотрела Моргану в глаза.

— Идиотка! Ты даже не спросила, что это было!

— Героин, — попыталась пошутить я.

— Физраствор, — передразнил Морган, — но могло быть всё что угодно. У тебя что, вообще нет мозгов?

— Просто я тебе доверяю, останови качель, меня тошнит.

Морган изо всей силы крутанул стол.

Мир завертелся.

Я закрыла глаза, чтоб справиться с тошнотой. Мы молчали, пока не остановились по инерции.

Мама так и не поставила решетки на окна.

Примечания

4

Паротит (свинка) — острое инфекционное заболевание, проявляется воспалением околоушных желез, чаще всего болеют дети.