А у нас в квартире…

Ирина Сергеевна Булыгина (2023)

Искренне, легко и иронично рассказывая о простых домашних вещах и бытовых традициях обычной московской семьи, автор говорит о важном и серьёзном. У кого-то книга вызовет тёплые воспоминания и ассоциации, у кого-то — стремление создавать свой домашний мир, кому-то поможет лучше понимать своих родителей. Она написана для друзей, чтобы их развлечь и подарить чуть-чуть душевного тепла. Но каждый читатель сможет почувствовать себя в их числе и немного согреться у «домашнего очага».

ПАЛЬТИШКИ

Пальто — такая же почти неменяющаяся одежда, как и само слово, её обозначающее: несклоняемое, не имеющее множественного числа, типичное исключение в русском языке. Пальто умудряется жутко надоедать, потом исчезать и появляться снова практически в неизменном виде. Меняются ткани, но не меняется образ.

Всё своё детство я проходила в зимние месяцы в пальто. И если детские пальтишки были ещё более-менее симпатичными, даже — весёленькими по цвету, то на пороге вступления во взрослую жизнь я столкнулась со взрослыми классическими пальто, и с той поры во мне расцвели к ним негативные чувства. Тяжёлые, неудобные, что с ними не делаешь — красивее не становятся!

Поэтому, когда в 15 лет я получила в подарок куртку, привезённую кем-то из папиных друзей из-за рубежа, я без капли сожаления рассталась с классическим пальто на долгие годы. Курточка моя, надо сказать, была довольно холодной, не рассчитанной на нашу зиму, что называется, «на рыбьем меху». Как я сейчас понимаю, это было моё первое свидание с синтепоном. Но, во-первых, она была оранжевой, во-вторых, с карманами на молниях и, в-третьих, с капюшоном. И я с восторгом носила её даже в сильный мороз, категорически отказываясь выполнить требование родителей и надеть пальто. Конечно, чтобы не мёрзнуть, приходилось идти на ухищрения: надевать под неё тёплый-претёплый свитер или кофту, сшить брюки из отреза толстенной шерсти, накручивать шарф. Да всё, что угодно, только не назад в пальто!

Родители моих чувств не разделяли. Для их поколения пальто обладало ценностью, пожалуй, не меньшей, чем шинель для Акакия Акакиевича из повести Н. В. Гоголя. «Справить» пальто было серьёзным предприятием. Можно было, конечно, купить готовое, но уж очень примитивными были модели, предлагаемые в магазинах. Большинство шило пальто на заказ в ателье или у портних, по индивидуальным меркам. Тогда не было понятия «оверсайз», наоборот, пальто должно было быть сшито «по костям», чтобы никто не подумал, что оно «с чужого плеча».

Поэтому сначала приобретался «отрез» драпа или букле, затем всеми правдами и неправдами доставался мех на воротник. Я, честно говоря, даже не знаю, где. По-моему, доступным простому человеку мехом были только кролик и цигейка, а на воротниках у взрослых присутствовал каракуль, норка, бобёр, позже — лиса и песец. Дальше — подкладка, ватин. И со всем этим добром — сдаваться швеям, а потом ждать, ездить на примерки, в общем, целая эпопея. Если кто-то из вас когда-нибудь вспарывал подкладку тех старых «добротных» пальто, тот, думаю, как и я, был поражён, сколько всего ещё находится под ней. Я, например, обнаружила там жёсткие укрепляющие материалы с конским волосом, очень плотные бортовки, ватные подплечники, ватин, и всё это часто — не в один слой. Этакий многослойный пирог. Все материалы, естественно, натуральные, а потому тяжёлые.

Если уж пальто шили, то на много лет. Если верхний слой ткани становился непрезентабельным, пальто перелицовывалось: распарывалось и сшивалось изнаночной стороной наверх. Я говорю о зимних пальто, поскольку демисезонных пальто что-то у родителей, бабушек и дедушек и не помню. Осенью носили плащи, а потом сразу — в пальто.

Некоторые женщины носили шубы. В отличие от пальто шуба была уже роскошью, сравнимой с румынским мебельным гарнитуром или ковром. И такое отношение к шубам, пожалуй, живо до сих пор.

В нашей семье не было ни гарнитура, ни ковра. И, видимо, под давлением родственников или просто, чтобы сделать маме приятное, была предпринята попытка покупки шубы. И где-то в середине 50-х (то ли по талонам, то ли просто — «выбросили») после того, как отстояли в очереди в ЦУМ несколько часов, родители купили шубу. Я даже не знаю — какую, я её ни разу не видела. А мама — ни разу не надела! Она была удивительно скромным человеком и, видимо, так и не собралась с духом предстать в образе «роскошной женщины». Куда шуба делась, я не знаю, а история мне стала известна от тёти, которая сама была модница и роскоши не чуралась, поэтому не понимала такого поведения.

Другая «шубная» история — от моей любимой свекрови. В начале 80-х она получила наследство от своей тёти, полжизни прожившей с мужем в Чехословакии. По доброте душевной она решила сделать щедрый подарок своей первой невестке, купила и привезла ей шубу. Свекровь, человек очень эмоциональный, надеялась на восторженную реакцию. А получила в ответ сухую, дежурную благодарность. Может, шуба не понравилась или не подошла… Свекровь моя очень обиделась и не могла простить этого факта всю жизнь.

Это я к тому, что шуба воспринималась как абсолютная ценность, независимо от того, удобная она или нет, подходит ли женщине, из какого меха. Шуба — это шуба! К ней было отношение, как к живому существу: «Пойду, прогуляю шубу! Надо шубе проветриться! Шубка моя заскучала!» Такое вожделение шубы в 90-е вылилось в то, что мы все накупили аргентинских шуб из нутрии, которые появились в магазинах в невероятном количестве и по доступным ценам. Качество и самих шуб, и меха было, как потом выяснилось, ниже среднего. Но несбыточная до этого для многих мечта иметь шубу была осуществлена. Мне тоже была мужем куплена такая как подарок на День рождения. И я была рада! Год поносила, мех начал вылезать, швы рваться. Упрятала её в дальний угол гардероба. Её, может быть, и можно было ещё поносить, но, когда все вокруг, независимо от возраста, ходят в подобных шубах, это выдержать уже невозможно! С той поры и, думаю, навсегда, шуба для меня — пустое место. Совсем другое дело — дублёнка!

Историки моды проследили, что дублёнка имеет русские корни и пошла от овчинного тулупа. Конечно, это так. И, как это часто у нас бывает, опять совершив освежающие процедуры в модных домах Франции, Италии, США, тулупы вернулись к нам в новом свете. Когда всем захотелось иметь дублёнку, а их в продаже не было, даже в Москве модники стали носить укороченные тулупы, поскольку отечественная промышленность, как всегда, не среагировала.

Дублёнка прилетела к нам почти одновременно с джинсами, как противовес классическим пальто и шубам — свободная от канонов, разнообразная, неформальная. Своей демократичностью она привлекла огромное количество поклонников обоих полов и всех возрастов. Мы снова быстро считали сигнал из массовой культуры: Битлы сделали фотографию в дублёнках, в фильме «Мужчина и женщина» героиня — в дублёнке, и герои «Иронии судьбы» опять же.

Любовь к дублёнкам у многих длится всю жизнь. И даже с развитием зоозащитного движения, когда шуба из натурального меха стала социально неодобряемой, дублёнка не особо пострадала, поскольку баранину есть продолжали и отказываться от потребления мяса люди в большинстве своём не собираются.

В нашей семье дублёнки сыграли очень большую роль. Собственно, в самом возникновении семьи поучаствовала моя болгарская дублёнка.

1984 год. Мы с Володей работаем в одном институте, в одном кабинете в здании на Садовой-Кудринской, 9. Оба состоим в законных браках, у обоих они не очень удачны, маемся в них. Поэтому домой не особо спешим. «Флюиды» летают между нами уже года четыре, но этой зимой они становятся неудержимы. Вспыхивает очень сильное и страстное чувство, справиться с ним, обуздать его уже невозможно.

Вечер, рабочий день давно закончен, снег за окном, кабинет закрыт на ключ изнутри, моя дублёнка брошена на пол… С тех пор мы вместе. И каждый год в середине января отмечаем День первого поцелуя, как мы его целомудренно назвали, и вспоминаем участницу события — дублёнку.

Дублёнки прокормили нас осенью 1992 года. Сейчас часто вспоминают 91-й, разбираются в причинах и следствиях. Но самым тяжёлым был, во всяком случае, для семей, 92-й. Денежная реформа начала года, ликвидация сбережений, отсутствие зарплат и бешеные цены, потеря работы, разгул бандитизма, беспризорники(!) и бомжи на московских улицах. И ожесточённые споры на кухнях, особенно — между представителями разных поколений. И кругом — ложь и обман. Как выживать? Но — надо. К осени ситуация в семье такова: годовалый ребёнок на руках, которому, к счастью, ещё положены бесплатные продукты, распределяемые через молочную кухню, дед-пенсионер, чья пенсия идёт на общие нужды, гуманитарная помощь (знаменитые «ножки Буша» и не только), копеечное пособие по уходу за ребёнком и отсутствие зарплаты по месту работы мужа в театре. Потому как театр — на хозрасчёте, а у зрителей элементарно нет денег на развлечения. Муж крутится как белка в колесе, чтобы обеспечить семью: «бомбит» вечерами и ночами на машине, соглашается на любые халтуры (в основном — рекламу). Если у нас лежала в загашнике 1000$, мы считали, что семья в полном порядке и мы продержимся несколько месяцев. Мы крутились и выкручивались, а кто-то в это время прихватывал заводы…

Единственный плюс этой ситуации в масштабах нашей семьи — бешеная популярность всего русского за рубежом. Поэтому театр стал активно ездить на гастроли, нёс отечественную культуру по миру и обеспечивал жизнь семей актёров здесь. Но отнюдь не за счёт гонораров, их практически не было. Ребята экономили небольшие суточные, выдаваемые им принимающей стороной (которая сама на них хорошо зарабатывала), приторговывали водкой и сувенирной атрибутикой, на эти деньги покупали на блошиных рынках вещички и везли сюда, чтобы продать. Так у нас появились две дублёночки с блошиного рынка из Швеции. И муж поехал в Лужники, уже на наш блошиный рынок, их продавать. И, краснея, смущаясь и отводя глаза от знакомых (которые там встречались, поскольку интеллигенция пострадала от той ситуации не меньше, если не больше других групп населения и вынуждена была распродавать нажитое: вещи, книги), торговал. И продал! Эти дублёнки кормили нас два месяца.

Конец ознакомительного фрагмента.