Немые диалоги

Ирина Павловна Вахитова, 2013

Книга "Немые диалоги" представляет собой сборник повестей и рассказов о любви, которая никогда не бывает простой, именно поэтому она порой уводит героев в глубины поэзии, мистики; здесь сливаются бред, сознание и подсознание. В книге всё, как в жизни: никогда не знаешь, в какую яму провалишься или куда вознесешься.

Часть

I

Диалоги в осенних полутонах

Диалог 1-ый. Шлейф небес

Темнота в комнате. Немного света от монитора. Слышен неугомонный стук по клавишам. Маша с медведями надрывно поет о том, что бывает без НЕГО. Время потеряно. Почти остановлено. За две недели я получила писем столько, сколько не получала всю жизнь. 10, 20, 100 — целый ворох. Я всегда любила отвечать на письма, медленно и дотошно. В мою жизнь вошел новый ветер с сибирским гонором. Рига… Иркутск… Невероятно далекое и близкое расстояние.

— Cаша… Саша!!! (Хм… Горькая ухмылка, взгляд в открытое асечное окошко. Все равно не услышит мой крик).

— Ну, что ты кричишь? Я всегда с тобой. Ира… Ириша… Слышишь меня? (смайлик).

— Хм… Слышу-слышу (смайлик), — голосом зайца из «Ну, погоди», — странно, что ты услышал мой внутренний крик. Ты не знаешь, будет ли мне еще когда-нибудь так хорошо и весело, как сейчас? Я так рада, что наконец-то сумела подключиться к этой программке.

— Обязательно будет…. Эээ… Ммм… Ну, не грусти. Сколько уж можно… Теперь ты знаешь, что такое аська.

— Ты говоришь странно. Легко на все соглашаешься. А я… А мне… Даже выразить не могу. Кстати… заразилась от тебя многоточиями и смайликами. Так часто многоточия. Я вижу прерывистую линию, словно слышу твое прерывистое дыхание. Многоточия — это и пауза, и недосказанность. Теперь я тоже люблю этот знак.

— Это мой любимый знак…… Когда-то давно придумал… так отмечать недосказанное… И как бы имитация разговора, не видишь же ничего — ни глаз, ни жестов. Я специально удлиняю многоточия. Мне мало трех странных точек! Рисую много:…………… Заметил, что иностранцы не ставят смайлики и не пользуются ими, видно, это наше, из России. Когда мы только познакомились, ты писала очень сухо…

— Ну, конечно, сухо… Да и не искала я тебя. Просто увидела снимок. Долго-долго смотрела на него, не могла оторваться. Голубой шлейф небес. Край неведомой горы. Загадочное слово «Ольхон». Шуршу по страницам Интернета, чтобы выяснить, что же оно означает. Оказывается, остров на Байкале. Странно… Там, вдали. И вижу твою подпись: маленький человек у горы — ДОЧКА. Ты очень любишь свою дочь?

— Да. Я счастлив уже только потому, что у меня есть ДОЧЬ. А ты разве нет?

— У меня тоже есть дочь, но я все равно почему-то грустна. Кстати… Помню, меня взбесило, что ты уже во втором письме прислал мне кучу своих фоток. Рассматривала их и думала, ну, надо же какой красавчик-пижон с белокурыми локонами и хитрым взглядом. И еще запомнились твои белые свитерочки под горло. Знаешь, я никогда не любила холеных смазливых мальчиков (Смайлик).

— Вроде меня? (Иронический смайлик).

— Вроде тебя. (Смайлик). А где твоя жена? Ты мне написал много писем, а про нее ни слова…

— Я давно распрощался с женательством… Ну, так вышло, устал тащить рога за собой. А дочку… себе оставил. Давно так решил, настоял на своем, а она и согласилась.

— Надо же… Ну и мамочка. Как же дочка без нее? Она вообще с ней не встречается?

— Ну, почему же… Раз в год на день рождения приезжает… Ты, кстати, про мужа тоже избегаешь говорить…

— Ну, мой никуда не делся. Но что о нем говорить и не знаю… Давай не будем об этом?

— Давай… Ира… Иришка… Я опять чувствую, что ты грустишь…

— Не грущу! Все кайф, чтоб вы знали… Мне пора… Не одергивай шлейф с небес, ладно?

(Только бы он не переспросил, что это значит).

— Не буду! Не грусти и не пропадай надолго.

Диалог 2-ой. Придорожная

Полна вкуса придорожной пыли. Собрана сумка. Завтра я буду слышать скрип колес и думать о городе, который с 18 лет меня знает и примечает. Черный пес Петербург.

— Ира! Ириша! Ты здесь? Видел тебя онлайн, хотел тебе написать… А потом ты быстро пропала. Знаешь… Я скучаю без твоих писем. Статистика есть у меня… Их уже больше сотни…

— Ну, мы ведь и так общаемся постоянно, правда? А я скоро уезжаю в Питер. Вообще обожаю куда-нибудь ехать. А ты?

— Да, я тоже. Но я мало где был… Помню, еще в школе летал в Питер. Поразил меня тогда этот серый город. Забавен его дух… Витает что-то в воздухе… Достоевский… Рок-н-ролл… Искусство. А Рига? Что витает в Риге?

— В Риге витает дух созерцательного одиночества. Одинокие башенки, усыпанные желтыми листьями, узкие улицы… Когда бредешь по ним, каждый шаг раздается в сердце гулким эхом. Аккуратно ступаю по булыжнику, слушаю удары сердца. Где-то вдалеке играет одинокая флейта. Часто попадаются люди, одетые слишком смело и экстравагантно… Множество маленьких ремесленных магазинчиков, куда просто приятно зайти посмотреть на кусочки янтаря или деревянные поделки. А еще я обожаю смотреть на волнение водной глади, гуляя через Вантовый мост. Но ты же понимаешь, что это моя Рига… А Иркутск? Это город, в котором обитают безумные Ирки? (Смайлик).

— Хы… Красиво сказала… Но город так назван по названию реки Иркут. Как бы две у нас реки тут — Ангара и Иркут. Ты так красиво про Ригу рассказала… И еще у вас тепло. А мне так не хватает тепла здесь. Вот сейчас октябрь, а у нас уже холодно, начинаются заморозки. Хочу к тебе… в Ригу… себя показать… на тебя посмотреть… А Иркутск — грязный город с покосившимися постройками еще со времен ссылок в Сибирь… Как сама понимаешь, дальше Сибири не высылали… Не знаю, кто может гордиться сим городом…

— Значит, уезжаешь скоро… Как же я без тебя, милая рижанка… (Смайлик).

— Меня ждет придорожная пыль. Обожаю мечтать в поезде под стук колес. Мне кажется, что я видела тебя, когда смотрела за окошко… вдаль на проносящиеся кустики и фонари. Думала, фонарь мне кивнул, а это был ты. Ведь, правда, ты?

— Да…Ириша… Это я… (Смайлик). Хорошо мне…. Счастлив я и жив твоими письмами–разговорами. Не уезжай надолго. А там не будет у тебя Интернета?

— Нет, не будет. Хочешь, я позвоню тебе. Дашь мне свой номер?

— Непременно. Только не забывай про разницу во времени.

Диалог 3-ий. Петербургская сырость

Холодно и промозгло. Снова я в загадочном городе в сером. Витебский железнодорожный вокзал. Громко слышно, как объявляют прибытие и отбытие поездов. Никак не могу дозвониться… Гудки… оборвались провода… Ну, пожалуйста, пожалуйста… Услышь меня… Так хочу… Дзинь…

– Да. Я слушаю…

— Здравствуйте, я могла бы поговорить с Сашей? — сильно заметна дрожь в голосе.

— Это я, — незнакомый голос тихо и вкрадчиво доносится до меня. Почему-то я представляла, что он будет звонким и быстрым. Однако, темп речи его был нетороплив, по голосу я бы дала ему лет 30.

— Саша… Саша… Даже не верится, что я слышу тебя. Я сейчас в Петербурге, на вокзале, звоню из телефонной будки, — невольно сняла с себя шарф, накинутый на голову и прижала его к груди.

— Как жаль, что я не могу быть в Питере… Иришка… Ты там… Как доехала?

— Ты знаешь, у меня по приезде украли почти все деньги. Ни на билет, ни на что нет.

— Как украли? Может, тебе что-то надо? Прислать? Как же ты мне звонишь? — тревога в голосе. (Надо же… за меня тревожится).

— Нет, ничего не надо, спасибо. Меня выручили друзья. Я им потом отдам. Вот. Красиво тут и холодно. Сегодня гуляла по огромным улицам и мостам. Я же говорила, что у нас все по-другому. Расстояния маленькие.

— Я так скучаю по тебе. От скуки тут писем тебе понаписал. Потом почитаешь, — слышно, как едва засмеялся.

— Надо же, я слышу твой смех. Вроде бы все замечательно, но, когда я представляю, что мы никогда не увидимся, хочется плакать.

— Да ну, брось ты, увидимся, обязательно! На фотографиях ты выглядишь серьезной дамой в пальто… А по голосу я бы тебе дал не больше 22 лет.

— Сейчас закончатся минуты… Так жаль…

— Целую тебя… Ммм…слышишь, как бы я это сделал? — слышен смех.

— И я тебя.

Диалог 4-ый. Осенний плач

Сине-серая Рига. Бесконечный дождь, стекающий по моему лицу. Открываю свою почту. 14 писем от Саши. Прочитала все…. Работать невозможно. В голове только мысли о нем. И обрывки его фраз…

«Я не могу дождаться, когда ты приедешь…» «Я устал тебя ждать…» «7 дней, как это много…» «Вот сейчас у вас утро… Наверняка ты встала, еще сонная. Чистишь зубы. Как бы я хотел притянуть тебя к себе… Как бы я… хотел… нет… не умею выражать свои мысли…»

Убежала с работы. Последнее время редакция действует на меня отталкивающе. Писать про крыс и дератизацию? Устала… Долго шла по мосту. Никак не могла успокоиться. Опять вечер, от каждого визга машины легонько вздрагиваю. Телефонная будка. Верчу в руках карточку за три лата.

— Я слышу твое дыхание… Не молчи… Ира… Ира, ведь это ты? — тупо набрала номер, чтоб только услышать его голос.

— Ты меня узнал. 7000 км. Почему ты в Иркутске? Я ненавижу свою Ригу, — пытаюсь удержать последний кружащийся надо мной лист.

— Глупая, у тебя же теплый и красивый город. Вчера смотрел фотографии твоего города — прелесть. А Иркутск… Никогда мне не нравился мой город. Почему ты плачешь? — еще тише прозвучал его голос. (Я представила, как он старается никого не разбудить дома, ведь у них почти ночь).

— Я не плачу. Это осень расплакалась за меня. У меня все хорошо. Я люблю подбрасывать вверх желтые листья, как слезливые осколки мыслей. (Темное-темное небо опустилось ко мне на ладони, я утешилась, я слышала его голос).

— Милая Иришка! Не плачь, а то я сейчас возьму в руки бубен и стану шаманить тебе радость. Слышишь: бум-бум-бум… Я не могу громче. Здесь все спят. Ты улыбаешься. Я чувствую. Возьми меня в свою осень. Желтые листья на синем фоне неба — это же красиво. Какой у тебя приятный голосок, не плачь, обещай мне не плакать. Обещаешь? — как тихо влился в вечер его голос.

Телефонная будка, где-то там шумят машины. Виден вантовый мост. Но меня нет в Риге. Я в вечной мерзлоте Иркутска. Позвал бы сейчас. Улетела бы по-птичьи, пусть неумело. Я же декабристка.

–Угу. (Я действительно верю тому, что обещала ему).

— А ты сейчас на улице? Чертовщина, я здесь слышу за тысячи километров отчетливо-назойливое гудение машин, машин твоего города.

— Да… Слышишь… Я ухожу… И больше не плачу…

Диалог 5–ый. Солдатами не рождаются

Осень раскачивает окно. Тихо ударяются слезинки дождя. Снова вечер.

Долго смотрела вдаль. И представляла себя в роли медсестры, которая во что бы то ни стало должна доползти до пункта назначения и доставить раненого. Я обязательно буду там… Играет песня Алексея Паперного: «Сердце великое, сердце открытое там… там…»

Иногда кажется, мы все там.

— Когда-то давно я смотрела старый фильм про войну. Там была девушка со странным именем… Не могу вспомнить… — проваливаюсь в глубины памяти и ищу там ответ.

— Ее Кимка звали, так? — вижу перед собой смеющиеся строчки.

— Точно! Я еще ничего не сказала, а ты уже все за меня вспомнил. У меня ощущение, что у нас с тобой что-то похожее. Что-то невозможное…

— Я не хочу, чтобы так было. Его ведь убили, а у Кимки остался от него ребенок… Я не хочу, чтобы меня убили.

— Я тоже не хочу. А помнишь, как они встретились во время войны, и он ей сказал, что когда-то мечтал о ней и хотел ее потрогать там, где нельзя. И Кимка в отчаянии произнесла: «Ну?! Где нельзя? Вас убивают. А мы остаемся. Теперь все можно!» Тебе тоже можно, Саша. Я очень тихая, я так тихо-тихо нашептала тебе, — подняла глаза в ожидании новых букв.

— Что значит «можно все»? Ты — далеко. В загадочном теплом городе. Представляю тебя сейчас лежащую на траве. Пустынно. Ты и я. Мы оба на теплой траве.

— Тебе можно все, ты понимаешь это? Просто забери меня, и ты узнаешь, как это…

— Да ладно, ползи ко мне по-пластунски, я тебя встречу (Смайлик). (Наверное, он сейчас улыбался).

— И тебе — многое можно — когда близко… запросто… Хотя не понимаю до конца — многое — это как… и что (смайлик), но все равно можно!

— Но я же буду вся грязная. Ты бы поднял на руки меня грязную? — это уже кокетство.

— Да! Не сомневайся в этом. Ты самая милая и желанная. (Вера расположилась со мной в комнате и взяла меня за руку).

— Представь, что я — медсестра. Мне надо тащить на себе больного. Вот думаю, что не смогла бы я. Однажды мне пришлось тащить на себе пьяное тело. Я еле-еле с ним три шажка сделала, но в комнату его затащила, — зачем мне это все помнить?

— Какой ужас… Почему у милой и красивой Иришки такие ужасные воспоминания? Чего-то я не понимаю в этой жизни… Не понимаю… Хочешь, я буду твоим солдатом, только не раненым, а целым и невредимым? Тебе не надо будет меня тащить.

— Ты уже мой солдат. Ты бы знал, как мне сейчас весело и хорошо, — умиляет каждый вздох вечера.

Диалог 6-ой. Стекаю в Байкал

По диким степям Забайкалья,

Где золото роют в горах,

Бродяга, судьбу проклиная,

Тащился с сумой на плечах.

Моя мечта — сидеть на берегу странного озера Байкал, смотреть не на воду, а в глаза человека, в которых отражается переменчивая жизнь самого глубокого водоема.

— Расскажи еще про Байкал… — рассматриваю присланные фотографии с острова Ольхон.

На них Байкал мечтает по-человечески, на них священное озеро заговорщицки зовет и манит.

— Как про него рассказать? Вот приедешь, сама все увидишь… — услышала тихий зовущий шепот…Из радуги свет. Ты вечно со мной… Но в тебе меня нет…

— Как же я приеду?! Это же утопия. Ты веришь, что я приеду? — все еще неслышно роняю тоску в свой бокал за звенящим шепотом.

— Конечно, верю! Только надо подумать, когда ты приедешь.

— Меня никто не отпустит. Ты знаешь, со мной ведь самые нелепые истории приключаются в дороге. Помнишь, как в Питере у меня все деньги украли? Меня разве что в багажник надо поместить, чтобы я доехала, — смеюсь, вспоминая все авантюры.

— Не волнуйся! Я тебя встречу! Все будет хорошо. Если что в багажник самолета поместят, чтоб целее была (Смайлик).

— Ты смешишь меня, как всегда. Я уже забыла, когда мне грустно было в последний раз.

— Смотрю на твою фотографию, где ты лежишь в желтых листьях. Какая потрясающая у тебя улыбка. Как весело ты смеешься. Возьми меня к себе. И будет идти дождь из желтых листьев.

— Запросто. У нас все еще тепло. И трава зеленая. Я тоже часто смотрю на твои фотографии, ты везде такой разный. Хитрый и красивый. И где-то там за твоей спиной искрится вода Байкала. Я видела во сне — не то зеленая, не то серая. Не то голубая. А она какая?

— Ты приедешь, и она примет твою форму, именно ту, которую надо тебе.

Диалог 7-ой. Есть ли справедливость?

Раннее осеннее утро. Стены недостроенного дома напротив моего окна особенно тоскливо смотрят на меня. В доме нет никого. Только я и моя мечта за стеклом.

В голове диалог из фильма «Небо. Самолет. Девушка»:

Она: Я так тебя люблю. А ты? Ты любишь меня?

Он: Да.

(Она три раза повторяет одно и то же).

Потом сцена меняется.

Он ей:

– Я так сильно тебя люблю. Не люби никого, кроме меня, а то я умру.

Она: Справедливость все-таки есть!

— Ты смотрел фильм «Небо. Самолет. Девушка»? — передо мной фотография, на которой он смотрит искоса, выглядывая из-за пригорка. На кого же он так смотрит?

— Да, смотрел недавно. Забавный фильм. Девушка там смешная.

— Она чем-то на меня похожа. Я тоже безумная, — ты бы знал, как я сейчас хохочу.

— Ой, неужто, прям, как она? Она там как-то жеманно говорит и смеется. Ты на нее похожа?

— Нет, что ты. Я безумная, но по-другому, совсем по-другому.

— Ой… а то я уже было испугался… Что ты такая же… А какая ты?

— Я? Ой, все не то. Я все время перечеркиваю написанное. Нет, я не медленная и не жеманная, я наоборот очень звонкая. И еще я умею только бурно радоваться или очень сильно грустить. Понимаешь?

–Это как? Среднего не бывает?

— Почти никогда. Мой мир как в романе Набокова «Защита Лужина» распадается на черные и белые квадратики. На мир я смотрю исключительно так, иногда эти квадратики меняют цвета, но их по-прежнему только два. Помнишь, странная девушка из фильма спрашивала о справедливости?

— Нет, не помню. Зачем тебе справедливость? Нет ее.

— И все же скажи мне: справедливость все-таки есть?

— Не ищи ее. Нет ее.

— Саша! Услышь меня, мне это очень нужно, скажи мне: есть все-таки справедливость?

— Нет. Я тебе говорю, что ее нет! Понимаешь?

— Нет, я никогда этого не пойму… Мне хочется плакать.

— Иришка, милая Иришка! Не плачь из-за справедливости. Не плачь.

— Я плачу по другим причинам.

— Почему ты так часто плачешь? Почему никогда не говоришь о муже?

— А зачем? Тебе оно интересно? И у нас с мужем справедливые отношения.

— Опять я чего-то не понимаю. Когда-то давно придумал я себе, что любовь и все такое — это то, ради чего стоит жить, а жить без нее… не понимаю…

–Я тоже… Не хочу об этом говорить.