Пока не отопрёшь дверь

Ирина Мист

Моё время – после захода солнца.Моё время – перекрёстки.Перекрёстки миров, где сплетается реальность и то, что находится по ту сторону жизни.Рассказы в стиле мистического реализма. Книга содержит нецензурную брань.

Элька

Много лет назад, приехав в Москву, я снимала комнату. Там и познакомилась с Элькой, моей соседкой, девушкой без возраста с изящным курносым носиком, почти незаметным шрамом на переносице, пухлыми губами и непослушными вьющимися каштановыми волосами. Её хотелось обнимать и смотреть в глаза. Я жёсткая — кости и мышцы. Трогаешь её — рука утопает в теле.

Она училась на факультете журналистики. За год до этого похоронила мужа. Тяжёлая болезнь, самоубийство. От переживаний она слетела с катушек. Пыталась забыться в вине и сексе. А потом, выйдя из пике, пошла по стопам мужа. Начала писать и хотела стать журналистом. Помню её пронзительные рассказы, написанные на печатной машинке. Компьютеры тогда были редкостью.

Спустя несколько лет жизнь снова свела нас. Я разругалась с мужем, и он предложил расстаться. Я не знала, что беременна. Мне некуда было податься, а Элька предложила пожить в её съёмной квартире. Мы так бурно отмечали моё возвращение, что на работу я приходила ещё не отошедшая от вечерних посиделок. Ребёнка я, конечно, потеряла. Тяжёлые сумки, переживания, алкоголь — не лучшие помощники.

Элька видела то, чего обычные люди не замечают. С нами была ещё одна подруга. Если поставить нас рядом, Элька — светлая, как полуденное солнце. Та — как безлунная ночь. Я — посередине.

Элька любила по-настоящему. Абсолютно всех. Люди к ней стекались. Кто пожрать энергии, кто посидеть рядом и погреться в её улыбке.

Одевалась она невообразимо. Я себе такого не могла позволить. Самое безумное, что было доступно мне — рваные джинсы. Тогда ещё изрезанные джинсы были редкостью. Их не носили на улицах, зато я заглядывалась на них в модных журналах. Коротая очередной вечер за бокалом вина, вооружилась маникюрными ножничками, сделала надрезы на надоевших джинсах какой-то дорогущей марки, размахрила края. Дыры изнутри замаскировала стразами. Получилось не хуже, чем в журналах. Я и в банк на работу так ходила по пятницам. Конечно, не принято, но это такая мелочь по сравнению с комбинезоном с тропическими цветами или мини-юбкой, что носила чуть раньше.

Элька была безумней меня раз в сто. Зафиксированные десятком заколок непослушные волосы, плотные красные колготки, расшитые батники, разноцветные туфли, прозрачные сумки, в которых видно всё — блокнот, пяток помад, косынку, книгу и ещё кучу мелочей. И это одновременно. Каждый раз с нетерпением ждала, как она оденется сегодня, восхищалась и втайне завидовала.

Мы частенько сидели рядышком и болтали часами. На балконе, куря доминиканские сигары или на крохотной кухоньке за чашкой растворимого кофе. В сумерках она уходила гулять, как кошка, а наутро возвращалась, принося на волосах кружащий голову аромат ванили, как от булочек в детстве. И рассказ, как коротала ночь в тёмном дворе рядом с пекарней.

Сексом мы занялись по чистой случайности. К ней в гости заглянул её любовник с приятелем.

Откуда уверенность в том, что если женщина одинока, она будет рада любому члену, не важно, какой человек к нему прилагается? Поэтому я и решила, что проще изобразить страсть к Эльке, чем в который раз твердить возбуждённому мужчине, почему не хочу трахаться с ним.

Не люблю, когда вмешиваются в мои планы. Всегда занималась сексом, когда было нужно мне — выгодно или чувства сносят крышу. Чаще — то и другое. Я прагматична. Не верю в любовь, если не вижу, что меня ценят. Люблю подарки и, когда ухаживают за мной. Если этого нет, сомневаюсь, так ли я нужна. Или со мной встречаются лишь потому, что отказали другие.

Откуда у меня такая низкая самооценка? И вечные качели.

Неизменно либо парю на крыльях любви, либо тону в омуте страданий. Страдать стала меньше. Сколько можно? Уже надпись на лопатке сделала, всё, адьёс — прощайте, то есть. Помню я вас, господа, помню. Пора бы и честь знать. Попрошу — вернётесь в уголок сердца, а пока — счастливого полёта. Дайте мне хоть в своём сердце побыть хозяйкой. И татуировку стрекозы набила, это ж она — проводник в царство мёртвых. Чистильщик. Выпроваживает незваных гостей обратно. Висит на радужных крыльях, на вратах моего сердца, как Апостол Пётр. А то надоело снотворное вином запивать — пагубная это практика.

Секс с Элькой был ошибкой, хорошо, что она ничего не помнила. Я любила её как подругу, а с друзьями я сексом не занимаюсь. Дружба ценнее. Эльку я любила.

Мы спорили, ссорились и были такими разными. Я работала в корпорации. Целилась на карьеру. Носила только костюмы. И те драные джинсы по пятницам и выходным. Танцами уже не занималась. Мне запретили после операции на мениске. Зато приседала со штангой, мечтала о бицепсах, накачанной заднице и кубиках пресса.

Минуло много лет.

Эльки, кажется, нет в живых. Я не смогла найти её лет десять назад. До сих пор помню её телефон, но по нему отвечают другие люди. Однажды Элька читала мне свой рассказ о девушке, которая ехала в такси и читала «Маленького Принца», когда в машину врезался грузовик. «Маленький принц» — любимая её книга. А Элька видела будущее.

Я больше не работаю в банке. Танцую. Ношу одежду-неформат, особую симпатию питаю к резано-колотому в шипах и заклёпках. Покупаю вещи и кромсаю кинжалом, перед тем как выступать в них.

Иногда пишу, но пока не научилась так тонко и пронзительно.

Как Элька.