Измайловский парк

Ирина Лобановская, 2007

Рассказ родного дяди взбудоражил Валерия. Где-то на территории фамильной усадьбы Паниных, глубоко в земле, таился клад, зарытый в смутные революционные годы. Валерий Панин решил поехать посмотреть на развалины поместья. Размышляя о прошлом, он неожиданно вспомнил о разладившихся отношениях с другом. Формально Валерка разошелся с ним из-за сероглазой красавицы. Но сам Панин знал, что причина, по которой он увел возлюбленную у друга, совсем не романтического свойства, и эта невысказанная тайна тяжестью легла ему на сердце…

Глава 2

У каждого своя звезда. Только не каждый знает, какая именно. И нередко выясняется, что дорожка твоей звезды по небосклону может вдруг очень круто поменять заданное направление.

Валерий с детства считал, что он человек необычный. Хотя на чем основывались эти соображения, он тогда еще толком не понимал. Но упрямо думал: «Будет и на нашей улице праздник! Вот только когда? Когда он наконец засверкает, этот долгожданный фейерверк в мою честь?!»

Когда-то в школе он ткнул пальцем в портрет Пифагора в кабинете математики и, хохоча, закричал:

— Этот Пифагор лысый и с приземистой головой! Он похож на пустую круглую бочку!

И приятель Арам устыдил его:

— Вот представь: ты прославишься как Пифагор, твой портрет будет висеть во всех школах мира, а какой-нибудь ученик так вот покажет на твой портрет и скажет: «Круглая бочка!» Представил? Приятно тебе?!

Арам всегда был очень серьезным парнем. И очевидно, тоже предполагал грядущую славу самого лучшего друга.

Слава… Как она выглядит? И так ли она нужна ему, Валерке Панину?

В последнее время он чувствовал, что отец работает на пределе. И живет на грани близкого срыва. Мать нервно стискивала губы, но молчала. Михаил Дмитриевич приезжал домой редко, только чтобы навестить сына. Где жил — оставалось загадкой, родственников у него в Москве не было. Но родительская жизнь сломалась и криво перестроилась довольно давно. Валерий старался в нее не вникать.

Он усвоил, и тоже давно, что самое главное и ценное в жизни. Ну конечно, деньги. Правда, с родителями он своими соображениями не делился. Но решил, что в далекой перспективе ему надо стать богатым. Это очень просто. И в то же время совсем не просто в стране, где он родился и вырос. Как здесь выжить и уцелеть при больших деньгах?.. Разборки, разборки…

Валерий прекрасно сознавал, что до поры до времени ему помогает отец, за счет своих связей. Великий хирург, он прооперировал многих власть имущих. И часто рассказывал, кому и что вырезал и кто как вел себя после операции. Многие властители ныли и капризничали на манер детей. Нетерпеливость — свойство всемогущих. Отец посмеивался. Когда требовалось, он просто поднимал трубку телефона. Так решались вопросы, которые в принципе можно решить.

Но потом, дальше?.. Отец не вечен, и Валерию уже пора задуматься о том, как он собирается жить. Ему почему-то упорно казалось, что надвигаются тучи, но прольются они дождем где-то далеко, не успев доплыть до Валерия и его личной судьбы.

— Окончишь мед, устрою тебя в шикарную фирму, — иногда обещал отец. — Поездки за рубеж, то да се…

Валерий слушал его со странным чувством недоверия и насмешки. Вспоминал мать…

Не раз лучший друг Арам пробовал пристать к Валерию с интеллектуальными разговорами о музыке, живописи, литературе. О любимой своей истории. Но увы… Едва он начинал говорить об этом, Валерка откровенно кривился, а однажды заявил:

— По-моему, это не предметы для дискуссий, сечешь? Я убежден, что говорить нужно лишь о том, что хорошо знаешь и в чем разбираешься. Иначе получаются рассуждения дилетантов, то бишь полная ахинея. Зачем проявлять свое невежество? О музыке пусть говорят музыканты, о живописи — художники. А ты на это забей. Ну, еще твоя история туда-сюда…

Арам сначала примолк, но быстро выдал ответный ход:

— Ладно, давай о другом. Вот ты собираешься стать психиатром. И тебе придется лечить духовные и душевные болезни. А как, ты подумал?

Валерий присвистнул:

— Умный не спросит, дурак не догадается!

Арам не обиделся:

— Не знаешь! Зачем тогда берешься? В этом деле без настоящей веры не обойтись, а ее не бывает без любви, которую ты всегда почему-то отвергаешь. Я тут как-то забрел в православную библиотеку, взял кое-что почитать. И тебе советую.

— А я читал когда-то про пионерку Валю, — стал дурачиться Валерка. — Была такая в поэме Багрицкого. Так вот она отпихнула мать с крестиком.

Арам пожал плечами:

— Пожалуйста, тебе другой пример — Базаров. Идейный атеист. Но, умирая, сказал отцу: разрешаю меня соборовать и причастить — просто из любви к тебе и маме. А Валя… Ну что Валя? Не снизошла до любви к родителям, маленькая еще была, глупая. Базаров старше и умнее.

Валерий потер лоб:

— Глубоко копаешь… А Тургенев, значит, умнее Багрицкого. Возможно, не знаю… И я вообще еще не разобрался, что собираюсь лечить — душу или разум. Здесь никакой ясности. Ни для кого.

— Почему? — удивился Арам. — Ведь говорят «душевнобольной».

— И «сошел с ума» тоже говорят. Что точнее, пока не понимаю. Это позже, наверное, дойдет. Или не дойдет никогда. Так вот к вопросу о разуме… У некоторых философов давно появилась одна соблазнительная мысль: если разум — дар Божий, а безумие — от дьявола, и если считать безумие высшей формой разума, то какой из всего этого вывод? Логически получается, что миром правит дьявол. Потому даже в Евангелии говорится, что дьявол — князь мира.

— Чушь собачья! — обозлился Арам. — Такую философскую софистику в свое время называли сатанизмом. Про экзистенциалистов слыхал? Кьеркегора, Сартра, Бердяева? У Сартра есть философский трактат «Дьявол и Бог», нам о нем профессор Бочкарев однажды рассказывал. Так вот Сартр умышленно в заглавии поставил дьявола на первое место. Но могут ли править миром сумасшедшие?

— Еще как! — кивнул Валерка. — Лев Толстой в дневнике признался, что убежден: миром управляют именно сумасшедшие. Другие или воздерживаются, или просто не в силах править. Очередной парадокс мироустройства. И еще Толстой был уверен, что сумасшедшие всегда лучше остальных добиваются своих целей. Отчего это происходит, неясно. Может, оттого, что у них нет никаких нравственных преград: ни стыда, ни правдивости, ни совести, ни даже страха.

Арам покачал головой:

— Так не бывает. Эти преграды есть у всех. Просто некоторые их отметают, как ненужные.

Валерий помолчал.

— Наверное… И правильнее сказать, что миром правят не сумасшедшие, а психопаты. Революционеры — это обычно как раз психопаты и невротики. Ими двигают вовсе не любовь, равенство и братство, о которых они кричат, а темные фрейдовские комплексы, где основная движущая сила — комплекс власти. А доверяли они гаданиям. Гитлер и Гиммлер, с одной стороны, загоняли всех оккультистов и астрологов в концлагеря, а с другой, сами верили этим астрологам и даже заводили личных, приближенных. Это типично для психопатов. При изучении всех тайных обществ выясняются привычные составляющие элементы таких секретов Полишинеля: психические болезни, половые извращения, наркотики, мания величия, комплекс власти, комплексы разрушения и саморазрушения, садизм и мазохизм. А основная задача — борьба за власть.

— Кучеряво! — Арам вздохнул. — И справедливо. Все революции в основе схожи. Не случайно в советское время любили восхвалять Марата и прочих французских повстанцев как ребят своих в доску. Французские революционеры вырезали дворян просто по сословному признаку, заодно закрывали, разрушали или использовали в других целях католические церкви. А чем все дело кончилось? Термидорианским переворотом, который всех этих буйных товарищей уничтожил на их же любимой гильотине. Все возвращается на круги своя… И революция в России… Первые два пункта — прямо один к одному. Да и конец, по сути, точно такой же: пришел товарищ Сталин и самих же большевиков по — расстрелял или сгноил в лагерях. Так говорит наш профессор Бочкарев. Значит, ты собираешься лечить властителей мира?

— Именно! И еще гениев. Когда проверили тридцать пять самых величайших гениев в истории человечества, то они почти все — более девяноста процентов — оказались психопатами. Сечешь? Эта связь между умом и безумием столь же неразрешима, как поиски эликсира молодости, квадратура круга или перпетуум-мобиле. Но это полезно знать, чтобы разгадать многие загадки в жизни человечества — начиная с Христа и кончая антихристом в лице Гитлера.

Арам засмеялся:

— Да их никогда не разгадают! И насчет гениев… По — моему, это чушь собачья.

— Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой! — пропел Валерка. — Французский ученый Лассег говорил, что гений — это нервное расстройство. Хотя никто не утверждает, что гений должен быть сумасшедшим, бывают вполне здоровые и уравновешенные таланты. Никто не заявлял, что всякий сумасшедший — обязательно гений. Но это научный факт — гениев, которые в порядке, намного меньше, чем остальных. Ты Ломброзо читал? Так вот, он выдвинул мнение, что психические болезни вовсе не означают полного сумасшествия, наоборот, иногда они наделяют психопата настоящей остротой и оригинальностью ума и огромной энергией. Даже порой трудно сразу понять, что перед нами психически больной. Я слышал, что слово «гений» произошло от арабского «джинн», то есть злой ДУХ.

Арам усмехнулся:

— Ну, это не доказано, я думаю. Все переводы достаточно условны. А что такое высшее искусство автора? Это вроде искусства наездника: так держать узду, чтобы управлять и движением лошадей, и повозкой, сдерживая их, но в то же время и давая свободу.

— А по-моему, это рационально, и так делает любой умелый человек, — возразил Панин. — Для гения нет таких слов, как «думать» и «управлять», а если уж его сравнивать с возницей, то он никаких вожжей вовсе не знает и их не держит, а его повозка просто несется куда несется — и все! Но несется она гениально и неповторимо!

— Ты вспомни печальный миф о Фаэтоне! — не сдавался Арам. — И «сорвавшаяся» «повозка» именно большого таланта как раз может сжечь сильно и серьезно все вокруг…

Валерий свистнул.

— Гений есть гений, его никто остановить все равно не может! Он не живет никаким «рацио», ни о каких последствиях не думает, для чего вообще и как что-то делает — сам не осознает и вопросов таких не ставит. Просто его творческий порыв работает, работает и несет, несет — сам собой, без всяких вопросов, границ и представления об управлении.

— Ну ладно, насчет гениев ты все выучил наизусть. А дегенераты? — хитро спросил Арам.

— Что дегенераты? Ты, конечно, думаешь, что это кретины, которые сидят в домах для сумасшедших? Здесь тоже все не так однозначно. Часто благодаря комплексу власти, который наблюдался еще у негритянских колдунов и сибирских шаманов, эти «ошибки природы» становятся великими, занимают кресла вождей, фюреров, президентов и премьер-министров. Правда, их родственники, чаще всего дети, попадают в психушки. Например, у Александра Македонского брат был идиотом, сын Мао Цзэдуна сидел в сумасшедшем доме, а сестра президента Кеннеди провела там вообще чуть ли не двадцать лет. И у начальника американской разведки Аллена Даллеса сын тоже лечился от нервного расстройства. Можешь поинтересоваться у своего профессора — он тебе подтвердит. Хотя допускаю, что это все слухи. Люди часто болтают попусту. Но нет дыма без огня. А ты слышал о признаках вырождения?

Арам смотрел с интересом.

— Их вообще немало, но один из них — отвращение ко всякой работе, ужас перед деятельностью, болезнь воли, ее коллапс. И вот такой безвольный, одержимый страхом перед работой, вырождающийся тип заявляет, что он презирает труд, что ему нравится безделье. А чтобы оправдать себя, лепит философскую теорию, выдумывает метафизические системы, пробует решить вековые тайны мироздания, разыскивает квадратуру круга и эликсир премудрости… Мечтает о всеобщем счастье и придумывает планы преобразования Вселенной, поражая мнимой любовью к ближним и страшным эгоцентризмом на самом деле. Конечная цель всех гениальных вырожденцев — пропасть или пустыня, но, конечно, не пустыня Христа.

— Значит, Обломов — вырожденец? — спросил Арам.

— А ты что, сомневался? Он такой и есть в романе. Зато у всех поэтов-вырожденцев — богатство рифм и стилистический блеск при полном отсутствии всякой мысли.

— Обломова Гончаров писал с себя! — возмутился Арам.

— Ну и что? Все писатели дарят героям свою душу, сечешь? Возьми того же Тургенева — мужчины у него вечно слабаки, а женщины — о-го-го! Литераторы переносили свои психические проблемы на окружающий мир, валили с больной головы на здоровую. И получалось кривое зеркало, карикатура. А потом они же обвиняли общество и требовали его исправить. Хотя проще исправить самих писателей… Нет, это тоже сложно. Но личные заморочки толкали литераторов на конфликты с правительством и цензурой. Ведь не один Достоевский писал про людей с отклонениями. Взять пьесы и рассказы Чехова: откровенный параноик Солёный, патологический фобик Беликов, Коврин, доктор из «Палаты № 6» — настоящая галерея людей с психиатрическими диагнозами. Врубель начал с росписи церквей, а кончил — демонами. Толстой говорил о Достоевском, что тот сам больной и все его герои тоже больные. А Достоевский отвечал: «Толстой совсем помешался». Привычный обмен любезностями между талантами. Они друг друга не переносят — это аксиома. Я слышал, что Достоевский не любил своих героев. Да и как любить этих психов, которые будят тревогу? Зато на Западе до сих пор по героям Достоевского судят обо всем русском народе.

Арам молчал, думал.

— А вот тебе, историк, вопрос на засыпку: откуда пошло слово «шизанутый»? И где его впервые употребили? — спросил Валерка.

Айрапетов пожал плечами.

— Не знаешь? А еще берешься меня учить! В «Слове о полку Игореве» написано «шизым орлом».

— Ну и что? Это чередование в том языке буквы «с» на «ш» в слове «сизый».

— Уверен? А может, имеется в виду, что орел был шизанутым, ненормальным?!

— А «галицы» в «Слове» — это точно имеются в виду галки? Может, это жители Галиции? — весело подхватил Арам.

— Нет, тогда были бы «галичане»! А Кобяк — бяка?

— Я что-то не помню, кто такой в «Слове» этот Кобяк.

— Объясняю, будущий историк. Тебе стыдно не знать. Это — половецкий…

— А-а! Раз половецкий — значит, бяка!

— А ты почему мне сегодня сразу не открыл? — вдруг спросил Валерка. — Я полчаса курсировал по улице.

— Думал, козлы какие-то наезжают — вот и не открыл. Пристают вечно: моя кавказская морда им не нравится… Ну и вид у тебя, Шарапов… Косая кожа, темные очки… Вырядился! Хорошо, что моих родителей дома нет. А то они бы тебя покусали. Опять с дядей Борей тусуешься?

На этот раз промолчал Валерий.

Арам подружился с Валеркой давно и очень быстро — начал меняться с ним марками. Правда, родители обоих утверждали, что это они сдружили сыновей, но такое заверение было полуправдой. Тогда Валерий, заядлый филателист, называл себя маркистом и все удивлялся, что Арам изучает сразу несколько иностранных языков с частными учителями.

Еще Валерка увлекался футболом. Но оставил свое увлечение, просто его уничтожил после одного случая. Валерий делал уроки перед финалом мира, и, естественно, в мыслях упорно и навязчиво крутился будущий матч…

Потом Валерка стал себя проверять и ахнул. У него в тетрадке было написано следующее: «Япония — страна Дальнего Востока, расположенная на группе островов. В команде ЦСКА играют Семак и Кулик. Всего островов Японии около трех тысяч. В полуфинал «Динамо» вышло со счетом 4:2…»

Все, приказал себе Валерка, приехали! С этим надо кончать. И забыл про футбол.

В младших классах у Валерки была угроза в ответ на любой выпад:

— Нос откушу-у-у!

Потом угроза видоизменилась:

— Уши отрежу!

Позже устрашилась окончательно:

— Да я тебя порежу!

И наконец, трансформировалась так:

— Искромсаю на куски!

— Парковое влияние! — вздыхала мать. — Это Измайлово…

И она обрадовалась, что сын подружился с Арамом, который проявлял «непомерные» знания. Хвастался Валерке:

— Вот спроси меня любое слово — я тебе переведу на английский!

Валерка глянул вокруг — увидел стенд, посвященный войне, и изображение русского солдата.

— Ну вот, например, «солдат» как будет по-английски?

Арам не смутился ни на секунду:

— А так и будет — «сольдат»!

Только Валерка никогда не считался логиком. Открыл дома большой русско-английский словарь, и понт легко раскрылся. Арам был разоблачен торжествующим приятелем.

Валерка оторопел, впервые попав в просторную квартиру Айрапетовых. Четыре большие комнаты плюс огромная кухня. А ванная… Шикарно! Показная роскошь била прожектором прямо в глаза. Арам заметил изумление приятеля и смутился.

Айрапетовы купили эту квартиру в Измайлове и переехали сюда, когда мальчики учились в третьем классе.

Валерий вздохнул, вновь оглядывая свою бедную квартиру. Кто он такой сейчас, Валерка Панин? Проходная пешка… В смысле, пройдет и забудется… Хотя иногда в шахматах проходная пешка превращается в самую сильную фигуру.

И Валерий должен стать королем положения, который не падает ни при каких обстоятельствах. Или уж в крайнем случае, при условии поражения, все равно добиться могущества. И умереть властелином жизни.

Он почти уверовал в свою ровную, гладкую, без сучка и задоринки, судьбу.

— Разве вы уже уходите? Так быстро? — прилип Валерий к дядьке. — Посидели бы еще… Чаю бы попили… Слово за слово…

— Нет, пора, — усмехнулся дядька. — Труба зовет. Служба то бишь.

— И когда вас ждать снова? От этой вашей трубы. — Валерий горел желанием вызнать побольше о таинственном наследстве. — Я бы не возражал пообщаться снова.

Дядька солидно и с удовольствием кивнул:

— Зайду… А на кой ляд тебе, племянничек, психиатрия? Мать рассказала, ты на этой самой науке собираешься специализироваться в будущем.

Валерий немного посерьезнел:

— Очень много белых пятен.

— И ты, конечно, намечаешь часть этих белых пятен сделать яркими, — добродушно ухмыльнулся дядька. — Похвально, похвально… Голубь ты мой! Когда, как не в молодости, мечтать?

— А вы считаете, что это только мечты?

— Да нет, почему же… И когда, как не в молодости, дерзать… А тебе, Галка, я вот что скажу… Неправильно ты живешь! И сына неверно вырастила.

Мать угрюмо молчала.

— Это КЭ.К же неверно? — моментально встрял Валерий. — Хотелось бы знать… Объясните одним словом.

— Ладно! — весело махнул рукой дядька. — Как-нибудь в другой раз. Встретимся, напьемся и разберемся. Бывайте, Гиппократы! — И он вышел на площадку.

— Телефончик-то оставьте! — крикнул ему вслед Валерий.

— У матери возьми. — И дядька бодро зашагал вниз по лестнице, проигнорировав лифт.

Валерий покосился на мать, тотчас понял, что от нее ничего не добьешься, и отправился к себе долбить анатомию дальше.

Почему дядька, появившись однажды, случайно и странно, точно так же, случайно и странно, выпал в далеком далеке из жизни Валерия? Этот вопрос занимал его довольно часто, особенно когда Валерка внимательно оглядывал стены родного, но такого бедного, почти нищего дома или когда слышал сдержанные жалобы матери — опять нет денег… Надо отдать ей справедливость — роптала она редко. Вообще Галина Викторовна была человеком выдержанным, сохраняла спокойствие при любых обстоятельствах, иногда казалась даже холодной и почти равнодушной. Но иначе она не смогла бы работать в Ожоговом центре.

— А ты жалеешь своих больных? — спросил ее как-то Валерка.

Ему тогда было лет двенадцать.

Мать кивнула:

— Конечно. Только, понимаешь… Совсем не так, как ты это себе представляешь. Моя жалость — она отстраненная, далекая от больного. Ведь если подпустить ее к себе, начать плакать над каждым пострадавшим, пиши пропало! Лечить ты их уже не сможешь — все твои силы уйдут на эту жалость. Тут либо жалеть, либо помогать и спасать, третьего не дано. Но ты, Валерик, помни: если ты врач, то перед тобой больной человек, как бы он себя ни вел! Ему тяжело, плохо, он мучается, с трудом справляется с болью и тревогой… И ему приходится порой многое прощать. Через не хочу и через не могу. Потому что иначе нельзя.

Тогда он не очень понял мать, но запомнил ее слова. Позже дошло, как это трудно — прощать людей… Любых — и больных, и здоровых. И трудно всем без исключения.

Порой он задавал матери неожиданные вопросы:

— А зачем в морге сторож? Мертвецы ведь убежать не могут… И насколько я понял, человек не может жить без головы, так? Следовательно, если человек отвинтит себе голову — то он умрет, правильно я понимаю?

Галина Викторовна смеялась.

Валерка вырос в атмосфере медицинского дома. Здесь всегда говорили о почках, печени, тромбофлебитах, швах, скальпелях, анестезии… Отец Валерия Михаил Дмитриевич Туманов занимался пересадкой почек и защитился. Мать с уважением повторяла, что защитился блестяще.

— Когда кто-то пытается утверждать, например, что «язва неизлечима», я отвечаю так: «Батенька! Есть всего две неизлечимые на сто процентов болезни: бешенство и рак в четвертой стадии. Ну, может, еще рассеянный склероз…» И все! — говорил матери отец.

Валерка прислушивался.

Мать тоже нередко делилась «ожоговыми» впечатлениями.

— Девушку привезли… Так кричала, бедная! Схватилась за невыключенный кипятильник. Рука никуда…

А еще был сегодня мужчина. У него упал включенный паяльник, и этот бедолага тоже машинально взял свой инструмент. В больнице хвастал, что даже не орал. Не очень верится, думаю, немного приукрасил. Но должно быть, кричал все-таки меньше и короче, чем дама, — мы по-другому устроены. Но говорит, в воздухе почувствовал запах горелого мяса. Рука долго будет заживать…

Недавно отец рассказывал про экстремальную операцию для лечения позвоночника:

— Больному удаляют ребро. И из этого ребра вытачивают…

— Еву! — быстро вставил Валерий.

Родители дружно ласково засмеялись.

–…которую потом сажают тебе на шею.

Отец выразительно хмыкнул:

— Я имел в виду, что специальный разъем из кости вставляют в шею… Но мысль твоя развилась довольно удачно!

В глубине души Валерий гордился родителями, хотя эта глубина оказалась чересчур огромной. На поверхности души лежало совсем другое — постоянные разлады в семье, ссоры родителей, крики отца, тяжкое молчание матери… Валерий не очень вникал в суть их отношений. Не потому, что был равнодушным или открыто принимал сторону кого-то одного. Просто не хватало душевных сил на понимание, на проникновение в самые потаенные уголки… Это с одной стороны. С другой — и проникать туда не слишком хотелось. Валерий понимал, что вряд ли найдет там для себя что-то важное, скорее — обнаружатся довольно нехорошие подробности и постыдные детали. А вот этого он знать не желал. Пусть родители останутся для него до поры до времени светлыми и высокими, ничем не замутненными и не запачканными. Конечно, это все идеальные образы, в жизни так не бывает и быть не может. Но Валерий пытался сохранить семью именно в неком радужном ключе. Очевидно, сильно походил на мать, которую дядька считал идеалисткой.

Вот только вопрос о наследстве… В этом Валерий явно расходился с матерью, но выспрашивать ее не осмеливался. Осторожно попросил номер телефона дяди, и Галина Викторовна нехотя его дала.

Но пока там никто не отвечал. Очевидно, у дяди не было не только детей, но и жены.

Стоило, как всегда, посоветоваться с лучшим другом Арамом. И Валерий вызвонил его и вытянул вечером во двор.