Самозванец

Ирина Кэсседи

История неизбежно повторяет себя в основных чертах. Так, в «Самозванце» две сюжетные линии разворачиваются и переплетаются в России в двух исторических эпохах – XVII веке, в период Смутного времени, и в современной, отчасти утопической России.Сквозь призму восприятия двух основных персонажей, таких непохожих друг на друга, разворачивается захватывающая, неповторимая детективная история. Случайно ли свела их судьба?

Глава 4

Ей часто снились плохие сны. Даже не то чтобы плохие, но тягуче-непонятные, после которых при пробуждении оставался тяжелый, неприятный осадок. Требовалась не одна чашка кофе, чтобы стряхнуть с себя эту гадость, подобно тому как, случайно наступив на cобачье дерьмо, долго потом вытираешь подошву о траву, безнадежно при этом понимая, что все равно притащишь «это» домой.

Все это было следствием той легкой душевной подавленности, из которой она не могла выйти — да не очень-то и старалась — уже столько времени. Хотя депрессией, пожалуй, это было не назвать. Ее состояние не мешало ей жить более менее обычной жизнью человека, не ждущего от жизни многого. Просто жила она как бы в четверть силы. Есть такие приборы, диммеры, которые регулируют яркость освещения в помещении. Так вот она жила как бы при самой малой яркости. Так она объясняла это себе, и даже не делала над собой усилия повернуть диммер дальше по часовой стрелке.

Это состояние непреходящего смятения, начавшегося значительное ранее, с момента автомобильной аварии, в момент унесшей жизни ее родителей, и которое обострилось после банальной полосы неудач, апофеозом которых явился разрыв с любимым человеком, о котором до сих пор было невыносимо вспоминать. Она была слишком серьезным человеком и давно уже не ребенком, чтобы потеряться из-за этой житейской, в сущности, истории. Однако, ведь поди ж ты, одна капля дегтя за другой незаметно превратили ее жизнь в благополучное, но черно-белое существование.

Она мечтала когда-нибудь уехать на далекий остров в Греции. Когда-то давно, в детстве, ей подарили переводную книжку с картинками. В книжке рассказывалось о проделках маленького греческого мальчика, не то Никоса, не то Костаса; все события разворачивались на островах под смешным названием Киклады. Собственно текст тут был вторичен, картинки же поразили воображение городской девочки, никогда до этого не видевшей южного моря.

Незамысловатый детский сюжет давным-давно стерся из памяти. Однако не стерлось яркое-яркое синее море, белые коробочки домов с синими — под цвет морю — ставнями, каменистый пейзаж, кое-где украшенный яркими кляксами бугенвиллий¹⁵ синее-синее небо, в которое, казалось, вливалось Эгейское море. Синева и покой — вот с чем ассоциировались у нее острова. В самих названиях их: Парос, Наксос, Сирос, Андипарос — скрывалось обещание нездешней, далекой умиротворенности и мудрости. Если где-то они и есть, то, должно быть, там, где кончается земля и начинается море. Насколько видит глаз — одно только море, Гомеровское, античное и вечно юное.

«Бессонница, Гомер, тугие паруса.

Я список кораблей прочел до половины.

Тот дивный выводок, тот поезд журавлиный,

Что нал Элладою когда-то поднялся»…

Она была почти уверена, что несчастный Мандельштам в душе грезил о тех же островах. Почти — потому что она никогда и ни в чем не была уверена до конца, нерешительность была ее врожденным пороком, и она сама знала это про себя. Например, самой ей, в отличие от Мандельштама, никто не мешал сесть на самолет и уже через каких-то три-четыре часа увидеть каменистые острова, похожие на розовые жемчужины в обрамлении ослепительного аквамарина. Она много путешествовала, в том числе объездив и почти все любимое ею Средиземноморье, но Грецию старательно избегала. Причина была до смешного банальна: она боялась разрушить ту придуманную ей для себя волшебную сказку, что так будоражила ее воображение, что помогала просыпаться по утрам, идти на работу и даже работать, не выделяясь на общем оживленном офисном фоне. Но когда-нибудь настанет день, и она встретит перламутрово-розовый рассвет и увидит, как только что проснувшееся солнце встает над светлеющим Эгейским морем, прошивая его золотыми нитями лучей, и при этом между вами — никого. Так думалось ей. Листая журналы и натыкаясь на рекламу туров в Грецию, она торопливо переворачивала страницу. Она не позвонит им. Она боялась разочарования. Она оттягивала эту встречу, как оттягивают встречу с человеком, встреченным на сайте знакомств или форуме по интересам. Все же понимают, что пошлый дурак, который, только пожелай, будет ждать тебя в указанном месте с модными в новом сезоне зелеными гвоздиками в руке, будет совсем не тот умница и красавец-мужчина, которого вы нарисовали в своем воображении. Как можно подвергать хрупкую мечту такому опасному испытанию! Если она разлетится вдребезги, что будет поддерживать ее в пасмурной череде будней? Что если чудесные острова на поверку окажутся нагромождением тяжелых пыльных камней, поросших колючками и обжитых преимущественно звонкими кузнечиками и молчаливыми серо-зелеными, будто замшелыми, гекконами, не по какому-то неведомому ей недосмотру, а просто потому, что больше эти камни никому не интересны. «И все же когда-нибудь я решусь, — говорила она себе. — В один прекрасный день я улечу туда, поселюсь в маленьком белом доме с синими ставнями, из которого будет видно море и соседние розовые острова. Я заведу себе собаку, и по утрам и вечерам мы будем выходить с ней на берег, встречать и провожать солнце и радоваться каждому новому дню, как празднику…»

При всей критичности подхода к действительности, политика была ей чужда. Она не была бойцом, к собственному своему стыду. Наверное, в силу все той же врожденной нерешительности. Даже в самых очевидных для других людей ситуациях ей казалось невозможным ответить на сакраментальные русские вопросы «Что делать? И кто виноват?» Гипертрофированная способность смотреть на вещи с различных позиций лишала ее возможности сформулировать окончательное личное мнение. Чем больше она думала о проблеме или ситуации, тем туманнее она ей представлялась, принятие же осмысленного решения становилось уже просто невозможным. Так бывает, когда повторяешь какое-то слово много раз подряд и вдруг замечаешь, что звучит оно абсурдно, а смысл его полностью утерян.

Ей всегда было легче уйти молча, не то чтобы уступив, но не ввязавшись в бой, любой бой, даже если он имел форму дискуссии. Уйти, не привлекая ненужного к себе внимания, которое ее смущало в обычных ситуациях. Можно это назвать по-другому: малодушно сбежать. Она знала за собой эти недостатки и внутренне стыдилась их, скрывая свой стыд и свою растерянность за фасадом внешней самоуверенности, граничащей с высокомерием. А если добавить к этим недостаткам склонность разговаривать с собой, да порой еще и вслух, картина вырисовывалась просто-напросто патологическая. «Совсем неудивительно, что Марат ушел, — думала она иногда. — И правильно сделал, зачем такому блестящему человеку, как он, очкастая, неуклюжая, закомплексованная девица…» Все это было, конечно, объективно не совсем так: неуклюжей она никогда не была, очки — в дизайнерской оправе — надевала редко, а в основном носила линзы, и мужское внимание было ей так же привычно, как вид из окна собственной спальни. Образ гадкого утенка, на короткое время осчастливленного белым лебедем, не отражал действительности. Но факт оставался фактом — Марат ее бросил, и это приходилось признать.

Она внимательно присматривалась к новому сотруднику, недавно переведенному в их московский офис. В целом он производил впечатление неглупого и любопытного человека, в прямом смысле любопытного. Она очень ценила в людях это качество — — любопытство. Именно им она извиняла его чрезмерный интерес к здешней мишуре, которая ее не только не привлекала, а даже раздражала, как раздражает хруст попкорна в кинозале, где показывают серьезный фильм, не давая сосредоточиться на главном.

Он был привлекателен внешне, по-русски сероглаз, по-американски высок и мощно сложен. Наверное, он был моложе ее года на два, на три, прикинула она на глаз, хотя, судя по щенячьему энтузиазму, буквально сочившемуся из него, может быть, и больше.

Ник определил ему временный участок работы — освещение культурной и светской жизни столицы, все более превращающейся в отдельное государство в государстве, со своим стилем и уровнем жизни, своими обычаями и традициями, своим отдельным правительством и дополнительными к общероссийским московскими паспортами, заветной мечтой любого немосквича. По крайней мере, так думали москвичи, ощущающие себя чуть ли не отдельным народом, стоящим на более высокой ступени развития, чем соседи. Незаметно втянув в свою орбиту территорию Ближнего Подмосковья, отгородившись Кольцом от остальной России и выставив посты, Москва по размеру догнала Бельгию, по численности населения — Италию, ничем не уступая, а то и перегоняя их по уровню благосостояния. Вместе с территорией мегаполис, как пылесос, всосал в себя самых энергичных, пробивных, одним словом, «дельных», как здесь любили выражаться, людей из всех уголков России. Однако, двери для неповоротливых уже практически были закрыты.

Москва стала огромным офисом по обслуживанию энергетических и соответствующих денежных потоков, но было похоже, что дальнейший набор сотрудников временно прекращен. Корпорация была укомплектована. Москва стала ощущать себя практически отдельной независимой страной, метрополией, питающейся, однако, от окружающих ее полуколониальных территорий и высокомерно принимающей это как должное.

За границы Москвы Денис еще не выезжал, ни разу об этом не заикался, и казалось, что и не стремился. Раду это удивляло, так это шло вразрез с его обычным любопытством, которому не было предела в отношении других тем, в том числе женщин. Что он был бабником, перестало быть секретом уже через пару недель, когда на сотовый телефон Дениса полился дождь звонков от новых подружек, которых Денис для удобства одинаково именовал «sweetheart¹⁶». Толстый Санчо открыто завидовал, зануда Ник качал головой, Серега одобрительно ухмылялся. У самой Рады по этому поводу чувства были самые смешанные.

У них сложились приязненно-безразличные отношения, которые по определению никогда не переходят ни во что большее. Раздражение, злость, соперничество, как ни странно, легко могут перерасти в любовь, потому что в основе этих не самых похвальных чувств все же лежит скрытый интерес к «объекту», который изначально занимает некое место в вашем сердце. Однако, ничто не лежит дальше от любви, чем приязненное безразличие.

Рада сама не знала, радоваться или огорчаться отсутствию интереса к противоположному полу — даже к самым элитным его представителям, — которое прочно с некоторых пор поселилось в душе. После крушения ее надежд на личное счастье с человеком, из-за которого она когда-то потеряла голову, она не просто не хотела, но смертельно боялась повторения истории, через которую уже прошла однажды. В своем сердце она уже похоронила и ту давнюю потерю, и свою любовь, для надежности взгромоздив на могилу неподъемный камень прощения.

Огорчалась она единственно потому, что пустота и покой в душе еще раз подтверждали ее вывод о себе как о перегоревшей лампочке: с виду целая, но на самом деле отработанная, бесполезная вещь. «Ну и пусть, так оно спокойнее, а прошлого все равно не вернешь», — так думала она про себя.

Сидя за столом и разбирая заказы на размещение рекламы — одна из ее обязанностей и вечная головная боль Ника, — она поглядывала на Дениса, стучавшего на компьютере за столом напротив в один из его нечастых присутственных дней, и внимательно прислушивалась к себе, екнет что-нибудь внутри при виде сексапильного экспата или нет. Не екало. И слава Богу.

В тот знаменательный понедельник Ник вызвал Дениса к себе в кабинет, едва тот успел переступить порог офиса, как обычно, немного опоздав. Он только что купил себе машину и теперь заново учился водить. Да-да, водить машину в Москве было чем-то сродни Формуле-1, скрещенной с развлекательным шоу «Езда без правил», потому что правила дорожного движения в Москве можно было вовсе не соблюдать при условии достаточной финансовой состоятельности. Достаточной, чтобы откупиться от постового. Поскольку постовые брали недорого, правила не соблюдал никто. Денису это даже нравилось, потому что щекотало нервы. Это было похлеще езды в Неаполе, где он раз попал в аварию из-за собственной ограниченности, остановившись на пустом перекрестке на красный сигнал светофора и спровоцировав, таким образом, аварию, как ему чуть позже объяснил эмоциональный неаполитанец, буквально нанизав свой видавший виды Фиат на Денисову Хонду, взятую напрокат. С места происшествия Денис едва унес ноги.

Сотрудники местного Рент-А Кар также заняли сторону земляка и никак не могли взять в толк, зачем же он все-таки остановился на пустом перекрестке. Происшествие вылилось Денису в крупную сумму. «When in Rome, do as the Romans do¹⁷». Иными словами, сам виноват, дурень.

Вывод Денис, однако, из злоключения сделал правильный и, поселившись в Москве, на всякий случай выбрал внедорожник: и уважения на дороге, и шансов уцелеть в ДТП неизмеримо больше, а «береженого Бог бережет», снова вспомнилась любимая поговорка бабушки.

Короче, московская жизнь открылась Денису еще с одной своей адреналиновой стороны, которую он радостно принял. Конечно, он не собирается давить пешеходов на перекрестке, как некоторые местные аборигены, этого ему не позволит воспитание, но игнорировать на трассах ограничения скорости — ей-Богу, в этом есть нечто привлекательное для настоящего мужчины, своеобразный мачизм, к которому, что бы там ни говорила политкорректность, так отзывчивы женщины. Помимо эмоционального удовлетворения, приобретение автомобиля дало Денису отличную отмазку для вечных опозданий на работу. «Трафик», — объяснял он Нику, даже если пришел на работу пешком.

Войдя в кабинет к Нику, Денис сразу заподозрил неладное. Ник сурово посмотрел на сотрудника, поерзал в кресле, взглядом указал на неудобный стул напротив.

— Хочу послать тебя в командировку в Сибирь. Похоже, там происходят какие-то важные тектонические сдвиги, в политическом смысле слова. Мне нужна более точная информация, из первых рук… Хочу напомнить тебе, что нашей целевой аудитории местный гламур интересен постольку поскольку. Ей интересно знать, чем живет и дышит другая, негламурная Москва и остальная Россия, что за процессы идут сейчас в стране, куда она движется, что готовит ей будущее, и что готовит она миру, — вот что важно. Заметил, наверное, что мы публикуем не только твои опусы о ночной жизни? Думаю, тебе и самому будет интересно.

— Конечно, я готов. Когда надо ехать? — с неискренним энтузиазмом спросил Денис. Во-первых, он хотел переменить тему «опусов» на более безопасную, а во-вторых, на выходные он устроил себе два свидания с двумя разными девушками, и теперь надеялся, что ехать до понедельника не придется, чтобы успеть уделить внимание обеим.

Ник вдребезги разбил его планы.

— Завтра утром. Билет на самолет на твоем столе. А вот рекомендательное письмо к отцу Алексию, настоятелю монастыря в Сибирске. Очень интересный человек, когда-то бизнесмен, затем крупный чиновник, круто поменявший карьеру и теперь вновь отстраивающий Сибирский край. Меня с ним познакомили, когда он еще был москвичом, и я уверен, что он меня не забыл. Поедешь, познакомишься, проанализируешь и напишешь. Пары недель, думаю, вам будет достаточно.

Заметив вопросительный взгляд Дениса, пояснил: «Едете вместе с Радой. Так будет лучше, — сказал Ник, не вдаваясь в подробности. Все, иди собирайся, — и показывая, что разговор окончен, уткнулся носом в компьютер.

Денис вышел из кабинета, увидел пустой стол Рады. «Вот ведь тоже, партизаны, — подумал незлобливо, — могли бы хоть заранее сообщить». Взял билет со стола. Ну естественно, эконом-класс, кто бы сомневался.

Примечания

15

Бугенвиллия — цветущее комнатное растение, которое может вырастать до огромных размеров.

16

Дорогая, возлюбленная (англ.)

17

«Когда находишься в Риме, поступай, как поступают римляне.» (англ., дословно; эквивалент в русском языке — «В чужой монастырь со своим уставом не ходят.»)