Лухари

Ирина Кова, 2020

О, как заманчив мир luxury! И сколько их – мечтательниц о легкой и красивой жизни! Они, как бабочки на огонь, стремятся в высшее общество. Но преуспеют ли они на этой ярмарке тщеславия или так и останутся «лухари»? Вот и русская модель по имени Таш не прочь застолбить себе место под солнцем. И надо же – мечты начинают сбываться, и даже принц находится! Им оказывается обворожительный аристократ Бен Спенсер. Но вот тут-то сказочка начинает идти не по сценарию… Затянутая судьбой в водоворот международного джет-сета, героиня осознает, что за фасадом роскоши, денег и славы спрятаны грязные секреты. И есть ли там место любви?

4. Половое воспитание

Москва

Она стояла в прихожей с телефоном в руках. Такси задерживалось на пять минут. Она еще раз перечитала приглашение. «Сбор гостей в 20:30», значит, у нее есть еще полтора часа, чтобы заскочить к Кате.

Дверь была отперта. Катя накладывала тон, любуясь собой в одно из зеркал, развешанных по всей квартире, чтобы не дать хозяйке забыть о своей красоте. Краем глаза она поглядывала на Тома Брэйди в висящем на противоположной стене телевизоре. Катя обреченно вздохнула:

— И почему мы не встречаем таких мужчин?

— Чтобы встретить Тома Брэйди, надо быть Жизель Бундхен, — ответила Таш, удобно расположившись на зеленой плюшевой кушетке.

— Но я ничем не хуже Жизель. Я такая же топ–модель, — любой человек, имевший неосторожность спросить Катю, чем она занималась, тут же получал гордый ответ: — «Я — топ-модель».

Телефон Таш блямкнул, оповещая ее о входящем сообщении.

— Это он.

Дрожащим голосом она зачитала: «Привет, надеюсь у тебя все хорошо. Я в Москве. Какие планы? Бен». Ее лицо озарила глупая улыбка, глаза заблестели, а затем нервно заморгали — она всегда моргала, когда сильно волновалась.

— И это первое сообщение за месяц? — удивленно спросила Катя.

— Да, — Таш быстро настучала ответ. Вспотевшие от волнения руки еле попадали по буквам. — Бен ничем не хуже Тома Брэйди, такой же умный и красивый.

За месяц отсутствия Бена Таш умудрилась наделить его всеми земными и небесными достоинствами, эдакий рыцарь в блестящих латах.

Катя закончила краситься и пошла выбирать платье.

— Со вторым пунктом я, пожалуй, соглашусь, — прокричала она из гардеробной, — но почему ты решила, что он умный? Вы едва успели поговорить.

— Он окончил Гарвард, — Таш нравилось произносить слово «Гарвард», Гарвард…, Гарвард…, Гарвард… Оно придавало некую законченность созданному ею образу. Миф о зависимости уровня интеллекта от известности университета, который окончил человек, плотно засел у нее в голове. — И изучал там литературу.

Катя вернулась с тремя вешалками в руках. На выбор были представлены черный шелковый брючный костюм, короткое золотое платье из парчи и голубой комбинезон.

— Подумаешь, это еще ничего не значит, — равнодушно уронила она, пытаясь влезть в золотое платье.

Катя не придавала особого значения наличию образования у мужчины. По ее опыту, большинство богатых мужчин — а других она не замечала — имели либо весьма посредственное образование, либо не имели его вообще. Что ничуть ее не смущало. Сама она, начав работать с семнадцати лет, считала получение образования пустой тратой четырех лет жизни.

К своим двадцати восьми она добилась несопоставимо большего, чем многие ее сверстники, окончившие лучшие университеты. Шикарная квартира в центре, купленная на собственные деньги, и известное в мире моды имя только подтверждали ее теорию. И, хотя за долгие годы жизни в Нью-Йорке она так и не поняла разницы между Columbia в названии Колумбийского университета и Colombia — название страны, большинство окружавших ее мужчин прощали ей такие мелочи за ее светлые волосы и большую грудь. Как однажды сказал ей один из ее многочисленных ухажеров: «Красота выше гения, потому что не требует понимания.»

— Я забыла, чем он там занимается?

Это был любимый вопрос Кати. Чем он занимается и сколько зарабатывает.

— Он занимается инвестициями в возобновляемые источники энергии, — ответила Таш с придыханием, — у него такая интересная судьба…

Таш устроилась поудобнее, чтобы в который раз поведать подруге все, что она на сегодняшний день знала о Бене. Информации было немного — в фейсбуке последний пост датировался 2010 годом, а в Инстаграм он раз в год выкладывал фотографии живописных пейзажей. Она подробно изучила все его подписки, большинство из которых были закрыты, но не нашла в них ничего достойного внимания. Лайки незнакомкам он не ставил, на порно-аккаунты подписан не был, в общем, та скудная информация, какую ей удалось раздобыть из социальных сетей, ни в коей мере его не компрометировала.

— Родился он в Ботсване, — начала она свой рассказ. — Его родители уехали туда с миссией Красного креста и учили там местных детишек рисованию и английскому языку. Когда он пошел в школу, они всей семьей вернулись в Англию. Он рассказывал, какой он был озорник и сколько с ним натерпелись преподаватели в Итоне.

Катя не смогла сдержать улыбку, когда Таш как бы невзначай сделала акцент на названии школы. Итон… Гарвард… Что-то вроде магического заклинания.

— После Гарварда он вернулся в Лондон. С тех пор он успел поработать над различными проектами по возобновляемой энергии по всему миру. В Москве у него какой-то короткий проект по солнечным батареям с «Роснано». — Каждое слово о Бене Таш произносила с особенной гордостью, придавая особую значимость его достижениям. — А вообще, его мечта — вернуться в Африку и, как его родители, помогать бедным.

Катя безразлично посмотрела на Таш.

— Должно быть, он невероятно богат, чтобы позволить себе такую роскошь. Это как в известном меме о бедной маленькой богатой девочке: «Все, что я хочу, — это пить вино, спасать животных и дремать».

Катя тут же представила разбитую посреди пустыни палатку красного креста. Рядом с ней, в шортах, рубашке и панаме цвета хаки, Ральф Лоренс бокалом белого вина, в котором лед, не успевая охладить напиток, тает от несносной жары,… Бен со скукой наблюдает за бродящими вокруг палатки слонами…

— Давай отвлечемся от Бена… — В платье из золотой парчи, Катя разложила на диване оставшиеся варианты. — Мне надо решить, что надеть. Я до сих пор до конца не могу разобраться в вашем московском стиле.

За долгие годы работы в индустрии моды Катя изучила стили и течения всех мировых столиц. Если Лондон и Милан щеголяли смелыми фасонами и кричащими цветовыми решениями, то Нью-Йорк и Париж оставались подчеркнуто небрежными и в какой-то степени немного богемными. Вернувшись из Нью-Йорка, она долго недоумевала, как это Москва, с ее Красной площадью и похожим на пирожное Храмом Василия Блаженного, нашла свою нишу в сдержанном стиле.

Единственное внятное объяснение этого феномена дала рассудительная Фаина, которая сегодня отмечала сорокалетие: «Гламур времен первичного накопления капитала конца девяностых и небывалого экономического роста начала и середины двухтысячных сменился анти-гламуром после кризиса две тысячи восьмого года. Сдержанность — из-за перенасыщения и усталости, ориентации на более демократичную европейскую культуру, а также вследствие общего ухудшения экономического положения и благосостояния граждан».

Из всех сказанных Фаиной слов Катя поняла лишь «гламур» и «антигламур». Но объяснение прозвучало столь убедительно, что, законспектировав, она заучила его и периодически вставляла в беседы о моде с мужчинами, казавшимися ей интеллектуалами.

*****

Девушка в синей форме провожала гостей в фойе. Сегодня знакомое с детства пространство выглядело по-иному, как-то особенно нарядно. Сколько раз папа привозил ее сюда на экскурсии, а бабушка заставляла посещать лекции, потому что «каждая приличная девушка должна разбираться в искусстве». Торжественная колоннада коринфского ордера давила великолепием. Подол платья из тончайшего тюля телесного цвета, усыпанного кристаллами Сваровски, волочился по розовому мрамору парадной лестницы Музея изобразительных искусств имени Пушкина.

Мужчины, следовавшие за Таш, не могли оторвать глаз от ее точеного силуэта, словно сошедшего с древнегреческих фресок, обрамлявших фризы под потолком. Женщины завистливо перешептывались, обсуждая фривольность прозрачного наряда.

Фаина, в блестящем синем платье, словно гигантская жар-птица, сидящая на вершине горы, встречала гостей на верхнем пролете.

— Ты восхитительна! — и она поцеловала Таш в губы.

Званый ужин на двести персон был накрыт в Белом зале музея. Папа рассказывал Таш, что он был полностью скопирован с внутренней части Парфенона. Таш словно плыла по залу, ощущая себя участницей пиршества в Древней Греции. И она действительно походила на статную жрицу в прозрачной тоге. Ее волосы, увенчанные золотой тиарой, спадали локонами на плечи.

Длинный стол с белыми скатертями был поставлен вдоль мраморной колоннады. Таш нашла табличку со своим именем. По обе стороны от нее лежали карточки с ни о чем не говорившими ей именами. Вся жизнь Фаины была подчинена достижению результата. Ее бешеная энергия иногда восхищала, а иногда и пугала Таш. Порой ей казалось, что Фаина просто бежит от чего-то и боится остановиться и признаться себе в чем-то таком, что могло бы ее испугать. Таш знала, что даже в свой день рождения прагматичная Фаина рассадила гостей так, чтобы каждый ушел с полезным знакомством, любовью или просто приятным впечатлением от занимательной беседы.

Соседом Таш справа оказался симпатичный мужчина, представившийся Сашей. Спустя полчаса Таш знала историю всей его жизни. Высокий видный шатен, Саша был родом с Дальнего Востока и занимал пост вице-губернатора края. В большую политику он не стремился, но близость к губернатору позволила ему подмять под себя госконтракты по благоустройству края, края с большим бюджетом и большими госконтрактами. Также он возглавлял основанную вместе с сыном губернатора компанию по вылову краба, которая, по счастливой случайности, получила от государства невероятные квоты. На вид Саше было под сорок, на запястье красовались дорогие часы «Бреге», а на безымянном пальце — обручальное кольцо, которое отнюдь не мешало ему весь вечер флиртовать с Таш.

Продолжение вечера было в атриуме, где Фаину встречали бедолаги, приглашенные лишь на коктейль. Со сцены разносилось «Don't stop the dance» в исполнении Брайна Ферри, давнишнего друга семьи и любимого певца ее папы. Пока Таш возле бара развлекала коллег Фаины рассказами об их невероятном знакомстве, Брайн Ферри закончил выступление и его место занял ди-джей. Таш решила, что она уделила коллегам Фаины достаточно внимания, для храбрости выпила пятый по счету бокал шампанского и написала Бену. Столики были расставлены по периметру атриума, обрамляя танцпол. Народу набилось так много, что Таш даже пришлось протискиваться сквозь танцующие пары. Она искала Фаину.

Фаина сидела с Катей неподалеку, и, едва завидев Таш, призывно помахала рукой.

— Ты не против, я пригласила Бена, — Таш села на стул рядом с ней.

Разгоряченная алкоголем, Фаина придвинулась ближе и, перекрывая музыку, заорала ей в ухо:

— Конечно! Хоть посмотрю, что ты в нем нашла! Давай веселиться! У меня день рождения! Е–ее–ййй! — Фаина шлепнула Таш по попе, и на секунду той показалось, что ее рука сжала ей ягодицы и скользнула вниз, но, еще раз взглянув на улыбающуюся Фаину, она отогнала от себя дурные мысли.

Сегодняшний Катин выбор пал на голубой комбинезон, открывавший ее изумительную спину, которой она так искусно заводила респектабельных мужчин за соседним столиком. При этом она напрочь игнорировала молодых людей на танцполе, тщетно пытавшихся привлечь ее внимание. Таш сочувственно наблюдала за несчастными, пытавшимися снискать благосклонность Кати, как вдруг одно из лиц заставило ее задержать взгляд. Сильно отросшие кудри полностью скрывали лоб, глаза цепко следили за ее движениями. Поймав ее взгляд, Бен широко улыбнулся и подошел.

— Ты выглядишь сногсшибательно, — он поцеловал ее и потянул за собой. — Давай сбежим отсюда! — шепнул он ей на ухо.

Ею овладело странное чувство. Вопреки своим принципам и приходящим на ум разумным доводам подруг, она хотела поддаться его чарам и последовать за ним. Он не старался ее завоевать, не пытался ей понравиться. Его непринужденность обезоруживала ее. Она ценила мужчин за их любовь к ней и отвечала тем же. На этот раз все шло по-другому. Каждой клеточкой тела она жаждала унестись в неизвестность, отдаться водовороту, запутаться в переживаниях и утонуть в сомнениях. Она жаждала приключений. Жаждала любви. «Я хотя бы отдаю себе отчет, что он просто хочет со мной переспать!?» — ухмыльнулась она про себя. На улице с ее молчаливого согласия Бен назвал таксисту свой адрес.

В квартире пахло сандаловым деревом. Высокие потолки с лепниной, минимум мебели, постеры советской эпохи. Бен не привнес сюда ничего индивидуального, кроме, пожалуй, плейстейшн и туалетных принадлежностей, выбор которых был не велик. Все указывало на его аскетичность и временность пребывания в городе.

Таш вышла на балкон, укутавшись в кашемировый плед, который она прихватила с кресла в гостиной. Она взглянула вниз. Снег лег тонким слоем на застывшую от недавних морозов землю. Желтая полоска Садового кольца выделялась в темноте ночи, а движущиеся по нему машины придавали динамичность статичному, словно с открытки, виду ночной Москвы. Шум улицы заглушал музыку.

— Знакомые привезли свежайшую буррату из Италии, а еще у меня есть хлеб и красное вино. — Донесся голос Бена из гостиной.

Холодный, почти зимний воздух пронизывал до костей. Она смотрела на Бена сквозь стекло. Смотрела, как он разливает красное по бокалам, трогательно сверяя количество вина в обоих. Как он режет хлеб, аккуратно складывая кусочки в корзинку. Как поправляет на диване подушки. Умиленная и замерзшая Таш вернулась в тепло. Она скинула плед и погрузилась в глубокое коричневое кресло с высокой спинкой. Кристаллы на ее платье играли в электрическом свете.

— Ты похожа на фею из сказки, — Бен отставил бокал на журнальный столик.

«Как бы я хотела быть похожей на принцессу», — подумала Таш. Эта мысль, едва зародившись, тут же улетучилась под приливом тепла, разлившегося по всему телу от прикосновения его влажных губ. Сердце судорожно заколотилось.

Таш почувствовала, как его мягкая ладонь скользнула вверх по ее бедрам.

Он опустился перед ней на колени и обеими руками сжал ее напряженные ягодицы.

— Я с первой встречи понял, что у тебя отменная задница!

Резким движением он задрал собравшееся в складки на бедрах платье и отодвинул шелковистые телесные шортики.

Она ощутила влажность его губ, перемешавшуюся с ее влагой. Она чувствовала, как тепло растекается по телу. Не в силах справиться с нахлынувшими чувствами, она застонала от наслаждения.

— Эта деталь туалета нам не понадобится, — он быстро стянул с нее шортики.

Каждый раз, ощутив, что она на грани оргазма, он сбавлял обороты, переходя к нежным поцелуям. Он то преклонялся перед своей королевой, всецело ей подчиняясь, то дразнил ее, словно строптивый подданный, внезапно узурпировавший власть.

— Раздевайся! — Бен поднялся. Только сейчас она поняла, что он все еще одет.

Таш подчинилась. Она расстегнула на платье молнию и сдернула его через голову. Обнаженная и опьяненная, она смотрела на него снизу вверх, ожидая дальнейших указаний. Бен взял ее на руки и перенес на диван. Быстрым движением Таш расстегнула его ремень, и хотела было двинуться дальше, но он ее остановил.

— Не так быстро, — он перехватил ее руку, — я с тобой еще не закончил. — И он снова опустился перед ней на колени.

— Малыш, мне так с тобой хорошо. Мне кажется, дальше все будет только лучше, — Бен подвел итог полутора часам беспрерывной страсти. Таш попыталась подняться с дивана за шортиками.

— Не надо, не надевай. Я не налюбовался тобой, — Бен потянул ее за руку и ловко уложил обратно на диван. Она не сопротивлялась. Ей нравилось в его объятиях, нравилось чувствовать его дыхание у себя на шее, нравилось ощущать его внутри себя.

— Я уже два часа как жду бурраты, а ее все нет. Отпусти меня в душ, хочу ополоснуться, — она сделала вторую попытку встать.

— Нет, — сказал он. — Будешь здесь лежать со мной потная, мокрая, пока мы, обессиленные, не заснем, — и, обняв ее сзади за плечи, снова вошел в нее.

Спустя еще час он задремал. Таш быстро приняла душ, тихонько, чтобы не разбудить его, собрала разбросанные по полу вещи и выскочила на лестничную клетку.

*****

Таш застегнула молнию на брюках и взглянула на себя в зеркало. В отражении она увидела вчерашнее платье, сиротливо болтавшееся на вешалке, подвешенной на ручке деревянного шкафа. В голове плавали обрывки вчерашнего вечера. Но какой фрагмент ни возьми, все приводили к занятию картине любовью с Беном. Наклонившись, чтобы завязать шнурки на ботинках, Таш почувствовала, как намокли ее трусики от воспоминания о том, как он овладел ею сзади. Одного его прикосновения хватало, чтобы довести ее до экстаза. Она провела рукой по шероховатой поверхности куртки, представляя его едва отросшую щетину. Вертя холодный ключ в руках, она вспомнила, как он целовал ее замерзшие пальчики, и улыбнулась. Уже битый час из-за нахлынувших воспоминаний она не могла выйти из дома, опаздывая на обед к Фаине.

Первой, кого она увидела, была Катя. Вместо приветствия она бросила на Таш осуждающий взгляд. Катя была одной из тех, кто не церемонился в своих суждениях, и Таш ее даже побаивалась.

— И куда ты вчера пропала? — Катя смотрела на нее из–под ровной длинной челки.

— Ты же знаешь ответ, зачем задавать вопрос, — Таш уселась за стол, раздумывая, какой вариант закуски более соответствует ее теперешнему состоянию.

— А как же правило пятого свидания?

Одна их подруга, только что получившая диплом с отличием онлайн–курса «Как женить на себе любого», раскрыла им тайны мироздания, ведущие под венец. Правило номер один гласило: секс до пятого полноценного свидания — это путь к провалу. Таш не дошла до первого.

— Он хотя бы принес тебе завтрак в постель? — осуждение в Катином взгляде сменилось на любопытство.

— Я не осталась на ночь, — призналась Таш.

Правило номер два того же курса запрещало девушкам, желающим «женить на себе любого», оставаться у будущего мужа на ночь, чтобы создать тем самым иллюзию своей независимости.

— Умница, чем меньше страсти высказываешь, тем большую страсть возбуждаешь. — Катя уплетала винегрет с селедкой. Сама Таш не была так уверена, что поступила правильно, оставив своего будущего мужа спать в одиночестве.

«Почему же он до сих пор не написал?». В голову одна за другой начали приходить странные мысли. И почему каждый раз после близости с мужчиной она возвращалась в свои шестнадцать, в Переделкино?

*****

— Ты мне все порвал внутри! — Она с ужасом смотрела на лужицу крови на простыне, которая постепенно просачивалась на матрас. «Бабушка меня убьет!»

Таш спрыгнула с кровати и убежала реветь в ванную. «А ведь Катя обещала, что будет круто!» Боль стихла, но по ногам все еще текла кровь.

В конце июня на дискотеке она встретила Алешу. Ему было девятнадцать, и после танцев он подвез ее до дачи на своем стареньком «фольцвагене». Алеша был красив и быстро прошел Катин фейс-контроль, но, решив не проверять бабушкины представления о достойном ухажере, Таш встречалась с Алешей исключительно за пределами Переделкино. Пока бабушка пребывала в уверенности, что Таш посещает лекции в Музее искусств имени Пушкина, она неслась к Лешкиному институту, чтобы вместе прогуляться по Москве. Прояви Ханна чуть больше бдительности, она легко могла бы их застукать целующимися на лавке в Парке Горького или курящими траву на Арбате. Но наивная Ханна не могла нарадоваться увлеченности внучки историей искусства. Так пролетел месяц, и одних только поцелуев стало недостаточно. К этому моменту они настолько хорошо знали эрогенные зоны друг друга, что в воздухе повис вопрос: «Когда?». Таш понимала, что Алеша опытный любовник. Он не упускал возможности прихвастнуть своими победами на любовном поприще. Рядом с ним она ощущала себя глупой неопытной девчонкой.

Наум жил через два дома и учился в МГИМО на факультете международных отношений. Таш давно чувствовала, что нравится ему. Его черные, жесткие, как пружины, волосы напоминали ей птичье гнездо, а кожа на лице всегда лоснилась. Наум был приятно удивлен, увидев Таш на пороге своей дачи. Она попросила его помочь настроить ей компьютер. Все двести метров, разделяющие их дачи, Наум не мог оторвать глаз от ее длинных ног, еле прикрытых вызывающе короткой клетчатой юбкой. Вокруг компьютера летала жирная муха.

Наум так никогда и не понял, как все произошло, но каким–то чудом рука Таш оказалась на его члене… Эрекция была такой сильной, что джинсы раздулись и больно сдавливали промежность. Он расстегнул ширинку, и голова Таш скользнула вниз…

Когда он открыл глаза, Таш сидела рядом, и разглядывала муху, летающую над пятном крови на простыне. Он потянулся было к девушке, чтобы обнять, но она со всей силы оттолкнула его и с криком, что он во всем виноват, бросилась в ванную. Наум недоумевал, что же он такого сделал, чтобы так ее расстроить. Он робко постучался в дверь, но в ответ услышал лишь всхлипывания. Перед уходом он еще раз испытал судьбу — спросил, как быть с компьютером, но, так и не дождавшись ответа, пошел домой.

Всю ночь Таш проплакала, ощущая себя грязной потаскухой. Но к утру мысль, что теперь она готова для Алеши, поборола в ней стыд. В тот же день она сообщила Алеше, что готова, и они поспешили в его однушку на Варшавском шоссе. Каково же было его разочарование, когда он понял, что она не девственница и все это время пудрила ему мозги. На следующий день он сообщил ей, что уезжает на месяц на отдых, а в следующую субботу она встретила его на дискотеке с пергидрольной блондинкой лет двадцати пяти.

Наум несколько раз приходил справляться о компьютере, но Таш отказывалась к нему выходить, ссылаясь на неважное самочувствие.

*****

— Единственное, что он сказал, — задумчиво произнесла Таш, — что ему очень понравилось.

— Лаконично. Хотя, конечно, он должен был позвонить, как только проснулся и не обнаружил тебя рядом.

Соответствовать ожиданиям Кати по части ухаживаний было непросто.

— Зато мы с Фаиной прекрасно закончили вечер без тебя. Твой сосед Саша развлекал нас всю ночь.

Таш ничуть не удивил союз Кати и Саши. Он словно был списан с портрета ее идеального мужчины — молодой, богатый, по-видимому, щедрый и… женатый. Катя была настоящей куртизанкой наших дней. Она была одной из тех дам, которые, при всей любви к деньгам, страшно боялись потерять независимость. И если бы вы поинтересовались, зачем им нужна эта их независимость, в ответ бы услышали долгие рассуждения о том, как хорошо полагаться на саму себя, ни перед кем не отчитываться, но на поверку все свелось бы к простой истине: «А вдруг из-за теперешних отношений я пропущу кого-то получше?»

Второй день празднования дня рождения Фаины проходил в подмосковном поместье ее отца. На обед Фаина собрала самых близких. Большая часть бизнеса Льва Розмана, впрочем, как и его двадцатилетняя любовница Анжелика, базировались в Москве, что и послужило толчком для покупки дома в одном из фешенебельных подмосковных поселков. Сам же Розман вместе с семьей постоянно проживал в Тель-Авиве, наведываясь в российскую столицу «по бизнесу».

Вокруг стола, ломившегося от деликатесов, носились дети. Одним глазом приглядывая за отпрысками, замужние матроны перемывали косточки общим знакомым, сплетничали о преподавателях йоги, обсуждали лекции по дизайну интерьера и низкокалорийные диеты, поглощая тем временем самые калорийные на столе блюда.

За противоположным концом стола их мужья дегустировали вина из погреба Льва, обговаривали совместные бизнес–проекты и свои любовные похождения. У каждого из них были любовницы, минимум по одной. О существовании которых жены были осведомлены. Мужчины искусно лавировали между семьей и развлечениями, виртуозно жонглируя расписанием. Вечера, выходные, праздники и долгие семейные поездки свято принадлежали семье. Любовницы довольствовались обедами и часовыми встречами в снятой или, если повезет, купленной для встреч квартире. В эти квартиры они заскакивали, ища утешения после изнурительного трудового дня, посмотреть футбол или перекантоваться, пока ребенок гоняет мяч в футбольной секции. Любовницам доставались и деловые поездки.

На праздники и каникулы любовницы, кооперируясь с другими любовницами, уезжали, улетали и уплывали на экзотические курорты на снятых или купленных для них любовниками машинах, самолетах и лодках. На этих самых курортах любовницы бесконечно искали, как они сами выражались, «нормальные отношения», но, почему-то так никогда не находили их.

Это хрупкое равновесие устраивало каждую из сторон. Жены получали стабильность, семью и статус, любовницы — веселье и деньги, мужья — любовь, поддержку и секс.

— Я просто видеть не могу эту фальшивую идиллию! — Катя скептически смотрела на матрон, талантливо исполнявших отведенные им роли прилежных жен. — Они же на выходные, наверное, вместе в торговые центры ездят и гуляют по ним как образцовые супруги. А потом вот он, — Катя показала на мужчину с проседью лет сорока пяти, — отвозит сына в театральный кружок и едет шпилить свою Дусю из Липецка, пока жена готовит воскресный ужин.

В дверном проеме возникла фигура Фаины в черном брючном костюме.

— Привет, — Фаина подсела к Таш и обняла ее за плечи. — Вы ушли по-английски.

— А как они еще, по-твоему, должны была уйти, он же англичанин!? — девушки дружно рассмеялись, и матроны на другом конце стола тут же зашептались.

— Все, что я успела разглядеть, это лишь то, что он выглядел как настоящий породистый жеребец. — Фаина не убирала руку с ее плеч. — Как все прошло?

Таш усмехнулась точности определения Фаины. При воспоминании о его мускулистом теле лицо ее преобразилось: глаза засверкали, щеки зарумянились, а губы расплылись в мечтательной улыбке. На столе зачирикал телефон.

— Это он? — полуутвердительно спросила Катя. — Дай-ка мне прочитать! — Таш отчего-то повиновалась, и Катя громко зачитала:

— «Я на очень важном деловом обеде, немного устал. Кстати, ты была бесподобна». — Катя протянула телефон Фаине: — Больше всего мне нравится это «кстати»!

— Может быть, он просто стесняется… — робко предположила Таш, изрядно, впрочем, разочарованная.

— Конечно, стесняется! — возмутилась Катя. — Читай между строк: «Кстати, ты была бесподобна, а, вообще–то, я устал, и это для меня самое главное. Я не писал тебе целый день, потому что мне просто было не до тебя. А сейчас я сижу на необыкновенно важном для меня обеде с другом, так как ни один уважающий себя деловой партнер свои драгоценные выходные на меня тратить не будет».

— Ну что ты ее пугаешь, не все так плохо, — со смехом заступилась за Бена Фаина. — Это может значить и другое: «Сижу дома, смотрю телевизор, но не хочу выглядеть никому не нужным, поэтому пишу, что на обеде. После секса я написать обязан, ведь я же джентльмен. Тем более, регулярный секс необходим. И, поскольку я никому не нужен, а секс мне нужен всегда, лучше иметь его с тобой». Удивительно, что он тебе раньше не написал.

Фаина с Катей захлебывались от смеха.

— Какие же мы циничные. А представляете, если бы все говорили то, что думают на самом деле? Например, «Я так тебя люблю, детка» читай «Я так хочу с тобой переспать», — Катя состроила смешную и одновременно трогательную рожицу, — «Дорогой, ты такой сексуальный» читай «Я думаю, что раздув твое эго, я заставлю тебя купить это кольцо».

— Или вот еще. — Фаина понизила голос, пытаясь звучать как мужчина, — «Я пока не готов к серьезным отношениям, весь завален работой и просто нет времени думать о чем-то серьезном» читай «Мне нравится с тобой спать, но через пару лет я женюсь на двадцатилетней дочке начальника».

— Я придумала лучше, — Катя почти кричала, — «Дорогой, это был лучший секс в моей жизни» читай «Превознося твой член, я опять выигрываю у твоей жены, которая говорит тебе правду, что в постели ты ноль».

За столом воцарилась гробовая тишина. Только сейчас Катя осознала, что пока они выдумывали примеры, матроны, к которым за это время успели присоединиться их мужья, давно затихли и внимательно слушали их разговор.

— Слава Богу, который создал ложь! — улыбнувшись, произнесла Таш.

*****

Таш повернула ручку входной двери. Резкий запах лилий ворвался в ее крошечную прихожую. Только что водитель Фаины передал ей букет и небольшой серебряный сверток. Таш кинула сверток на тумбочку и взглянула на часы. Итак, времени на сборы у нее всего ничего. Она никак не могла отделаться от странного осадка, оставшегося у нее после их сегодняшнего разговора.

— И зачем глупые западные бабы все это начали? — Катя любовалась на свою пышную грудь. — Ведь теперь и наши мужики вконец обленились и считают, что женщины им должны!

— В современном обществе вопрос гендерной идентичности в корне поменялся, — вмешалась Фаина. — Если раньше большинство были цисгендерны, то теперь все больше и больше людей становится трансгендерными.

Катя выпучила глаза.

— Это стало даже модно. У нас, в Израиле, гендерная система не бинарная.

Увидев растерянность Кати, Таш поспешила перевести речь Фаины на более доступный язык:

— Фаина имеет в виду, что все больше мужчин не идентифицирует себя с мужским полом и, соответственно, женщин с женским.

Объяснение Таш ввело Катю в еще большее замешательство.

— Ты про гомосексуалистов и лесбиянок?

Таш рассмеялась:

— Нет. Все гораздо сложнее. Сексуальность не имеет отношения к гендерной идентификации. Ты можешь родиться женщиной, чувствовать себя мужчиной, а сексуальное влечение испытывать к мужчинам. Или к женщинам. Или к тем и другим. — Таш посмотрела на Катю. — Вот ты, например. Ты родилась женщиной. Идентифицируешь себя с женщиной и любишь мужчин.

Катя радостно закивала, поглаживая себя по груди:

— Мы, слава богу, тут все нормальные.

— Я бы не была так категорична по поводу нормальности…

Таш взглянула на Фаину. «А ведь за последние несколько лет мы ни разу не слышали рассказов об ее поклонниках и любовных приключениях… Практически все время мы обсуждали меня и Катю. Но ведь виной всему ее загруженный график?»

— Ты что-то хочешь нам сказать?

— Пока нет. — Фаина улыбнулась Таш и перевела взгляд на Катю: — Так что ты там говорила про эмансипацию?

Катя продолжила:

— Да… Они так долго добивались этого равноправия… А теперь мы должны все тащить на себе — работать, кормить семью… Из красивой и слабой становиться, — она замолчала, — ну, сами понимаете, какой… А главное, они напрочь конфисковали у мужчины желание завоевывать, оберегать и баловать. Все то, что позволяет мужчине чувствовать себя мужчиной!

Катя всегда останавливалась перед дверью, надеясь, что какой-нибудь проходящий мимо мужчина отворит ее для нее, и, только убедившись в обратном, открывала сама.

— Многие женщины терпят все из страха остаться одной, — перебила ее Таш. — Женщина может работать, чтобы быть интересной своему мужчине, чтобы мотивировать его, чтобы он ее уважал и считался с ее мнением. Но согласна, мужчина должен оставаться мужчиной.

— Именно! И задаривать свою женщину подарками! — ввернула Катя.

Таш рассмеялась.

— Ты смогла бы пожертвовать, например, карьерой ради мужчины? — Неожиданно спросила Фаина.

— Ты хочешь сказать, стать приложением к мужчине? — Катя поднялась с кушетки и медленно проплыла на кухню, каждым шагом демонстрируя прелести своего совершенного тела. — Да еще каким приложением! — Ее стройная фигура исчезла за дверью.

Фаина вопросительно посмотрела на Таш:

— Я бы смогла пожертвовать многим ради любимого мужчины… Достойного мужчины!

Вопрос, давно вертевшийся у Таш в голове: был ли таким мужчиной Бен?

*****

Двадцать минут ушло на выбор джинсов. Таш аккуратно разложила на кровати шесть идентичных прямых голубых брюк и застыла в нерешительности, раздумывая, какие надеть сегодня на встречу с Беном? Рядовой гетеросексуальный мужчина счел бы это шизофренией, однако любая мало-мальски следящая за модой современная женщина посочувствовала бы терзаниям Таш. Ей ли не понять титаническую роль завышенной на сантиметр талии или же колоссальное значение нюанса в цвете, невидимого обычным обывательским глазом, но бросающимся в глаза опытному взгляду истинной модницы.

Следующие двадцать минут пролетели в размышлениях и примерках белых футболок, коих у Таш насчитывалось бессчетное количество.

Наконец она набросила на плечи шубу и выбежала из дома. Несмотря на поздний вечер все вокруг искрилось, как будто залетный волшебник укутал землю серебристым покрывалом. Лаковые сапоги то и дело проваливались в рыхлые сугробы. Таш кое-как добралась до своей машины, припаркованной в соседнем дворе. За полтора часа ее «творческих» метаний снег успел покрыть автомобиль толстой белой глазурью. «Бен, наверное, в бешенстве. Она должна была заехать за ним час назад».

Вот уже полчаса она наблюдала за его лицом. Как он хмурил брови, когда Франция забивала гол, как загорались его глаза, когда Англия выходила вперед. За месяц общения с Беном Таш настолько прониклась игрой в регби, что радовалась вместе с ним каждому забитому Англией мячу. Они встречались, как это делало большинство половозрелых человеческих особей в крупных городах, два-три раза в неделю. Такая иллюзия отношений — регулярный секс и немного эмоций. Вроде, все, что необходимо в современной жизни.

Таш не переставала любоваться его шикарным телом — он действительно был породистым жеребцом. Но за это время она успела узнать, что к отличному физическому развитию прилагалась полная эмоциональная закрытость. Бен не был способен выразить свои чувства. Порой ей казалось, что он не мог их выразить даже себе. Не зря Англия снискала себе славу кузницы ледяных сердец. Как только отпрыску исполнялось семь лет, родители выпроваживали его в школу-интернат, снимая с себя обязательства по его воспитанию, а сами мило продолжали наслаждаться жизнью. Школа прививала юнцу хорошие манеры, закаляла его тело и дух, но никак не обучала его эмоциональной грамотности.

Бен приобнял ее:

— Малыш… — он замешкался, — … ты такая красивая. Ты знаешь… твои джинсы — настоящий итонский голубой.

Таш обрадовалась. «Угадала с выбором!»

— Малыш… — казалось, он подыскивает нужное слово, — какой красивый браслет. Золото?

— Да! Представь, сегодня подарила подруга. Передала с водителем. Странно, правда?

Таш и в правду удивилась, когда развернула сверток, переданный Фаиной. На ее удивленный вопрос Фаина ответила, что этот золотой браслет «Картье Лав» — один из нежеланных подарков на день рождения, вот она и раздаривает их подругам.

— Замечательные у тебя подруги! — усмехнулся Бен, и неожиданно лицо его посерьезнело. — Ээ–э… я должен тебе что-то сказать.

Неужели сейчас? Неужели сумела растопить лед северных морей и достучаться до глубин островного сознания?

Он поднялся и шагнул к журнальному столику. Взяв с кипы бумаг цветной буклет, он вернулся на место.

Таш затаила дыхание. «Может быть, это реклама отеля, в который мы поедем отдыхать? — ее сердце радостно застучало… — На медовый месяц…»

— Посмотри, — он передал ей глянцевый буклет. Она уже было приготовилась выразить восхищение — броситься ему на шею. Или лучше скромно затрепетать ресницами? Взглянула на картинку. На фотографии был красивый викторианский дом. Таш оказалась в замешательстве — вертела буклет в руках, ожидая разъяснений.

— Родители выставили наш дом на продажу, — обреченно сообщил Бен. — На днях мне позвонил отец и спросил, есть ли у меня работа. Понимаешь?! — Он резким движением заправил за ухо выпавшую на глаза прядь волос… — Они продают дом, в котором я родился, вырос, где я провел все детство…, и спрашивают, есть ли у меня работа! Они даже не знают, что такое «работа»!

Его глаза были холодны как сталь. Таш даже показалось, что в них заиграли новые оттенки серого. За все время Бен ни разу не позволил себе сорваться. Таш восхищалась, и, в какой-то степени, даже завидовала пресловутой английской сдержанности. Сейчас же ей показалось, что нечто, отдаленно напоминающее отчаяние, промелькнуло в глубине его глаз.

— Всю жизнь они провели между Лазурным берегом и загородным поместьем, принимали гостей и делали все, что им заблагорассудится. А мне теперь приходится работать!

Таш еще раз взглянула на буклет. Под фотографиями дома красовалась цена в пятнадцать миллионов фунтов.

Бен сел поближе:

— Вот это моя комната. Я там первый раз поцеловался с девушкой. А сколько вечеринок было в этом саду! — Одну за другой он показывал ей фотографии дома. — Как я буду жить дальше?!

Таш недоумевала. Она почувствовала себя чеховской Раневской, получившей известие о продаже вишневого сада. Или, скорее, героиней третьесортной пьески, главный герой которой с криком «я разорен!» бежит в слезах расставаться с постылой жизнью. Мелодраматичность ситуации позабавила ее настолько, что она не смогла удержаться от смеха.

— Ты шутишь?! — она пыталась придать своему голосу серьезность, — любимый, тебе нет и тридцати! Лучше подумай, как заработать денег, чтобы купить родителям новый дом.

Как бы цинично не звучали ее слова, говорила она от чистого сердца. Что такое бедность, она знала не понаслышке. Она видела ее во всех уродливых проявлениях по понедельникам и четвергам в арт-кружке, который папа открыл для детей из малоимущих семей. Она видела на них одежду из секонд-хэндов, видела измученных матерей, работающих на трех работах ради лишнего рубля на еду, видела уголовников-отцов, которых не брали на работу. Таш начинала как ассистент отца, но со временем и сама заняла место преподавателя по кройке и шитью. Как же радовались ребятишки, когда очередная вещица была готова и они могли надеть ее и выглядеть не хуже сверстников.

По рассказам Бена, после Африки отец занялся написанием книг о своем видении развития бедных районов Ботсваны. Эти книги никто не читал. Мать писала картины в китайском стиле — шинуазри, которые никто не покупал. Зиму они проводили в Антибе, лето — среди зеленых холмов и сказочных деревушек в Котсуолдс, спасаясь от летней жары Лазурного берега. Лондонский дом фактически пустовал, и его продажа не выглядела такой уж нелепой при нынешних взвинченных ценах на недвижимость.

— Малыш, ты права, — Бен снова улыбался.