Заметы на полях «Газеты»

Ирина Зимина

Легкая юмористическая повесть о жизни редакции провинциальной газеты и ее главном редакторе 30-летней Зиночке, которой газета заменила все – секс, наркотики и бардовскую песню.

2

— Представляешь, Лёля, я ему говорю: «Этого, Тёма, я тебе никогда не забуду!». А он мне: «Забудете, Зиночка, вы старенькая!»!

— Засранец! Привет ему, кстати, передай.

— Тёма, тебе от Лёленьки привет, — И в трубку: — Ты зайдешь к нам сегодня, Лёля?

Зинаида уже минут сорок трепалась с Лёлей по телефону. Случай на планёрке уже обсудили, Лёля охала, вздыхала и изредка вскрикивала: «Да ты что говоришь-то?!», а кошка там, в ветполиклинике всё не унималась.

— Господи, Лёля, ну что вы там с этой кошкой делаете? Что же она так орёт? Ни черта же не слышно! — взмолилась, наконец, Зиночка.

— Лечим, — коротко бросила Лёля, — Я перезвоню. Шашкин пришёл…

Шашкин Николай Анатольевич — главврач ветеринарной городской поликлиники страдал от жадности. Он бы многое отдал, чтобы его от этой жадности избавили. Может быть, он даже купил бы каких-нибудь таблеток от жадности, главное, чтобы их было много. Хотя, это вряд ли. Жадность мучила Шашкина, а Шашкин мучил всех докторов клиники, не давая им класть сахар в чай по вкусу, набирать лекарство в шприцы в нужном количестве и получать зарплату в полном объёме. Шашкин жлобился.

Шашкин любил Зиночку, ведь она совершенно бесплатно приносила в клинику «Газету» с телепрограммой на всю неделю. Два пятьдесят чистой экономии. Зиночку Шашкин любил, но не любил, когда Лёля говорила с ней по телефону в рабочее время, ведь тогда Лёля отрывалась от приёма, а это могло урезать кассу на 15—20 рублей, не дай Господи!

Лёля пошла вставлять маленькой болонке под хвост градусник, мурлыкая под нос финскую народную песенку собственного сочинения:

На курорте Ёлла-Палла

Тетя Эрва отдыхала.

Дядя Эрвин к ней приехал

Стали вместе отдыхать…

День разгорался. Больные зверьки подтягивались. Касса росла. Шашкин считал деньги. Крупные капли пота покрывали его лоб, шею и могучие волосатые руки.

— Николай Анатольевич, помогите мне, пожалуйста! — позвала шефа Лёля.

Шашкин с сожалением оторвался от бумажек и монеток и вошел в большой кабинет. Разъярённая кошка норовила выцарапать Лёле глаз.

— Подержите её, Николай Анатольевич, я укол поставлю. Совсем она меня замучила. Только осторожнее, совершенно дикая…

— Ничего, еще не таких быков в куриные кубики «Кнорр» загоняли, — пробасил Шашкин и прижал к железному столу зверушку. Животных Шашкин особо не любил, но очень уважал, как источник трудовых доходов.

Зазвонил телефон. Звонила жена Шашкина:

— Коля, пришли сантехники, кран починили. Сейчас проверяют бачок в туалете. Просят пятьдесят рублей. Давать?

— Ни в коем случае! — страшно закричал в трубку Шашкин, — Я немедленно выезжаю! — И стремительно вышел. Возникла пауза — ни зверушек, ни начальства, и Лёля позвонила в «Газету» Зине:

— Зинуля? Ушёл Шашкин. Вы сейчас чем занимаетесь?

— Почту разбираем с Тёмой и Лидой. Лёля, это просто шедеврально! — кипятилась Зиночка. — Хочешь, зачту?

— Давай, если недолго.

И Зинаида озвучила:

— «Работая на лыжной базе „Березка“, в летнее время нет снега и мы в отпуску с марта по октябрь…» Лёля, я с ума на этой работе сойду, ей-богу!

— Поздно, Зинаида, ты уже! — смеялась в трубку Лёля.

— У меня тут еще масса подобных перлов. Так ты зайдешь? — просительно протянула Зина.

— Нет, вряд ли. У нашего шефа сегодня критические дни, так что работать надо будет до упора, а потом настроение точно будет испорчено после церемонии вручения. Завтра созвонимся, ладно?

— Ладно. Я тебя очень люблю, Лёля.

— И я тебя, Зина. Пока.

«Критическими днями» в ветполиклинике называли дни зарплаты. В эти дни Шашкин был раздражён, зол и подавлен. Ему было страшно жаль расставаться с деньгами, заработанными ветврачами за неделю. Но деньги раздавать приходилось. Сердце Шашкина обрывалось, ладони липко потели. Он знал, что в эту ночь точно не уснёт.

В поликлинику вошла женщина. Без собаки, без кошки, без обезьяны и даже без канареечки. Это несколько настораживало. Лицо её было вроде бы знакомо Лёле. Женщина сняла большую лохматую шапку и под ней обнаружилась Алёна Семёновна Дружкова, местный скульптор, художница Дворца культуры.

— Здравствуйте, Алёна Семёновна, — искренне обрадовалась Лёля, — Вы неважно себя чувствуете?

— Да нет, Лёленька, спасибо, вроде всё нормально. Меня беспокоит Герда…

Герда, любимая спаниэлька Алёны Семёновны, была «дамой в годах», как и её хозяйка. Недавно Герде минуло десять лет. В поликлинике скульптор с собакой появлялись нечасто, но с доктором Лёлей дружили семьями.

— Лёленька, что-то Герда в последнее время чудит, — полушёпотом загадочно произнесла женщина-скульптор. — Она усыновила кусочек наждачной бумаги! Она холит его, лелеет. По утрам даже на прогулку выходить перестала! Носится с бумажкой своей, как с дитём малым, уже третью неделю и никого, даже меня, к ней не подпускает! Это нормально?

«А что в этой жизни нормально?», — подумала Лёля, но вслух сказала:

— Это нормально, но хорошо бы, конечно, её обследовать. Возможно, нарушения или воспаление матки. Приведите Герду ко мне, Алёна Семёновна, я её осмотрю.

— Ой, спасибо, Лёля! Обязательно приведу! — И таинственно: — А вы у нас во Дворце давно были? — Алёна Семёновна явно хотела что-то выведать.

— Давно уж. Но с Зинаидой сегодня по телефону говорила. Война у вас там…

— Ой, Лёленька, и не говорите, просто беда какая-то! Не понимаю я шефа нашего. Добрый ведь, мудрый, гениальный человек, а вот поди ж ты… Пятнадцать лет знаю его, и вот в первый раз не понимаю. Где он эту пустышку нашел? Она ж не человек, а дерево! Как мой внук говорит: «Дуб осиновый, сделанный из берёзы». Лиду жалко, заели совсем…, — разговорилась Дружкова.

— А вы в обиду друг друга не давайте, глядишь, всё и нормализуется!

— Нормализуется, как же. Пока эту занозу мы не удалим, воспалительный процесс не прекратится, — Алёна Семёновна была явным эрудитом. — Так я Гердочку на днях приведу, Лёленька?

— Да-да, конечно. Всего доброго, Алёна Семёновна.

— До свидания. И еще… Вы хорошо выглядите, Лёля! — Дружкова любила Лёлю.

«Хорошо… Причесаться надо. Губы, что ли подкрасить?..» — Лёля повертелась у зеркала, и на память пришли Зиночкины стишки и туманный образ Шашкина:

Все в этом мире относительно.

Я думаю, и люди тоже.

Вот я так просто восхитительна

Напротив этой мерзкой рожи.

Лёля была доброй женщиной, но сегодня в клинике день был критическим.