Непростые истории 5. Тайны ночных улиц

Ирина Ваганова, 2019

Странные, пугающие тени, голоса и всхлипы за спиной, твари живые и мертвые, похитители душ по ту сторону реальности, немыслимые узелки невозможного, пустота в родных глазах и холодное прикосновение: что еще приготовили ночные улицы для своих обитателей? Перед вами – самый «темный» сборник цикла «Непростые истории». Мы снова собрались вместе, чтобы раскрыть для вас еще одну тайну. Пятая книга серии.Содержит нецензурную брань.

Ксения Скворцова

Я пишу с детства, мечтательница по призванию. Люблю мистику, но, к сожалению, большинство мистики сейчас — либо страшилки, либо триллеры. Поэтому я в своих рассказах стараюсь сделать этот жанр более «добрым» — соединяю мистику со сказкой.

Я подарю тебе имя

Я помню, что у неё — тёмные волосы и зелёные глаза. Помню, что у неё тёплое дыхание и руки, и сердце бьётся. Помню, что она любит шутить и остра на язык. Но она добрая.

Всё, что у меня есть — это память о ней.

Всё, что у меня есть — это вера в неё. И вера эта слаба, её уголёк тлеет.

Людей ведь не существует. Сказки это.

***

Я не вижу отражения, когда смотрю в зеркало. Во мне не бьётся сердце, у меня нет дыхания, во мне нет тепла. Я — привидение, одиноко живущее в одной из квартир панельной многоэтажки. В городе, где живут такие же одинокие привидения, как я.

«Живущее», «живут»… Жизнью это не назовёшь. Мне кажется, мы ненавидим друг друга. Никто не обмолвится словом без повода, просто потому что хочется общения, компании. Выйти из дома просто чтобы погулять — позор.

Мы зажигаем звёзды, поднимаясь на крыши зданий и простирая к чёрным небесам руки. Мы шепчем молитвы, мы дарим небу свою энергию, мы дарим ему свои имена — и звёзды зажигаются, блекло освещают путь. Мы работаем сменами, а в свободное время — по расписанию — страдания, самокопание и самобичевание. Если бы не было звёзд, мы стали бы ещё несчастнее.

Наш город сер, уныл, здесь не цветут цветы, не покрываются листвой деревья… даже лёгкий ветерок — и тот не заглянет. Всюду — вывески магазинов, кафе, есть торговые центры. Больница, полиция… Но ничего не работает. Непонятно, зачем это существует, откуда вообще взялось. Неужели были другие времена? Да важно ли это?.. Сейчас всё во тьме. Невзрачный город не утонул в ней полностью только благодаря блеклому свету звёзд.

И всё-таки, мне повезло кое в чём больше, чем другим. У меня есть друг. У нас не верят в дружбу, говорят, что взаимоотношения строятся на личной выгоде, но мы с Сириусом верим. Мы — соседи, и мы были знакомы всегда. Другие призраки цокают и закатывают глаза, когда видят, как мы бегаем друг к другу с этажа на этаж со стопками книг и восторженными глазами. Они говорят, что нам стоит больше времени проводить в реальном мире, не тратить время на чтение того, что «пишут всякие сумасшедшие призраки». Я, между словом, ни одного такого, кроме нас с другом, не видел. Если бы можно было встать в центре городской площади и вскричать, несмотря на злобные взгляды прохожих: «Эй, вы, те, кто написал мои любимые книжки, давайте подружимся!» Но я никогда на это не решусь. Сириус смеётся надо мной, говорит, что я — «тихий бунтарь», зовёт исполнить мечту. А я отговариваю. Нас и так ненавидят, что же будет потом? Они могут разгневаться и сжечь наши книги, как сожгли свои. Мы собрали свою «библиотеку» с большим трудом, и призраки пока её терпят, поэтому важно вести себя тихо. Не хочу терять то, что у меня есть.

Призраков злит, что книги рассказывают о людях — существах похожих и непохожих на нас. Существах, которые знают, что такое добро, любовь и солнце, в жизни которых есть цель, и цель эта — счастье.

Мне больше всего нравится легенда, что мы, призраки, когда-то все были людьми.

У нас было отражение, в нас билось сердце и растекалось тепло.

У нас была настоящая жизнь. Мы умели радоваться и плакать, чувствовать наслаждение и боль. Мы любили: себя, жизнь, близких и друзей. Мы ценили каждое мгновение и не накручивали себя по пустякам. Мы не надеялись на существование чего-то «по ту сторону» и исполняли свои мечты здесь и сейчас.

Это призраков бесит, и они делают всё, чтобы не допустить и мысли о возможном «людском» прошлом.

***

У Сириуса были длинные чёрные волосы, которые он собирал в хвост, и серые глаза. Он носил чёрный пиджак и джинсы, а я — коричневую кожанку и вельветовые брюки. Сириус говорил, что мои глаза — цвета мёда, что волосы светлее, чем у него, короткие, взъерошенные.

Сириус был круче меня.

— Больше всего мне нравится идея, — вздыхал Сириус, плюхаясь на кровать и впиваясь тоскливым взглядом в ветхий потолок комнатки, — что мы ели столько всего, что называли вкусным. Знаешь, когда я думаю о слове «пицца», у меня появляется странное чувство в горле. А ещё «чипсы», «кола»… «оливки»…

Я прокашлялся: у меня от последнего слова скрутило нутро.

— Свидания… — ещё грустнее вздохнул Сириус и закрыл лицо раскрытой книгой: — Здешним девчонкам ничего не надо. Хоть бы врезали мне за то, что я их достаю с вопросами: «Как настроение?». Только бубнят что-то и идут себе дальше по домам — сидеть в одиночестве, пялиться в окно и мечтать о будущем, которого никогда не произойдёт.

— Да если б только со свиданиями не ладилось, — я свалился лицом в подушку: — Мы с тобой изгои общества, Сириус. Все всех ненавидят, но нас — больше, чем этих «всех».

— Это потому, что мы не такие как эти «все».

–…словно мы представляем для них реальную опасность. Они относятся к нам, как лейкоциты — к вирусам.

— О, тоже читал учебник по биологии? Интересно, правда?

Я кинул в него подушкой и расхохотался, когда мой бросок сбил его с кровати — хотя, скорее всего, он просто поддался, чтобы было смешнее. Мы провели славную подушечную битву, пух разлетелся по всей комнате, а мы с Сириусом стали похожи на утят из книжки про сельское хозяйство. Мы только успели отряхнуться, как сверху послышались капризные свистки: наступала новая смена на крыше.

Мне пора.

— Стой-стой, — Сириус наклонился ко мне и прошептал: — Ты больше не видел мираж девушки? Предметы сами по себе больше не двигались?

— У порога появилось ведро с водой и тряпкой, а потом упало.

— Оно до сих пор там?

— Нет, я даже не успел до него дотронуться, как всё исчезло. Мне ещё послышался испуганный женский крик.

— Эх, и почему только на видеозаписях ничего не видно?.. Тогда все призраки поверили бы в людей, поверили в меня и сделали главным.

Сириус сделал мечтательную моську, и я не мог не расхохотаться. Свистки стали чаще и требовательнее. Я с неохотой попрощался: опять приходилось покидать маленький волшебный мирок и встречаться с неутешительной реальностью.

Когда я поднимался по узкой лестнице, один из призраков толкнул меня к перилам, и я чуть не упал. Он проворчал:

— Придурок! Чего так долго? Тебя заждались уже. И вообще. Тебе здесь не место, убирайся. Из-за таких, как ты, нет никакого покоя. Без тебя здесь было бы лучше. А то так и думаешь, что вы со своим дружком выкинете.

Я был с ним абсолютно не согласен, но удержался крикнуть ему вдогонку: «Сам придурок».

В книжках я читал, что свежий воздух, наполняя лёгкие, очищает душу. У меня не имелось лёгких, только душа, и она задыхалась. Выйдя на крышу, я представил, как ветер треплет волосы, как грудь наполняется холодным воздухом, а изо рта выходит облачко пара. Но на самом деле я не чувствовал ветер, холод, а тот призрак, которого мне нужно было сменить, в очередной раз обозвал меня нехорошим словом и велел не стоять, как истукан. Да это неважно. Главное, что мои книжки лежат тихонько дома, и никто их не забирает.

Когда призрак ушёл, я сел на колени, протянул руки к чёрному страшному небу, выбрал любимую звезду, и обратился к этой блеклой белой точке — тихо, чтобы не услышали ещё тридцать два призрака, выполняющие работу:

— Привет. Меня зовут Антарес. Это имя и твоё тоже, пока мы вместе.

Звезда засияла ярче, и я улыбнулся ей:

— Как тебе там совсем одной? Надеюсь, не скучаешь, живёшь не в циничном окружении, а если и так, пусть у тебя будет друг, который понимает тебя, пусть он будет не такой, как другие. Пусть другие — лёд, а вы со своим другом — искры.

Знаешь, мы вот знакомы с тобой почти вечность, а я о тебе ничего не знаю, хотя ты обо мне — всё. Я не могу от тебя ничего утаить, непростое, я тебе скажу это, хе-хе, дельце, — звезда согласно моргнула. — Мы с Сириусом чувствуем себя чужими. Если бы нас не было друг у друга, то мы сошли бы с ума от одиночества. Или стали как остальные, и это — гораздо хуже.

Звезда с моим именем, я устал от существования, которое не приносит радости.

Сириус рассказал, что люди загадывают на падающие звёзды желания. И хоть я не человек, а ты — не падающая звезда (и не надо падать, мерцай себе тысячу вечностей!), я поддержу их… традицию.

Пожалуйста, приди к нам с Сириусом хоть на недолго. Или дай знак, что ты слышишь меня. Не знаю, почему, мне кажется, что ты — не просто светящаяся штучка в небе. И что ты тоже хочешь к нам.

Обещаю, что больше ничего у тебя не попрошу.

Я не заметил, как настал черёд другого призрака принять пост — он услышал меня и не преминул пихнуть в плечо, развести руками и покрутить пальцем у виска. Он сказал, что я должен молить звезду о стабильности и меньшем числе неожиданностей, и посетовал, что споткнулся около нашей квартиры, когда поднимался сюда. Он решил, что в том, что он споткнулся, виновата наша с Сириусом вера в «небылицы». Вера в людей.

Я мог ответить. Мог поставить этого призрака на место. Но молча вернулся домой, чувствуя себя отвратительно, словно душу проткнуло осколками стекла.

Я лёг на кровать, пружинки ворчливо заскрипели. За окном блуждал мрак, а я смотрел на мигающую гирлянду и думал, как хорошо, что она у меня есть. А потом вспомнил, что ещё у меня есть чудесный друг Сириус, и мысли о несправедливости мира ушли.

— Интересно, а что сейчас делает моя звезда? — пробормотал я в пустоту. — Может, она так же, как и я, взвешивает, как зернышки на ладонях, отчаяние и надежду и думает, есть ли кто-то, похожий на неё?

И оно случилось — то, что я люблю, ценю и могу пересчитать воспоминания о подобном на одном пальце одной руки.

Чудо.

Неизвестно откуда вылетел и врезался мне в лицо бумажный самолётик. Когда я поднёс поделку к лампе, оказалось, что это письмо, письмо-самолётик. Я не мог заграбастать послание одному себе, ведь Сириус очень расстроился бы, узнав, что я прочитал странное письмо без него. И я помчался к нему, а когда он открыл, отпихнул его с порога, крича от радости, и в коридоре же раскрыл бумажный самолётик:

«Не знаю, кто ты — или что ты, но ты мне опять приснился. Мы разговаривали. Я хорошо помню, что ты рассказывал, как тебе плохо и одиноко, и у тебя есть только один, но самый лучший друг, и что ты попросил меня прийти к вам. Не знаю, почему я пишу это… просто на что-то надеюсь. А вдруг ты — и правда, есть? Было бы здорово. Мне нравится тебя слушать, а ещё столько всего хочется рассказать самой. Очень жаль, что в твоём мире тебя не понимают. У нас тоже разные люди бывают, но всегда найдётся человек, который поймёт и поддержит. У меня это мама, папа, сестра и тётя. С одним дедушкой мы не ладим, другого я не видела никогда, да и с бабушками (обеими, да-да) тоже не могу найти общий язык. Так что я тебя понимаю. И завидую, что у тебя есть друг, потому что у меня — только семья. И работа медсестры. Я по своим причинам не могу верить людям, хоть и верю в сказки. Такой уж я человек.

Мне бы очень хотелось повстречаться с тобой наяву и рассказать больше. Хоть это и очень, очень маловероятно, но… никто точно не знает, что бывает на свете. У меня в квартире шаги чьи-то слышны, голос, домовой, наверное, завёлся, хех.

На самом деле, не понимаю, почему ты мне говоришь, что даришь своё имя, Антарес, но это очень мило и красиво. И всё же, если что — меня зовут Эль. Но ты можешь и дальше называть меня своим именем».

Я очнулся, когда Сириус уже вовсю хохотал и даже стучал кулаком по столу:

— Видел бы ты себя, Рес, как будто нашёл способ, как достать городу солнце… Ладно, ладно, всё.

Как я и хотел, он немного испугался оттого, что я шикнул на него и покрутил пальцем у виска:

— А письмо тебя нисколько не удивляет?

Сириус виновато помотал головой, сел рядом и взял мятую бумажку — мои ладони долго не разжимали её, и Сириус опять прыснул. Но быстро стал серьёзным, ткнув пальцем в некрасивый острый почерк:

— Смотри, автор письма — человек! То есть, девушка. Видишь, она сама так написала. Вот здорово! Теперь мы всем докажем, что не дураки: люди существуют!

Мне не хотелось никому ничего доказывать. Если бы другие призраки хотели верить в существование людей, то верили бы. Сейчас же любое доказательство поднимут на смех. Мы вообще признаём только то, что нам по той или иной причине выгодно. А призракам нужен лишь покой.

Сириус со мной не согласился:

— Я сниму копии с письма и расклею по всему городу! — он восторженно взмахивал руками, а его глаза горели, как будто он был… живым. Блестели, как звёзды, которым мы дарили свои имена. Мне хотелось вырвать письмо, но руки не слушались: Сириуса наполнила надежда, и жалко было её отнимать.

— Призраки не такие уж безнадёжные, — говорил он, пока принтер копировал послание, адресованное мне и только мне: — Они поверят, ты увидишь. Они сделают меня мэром, и я смогу изменить город, как мы хотели!

Со смешанными чувствами я вернулся домой.

Я жалел, что поделился секретом с наивным Сириусом, но радовался тому, что сбылась его мечта: увидеть доказательство существования людей.

— Если бы я мог рассказать тебе всё, Эль… Мне так жаль, что я тебя подставил. Боюсь, твоё письмо поднимут на смех. И в этом виноват я.

Я сидел на подоконнике, прислонившись лбом к стеклу и всматриваясь в мёртвый мрак улиц, как кое-что произошло.

— Мне неприятно, — послышался растерянный женский голос за спиной. — Но пока я не буду на тебя сильно злиться. Хорошо, что ты мне, всё-таки, снишься.

Я обернулся.

Девушка. Длинные чёрные волосы, кожа смуглая… (не белая, жёлто-зелёная или синяя, как у нас!), щёки розовые, грудь вздымалась… В ней что-то билось, я слышал частый стук… Я прижал руку к своей груди — там было тихо, холодно и пусто.

У девушки были зелёные глаза, а я даже не помнил, какие — у меня. Она была уверена, что спит, — я знал, что это не так, потому что я не мог спать. Она была живой, а я — мёртвым.

А ещё — она была правдой. Правдой в пушистой серой пижаме и синих тапочках.

— Серьёзно, Антарес, давно уже пора было, — сказала она, рассматривая мою книжную полку: — Нил Гейман, Стивен Кинг и… Достоевский, Пастернак? Вот это сочетание.

— Я… да…

Я мог только мямлить: происходило кое-что, выходящее за рамки моего мира, а я, как ни пытался, не сумел показать себя любознательным, весёлым и открытым к приключениям, как герои любимых историй.

— Тут всё так же, как у меня, очень похоже на мою квартиру, — произнесла девушка и подошла к окну: — Только у тебя дальше — пустота… У меня во дворе садик с яблонями, сиренью и облепихой. Весной очень вкусный запах. Летом — аромат скошенной травы. А осенью прелыми листьями пахнет.

— А я не знаю, что значит «запах».

Это была Эль — та самая звезда, у которой я вымаливал счастье. Почему-то я сразу понял, что она серьёзная и, вместе с тем, неуёмная. Моя Эль…

Я вспомнил, что люди любят кофе, и побрёл на кухню, робко позвав Эль. Она побежала, крутанулась вокруг себя три раза, чуть не сбив меня с ног, и по-хозяйски уселась, положив ноги на стол.

— Точно, это мой домик, — она рассматривала всё вдоль и поперёк. — Не думала, что живу с привидением. Мне казалось, привидений не существует.

— Это людей не существует, — сипло выдал я, пытаясь сообразить, сколько ложек кофе нужно Эль — и положил десять на всякий случай. — Скорее всего, я тебя просто выдумал из-за скуки.

Я напряжённо чиркал спичку о коробок. Ничего не получалось.

— О, вот как? — Эль рассмеялась, подошла ко мне, обхватила мои руки своими, и-таки огонь зажёгся. — Мы с тобой похожи. Думаю, я тебя тоже выдумала.

Я наполнил чайник водой из-под крана, поставил на плиту (надеясь, что всё сделал верно) и стал вертеться возле полок на противоположной стороне кухни, лишь бы не встретиться с её пристальным взглядом.

— Не думала, что привидения пьют кофе, — усмехнулась за спиной Эль.

Мне казалось, я упустил что-то важное, что навсегда терял, когда встречался с этим взглядом, и это чувство мне не нравилось.

— Не пьют и не едят. Нет смысла. Я пробовал, у этих штук нет никакого вкуса.

— А зачем вы храните продукты? — искреннее изумление. — И вообще, заколотили бы тогда кухню и всё.

— Потому что мы ни чёрта ни на что не можем повлиять! Стоит хоть кружку переставить — она обязательно через какое-то время вернётся на место! И только книги, только они вне правил. Призраки говорят, все эти ерундовины: кровать, ванна, продукты — нужны «исключительно для эстетического удовольствия». Какая эстетика, им наплевать на красоту! На всё наплевать, кроме стабильности.

— Я думала, ты веселее, — грустно сказала за спиной Эль, но я не обернулся. Чайник кричал, но я стоял, уткнувшись в дверцу тумбочки, а плиту, судя по шагам и резкой тишине, она выключила сама. Зазвенели кружки, ложки, Эль что-то ставила на стол, подвинула стул.

— Хочешь, я расскажу тебе про солнце? Ты говорил, тебе его не хватает и больше всего на свете ты хотел бы увидеть настоящее солнце, — она шумно размешивала сахар в чае (эх, ей не понравился мой напиток): — Оно огромное, оранжевое и жаркое. На него нельзя нормально смотреть без тёмных очков, потому что глаза слезятся, а ещё чихать хочется. Прямо как на тебя. Стой-стой-стой, не обижайся, я же пошутила! Знаешь, дома частенько не понимают моих шуток, хотя я вроде ничего такого не говорю. Нас много, но я одна. Даже не знаю, что хуже — настоящее одиночество или такое: одиночество среди людей. Ты меня понимаешь?

Она шумно отхлебнула чай. Я повернулся, и увидел, что у неё красные глаза, влажные щёки и скорбь на губах. Она приготовила чай и для меня, отыскала конфеты, печенье. Мне стало обидно за Эль, и я присел напротив, хотя и не притронулся к угощениям.

— Ты — моя мечта, — ответил я, и Эль, смутившись, поперхнулась: — И я тебя понимаю. Никто, кроме меня и моего друга, не верил, что бывают люди. И тут ты. Сириус думает, что если докажет, что ты — настоящая, то нас будут любить, уважать, и вообще солнце появится. Я волнуюсь, что тебе не дадут покоя, что ещё чуть-чуть — и ворвутся сюда, в квартиру, заберут тебя, чтобы проверить на «подлинность». А как они будут тебя проверять? Я боюсь за тебя и хочу, чтобы ты вернулась невредимой. Жаль, что Сириус надеется на других призраков.

Эль вздохнула, ссутулилась и отвернулась. Я сказал что-то не так. Она разочарована. Наверное, думала, что я окажусь другим — открытым и дружелюбным. Но я не умею быть таким.

— Антарес, ты удивительный. Грущу я не потому, что ты мне не понравился — наоборот, слишком понравился. Я грущу потому, что мы не можем вот так разговаривать на самом деле. Если бы мы были знакомы наяву, я бы в тебя влюбилась. Но я не могу влюбиться в человека из сна. И мне кажется, что я тебя давно знаю. Опасно это, как бы для меня, фантазёрки, всё плохо не закончилось. Прости, но мне хочется проснуться. Лучше бы мне снились кошмары, чем ты.

Она поднялась из-за стола, а я переваривал услышанное — тугодум… Эль отвернулась к окну, и появился Сириус.

Он вихрем ворвался в комнату и опрокинул на себя чайник с кипятком. Эль вскрикнула и подбежала к нему, собралась помочь встать, но он увернулся от её протянутых рук. Она посмотрела на меня с растерянностью, когда Сириус, как ни в чём ни бывало, встал и пошёл, она села на корточки, а потом — на пол. Эль определённо не понимала, что происходит.

— Это человек? Это человек, Антарес, самый настоящий? Антарес, это же революция!

Странно, но Сириус, хоть и приятно удивился гостье, не обратил на неё особого внимания. Он ни разу не заговорил с ней, только пожирал взглядом, а потом переспрашивал у меня, как она тут очутилась. Сириус меня пугал, и как только я рассказал всё, затряс меня за плечи:

— Сегодня, когда будет моя смена, мы выведем этого человека, эту девушку, на крышу. Пусть все её увидят!

— Э-э-э… А почему не вывести её сейчас, раз на то пошло?

— Так никакой эффектности же. Нужно, чтобы такой момент помнили. Чтобы то, что призрак Сириус, будущий мэр, нашёл человека, вошло в историю.

Сириус больше всего хотел, чтобы окружающие воспринимали его всерьёз. Я его понимаю: вечному чудаку не светит ничего, кроме одиночества. Да, мы друзья, но друг на друге мир не заканчивается. В конце концов, нужно же показываться на призраках хоть иногда — и желательно, чтобы в это время тебя не обзывали и не тыкали в тебя пальцами, перешёптываясь.

Я не знаю, почему призраки злые. Может, потому что городок слишком мал и всем тут душно. Но, скорее всего, оттого, что мы не представляем, в чём смысл нашего существования, мы никому не нужны — даже себе.

Короче говоря, мне не понравилось, что задумал Сириус, но я возражать не стал. Сглупил. Мне нужно было поговорить, объяснить всё, он же не телепат, чтобы по взгляду читать мысли вроде: «Это некрасиво по отношению к человеку, да и есть вероятность, что нас выставят ещё большими идиотами». Но я промолчал…

***

Свисток звал Сириуса занять вахту.

Я оторопел: друг схватил человека за шкирку и без лишних слов потащил к выходу. Отправившись за ними, я утешал себя мыслью, что он же не со злости, просто дико устал от того, что его не понимают. Бедная Эль не знала этого — и я видел, что в одно мгновение она его возненавидела. Она пыталась отбиться, он заламывал ей руки, и она кричала, искривив лицо. Она была уязвима от боли, и это давало Сириусу преимущество. Сириус даже оттолкнул меня ногой, когда я попытался её защитить. Я отстал.

Когда я поднялся за ними на крышу, то понял, что мы влипли. На крыше уже столпилось столько призраков, что негде было протиснуться. Они смотрели на нас исподлобья, а чёрное небо свистело, как вскипевший чайник. Звёзд не было, и мы бы стояли в кромешной темноте, если бы не Эль.

Она сияла белым светом.

Живая и задорная, сейчас она поникла, сжалась, стала не-собой. Губы дрожали, кожа побледнела, взгляд похолодел, — она стала похожа на нас. Она бормотала: «Что со мной, Антарес?» — и вздрагивала сильнее.

Сириус поднял её за воротник и крикнул:

— Смотрите, призраки! Вот — главное доказательство, люди существуют. Это — человек! Пора признать правду!

Толпа шумела.

— Люди существуют, смотрите, — холодно провозгласил Сириус, и ропот прошёлся по толпе: — Этот человек — настоящий. Мы можем у него выведать секреты параллельного нам мира, узнать, как перемещаться между мирами. Нам больше не придётся вымаливать у звёзд хоть немного света! Мы заберём их солнце. И луну! Мы сможем жить, как захочется! Свободно!

Воротник сдавливал шею Эль, она задыхалась. Я знал, что люди любят воздух и что без него им смертельно плохо, и, растолкав призраков, с силой опустил руку Сириуса, ударил его. Он ведь тоже это знал!

Эль беспомощно упала на меня. У неё были закрыты глаза, но она дышала.

— Нет-нет, это не человек, — нелепо пытался разубедить я призраков. — Это ростовая кукла со светодиодами, — я сам лишь отдалённо понимал значение своих слов: — Иллюзия… Мы решили вас разыграть.

Реакция призраков не заставила себя ждать: «Идиоты!»; «Только время зря потратили!»; «Ни минуты покоя из-за вас двоих!»; «Валите отсюда и больше никогда не появляйтесь!»

Но самое страшное: «О книжках своих можете забыть. Мы вынесем дверь в ваши квартиры и сожжём все книжки, даже пепла не оставим».

— Стойте! — я осторожно положил Эль на бетон и устремился за ускользающей толпой. Меня толкнули, отвесили пару тумаков — так что я упал. Лязгнул засов — они заперли чердак с той стороны.

Я прижался к железу двери и, запустив пальцы в волосы, представил, как призраки врываются в наши с Сириусом дома, переворачивают всё вверх дном, злобно хохочут, кидают книги в кучу на лестничной клетке, обливают бензином и сжигают.

— Ты предал меня, — это был Сириус, и настроен он был враждебно. — Всё бы получилось, не путайся ты под ногами!

Мой друг принял меня за врага.

— Неужели ты не понимаешь? Они охотно поверили в бред, что я им наплёл, потому что ничего не хотят менять. Они погубили бы Эль, а потом выставили бы тебя дураком.

— Дураком меня выставил лучший друг. Я ненавижу тебя за это, Антарес. Ты мне сделал очень, очень больно. У меня ноет в груди.

Сириус опустился передо мной на колени и поднял мокрое лицо:

— Это слёзы, Антарес. Ты заставил призрака плакать.

— Сириус, прости меня, я ведь…

— Кажется, ты придумал способ убийства призраков. Убийства разочарованием… Я умираю, Рес.

— Что за глупости…

Странный золотой свет ослепил меня. На месте Сириуса остались сияющие пылинки, медленно оседающие вниз.

Разочарование расщепило его.

Я вспомнил, как когда нам попадались совместные смены на крыше, мы приносили плед, фонари, книги, и читали звёздам истории о людях. Тогда у Сириуса и появилась мечта стать главным в городе, чтобы пробудить призраков к жизни. Сделать так, чтобы они захотели счастья.

— Сириус… Я не хотел, чтобы ты вредил человеку, — пробормотал я.

И остался один в кромешной тьме. Эль тоже исчезла, но от неё и пылинки не осталось.

Стоит ли говорить, что дальнейшее моё существование, и раньше лишённое смысла, стало бесполезным вконец?

***

Говорят, наши воспоминания — в тёмном, тёмном страшном подвале. Это метафора, а ведь меня, и правда, словно чей-то голос зовёт в подвал, обещает рассказать правду. Я его не слушаю, потому что так не бывает.

Призраки одиноки, в этом их судьба. Они не должны ни на что надеяться и, когда приходит их черёд, им следует покорно вымаливать у звёзд сияние: может быть, они когда-нибудь простят и вернутся на чёрные пустые небеса.

Всё в доме после погрома на своих местах: время навело порядок. Но на полках чего-то не хватает: волшебного, бумажного. Книг не вернуть. Во всём городе больше нет ни одной.

А были ли они?

Было ли вообще это всё? Хочется, чтобы не было — Сириуса, моего бедного наивного друга с красивой улыбкой, которого я предал, и зеленоглазой Эль, человека, которого я смертельно обидел.

— Эль, я подарю тебе своё имя, — говорю я, обращаясь к потолку. Из квартиры выходить страшно, да и звёзд больше нет. Горло стягивает невидимая цепь, потому что призраки за стенами слушают меня: — Имя — самое дорогое, что у меня есть, и оно больше не нужно. Нужно только твоё прощение. И доказательство, что ты — есть. Ты — не плод больного воображения. Пусть я сгорю от вины! Зато у меня было такое приключение! О чём ещё может мечтать призрак?

Я ещё раз осматриваюсь: ничего не напоминает о её появлении. Выбиваю из подушки пух, рву обои, бью посуду на кухне. Вижу кружку, из которой пила Эль, и её тронуть не решаюсь.

Когда поднимаю голову, всё на прежних местах. Всё в порядке. Как будто я ничего не делал.

Не наплевать ли на то, что со мной будет?

Мне нечего терять.

***

Они бегут за мной — призраки. Тыкают в меня пальцами и издеваются. Они твердят, что я сумасшедший, толкают меня в мусорные баки, вытаскивают, а потом снова бросают. Они мешают меня с грязью, но я слышу, как голос Эль зовёт меня. Я представляю лестницу, ведущую далеко-далеко вниз, во тьму, представляю во тьме дверь, а за ней — белый свет, представляю, как вхожу, а меня ждёт Эль, обнимает… Я хочу чувствовать присутствие Сириуса и знать, что он не сгинул навек.

«Я не сгинул, Рес, — слышу его голос. Будто он говорит с провинившимся ребёнком, которого любит: — Я проснулся. И ты проснись. Тебе не место в городе призраков. Не обижайся».

Не обижаться? Мне? Сириус, даже если ты глюк — я счастлив тебя слышать. Всё равно, что в этот момент призраки со мной делают.

«Рес, у тебя ещё есть шанс выбраться. Жаль, что другие призраки не знают, что с ними на самом деле. Мне хотелось помочь всем».

Призраки кричат, издеваются:

— Ты лишний, Антарес!

— Зря мы тебя сразу не разорвали, позволили передохнуть в квартире. Мы надеялись, звёзды вернутся. Они не вернулись. Из-за тебя мы навеки застряли во тьме.

— Придурок, я же говорил, из-за тебя не видать покоя!

— Ну ничего, впереди вечность. Мы оторвёмся на тебе, Антарес!

Я понимаю, что кто-то тянет меня наверх, но ещё я понимаю, что лежу в противной жиже, избитый, не двигаясь, и никто не поможет подняться. Они раздирают меня на части.

«Рес, реши, веришь ли ты в людей, в себя, в меня. Это всё изменит. Мы ждём тебя».

Это Сириус. Он по ту сторону. Я верю. Кто ещё может быть так крут? Моё воображение на это неспособно. И люди точно-точно есть. И Эль есть. И я справлюсь. Вытерплю. Сколько угодно. Лишь бы её ещё раз увидеть — и Сириуса.

Я отвечаю обидчикам, распадаясь на атомы:

— У меня нет имени. Меня… зовут… не Антарес…

***

Я хочу увидеть осень. Чтобы падали алые, жёлтые листья, а мы с Эль сидели в парке. Я — в чёрном пальто, и она — в красном, с букетом рябины в руках. Я хочу, чтобы она положила голову на моё плечо, а я читал ей книгу… о призраках, которые не верят в людей.

Сириус, почему я тебя больше не слышу? И почему мне… тепло? Игла в вене, трубочки какие-то, пищалки. Не могу пошевелиться. На меня смотрит девушка в белом халате и маске. У неё тёмные волосы и зелёные глаза.

Эль?

Она зовёт кого-то. Прибегают ещё в белых халатах. Суетятся. Эль роняет что-то на пол. Получается повернуть голову.

Сириус, это ты. Тоже с иглой в вене, в трубочках. Ты меня узнал. Улыбаешься мне. И я улыбаюсь.

Сириус, кажется…

Мы — люди.