Непростые истории 5. Тайны ночных улиц

Ирина Ваганова, 2019

Странные, пугающие тени, голоса и всхлипы за спиной, твари живые и мертвые, похитители душ по ту сторону реальности, немыслимые узелки невозможного, пустота в родных глазах и холодное прикосновение: что еще приготовили ночные улицы для своих обитателей? Перед вами – самый «темный» сборник цикла «Непростые истории». Мы снова собрались вместе, чтобы раскрыть для вас еще одну тайну. Пятая книга серии.Содержит нецензурную брань.

Наталья Ильина

Ильина Наталья Николаевна. Живу в Санкт-Петербурге. Окончила литературные курсы «Мастер Текста», участник Литературной Студии при издательстве Астрель СПб — АСТ. Хозяйка и руководитель конного клуба. Немного пишу. Представленный ниже рассказ — лауреат конкурса мистики и хоррора"Шаги за спиной". Больше обо мне и моём творчестве: сайт автора https://www.illina.ru/ страница автора https://litnet.com/illinka-u519834/

Гости миссис Чандлер

Мне некому рассказать эту историю. Сочтут за психа, а при моей профессии — это вредно, впрочем, как и при любой другой. Вот только держать её в себе, бесконечно перекатывая в памяти, как нетающий «леденец» округлого голыша, родом из приморского детства, я больше не в силах. Удачно, что у вас всё анонимно. Я просто оставлю это здесь.

— Твою дивизию! — зло шипел я сквозь постукивающие от холода зубы.

Утром, когда я отправлялся в путешествие, погода стояла прекрасная. Ничто, как говорится, не предвещало, а теперь мне приходилось шлёпать по лужам, оставив всякие попытки отыскать более или менее сухие островки. Улочка, выложенная неровным булыжником лет триста назад, стремительно заполнялась ледяной водой во всех неровностях и провалах. Да она, собственно, из них и состояла.

Я люблю Англию. Неповторимую смесь лондонского величия и откровенного китча, праздничную яркость летнего Брайтона, напыщенный снобизм Оксфорда, разбавленный весёлыми толпами студентов… Но больше всего, мне нравятся глухие английские деревушки, где жизнь, кажется, застыла в позапрошлом веке, и куда не забредают толпы китайских туристов — шумные и бесцеремонные. Есть здесь только две вещи, которые я ненавижу — погода и правый руль. Освоить правостороннее движение мне не по силам. Приходится передвигаться на общественном транспорте, изредка пользуясь такси. Очень изредка — английский кэб слишком дорог для учёного из России.

Итак, я брёл, скукожившись в промокшей насквозь куртке, а вода капала с волос, заливая очки. Я почти ничего не видел, кроме узкой улочки и негостеприимно запертых калиток перед крохотными палисадниками. Здесь не принято впускать в дома незнакомцев.

«Паб! Да где же чёртов паб»! — я терял терпение. От холода, разумеется. От основного шоссе на север, я отмахал вдоль аккуратных полей миль пять по петляющей дороге, прежде чем добрался до этой деревушки.

Одинокий, потерянный, застрявший Бог знает в какой глуши. Мой телефон издевательски сообщал, что «Водафон» сюда не добрался, или затонул по пути в проливном дожде, так что я даже такси вызвать не мог.

Тот двухэтажный домик оказался последним на улице. Мощная каменная кладка первого этажа почти вросла в землю на т-образном перекрёстке. Над дверью покачивался кованый сапог, накрепко привинченный порыжевшими от времени цепями к железному штырю с острым набалдашником, больше всего напоминавшему огрызок турнирного копья.

«Тихий угол» — так гласила выцветшая вывеска — был тем, чего жаждало моё промокшее и продрогшее тело. Я рванул на себя тяжёлую дверь. Возможно, излишне резко, потому что колокольчик, который висел над ней, не зазвенел, а испуганно брякнул и сразу стих. Поскольку я побывал в сотне разных пабов, могу с уверенностью сказать, что они настолько же разные, насколько и похожи один на другой. Англичане ужасно консервативны. Изюминкой этого паба был камин. Огромный, настоящий камин с живым огнём. Хищные языки пламени вытягивались в алом танце на потрескивающих полешках.

Я устремился к теплу, на ходу отклеивая от тела мокрую куртку. К слову сказать, джинсы тоже липли к ногам, но снять ещё и их было бы не слишком удачным решением. Я крутился перед камином, как праздничный поросёнок на вертеле, подставляя к огню бока и спину и щурясь от удовольствия, когда лестница, справа от массивной стойки, заскрипела под чьими-то шагами.

— Добрый вечер, сэр. Ужасная погода, не правда ли?

Если вы учили английский в позднесоветский период, то должны быть уверены, что англичане именно так и общаются. Но я-то был намного более продвинут в этом вопросе, а потому замер, не сразу найдясь с ответом.

— Не правда ли? — настойчиво повторила высокая старуха, задержавшаяся на последней ступеньке лестницы. Она буравила меня холодными голубыми глазами, в которых сквозило явное неодобрение.

— Добрый вечер. Погода, действительно, ужасная, — выдавил я прочно забытую формулу вежливости из учебника Литвиновых. — Простите, что побеспокоил.

— Побеспокоили, да, — мрачно согласилась старуха.

Прямая, как палка, и такая же сухая, с острым носом и ссохшимися губами. В её восковом лице не было ни кровинки, но глаза смотрели пронзительно и позволяли скостить от сотни пару десятков лет.

— Можете повернуть кресло к огню, — разрешила она, — я сделаю вам горячий чай с капелькой бренди.

— Спасибо! — искренне поблагодарил я, хотя вместо капельки бренди предпочёл бы двойной солодовый виски. Но с этим можно было и обождать.

— Скажите пожалуйста… — я замялся, не зная, как к ней обратиться.

— Миссис Чандлер — прочитала старуха мысли, вне всякого сомнения отпечатавшиеся у меня на лбу.

–…Миссис Чандлер, как часто у вас пропадает связь? — я тряхнул в руке телефон, словно он мог одуматься от такого непочтительного отношения и заработать.

— Не могу сказать. Я не использую этих ваших новомодных штучек.

Она вышла из-за стойки с подносом в руках, и аккуратно поставила его на крохотный столик возле моего кресла. Тонкая, несомненно — фарфоровая чашка, чайник, вазочка с вареньем и плетеная корзиночка с подогретым хлебом — я попал в рай! Поблагодарив миссис Чандлер энергичным кивком — говорить мешали голодные слюни — я принялся за еду, попутно пытаясь осмотреться. Старушка не соврала — там не было ничего «новомодного», даже телевизор отсутствовал, и вообще — ничто не напоминало о том, что я всего-то в полутора часах езды от сумасшедшего Лондона. И что на дворе двадцать первый век.

Потемневшие от времени фотографии в разнокалиберных рамках теснились над тканевой обивкой стен, тяжёлая мебель явно пережила пару поколений владельцев, пол был деревянный, крашеный. Половина бра не горела, и выглядели они закопчёнными, словно под плафонами не лампочки были, а свечи. Вот за такой колорит я и люблю глубинку! Я согрелся и расслабился. Подсыхала у огня, повешенная на спинку стула куртка, я отодвинул кресло подальше от камина, чувствуя жар на коленях и лодыжках.

За окном всё не унимался дождь, размывая по стеклу наступающие сумерки. Как ни жаль, а пора было отсюда выбираться. Завтра мне предстояло выступить с докладом в Лондонском королевском обществе.

Миссис Чандлер стояла возле стойки и смотрела на часы — чудовищного монстра в простенке между окнами. Маятник размером с блюдо для плова ритмично мотался в тёмном деревянном коробе, похожем на вертикально поставленный гроб. Стрелки показывали четверть восьмого вечера.

— Миссис Чандлер! — оторвал я её от этого увлекательного занятия, — скажите, когда идёт ближайший автобус до Лондона?

— Завтра, в половине восьмого утра, сэр.

— Чёрт! — я выругался по-русски, и миссис Чандлер удивленно вскинула ровненькие седые брови.

— Простите! Я немного заплутал, а потом этот ливень… Придётся вызвать такси.

Эта мысль меня не радовала. Стоимость поездки могла сравняться с билетом на самолёт до Москвы…

— Боюсь, у вас ничего не получится, — она всё так же смотрела на часы, поза и голос были напряжёнными, — но вы можете попытаться.

Поджав губы, и без того узкие, старуха указала на телефонный аппарат, которого я не заметил раньше. В такой кричали когда-то «Барышня! Дайте Смольный!». У меня появилось ощущение, что Миссис Чандлер знает что-то, чего не знаю я. И это «что-то» ей не по нраву.

Быть чужаком, и ощущать себя чужаком — совершенно разные вещи. Уютное тепло и очарование старинного паба куда-то исчезли. Я остро почувствовал холод сырых джинсов и футболки, словно по маленькому залу пролетел сквознячок. Но он обернулся ледяным сквозняком, когда из допотопной трубки прозвучало:

— Телефонная компания округа приносит свои извинения за временный сбой в работе…

Я растерянно понажимал на «рожки» аппарата, но это, конечно, ничего не изменило.

Из оцепенения меня вывел голос старухи:

— Вы можете переночевать здесь. У меня есть комната для гостей.

Она предлагала помощь! Но делала это странно — процеживая слова сквозь аккуратные мелкие зубы (протезы, не иначе), с превеликим неудовольствием.

«Да, бабуля, — подумал я, — ты мне тоже как-то не очень симпатична, но ни за что не откажусь!» А вслух сказал: «Огромное вам спасибо!», — продемонстрировав всю искренность, на которую был способен в тот момент.

— Имейте в виду — я ложусь рано, и терпеть не могу, когда кто-то шастает по дому! — отрезала старуха.

— Конечно. Не беспокойтесь!

Внезапно за окном сверкнуло, а следом жахнул такой раскат грома, что задребезжали стёкла.

— Бом-м-м! — ответили грому часы. Я почувствовал себя неудачливым звонарём, оглохшим под куполом самого большого колокола.

Старуха вздрогнула, ухватилась бледными пальцами за брошь на воротнике своего серого платья и застыла, напряжённо уставившись на дверь.

Я не знал, что она ожидала там увидеть, но от какого-то тоскливого предчувствия волосы зашевелились у меня на голове. Казалось, дверь медленно открывается… Я перестал дышать. Моргнул. Убедился, что с дверью все в порядке, а не в порядке — со мной, и кашлянул, привлекая старухино внимание.

— Мне бы выпить чего-нибудь покрепче, — и добавил на родном языке, — бабуля.

«Бабуля» медленно повернулась в мою сторону. Её глаза превратились в мутные стекляшки, челюсть расслабленно отвисла, и выглядела миссис Чандлер жутковато. Секунд через тридцать жизнь вернулась на её лицо, она пришла в себя и растянула губы в неживой улыбке.

— Не люблю грозу, — хрипло прокаркала старуха. — Что именно вы желаете выпить?

— Виски. Двойной.

Я много чего мог рассказать ей о грозах, ведь физика процесса хорошо изучена, но вряд ли дело было в этом. Старуху испугала вовсе не молния — её испугали часы. Впрочем, и меня тоже. Надеясь, что они не трезвонят таким образом каждые полчаса, я поглядел на огонь в камине через золото напитка, и залпом выпил содержимое стакана. Мне становилось всё больше не по себе в «Тихом углу».

Комната для гостей оказалась мансардной каморкой с узким окном. Дождь приглушённо барабанил по черепичной крыше, гроза утихла и молнии перестали заливать комнату льдисто-голубым светом. Я лежал на высокой кровати, с наслаждением утопая в мягкой перине. Чистое бельё приятно пахло, глаза слипались от тепла и виски. «Да не такая уж она и противная, для английской старушки», — подумал я, засыпая.

— Тиш-ше, разбудиш-шь! — прошипел кто-то прямо над моей головой.

— Нет. А если и — да, какая разница? — ответил ему другой, более чистый голос.

Я попытался открыть глаза и не смог. Веки словно срослись. Руки, ноги, всё тело были окутаны вялым оцепенением.

— Ты ч-что? Нельзя! — прошипел первый.

— Пахнет вкусно. Смотри, какой симпатичный! Хочу! — капризно отозвался второй, женский, голос.

— А ну, вон отсюда!

Мисс Чандлер умудрилась кричать шёпотом. От этого её ледяной тон стал ещё более грозным. Я ощутил два лёгких дуновения воздуха возле самого изголовья, а потом тихо скрипнула, закрываясь, дверь.

Оцепенение исчезло, я рывком сел, спустив ноги на пол и уставился в темноту широко открытыми глазами. Сплю или нет? Холодный пол убедил меня в том, что я всё-таки бодрствую. Торопливо натянув футболку и джинсы, я тихо, на цыпочках, отправился к двери.

Не скажу, что обычная ироничность могла помочь мне в тот момент — взрослый мужик, доктор физико-математических наук, испуганно замирая, крадётся по чужому дому. Мне было настолько не по себе от того, что я не мог найти никакого рационального объяснения своему страху, что желания иронизировать не возникало. Стараясь не обращать внимания на громко стучащее сердце, я наполнялся решимостью спуститься вниз, и выяснить, в чём дело.

Никогда не понимал, что за глупцы эти герои ужастиков — всегда лезут на рожон! Теперь понимаю. Лежать и вздрагивать в неизвестности, поверьте, куда страшнее, чем столкнуться с угрозой лицом к лицу.

— Б-о-м-м-м! — приглушённо отбили часы в пабе.

Я включил телефон. На дисплее горели цифры — 12-00. Слабый свет выхватил из темноты кусочек узкого коридора и чёрный провал ещё более узкой, и крутой, к тому же, лестницы. Я расслышал голоса — внизу явно что-то происходило.

Напомнив себе, что ступени скрипят, я начал осторожный спуск, ставя босые ноги у самой стены — там, где доски входят в камень. Старое дерево молчало. Чтобы увидеть что-либо в пабе, мне пришлось присесть на корточки перед последним пролётом лестницы.

Зал освещали все до единого бра и люстра в центре. Пять столов были заняты посетителями, а старуха миссис Чандлер сновала между ними со сноровкой юной официантки. На её лице цвела улыбка, даже щёки, казалось, порозовели. Бант белого фартука развевался за спиной. Ночные посетители паба вели негромкие беседы, время от времени поднося к губам бокалы с вином… все они были молоды. Необычно молоды для этого времени суток, непривычно тихи для своего возраста и неприлично красивы для всего, что я когда-либо видел. И чудовищно бледны в ярком свете ламп…

Да-да. Можете начинать кривиться. Я тоже был закоренелым скептиком, и как раз раздумывал над тем, чтобы вернуться в мансарду за ботинками и спуститься вниз незваным гостем — какой уж тут сон — когда моего уха коснулось чьё-то прохладное дыхание.

— Подсматриваешь?

Шёпот и острое прикосновение холодка к шее заставили меня дёрнуться, я отшатнулся и, не удержав равновесия, кубарем полетел вниз, считая ступени всеми выпирающими частями тела. Сверху мне вслед летел переливчатый, задорный смех.

Моё приземление произвело фурор. Все разговоры смолкли, некоторые из гостей миссис Чандлер вскочили, другие вытягивали шеи со своих мест, стараясь меня разглядеть. Я расплёл руки-ноги, которые отдавались болью во всех местах сразу, и медленно поднялся, оказавшись нос к носу со старухой, хозяйкой «Тихого угла». Она закаменела лицом, губы превратились в едва заметную полоску между носом и подбородком, глаза прожигали меня насквозь.

— Уже выспались, сэр?

Ответить я не успел. Да и нечего было отвечать. В зале поднялся шум.

— Элизабет, дорогая, кто это?

— Лиззи, что за сюрпризы?

— Элиза, что ты наделала?

Восклицания и вопросы сыпались на старуху со всех сторон, но она смотрела только на одного из гостей, который разглядывал меня молча. Он, единственный, казался несколько старше остальных. Этот брюнет стоял возле часов — высокий и прямой, как палка, и неотрывно сверлил меня взглядом голубых глаз. Когда он открыл рот, всё сразу стихло. Стало слышно, как поскрипывает лестница под робкими шагами той, что меня напугала.

— Элизабет, объяснись.

Он не просил. Он требовал. От низкого, глубокого, повелительного голоса, волосы зашевелились у меня на затылке. Я прищурился, но без очков не мог видеть ясно, а они свалились во время падения.

— Он иностранец. Попал под ливень…

Старуха, оказывается, неплохо держала удар! Уж не родственники ли они с долговязым гостем?

— Я не могла его выставить за дверь. Меня бы не поняли. Так что, да, он тоже мой гость!

Что-то ткнулось мне в ладонь, и я опустил глаза — мои очки! Одно стекло треснуло, но я немедленно нацепил их на нос, радуясь, что линзы не вылетели совсем. Девушка, которая их принесла, была невысокой, огненно-рыжей, но без веснушек. На белом лице сверкали карие, почти чёрные, глаза.

— Прости? — шепнула она, но никакого раскаяния я не услышал, напротив, мне показалось, что она едва сдерживает смех.

С трудом оторвав взгляд от её лица — магнетически-правильного, юного и прекрасного, я смог наконец ясно увидеть картину происходящего. И пошатнулся, упираясь рукой в стену, чтобы не упасть. Ноги превратились в ватные турунды, я просто перестал их чувствовать. В горло хлынула желчь, обжигая и заставив поперхнуться. Со ртом, зажатым обеими руками, и глазами, вылезающими из орбит, я смотрел на висящий над стойкой паба женский труп. Он медленно вращался, головой вниз, коротких волос было достаточно, чтобы милосердно скрыть лицо, из-под ключиц тянулись прозрачные трубочки и сходились в горле большой бутыли, до половины наполненной тёмной кровью. Руки трупа были привязаны к бокам, ноги обхватывала толстая верёвка, протянутая через скобу на потолке.

Подавив последний рвотный позыв, я обернулся к тому типу, возле часов. Он продолжал смотреть на меня всё это время. Мгновенно вспотев, я сообразил, что сейчас решается моя участь, и помочь некому, старуха не в счёт.

— Послушайте! Меня будут искать! Возможно — уже ищут, — мой голос противно дрожал, как и руки. По лбу катился пот.

— И не найдут, — спокойно отозвался высокий, отделившись от стены и направляясь ко мне.

— Миссис Чандлер! — взвыл я, позабыв обо всём.

Старуха приблизилась раньше, чем холодноглазый. Публика наблюдала, жадно сверкая глазами.

— Кыш, — шикнула она девушке, и та упорхнула в сторонку с коротким смешком. — Томас, остановись! Он действительно иностранец, учёный из России, не турист. Завтра его доклад будет слушаться в Лондонском королевском обществе. Я смотрела документы. Дело серьёзное, его пропажа незамеченной не останется.

— В самом деле? — он потянул воздух носом, тонкие ноздри затрепетали, на миг показался хищный и быстрый, как у змеи, кончик языка.

— Да.

От энергичного кивка у меня хрустнуло в шее. Тихий звук подействовал сразу на всех собравшихся одинаково — они потянули воздух носами, словно учуяли добычу. Лёгкую добычу, надо сказать. Я был жалок, но мне было наплевать. Мною руководил древнейший из инстинктов, и выживание было целью, ради которой можно, оказывается, пойти на многое.

Томас резко, по-птичьи, наклонил голову вбок, продолжая пристально смотреть мне в лицо. Он не моргал! Не моргнул ни разу! Прямые волосы ссыпались ему на плечо, на высокий лоб. Красиво очерченный рот скривился, выдавая разочарование.

— Ты должен уйти. Сейчас. Элизабет отвезёт тебя до города. Не стоит болтать о том, что видел. Никто не поверит.

Он протянул руку, почти задевая меня отогнутым манжетом голубой рубашки, и выдернул из бутыли одну из трубочек. Кровь вяло закапала в подставленный бокал. Когда набежала треть объёма, он поднёс бокал к губам, и выпил, глядя мне в глаза через стеклянный ободок.

— М-м! Том, я его хочу, — капризно заявила рыжая, стоило мне шагнуть к лестнице.

— Эмили, уймись, — досадливо отмахнулся Томас.

Дальше я не слушал. Взлетел наверх за курткой и ботинками, и напоролся на суровый взгляд миссис Чандлер, выходя из комнатки.

— Идите за мной, сэр, — проскрипела она. — Мне нужно вернуться до рассвета.

Вот и всё. Почти всё. Меня трясло всю дорогу до ближайшего городка, но я умудрился задать старухе пару вопросов. Она коротко глянула в мою сторону, на миг оторвавшись от пятен света, шаривших по дороге — темноту разгоняли только фары машины.

— Забыть бы вам всё это, сэр. Видимо совсем я состарилась, чужакам помогать взялась. Но мы-то с вами, как-никак, люди.

Она покачала головой. Не отрывая взгляда от дороги, и продолжила:

— Да, Томас мой родственник. Он — отец моего деда. Прадед. У остальных никого не осталось среди людей, вот они и собираются в полнолуние у меня. Посидеть, пообщаться — живут-то в разных концах света, а вышли все из наших мест.

Кем была эта леди я не знаю. И знать не хочу. Не смотрите на меня так, что я могу изменить?

Эмили — глупая вертихвостка. Съела бы вас втихаря ещё в спальне, если бы не я. Так-то, сэр.

Я долго стоял возле кафе у заправочной станции, глядя вслед красным огонькам её машины. Даже тогда, когда они совсем растворились во влажной темноте ночи, я продолжал смотреть. А днём с блеском выступил в Карлтон Хаус.

Вот теперь история подошла к концу. Остался сущий пустяк — нажать enter и пройти на посадку. Становится всё труднее держать себя в руках, особенно в такие лунные ночи, как сегодня. Чем больше людей вокруг, тем громче звучит в ушах быстрая пульсация горячей человеческой крови. Я знаю, что скоро сорвусь, и хочу быть там, в «Тихом углу», у миссис Чандлер, когда это случится.

Она меня всё-таки укусила тогда, на лестнице, красотка Эмили. Всего-то две жалких царапины перед тем, как я рухнул вниз…