Рубль – не деньги

Ирина Бова, 2019

Жанр рассказов Ирины Бова определить сложно – они и комичны, и трагичны, и трогательны одновременно. Ведь это все о нашей жизни, а она, как мозаика, состоит из мелких кусочков – в целом смотрится как единая картина, а уж какое на кого произведет впечатление, это индивидуально. Наше бытие не меняется от того, жили ли мы в советскую эпоху, или живем в постсоветскую. Это так же, как менять страну проживания… Мы вывозим на ПМЖ самое себя, а не чемоданы и контейнеры. Время нельзя разделить на «до» и «после», просто у каждого оно свое, но и относится к нему каждый по-своему. Так же и эти рассказы: любой из них мог бы быть драмой, детективом, сатирой, только автор увидел их сюжеты именно так. Как любят говорить психологи, «каждый видит и слышит то, что он хочет». И если вы хотите (или не хотите) обратно в СССР, просто начните читать эту книгу.

Страшной дорогой идете, товарищи!

Жить стало необыкновенно занимательно — я имею ввиду жизнь интеллектуальную, а не ту, которая состоит из оплаты коммунальных счетов, хождения на работу и добывания себе хлеба насущного. Интересно стало, в смысле любопытно, отчего это люди не могут придумать что-то новенькое, а если и придумывают, то от этого становится страшно…

Допустим, на новенькое у них фантазии не хватает. Постоянно снимают фильмы, смысловая и эмоциональная окраска которых донельзя совпадает с классикой. Подразукрасят какой-нибудь гадостью «Пигмалион», например, и глядишь — денег заработал и в своих глазах выглядишь затейником и гением. А то что народ вокруг плюется и Бернард Шоу в гробу переворачивается, так все это «гори синим пламенем». Но когда таким людям приходит в голову собственная трактовка мировых шедевров, тут уже и до сумасшедшего дома недалеко — причем не только тому, кто излагает, но и тем, кто внимает. Возразить практически невозможно, так как каждый имеет полное право на свою интерпретацию. Правда, пока ее, эту интерпретацию, не делают широко доступной посредством масс-медиа.

С неделю назад обсуждаем на работе во время обеда, кто как провел выходные. Я рассказываю, что мы с мужем были в Мариинском на «Евгении Онегине». Ну это, вообще, моя трагедия: если опера, на которую я взяла билеты, чем-то заменяется, то это обязательно «Евгений Онегин», а если заменяется балет, то я в 25-й раз попадаю на «Жизель». Карма у меня, наверное, такая. В тот вечер — то же самое: шли на «Манон Леско»… и, конечно, ее заменили Чайковским. Я сокрушаюсь, смеюсь, а одна из наших девочек, назовем ее условно Женечка, и говорит:

— А какая разница? Ну заменили одну проститутку на другую…

— В смысле?!

— В самом прямом, — отвечает Женечка. — Проститутку Манон заменили проституткой Татьяной.

— Ну, с Манон — спорить не буду, а Татьяна-то с какого боку? — удивляюсь я.

— Давай разберемся, — и лицо моей визави становится необыкновенно серьезным, — только с самого начала. Вот чего она поперлась к Онегину предлагать себя?!

— Женечка, она не предлагала себя, а признавалась в любви.

— Какая любовь! — она безнадежно махнула рукой, то ли на меня, то ли на девочку Ларину. — Вся любовь заканчивается койкой.

— Но у них-то койки не было.

— Просто не дошло, потому что она нашла себе олигарха, — твердо заявила Женечка.

Я поняла, что окончательно пячу, или мы говорим о разных произведениях.

— Олигарха?

— Гремина она себе нашла, вспомни: «… что нас за то ласкает двор…»

— Не вырывай из контекста: «… что муж в сраженьях изувечен…»

— Да там все хороши, — вдруг перескакивает Женечка. — Онегин…

— Что «Онегин»? Тоже проститутка?

— Ну, в каком-то смысле, — говорит Женечка и покачивает головой, — проигрался в пух и прах за границей и решил Татьяне на хвост сесть.

Одна из нашей компании решительно отодвинула чашку с недопитым кофе и молча вышла из — за стола, а я решила все-таки докопаться до смысла происходящего.

— Давай оставим Онегина в покое, ты сказала про все оперы.

— Нет, ты подумай про самое главное! Пушкин пишет: «Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?». Цвет берета напоминает о красном фонаре! — Женечка явно не собиралась останавливаться.

— Ты, подруга, даешь… Ладно, давай дальше, несчастного «Евгения Онегина» ты уже под орех разделала.

— Ты просто вдуматься не хочешь, — укорила меня Женечка, а вторая соседка пнула меня под столом.

— Что тебя конкретно интересует?

— Где ты нашла проституток в «Пиковой даме»?

— Что значит «где»? А Лиза?

–??? — Я онемела. Впрочем, онемела и еще одна наша сотрудница, сидевшая за столиком. Она только выразительно наступила мне на ногу, дескать, заканчивай этот паноптикум… Но я уже не могла замолчать.

— Давай так: сразу выбрасываем из наших дебатов «Травиату», «Кармен» и даже «Аиду». Но Лиза — то что тебе сделала?

— Мне лично ничего. Но как она поддергивала платье и финтила ножкой перед Германном?!

— Это где, на Лебяжьей канавке, что ли?

— Нет, когда он ей дифирамбы пел. Сам тоже альфонс…

— Спокойно! — приказала я не то Женечке, не то себе. — А Дездемона?

— Из той же серии твоя Дездемона.

— Ну, во-первых, не моя, а Верди, и потом — она, по замыслу, жертва.

— Какая, к черту, жертва?! — возмутилась моя оппонентка. — Нет дыма без огня.

— Хорошо, допустим, хотя я сильно сомневаюсь…

— А ты не сомневайся, — сказала Женечка уверенно. — Ты прикинь: Джильда — проститутка, Марфа Собакина — проститутка. В общем… Надеюсь, к концу рабочего дня ты со мной согласишься.

И мы пошли на свои рабочие места. Кто с каким настроением — дело другое.

Уже ночью, дома, я сняла с полки изрядно потрепанную книгу «100 опер» 1964 года издания. Изучала ее до утра — естественно, под определенным ракурсом. Ни один из Женечкиных доводов не подтвердился. И уж совсем непонятным для меня осталось то, кто мог быть проституткой в опере Жиганова «Муса Джалиль»…