Зима и незима

Ирина Анатольевна Кукушкина, 2010

Эта книга для тех, кто знает, что такое север, бесконечная зима и мучительное ожидание дорогого человека. Эта книга о женщинах, посвятивших свою жизнь людям героической профессии – морякам подводного флота России. Эта книга о ненависти, любви, предательстве и верности. Север не принимает слабых, а сильным он помогает. Если любовь и дружба прошли испытание Севером, то уже ничто не сможет их разрушить. Случайная встреча меняет жизнь молодых людей. Зависть, злоба и желание мести разрушительны, но смогут ли они победить? Фото на обложке из личного архива автора.

Марина

Небольшая чистая комнатка была залита солнечным светом. Четыре кровати, шкаф у стены, посредине стол, между двумя большими окнами этажерка с книгами. Обычная студенческая комната. Марина сидела на кровати, рассеянно глядя по сторонам. Рядом на стуле высилась теперь уже ненужная стопка книг. Сессия закончена, в зачётке пятёрки, впереди лето, а главное, совсем скоро приедет Павел. Они поженились с полгода назад, отгуляв шумную, весёлую свадьбу, и насладились целой неделей от медового месяца. Потом Павла срочно отозвали в часть, и теперь ему предстояло догуливать свой отпуск летом с молодой любимой женой. Марина уже считала дни и решила даже не ездить домой, чтобы встретить мужа здесь и пожить с ним вдвоём в опустевшей комнате без родительской опеки.

Год назад Павел окончил военно-морское училище и теперь служил на далёком, таинственном Севере, куда Марине предстояло приехать вскоре после окончания института. Так они решили после свадьбы. Да и ехать-то пока было некуда. С жильём в гарнизоне было худо. Павел ютился то на квартирах друзей, то в старом, давно не ремонтированном, военном общежитии, переполненном такими же, как он, бездомными офицерами, и вечными обитателями подобных жилищ — тараканами и клопами. Временами Павлу приходилось жить на лодке, готовился к зачётам, ночами сидел над книгами и документами. Командир приветствовал такое рвение и давал разрешение молодому лейтенанту не уходить с корабля круглые сутки, за что тот даже получил шутливое прозвище «лодочный», (что-то вроде домового).

Вот и предстояло Марине продолжать учёбу и надеяться, что когда-нибудь всё изменится в лучшую сторону. А впереди был долгий семейный путь, полный радостных надежд. Шумная институтская жизнь, книги, экзамены — всё это не давало грустить в разлуке. Дни превращались в недели, недели — в месяцы и вот, наконец-то, скоро долгожданная встреча. Марина представила себе высокого стройного парня в чёрной офицерской форме, входящего в комнату. «Ах!», мысли побежали, закружились в голове, она зажмурилась…и услышала лёгкий стук в дверь.

Гость был совсем неожиданный, вернее, гостья.

— Лариска, ты! Сколько же ты не была у нас? Совсем пропала, — Марина запнулась на полуслове. — Ой, да ты же скоро мамой будешь! Ну вот, вышла замуж и никому ни слова. Ларисины глаза наполнились слезами, и какой-то неожиданно злой огонёк мелькнул в них.

— Нет, мне не повезло, как некоторым, отхватить себе мужа-офицера. Меня мой офицер в жёны не взял. И мне своим приобретением гордиться нечего, — проговорила она и Марина смутилась.

— Извини, Ларис, я же не знала. Ну, ты всё равно могла бы написать нам, всё же свои. Вдруг тебе помощь нужна?

— Да не нужна мне ваша помощь. Вот лучше пустите погостить несколько дней. Хочу сделать покупки малышу. Да и потом, когда он родится, будет не до гостей. Придётся сидеть безвылазно в своём глухом райцентре.

— Ой, конечно. Светкина кровать сейчас свободна. Она уже уехала. А с вахтёрами договоримся, не первый же раз. Ты давай устраивайся, а я на кухню, чайник поставлю.

Марина вылетела из комнаты, а Лариса принялась распаковывать свой нехитрый багаж.

* * *

Вечером в комнате собрались знакомые девчата. Они пили чай с карамельками и слушали грустный рассказ подруги о неверном ухажёре, испугавшемся женитьбы на провинциальной учительнице. Лариса давно уже придумала слезливую, но правдоподобную историю, с горячей любовью, обещаниями, обманом, где изобразила себя невинной и несчастной жертвой, неопытной влюблённой девушкой, угодившей в сети прожжённого ловеласа. (Вот только откуда было взяться ловеласу в такой глуши?) Сюжет, в общем банальный, но девчонки доверчиво вздыхали, смахивали слезинки, ругали обманщика и, между делом, завидовали Марине.

— Ты уже замужем, тебе спокойно родить можно, у твоего ребёнка отец будет, заметила одна.

— Да, ещё какой отец! Красавец! Офицер! — подхватила другая.

На неё неодобрительно посмотрели и, чтобы сменить разговор одна из слушательниц обратилась к Ларисе:

— Слушай, а из школы за аморалку тебя не выставят?

— Да какая там аморалка! У человека — горе, а ты аморалка.

— Ничего, Ларка! Где наша не пропадала? Мир не без добрых людей. Всё у тебя будет хорошо, — заговорили все наперебой.

— Давайте-ка разбегаться. Поздно уже. Да и Ларисе теперь отдыхать надо больше. За двоих. А то у неё скоро такое веселье наступит, не до отдыха будет, скомандовала однокурсница Марины Тамара, и все быстро разошлись по своим комнатам.

* * *

Казалось, Лариса осталась довольна произведённым впечатлением. Получилось так складно, что даже сама прослезилась. Позже, устроившись на ночь на скрипучей железной кровати, она мысленно подвела итоги начатому ею грандиозному, невиданному представлению, которое собиралась разыграть в этой старой студенческой общаге. Все персонажи действовали по задуманному ею плану; всё устраивалось так, как ей хотелось, но самое опасное и захватывающее действие было ещё впереди, и потому она обдумывала и рассчитывала каждый свой шаг. И всё же страх перед будущим, злость и зависть к Марине до предела взвинчивали её нервы. Она с трудом удерживала себя от истерики, в которой могла бы проговориться, открыть свои планы, и тогда рухнуло бы только что заложенное и такое шаткое здание мести, выстраиваемое и лелеемое ею, в течение долгих зимних месяцев.

Устроилась Лариса быстро, привычно разложив свои нехитрые вещи в шкафу и, казалось, сразу заняла собою почти всю небольшую комнатку. Марине предстояло провести с нею несколько дней. Каникулы есть каникулы. Студенты разъезжались по домам. Общежитие пустело. Лишь в нескольких комнатах оставался кое-кто из тех, кто собирался поработать в летнем городском стройотряде, да Марина, ждавшая своего мужа.

Днём Лариса уходила бродить по городу, возвращалась к вечеру с покупками. Марину с собой не приглашала, держалась с ней отчуждённо и недружелюбно, часто раздражаясь и по любому поводу высказывая недовольство. Марина старалась не обижаться и не обращать внимания — у человека горе, но почему-то было досадно. С другими девушками Лариса общалась по-прежнему ровно, и только к ней её отношение изменилось.

— Наверное, это потому, что из всех подруг только я замужем, — говорила она себе и старалась пропускать мимо ушей очередную колкость раздражительной гостьи.

Дни, наполненные мелкими хлопотами, незаметно летели.

* * *

В это утро Марина проснулась от негромких стонов. Лариса лежала на кровати, держась за живот, временами вскрикивая от сильной боли. По её лицу струились не то слёзы, не то капли пота.

— Ты чего? Болит? Может дать таблетки? — спросила Марина обеспокоено.

— Не надо ничего. Ты только не уходи никуда.

— Хорошо. Не волнуйся. Я чайник сейчас поставлю. Завтракать будешь?

— Да не хочу я завтракать. Вот зуда. Ой, ёй, ёй, — стонала Лариса всё сильнее, — «Скорую» мне надо. Беги, вызывай. Ой, не могу больше.

Марина помчалась на вахту, позвонила в больницу и бегом вернулась к Ларисе. Она помогла ей собрать вещи, вывела её из общежития и усадила на скамейку под большим развесистым деревом. Приехала «скорая» и Ларису увезли так быстро, что Марина едва успела спросить в какую больницу.

* * *

Опустив в сетку несколько яблок и пачку печенья, Марина бросила на себя быстрый взгляд в зеркало, весело улыбнулась своему отражению и, тряхнув непоседливой светлой чёлкой, вышла из комнаты.

У неё было хорошее настроение. Всё было здорово. Совсем скоро приедет Павел. Это даже хорошо, что зимой его вызвали из отпуска раньше времени. Конечно, тогда это было очень грустно, и она проплакала целый вечер. Зато теперь лето. Муж приезжает догуливать прерванный отпуск, а у неё закончилась сессия, и начинаются длинные каникулы. Они впервые проведут лето вдвоём. Целое лето. Каким замечательным оно будет! Каким прекрасным! Марина была переполнена своим счастьем, и ей хотелось, чтобы все вокруг тоже были счастливы, даже эта бестолковая Лариска, которую она шла навещать в роддом.

Девушка почти летела по длинному общежитскому коридору, подпрыгивая на ходу и размахивая сеткой. Она даже не совсем поняла, на кого наскочила на очередном повороте.

От неожиданности Марина остановилась и подняла глаза. На неё смотрел высокий симпатичный парень. Она помнила, что изредка встречала его в общежитии, и каждый раз ловила на себе улыбчивый восхищённый взгляд, от которого ей становилось не по себе. Парень никогда не делал попыток познакомиться, он просто смотрел на неё и улыбался, как будто желал вызвать её смущение. Она на самом деле смущалась и старалась поскорее пройти мимо. Вот и теперь она густо покраснела и, невнятно пробормотав извинения, быстро побежала дальше. А парень долго, задумчиво смотрел ей вслед. Весёлая улыбка сбежала с его лица, когда он заметил, что у девушки на руке блестело обручальное кольцо.

* * *

В роддоме Марине объяснили, что роженицы с такой фамилией у них нет, и передачу не взяли, посоветовав узнать в другом месте. Она растерялась — неужели не расслышала правильный адрес — постояла немного под больничными окнами, пытаясь высмотреть в каком-нибудь из них Ларису, но, прождав напрасно, обеспокоенная, пошла назад в общежитие.

Несколько дней спустя Лариса возвратилась из роддома с туго запелёнатым, посапывающим малышом. Её никто не встречал. Добросердечные медсёстры вызвали для неё такси, а водитель помог донести до комнаты вещи. Лариса выглядела усталой и раздражённой. Она небрежно положила маленький свёрток на кровать, даже не распеленав его, и не проверив, всё ли в порядке. В движениях и взглядах, обращённых к ребёнку, сквозили равнодушие и безразличие.

— Ой, ты уже вернулась! — радостно заулыбалась ей Марина. — Я ходила навещать тебя, а мне сказали, что ты в каком-то другом месте. Я, наверно, в суете не поняла, куда тебя увезли. Ну, говори скорее, кто у тебя?

— Сын, — коротко обронила та.

В комнату постучалась соседка Тамара, и Лариса принялась оживлённо рассказывать ей о родах и своих больничных впечатлениях. Ребёнок забеспокоился, но Лариса лишь недовольно передёрнула плечами и проговорила, обращаясь к Марине:

— Я так устала, даже нет сил, к нему подойти. Ты бы посмотрела, чего он хочет.

Марина подошла к малышу и принялась осторожно разворачивать одеяльце. Никогда раньше ей не приходилось прикасаться к таким крошечным созданиям и её переполняли и страх и восторг и любопытство.

— Ой, да он же мокрый! — воскликнула она.

— Пелёнки в сумке, — ответила Лариса, даже не повернув головы.

С трудом Марина перепеленала малыша, но он не успокоился и начал совсем тихонько всхлипывать.

— Он, наверное, есть хочет? — заметила Тамара.

— Ладно, давай уж покормлю, — Лариса неохотно расстегнула блузку и взяла ребёнка.

* * *

Малыша устроили на одной из пустых кроватей, Лариса расположилась на другой. За шкафом натянули верёвку для просушки пелёнок, и Марине стало казаться, что Лариса обосновалась здесь надолго. Она постоянно совала ей сына, заметив однажды, что той больше подходит роль мамаши, чем ей, Ларисе. А Марине малыш действительно понравился, и она охотно возилась с ним.

Уезжать Лариса не спешила. Она объяснила, что хочет побыть в городе ещё несколько дней. На улице жарко. Дорога дальняя. Мальчик ещё слишком мал для утомительного путешествия в пыльном автобусе. Марина согласилась с её доводами, охотно взялась им помогать, но всё же надеялась в глубине души на их скорый отъезд. Приближался день возвращения Павла, а ей так хотелось после полугодовой разлуки побыть с ним вдвоём.

В один из таких дней Лариса отправилась по магазинам. В этот раз она не возвращалась особенно долго. Марина волновалась. Ребёнок капризничал. Она едва успокоила проголодавшегося мальчика, когда беззаботная мамаша, наконец, появилась на пороге. Свою задержку она объяснила какими-то срочными делами. От неё слегка попахивало вином, и она явно была чем-то довольна. Лариса выставила на стол упаковки с детским питанием и заявила:

— Всё, грудью кормить больше не буду.

— У тебя же столько молока, — запротестовала Марина, но Лариса отмахнулась и, даже не поинтересовавшись, как дела у сына, добавила, что завтра уезжает и просит только о последней услуге, побыть с малышом, пока она съездит на вокзал за билетом и отвезёт туда часть вещей.

— Ну, а потом проводишь нас и прощай на веки, — закончила она. Марина возразила, что родители Павла живут там же, где работает Лариса, и что, приехав навестить их, она непременно заглянет и к ней, но Лариса лишь покивала головой и криво улыбнулась, как будто не слишком верила подобным заверениям.

Легли спать. Марина едва дремала, откликаясь на каждый шорох малыша, и всё время неодобрительно смотрела в сторону Ларисиной постели. А та спала так, словно не её сын лежал рядом, и не было у неё никаких забот.

* * *

Утром, подхватив одну из сумок и предоставив Марине утреннюю кормёжку мальчика, Лариса умчалась на вокзал, пообещав вернуться часа через три. Она даже не взглянула в сторону сына, и Марина в очередной раз нахмурилась и покачала головой. У неё как-то беспокойно ныло сердце. Ребёнок проснулся, жалобно заплакал, призывая маму, но той, как всегда, рядом не оказалось. Марина грустно вздохнула и принялась менять пелёнки и кормить малыша.

Прошло три часа, и четыре, и пять. К вечеру стало ясно, что Лариса не вернётся. Заглянули соседки, предложили осмотреть оставленные вещи, и нашли лишь несколько чистых пелёнок, распашонок да чепчиков. Вещей Ларисы не было. Сначала все растерянно замолчали, озарённые неожиданной догадкой. Потом возмутились, забеспокоились, вместе обсуждали, что предпринять. Кто-то порывался звонить в милицию, кто-то предлагал не спешить. Сошлись на том, что надо подождать несколько дней, вдруг одумается и явится назад. Присматривать за ребёнком пока решили по очереди. Так малыш и остался на своей, уже привычной постели.

На другой день Марина получила телеграмму от Павла. Муж приезжал следующим утром. Она растерянно посмотрела на малыша.

— Завтра Павел приедет. А что же мне с ребёнком делать? Куда же я с ним? — заволновалась она.

— Да, не беспокойся ты. Посидим мы с парнем пару дней. Встречай своего ненаглядного. Как-нибудь справимся, — пообещали подружки.

Марина успокоилась, собрала детские вещи и утром отнесла мальчика соседкам.

* * *

Это были чудесные, просто сказочные дни. Потом Марина будет вспоминать о них с болью и тоской. Потом у неё уже никогда не будет таких дней. А сейчас они наслаждались своим счастьем, своей свободой и любовью. И неважно, что спать им приходилось на узкой железной кровати, что комната была темновата и холодна, что на кухне всегда толпился народ. Они уходили гулять по городу, загорали на пляже, сидели в кафе, держались за руки и говорили, говорили, говорили. Ах, с какой любовью смотрел на неё Павел, какой нежностью светился его взгляд. Никогда больше не увидеть ей такого восхищённого взгляда, и тем больнее будет потом смотреть в его глаза, наполненные ненавистью и презрением.

Беда пришла неожиданно. Хотя и не совсем неожиданно. Ведь что-то чувствовала Марина в последние дни, что-то беспокоило её, тревожило, настораживало. Но разве могла она предполагать, какой удар нанесёт ей судьба? Да, в общем-то, и не судьба, а бывшая приятельница, жившая когда-то в одной с нею комнате.

* * *

В дверь постучала Тамара, сидевшая в эти дни с малышом.

— Марин, сегодня у нас много дел, возьми ребёнка.

— Какого ребёнка? — удивился Павел.

— Да, приезжала тут наша бывшая соседка по комнате, попросилась пожить несколько дней (она в положении была). Попала отсюда в роддом, а после выписки опять к нам пришла, пожила несколько дней, а потом оставила ребёнка и уехала. Уже неделя прошла, а она не возвращается. Мы решили пока подождать, вдруг одумается и вернётся. Вот и сидим с ребёнком по очереди — объяснила Марина, но её слова звучали почему-то неубедительно, и она смутилась.

— Вы что ненормальные? Совсем как дети. Давно надо было в милицию заявить. Уже нашли бы эту мамашу. А ребёнка забрали бы в органы опеки, — вскинулся Павел.

— Такого маленького и в детский дом? Жалко же, — проговорила Марина.

Муж подозрительно посмотрел на неё и нахмурился. Ему не понравилась идея нянчиться с чужим малышом, хотелось отправиться на речку, и он заворчал, что чувствительность здесь неуместна, что ребёнка надо отдать, и вообще, всё это глупо. Но Тамара уже несла малыша и все его нехитрые вещички.

— Ладно, — сказала Марина — Сегодня ещё подождём, а завтра сдадим. Но при этом равнодушном слове ей сделалось грустно, и она заботливо взяла мальчика на руки. Павел совсем помрачнел, нашёл себе книгу и завалился на кровать, показывая всем видом свою обиду.

— Будешь так же и от своих детей отворачиваться? — попробовала пошутить Марина, но он не ответил.

* * *

Покормить, постирать, уложить спать, Марина не замечала времени. Она помчалась в туалетную комнату стирать пелёнки. Через час, закончив работу, она вернулась в комнату и увидела, как Павел закрывает и ставит на пол свой чемодан. Марина устало прислонилась к косяку с тазом в руках.

— Павел, что случилось? На тебе лица нет.

Глаза Павла полыхнули ненавистью и гневом.

— Подкидыш, чужой, сдадим. А, может, лучше себе оставим? Не рано ли ты меня в папаши записала?

— Что с тобой? Я не понимаю, — у Марины от обиды подкатил комок к горлу.

— Не понимаешь? Зато я всё понял, — и он сунул ей в лицо зелёную книжечку. Перед глазами расплылись имена, её и Павла. Почему-то они стояли в графе «родители».

— Что это? Откуда? — Марина впервые видела этот документ, и удивление её выглядело совсем не поддельным. Но Павел, словно отпустив тормоза, уже ничего не замечал и не слышал в своём гневе.

— А ты не знаешь! Нагуляла сыночка, а теперь хочешь его мне подсунуть? И когда только успела? На каком месяце замуж выходила?

Слова больно хлестали её, губы почему-то стали солёными. Никогда раньше он не бывал так груб, зол, беспощаден. Она хотела что-то возразить, объяснить, но голос пропал.

Дверь за Павлом захлопнулась. Марина опустилась прямо на пол.

* * *

В себя она пришла только от плача проснувшегося малыша. Тенью подошла к ребёнку, сунула в рот пустышку и принялась менять пелёнки.

Вечером заглянули соседки, и пришли в ужас от застывшего на её лице отчаяния. Она не могла ни говорить, ни плакать. Кивнула молча в сторону зелёной книжицы, брошенной на столе. Девчонки прочитали свидетельство о рождении и всё поняли:

— Ну и стерва эта Лариска! Мало, что ребёнка бросила, да ещё на твоё имя записала. Надо же додуматься! Видно паспорт выкрала. Поэтому и в роддоме ты её не нашла. Она же с твоими документами была. Значит, она не вернётся. Это точно.

Возмущённые и растерянные, они пытались утешать Марину, обещая поговорить с её мужем, всё ему объяснить, помочь сдать ребёнка в приют, сожалели, что не сделали этого сразу. Марина долго молчала, переживая своё горе. Потом сказала:

— Видно, это судьба. Ребёнка я не отдам. Он ни в чём не виноват. Ну, а Павел? Что ж, раз не поверил мне, значит, не любит. И не отговаривайте меня. Я так решила, — что-то в её голосе было твёрдое и непреклонное. Отговаривать её не стали.

* * *

Трудности начались сразу. Пару дней спустя в общежитии появились родители Марины. Им позвонила мать Павла, выкрикивая в телефонную трубку ругательства и проклятия в её адрес. Родители приехали разбираться.

Удивлённая девушка никак не могла понять, что вдруг случилось с близкими ей людьми, всегда любившими её и, казалось, хорошо понимавшими. Как могли они подумать, что она, их дочь, может солгать или совершить что-то ужасное, постыдное, недоброе? Ну почему они тоже не верили в подкидыша?

Разговор был тяжёлым. Мать плакала, отец ругался, оскорблял. Он то спрашивал, то сам отвечал на свои вопросы, делал поспешные выводы, не слушая взволнованных объяснений дочери. Ребёнок, как убедительное свидетельство её вины, мирно спал на своей кровати.

В комнату заглянула Тамара, привлечённая шумом голосов. Она попыталась вступиться за подругу, но услышала в ответ такую отповедь от Марининого отца, что совсем растерялась и лишь беспомощно смотрела на всё происходящее.

Мать сидела, прислонившись к столу, держала у глаз носовой платок и то всхлипывала, то повторяла надрывным голосом, как заведённая:

— Как ты могла? Как ты могла? Какой позор! Ах, какой позор!

Её лицо было искажено от неожиданного горя и, казалось, что ничего не волнует её сейчас кроме людской молвы.

Отец, напротив, метался по комнате, выплёскивая на Марину беспощадные обвинения, словно пытаясь одним махом разорвать все родственные нити с дочерью, откреститься от неё, заклеймить позором, но главное — выказать ей своё презрение и заставить глубоко пожалеть о её поступке.

Мальчик проснулся. Марина бережно взяла его на руки, покачала. На родителей она смотрела широко раскрытыми от изумления глазами, уже не пытаясь ни защищаться, ни оправдываться. Она прижимала к себе испуганного ребёнка, и лишь быстрые слезинки катились по её щекам.

«Имеющий уши, да услышит!»

Отец и мать сегодня были глухи.

Наконец, заявив, что они не станут помогать ей, не дадут денег и, вообще, никогда не примут её с ребёнком, родители уехали.

* * *

Так, за короткий срок из Марининой жизни ушли все близкие и дорогие ей люди. Но на помощь пришли соседи по общежитию. Ничего. Студенческая братия с голоду умереть не даст и в беде не бросит.

Вскоре её вызвали к декану. Анатолий Сергеевич внимательно выслушал её рассказ, помолчал, потом, (совсем по-отцовски) встал, подошёл к ней, положил ей руки на плечи и поцеловал в лоб:

— Молодец, девочка. Тобой можно гордиться, — сказал он и, подумав ещё несколько мгновений, добавил: — Боюсь, что меня не поймут, но комнату в общежитии я тебе выделю, а вот с деньгами будет трудно. Кроме пособия для матери-одиночки ничего обещать не могу. Да и то только после твоего развода.

* * *

А развод ждать себя не заставил. У Павла так и не появилось желания ещё раз увидеть Марину, поговорить, спокойно объясниться. Ей просто пришло официальное уведомление. Она поставила в паспорте штамп о разводе (менять документ — не было ни времени, ни желания), да так и осталась вместе со своим неожиданным сыном жить под фамилией бывшего мужа.

* * *

Студенты — народ сообразительный. Марине помогли устроиться дворником, а сами по очереди ходили убирать улицы. С ребёнком тоже сидели попеременно, а в учебное время уговорили двух старушек-вахтёрш присматривать за мальчиком.

Всё наладилось. Пришла осень, начался новый семестр. Марина подыскала себе ещё подработку — мыла по вечерам полы на факультете. Никита, такое имя получил мальчик от своей матери, оказался спокойным и совсем не привередливым. Он, будто понимал, что криком помешает учиться своим нянькам и только тихонько агукал, лёжа на большой взрослой кровати, к которой были приставлены несколько старых, связанных вместе, стульев.

От всего пережитого Марина похудела, осунулась. Казалось, её большие серые глаза с пушистыми ресницами стали ещё огромнее, а тоненькая фигурка совсем хрупкой. Подруги удивлялись, как она всё успевает: учится так же хорошо, в комнате порядок, малыш ухожен, а для всех улыбка и доброе слово. Вот только взгляд у неё теперь всегда был грустным.

* * *

Однажды вечером у Марины в комнате, как всегда, сидели подружки, возились с малышом, болтали, шутили. Марине понадобилась книга, она встала и потянулась к полке. И тут одна из девушек ахнула:

— Марин, ты такая худая, а живот большой! У тебя всё в порядке?

Все смолкли и уставились на Марину.

— Да, сама стала замечать. Не знаю, что и подумать, — смутилась она.

— А что тут думать! Тебя не тошнит?

— Как ты себя чувствуешь?

— Да, тебе к врачу надо, — постановили девушки.

* * *

Её совсем не тошнило, и чувствовала она себя как обычно, но к врачу отправилась. А уже на следующий день, взволнованная, она опять сидела в своей комнате и рассказывала девчатам о своём походе в больницу:

— Она назвала меня наивной дурой, и долго ругала. Ребёнку уже почти пять месяцев, а я ещё на учёт не встала. — Марина грустно покачала головой, и вдруг, ошеломлённая неожиданной мыслью воскликнула, — Господи, значит, у меня будет ребёнок от Павла! Свой ребёнок. Какая я счастливая! — Она улыбалась сквозь слёзы.

— Какая ты несчастная! — всхлипывали подруги.

* * *

В конце марта родился Алёшка. Друзья забирали их из роддома весёлой толпой. Приехали на такси с цветами.

И с этим ребёнком Марине повезло. Если, конечно, здесь уместно слово «везение». Он был таким же спокойным, как Никита, не плакал по ночам, давая маме выспаться. А ещё был он таким же кареглазым и темноволосым, как названный брат. Марине казалось, что мальчишки похожи между собой. Да и не только ей приходили такие мысли. Многие находили в них удивительное сходство.

— Вот только на тебя они совсем не похожи, — говорили подруги.

— Если бы не знала, что у них разные отцы и матери, то решила бы, что они и правда братья, — смеялась в ответ Марина.

А старший Никита уже пробовал ходить и смешно лепетал:

— Ма-ма-ма.

* * *

Время то медленно тянулось, то незаметно бежало. Марина уставала, отдавая всю себя мальчишкам, часто забывая поесть или отдохнуть. Но учёбы не бросала, писала по ночам дипломную работу, учила билеты и за всеми своими заботами не заметила, как подошёл к концу последний пятый курс. Сданы экзамены. Торжественно вручены дипломы. Начиналось лето. Однокурсники обсуждали планы на будущее, упаковывали вещи, готовились к отъезду. Марине, как отличнице, предложили работу на факультете, оставили за ней место в общежитии, и поэтому она одна никуда не собиралась, а только с грустью наблюдала за сборами своих друзей. Они разъезжались по разным городам и сёлам, не зная, доведётся ли свидеться снова. Лишь одна Тамара, принятая в аспирантуру, должна была вернуться после летних каникул.

Старшего Никиту удалось устроить в садик. Алёшка, пока Марина была на работе, проводил время то с вахтёршами, то с кем-нибудь из подруг. Вечные хлопоты о мальчишках и работа не оставляли ей времени для размышлений о будущем и она не замечала бегущих дней.

Лето было в разгаре. Стояли тёплые солнечные дни. У Марины на лице появился лёгкий загар, а грустные выразительные глаза притягивали к себе взгляды окружающих мужчин. Но погружённая в свои заботы она не замечала этих взглядов и ни на кого не обращала внимания.