Проблема Спинозы

Ирвин Дэвид Ялом, 2012

Они жили в разное время. У них не могло быть ничего общего. Один был великим философом, другой – нацистским преступником. Но их судьбы удивительным образом переплелись. Новая книга знаменитого психотерапевта и беллетриста Ирвина Ялома представляет собой бесподобный синтез исторического и психологического романа. Жизнеописания гения и злодея – Бенедикта Спинозы и Альфреда Розенберга, – интригующий сюжет, глубокое проникновение во внутренний мир героев, искусно выписанный антураж ХVII и ХХ веков, безупречный слог автора делают «Проблему Спинозы» прекрасным подарком и тем, кто с нетерпением ждет каждую книгу Ялома, и тем, кому впервые предстоит насладиться его творчеством. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Глава 11

Амстердам, 1656 г

Следующим вечером в Академии ван ден Эндена латинская зубрежка под руководством неутомимой Клары Марии была прервана приходом ее отца. Он отвесил дочери формальный поклон и проговорил:

— Простите за вторжение, мефрау^[44] ван ден Энден, но я должен перемолвиться словечком с господином Спинозой. И, повернувшись к Бенто, сказал: — Будьте любезны через час прийти в большой класс и присоединиться к занятиям греческим языком, где мы будем обсуждать некоторые тексты Аристотеля и Эпикура. Несмотря на то что ваш греческий еще только в зачатке, два упомянутых джентльмена имеют сообщить вам нечто важное. — Уже адресуясь к Дирку, он сказал: — Я понимаю, что вы не питаете большого интереса к греческому, поскольку, как это ни зазорно, он больше не входит в список обязательных предметов для медицинской школы. Однако в предстоящей дискуссии вы можете обнаружить такие аспекты, которые помогут вам в вашей будущей работе с пациентами. — Ван ден Энден снова церемонно поклонился дочери: — А теперь, мефрау, оставляю вас дальше муштровать их в латыни.

Клара Мария продолжала зачитывать короткие фрагменты из Цицерона, которые Бенто и Дирк по очереди переводили на голландский. Несколько раз она постукивала по столу линейкой, чтобы привести в чувство отвлекавшегося Бенто, который вместо того, чтобы слушать Цицерона, с упоением следил за чудесным движениями губ Клары Марии, когда она произносила m и p в словах multa ^[45], pater^[46] и puer^[47], а чудеснее всего это у нее выходило в слове praestantissimum^[48].

— Куда сегодня подевалась ваша сосредоточенность, Бенто Спиноза? — проговорила Клара Мария, изо всех сил стараясь превратить свое миловидное юное личико с округлыми щечками в строгую гримасу.

— Прошу прощения, я на минуту заблудился в своих мыслях, мефрау ван ден Энден.

— Несомненно, думали о греческом симпосиуме у моего отца?

— Несомненно, — покривил душой Бенто, который в тот момент гораздо более думал о дочери, нежели об отце. А еще в его ушах продолжали раздаваться гневные слова Якоба, произнесенные несколько часов назад и предрекшие ему судьбу одинокого, покинутого всеми отшельника. Якоб — человек предвзятый, узколобый, он не прав во многих вопросах, но в этом был прав: в будущем Бенто не было места ни жене, ни семье, ни общине. Разум говорил ему, что его целью должна быть свобода, что его борьба за освобождение себя от уз суеверного еврейского сообщества станет фарсом, если он просто обменяет эти узы на кандалы брака и семейной жизни. Свобода была единственной целью, которую он преследовал, — свобода думать, анализировать, записывать мысли, отдающиеся громовым эхом в его душе… Но трудно — ох, как же трудно! — было ему оторвать свое внимание от чудесных уст Клары Марии!

Ван ден Энден начал дискуссию в классе греческого с восклицания:

— Эвдемония!^[49] Давайте исследуем два корня этого слова. Приставка «эв», или «эу», означает… — он приложил ладонь к уху и подождал. Студенты робко заговорили: «хороший», «нормальный», «благоприятный». Ван ден Энден кивнул и повторил то же упражнение со словом «демон», получив в ответ более воодушевленный хор возгласов: «дух», «чертик», «младшее божество».

— Да, да и еще раз да! Все эти значения верны, но в сочетании с приставкой «эу» смысл слова склоняется в сторону «доброй судьбы», «доброго гения», «благого духа». И, таким образом, эвдемония обычно обозначает «нравственное благополучие», «счастье» и «процветание»^[50]. Синонимичны ли эти три термина? На первый взгляд — да, но в действительности философы бесконечно спорят об оттенках их различий. Что есть эвдемония — состояние души? Образ жизни? — не дожидаясь ответа, ван ден Энден добавил: — Или чистое гедонистическое удовольствие? Или, может быть, она связана с концепцией «арете» (arete), что означает…? — вновь приложив к уху ладонь, он дождался, пока двое учеников одновременно произнесли слово «добродетель».

— Да, именно так, и многие древнегреческие философы включают добродетель в концепцию эвдемонии, таким образом возвышая ее от субъективного состояния — чувства счастья — к более всеохватному представлению: жить нравственной, добродетельной, благой жизнью. Сократ высказывает сильные чувства на сей счет. Вспомните ваше чтение на прошлой неделе из Платоновой «Апологии», где он обращается к своему другу-афинянину и поднимает вопрос об «арете» в таких словах… — тут ван ден Энден принял театральную позу и стал декламировать Платона на греческом, а потом медленно перевел на латынь для Дирка и Бенто: — Не совестно ли вам за свое стремление обладать как можно большим богатством, репутацией и почестями, в то время как вы не заботитесь и не обращаете мысли свои ни к мудрости, ни к истине, ни к наилучшему возможному состоянию души вашей?

Договорив, ван ден Энден сменил позу и продолжил:

— Итак, имейте в виду, что ранние труды Платона отражают идеи его учителя, Сократа, а в позднейших работах, таких как «Государство», мы видим возникновение собственных идей Платона, подчеркивающих абсолютные стандарты для правосудия и других добродетелей в царстве метафизики. Каково представление Платона о нашей фундаментальной жизненной цели? Достичь высочайшей формы знания — и это в его представлении было понятие о «благе», из коего черпает свою ценность все прочее. Лишь тогда, говорит Платон, мы способны достичь эвдемонии — состояния гармонии души. Позвольте мне повторить это выражение: «гармония души». Его стоит запомнить; оно может весьма пригодиться вам в жизни.

После паузы ван ден Энден перешел к следующему тезису:

— А теперь давайте рассмотрим другого великого философа — Аристотеля, который учился у Платона около 20 лет. Двадцать лет! Запомните это, те из вас, кто хнычет по поводу того, что моя программа чересчур тяжела и продолжительна! В отрывках из «Никомаховой этики», которые будете читать на этой неделе, вы увидите, что Аристотель тоже имел устоявшиеся взгляды относительно того, что такое благая жизнь. Он был уверен, что она состоит не в чувственном удовольствии, не в славе, не в богатстве. Что же в действительности подразумевал Аристотель под нашей жизненной целью? Он считал, что эта цель — в осуществлении сокровеннейшей уникальной функции, которой мы обладаем. «Что это такое, — спрашивает он, — что отличает нас от прочих форм жизни?» Я адресую сей вопрос вам!

Теперь немедленного ответа у студентов не нашлось. Наконец один из них проговорил:

— Мы умеем смеяться, а другие животные — нет!

Его ответ вызвал у соучеников приступ хихиканья.

Другой сказал:

— Мы ходим на двух ногах.

— Смех и двуногость — неужели это лучшее из того, на что вы способны? — воскликнул ван ден Энден. — Такие глупые ответы принижают нашу дискуссию. Думайте! Каков главный атрибут, который отличает нас от низших форм жизни? — он вдруг повернулся к Бенто: — Я обращаю этот вопрос к вам, Бенто Спиноза.

Ни на мгновение не задумавшись, Бенто сказал:

— Я полагаю, это наша уникальная способность мыслить.

— Совершенно верно! И, следовательно, Аристотель утверждал, что счастливейший человек — тот, кто максимально использует данную функцию.

— Значит, высочайшее и счастливейшее из занятий — быть философом? — переспросил Альфонс, самый смышленый студент из греческого класса, раздосадованный молниеносным ответом Бенто. — Разве не своекорыстно со стороны философа утверждать подобное?

— Да, Альфонс — и вы не первый из мыслителей, пришедших к такому выводу. И уже само это наблюдение обеспечивает нам непосредственный переход к Эпикуру, еще одному важному греческому метафизику, который высказывал в корне иные идеи об эвдемонии и миссии философа. Когда через две недели будете читать отрывки из Эпикура, вы увидите, что он тоже давал определение благой жизни, но использовал совершенно другой критерий. Он много говорит об «атараксии» (ataraxia), что переводится как…? — и снова ладонь ван ден Эндена взметнулась к уху.

Альфонс тут же выкрикнул «спокойствие», а другие студенты вскоре добавили «покой» и «умиротворенность души».

— Да, да — и снова да, — покивал ван ден Энден, на сей раз более довольный успехами класса. — Для Эпикура атараксия была единственным истинным счастьем. И как же мы ее достигаем? Не через платоновскую гармонию души или аристотелевское развитие разума, но просто путем избавления от беспокойства или тревоги. Если бы Эпикур говорил с вами в эту минуту, он бы призвал вас к упрощению жизни. Вот как он мог бы изложить это, находись он здесь сегодня…

Ван ден Энден прокашлялся и заговорил тоном университетского студента:

— Друзья, вам нужно так немного, и этого легко достичь, а с любыми неизбежными страданиями легко можно примириться! Не усложняйте свою жизнь такими низменными целями, как богатство и слава: они — враги атараксии. Слава, к примеру, состоит из мнений других и требует, чтобы мы проживали свою жизнь так, как угодно другим. Стремясь достичь славы и поддерживать ее, мы должны любить то, что любят другие, и избегать всего, чего избегают они. Итак, жизнь в славе или жизнь в политике? Бегите прочь от нее! А что же богатство? Избегайте и его! Оно — ловушка. Чем больше мы приобретаем, тем больше жаждем — и тем глубже бывает наша печаль, когда стремление наше не удовлетворяется. Друзья, слушайте меня: если жаждете вы счастья, не тратьте зря свою жизнь, борясь за то, что вам в действительности совсем не нужно!

— Итак, — продолжал ван ден Энден, вернувшись к своему обычному тону, — заметьте разницу между Эпикуром и его предшественниками. Эпикур думает, что высшее благо — достичь атараксии через свободу от всякой тревоги. А теперь — ваши комментарии и вопросы. Ах, да, господин Спиноза. У вас вопрос?

— А что, Эпикур предлагает только отрицательный подход? Я имею в виду, говорит ли он, что удаление от уныния — это все, что нам нужно, и что человек без внешних забот совершенен, естественно, добр и счастлив? Неужели нет никаких положительных качеств, к которым нам следует стремиться?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

44

Сударыня (нидерл.).

45

Штраф, пеня (лат.).

46

Отец (лат.).

47

Мальчик, отрок (лат.).

48

Наипревосходнейший (лат.).

49

Эвдемония — древнегреческое слово (eudaimonia, eu — добро, daimon — божество) дословно означало судьбу человека, находящегося под покровительством богов или доброго духа.

50

Понятие «эвдемония» подразумевает, что счастье человека связано с его добродетелью, понимаемой и как собственная нравственная добротность, и как нравственные обязанности перед другими людьми. Демон — становится эвдемонией, участь — счастьем по мере того, как обнаруживается, что индивидуальная судьба человека зависит от его нравственных качеств, что его самореализация совпадает с нравственным самосовершенствованием. В этике проблема счастья возникает по преимуществу как проблема соотношения счастья и добродетели. Самый первый и наиболее глубокий ее систематический анализ мы находим в «Никомаховой этике» Аристотеля. — Прим. ред. (Использованы данные из Интернета: http://nkozlov.ru/library/).