Иудейские древности

Иосиф Флавий

«Иудейские древности» – почти единственный источник по истории еврейского народа начиная с эпохи Маккавеев и до завоевания Иерусалима римлянами. Заканчивается книга восстанием в Иудее, участником которого был Иосиф Флавий. Здесь содержатся также ценнейшие материалы по истории возникновения христианства, римской и греческой истории. Повествование Флавия восполняет собой пробел между книгами Ветхого и Нового заветов, представляя собой ценнейшее свидетельство современника Иисуса Христа. Удивительное произведение Иосифа Флавия обеспечило своему автору неувядаемую славу. Переведенная на все европейские языки замечательная книга древнего историка и сейчас, по прошествии двух тысячелетий, достойна внимания всех образованных людей. Задумав восстановить доброе имя единоверцев, рассеять злые нелепости, сопровождавшие историю происхождения, характер верований и образ жизни иудеев, показать историческое значение своего народа, раскрыть истинные мотивы его борьбы с властным Римом, Иосиф Флавий не остановился ни перед обилием материала, ни перед обширностью темы.

Книга вторая

Глава первая

1. После смерти Исаака сыновья его не остались жить на прежде занятых местах, но поделили владения между собою таким образом, что Исав предоставил брату своему город Хеврон, сам поселился на жительство в Сеире и стал править Идумеей, как он назвал ту страну по своему имени^[119]; он ведь носил прозвище Едома, которое получил по следующей причине: будучи еще мальчиком, он однажды вернулся домой с охоты усталый и голодный, и тут он встретил брата, который только что сварил себе к завтраку совершенно красную и потому еще более привлекательную чечевичную похлебку. Тогда Исав попросил брата дать ему отведать от нее, а Иаков, хитро воспользовавшись голодом брата, предложил ему взамен этого блюда отказаться от права перворождения. Исав действительно клятвенно отказался от этих прав, побуждаемый к тому сильным голодом. Будучи поэтому вследствие красного цвета того кушанья в шутку прозван сверстниками своими Едомом (этим словом евреи означают красный цвет), он дал это имя и стране, тогда как греки назвали ее более благозвучным именем — Идумеей.

2. Исав был отцом пятерых сыновей, из которых Иеус, Иеглом и Корей происходили от жены его Оливемы, остальные же — Елифаз от Ады, а Рагуил от Васемафы. То были сыновья Исава. У Елифаза родилось пять законных сыновей: Феман, Омар, Цефо, Гофам и Кеназ; Амалик же был незаконным, так как происходил от наложницы именем Фамны. Они населяли ту часть Идумеи, которая носит название Говолиты, и Амеликиту^[120], получившую имя свое от Амалика. С течением времени расширившаяся Идумея сохранила общее свое название, тогда как отдельные части ее стали именоваться по древнейшим своим обитателям.

Глава вторая

1. Иакову выпало на долю такое великое благополучие, которое не часто достается другим людям. Он не только превосходил своим богатством остальных жителей страны, но он прославился также и был предметом зависти за прекрасные качества сыновей своих, так как у них не было недостатка ни в чем, и к тому же они обладали особенными способностями к различного рода работам, легко переносили всякие невзгоды и отличались выдающимися умственными дарованиями. Господь Бог так заботился о нем и старался о его благополучии, что обратил даже кажущиеся бедствия Иакова в обильные блага и сделал его и его потомков причиной выхода наших предков из Египта. Произошло это следующим образом: Иаков любил предпочтительно пред всеми остальными сыновьями своими Иосифа, которого родила ему Рахиль и который отличался особенно красотой телесной и душевной добродетелью (выдаваясь также умом). Однако в братьях возбудила зависть и недоброжелательство, с одной стороны, любовь к нему отца, а с другой — то обстоятельство, что он сообщал отцу и им о тех прекрасных, предвещавших ему великую будущность сновидениях, которые он имел. Ведь люди, и даже наиболее близкие, обыкновенно завидуют нашему счастью. Сны, которые видел Иосиф, были такого рода.

2. Когда он во время жатвы был вместе с братьями послан отцом для сбора плодов, ему приснился сон, значительно отличавшийся от прежних обычных его сновидений. По пробуждении своем Иосиф рассказал этот сон своим братьям, чтобы те объяснили его ему, а содержание его было следующее: с наступлением ночи ему представилось, что его сноп остался неподвижен на том месте, на которое он его поставил, их же снопы приблизились к нему и поклонились ему, как рабы пред господами. Так как братья поняли, что этот сон предвещает Иосифу будущую силу, могущество и власть над ними, то они не объяснили Иосифу ничего этого, как будто они не поняли сна, но искренно пожелали, чтобы не случилось ничего, что предвещало им это сновидение; они стали с этих пор еще недружелюбнее относиться к брату.

3. В воздаяние за их завистливое отношение к Иосифу Господь Бог послал ему сон еще более удивительный, чем предшествующий. Иосифу показалось, что солнце вместе с луною и прочими планетами сошли на землю и преклонились перед ним. Не подозревая никакой гнусности со стороны братьев, Иосиф в присутствии их сообщил об этом сновидении отцу своему, прося последнего истолковать ему значение этого сна. Отец остался доволен этим видением: так как он понял смысл сновидения и вполне умно и правильно постиг его, то он возрадовался великому предвещанному сыну счастью. Поэтому он сказал сыну, что сон предвещает счастье, что придет время, когда по воле Господа Бога Иосиф будет предметом почитания со стороны родителей и братьев и удостоится их поклонения^[121]; при этом он сравнил луну и солнце с матерью и отцом, из которых первая все заставляет расти и питает, второе же дарует всему форму и силу, а братьев со звездами, потому что последних было так же, как и звезд, одиннадцать, которые получают силу свою от солнца и луны.

4. Такое истолкование сна со стороны Иакова было вполне правильно. Между тем это предвещание крайне огорчило братьев Иосифа, и они стали относиться к этому так, как будто предсказанные в сновидении блага достанутся какому-нибудь постороннему, совершенно чужому для них человеку, а не родному брату, с которым, ввиду общего их с ним происхождения, им пришлось бы делиться и будущим его благополучием. И вот они даже решили погубить юношу. Сговорившись относительно этого намерения, они отправились по окончании жатвы в Сихем (ввиду того что эта местность очень удобна и пригодна для скотоводства) и стали там пасти скот, не предварив, однако, отца о своем прибытии туда. Так как Иаков ничего об этом не знал и от сыновей к нему не был прислан никто из пастухов, который был бы в состоянии объяснить ему о них точные сведения, то он сильно стал беспокоиться и волноваться о них и поэтому послал Иосифа к стадам, чтобы он узнал о братьях своих и сообщил ему, как они поживают.

Глава третья

1. Когда же братья увидели Иосифа, то обрадовались, впрочем, не прибытию родственника и посланца от отца, но приходу врага своего, которого Сам божественный Промысел отдал в их руки. И вот, не желая упускать столь удачно представившийся им случай, они собрались (тотчас же) убить Иосифа. Видя это намерение братьев, старший из них, Рувим, стал пытаться удержать их от этого поступка, причем указал на всю преступность и гнусность такого деяния, говоря, что если в глазах Предвечного и людей убийство совершенно постороннего человека является позорным, то гораздо бóльшим преступлением явится братоубийство. Вместе с братом это преступление простирается также на отца и на мать, которые подвергнутся незаслуженному горю при потере сына, да еще притом неестественной смертью. Итак, если они постыдятся причинить это горе родителям и в то же время подумают о себе, что бы они почувствовали, если бы у них самих умер младший, и притом хороший сын, то пусть, убеждал он их, они воздержатся от своего преступного намерения и побоятся Господа Бога, Который, видев все это и быв свидетелем их коварного замысла против брата, простит их, если они откажутся от приведения его в исполнение, раскаются и будут держаться лучшего образа мыслей. Если же они все-таки совершат это преступление, то Господь Бог не пощадит средств к отмщению им за братоубийство, Он, Которого вездесущее Провидение, не остающееся без ведома ни о том, что случается в пустынном месте, ни о совершаемом в (многолюдных) городах, они оскорбят; ибо где бы ни находился человек, там следует предполагать и присутствие Господа Бога. Также и собственная совесть, говорил он, будет мучить их за совершенное преступление, совесть, гóлоса которой, будь она чиста или такова, как у них по убиении родного брата, невозможно избежать. К этим словам своим он прибавил еще, как несправедливо убивать брата, даже в чем-нибудь провинившегося, и как прекрасно не поминать лихом родственника, даже если он в чем-нибудь согрешил. Между тем они собираются загубить Иосифа, который не провинился ни в чем относительно их и который по юности своей скорее нуждается в нашей защите, милосердии и попечении. Кроме того, и самый повод к убиению его усугубляет гнусность их намерения, так как они решили лишить его жизни из зависти к будущему счастью его, тогда как они по праву могли бы сделаться участниками этих благ, ведь они не чужие ему, но близкие родные. На все, что Господь Бог дарует Иосифу, им следовало бы смотреть, как на дарованное и им самим; поэтому-то, следовательно, они могут быть убеждены и в том, что гнев Господень будет ужаснее, если они убьют человека, которого сам Предвечный счел достойным столь великих будущих благ, и если они тем самым отнимут у Господа Бога того, которого Господь собрался одарить такими милостями.

2. Такими и еще более настоятельными просьбами Рувим пытался удержать их от братоубийства. Когда же он убедился, что от его слов они нисколько не смягчаются, но даже еще более спешат избавиться от Иосифа, то он стал уговаривать их как-нибудь облегчить ему самый способ смерти. Конечно, было бы лучше, говорил он, если бы послушались его первоначальных убеждений; раз они непременно настаивают на необходимости во что бы то ни стало убить брата, то они, по крайней мере, не навлекут на себя столь тяжкой вины, если послушаются теперь его совета: таким образом они хотя и достигнут своей цели, но все-таки более легким способом. Именно он стал упрашивать их лично не налагать рук на брата своего, но бросить последнего в близлежащую цистерну и дать ему там умереть: таким образом они, по крайней мере, выгадают то, что не запятнают рук своих его кровью. Получив на это согласие братьев, Рувим взял Иосифа и на канате осторожно спустил в цистерну, в которой, кстати, не было воды. Сделав это, он удалился, чтобы пойти искать удобных пастбищ.

3. Между тем Иуда, также один из сыновей Иакова, увидел арабских купцов из племени измаильского, которые везли пряности и другие сирийские товары в Египет из Галаада, и дал, ввиду отсутствия Рувима, братьям совет — вытащить (из цистерны) Иосифа и продать его арабам^[122], потому что таким образом Иосиф умрет на чужбине среди иностранцев, а они сами не запятнают рук своих его кровью. И так как предложение это им понравилось, то они извлекли Иосифа из цистерны и отдали его купцам за двадцать серебреников^[123]. Иосифу было тогда семнадцать лет. Рувим же ночью пошел к цистерне, имея в виду тайком от братьев спасти Иосифа. Когда же Рувим на зов свой не получил ответа, то очень испугался, что братья убили мальчика после его ухода, и стал осыпать их упреками. Когда же те рассказали ему все дело, Рувим несколько успокоился.

4. После того как братья поступили таким образом с Иосифом, они стали советоваться между собою, что им делать, чтобы отвратить от себя подозрение отца. И вот они решили разорвать и забрызгать кровью козла одежду, в которой явился к ним Иосиф и которую они сняли с него, когда спустили его в цистерну, отнести ее к отцу и сказать, что Иосифа, вероятно, разорвали дикие звери. Решив это, они явились к старцу, который между тем уже получил известие о несчастии, приключившемся с сыном, и сказали, что не видали Иосифа и не знают, какая беда постигла его, что они нашли эту забрызганную кровью и разодранную одежду его, откуда у них возникает подозрение, что он погиб от лютых зверей, если только он в ней был послан из дому. Иаков, который до тех пор питал еще слабую надежду, что, быть может, Иосиф попался кому-нибудь в руки и уведен в рабство, потерял теперь и ее, когда убедился, что одежда (в ней он узнал именно ту, в которой послал сына своего к братьям) служит непреложным знаком его смерти, и стал с тех пор оплакивать юношу, как безусловно умершего. И он печалился о нем, как будто то был его единственный сын и как будто он лишился всякого другого утешения, полагая, что Иосиф был разорван дикими зверьми раньше прихода своего к братьям. И вот он облекся в мешок и был так удручен печалью, что сыновья никак не были в состоянии утешить его, и не прекращал, несмотря на полное истощение от трудов, постоянного изъявления своего глубокого горя.

Глава четвертая

1. Иосифа купил у купцов^[124] Потифар, египтянин, один из заведующих кухней фараона^[125]. Он относился к Иосифу с полной предупредительностью, стал обучать его разным вещам, как будто бы тот был человеком свободным, и велел кормить его гораздо лучше, чем подобало рабу. Наконец он сделал его заведующим всем его домом.

Иосиф пользовался всеми этими преимуществами, но не отступал, несмотря на этот поворот к лучшему в его судьбе, от обычной своей добродетели и даже доказал, что рассудительность вполне может померяться со всеми превратностями жизни, если обладаешь ею в чистом виде, а не сообразуешь ее только со случайно удачно сложившимися обстоятельствами.

2. Дело в том, что когда жена его господина, влюбившаяся в него за его красоту и ловкость, с которой он исполнял все даваемые поручения, и полагавшая, что, если она сообщит ему об этом, легко убедит его сблизиться с нею и что он даже сочтет такое желание со стороны своей госпожи за счастье (она имела в виду только его положение раба, но не сообразила, что Иосиф, несмотря на перемену своего общественного положения, не изменил своих взглядов на вещи), открыла ему свою страсть и стала уговаривать его сойтись с нею, то он решительно отверг это ее вожделение: он считал непозволительным согласиться на такое ее предложение, исполнение которого навлекло бы на господина, его купившего и удостоившего его таких милостей, позор и было бы по отношению к нему преступлением. Вместе с тем он стал убеждать ее обуздать свою страсть и ответил ей решительным отказом когда-нибудь согласиться на ее желание, будучи уверен, что, лишив ее надежды на это, будет оставлен ею в покое. Сам он, продолжал Иосиф, готов скорее решиться на все что угодно, чем послушаться ее в этом деле. Хотя он, как раб, и обязан ни в чем не противиться госпоже своей, тем не менее его неповиновение в таком случае, как этот, может иметь свое оправдание. Между тем она, не предвидевшая сопротивления со стороны Иосифа, еще более возгорелась страстью к нему и, охваченная вполне этой страстью, решилась вторично попытаться склонить его.

3. А именно, когда вскоре случайно пришелся общественный праздник, на который был открыт доступ и женщинам, она притворилась перед мужем больной, желая остаться одной дома и тем иметь возможность (еще раз) обратиться со своею просьбою к Иосифу. Когда же ей представился этот случай, то она стала умолять Иосифа еще неотступнее и льстить ему, говоря, что он поступил хорошо, что отказал ей в первой просьбе, из уважения к ней, но что она не в состоянии долее выдерживать этих мук, страдая от которых она, невзирая на то что она его госпожа, забыла о его непочтении к ней, и чтобы он теперь был благоразумнее и исправил то, что он раньше совершил по неведению. Ибо если он ожидает вторичного приглашения, то вот оно, и притом более настоятельное (чем прежнее): ведь она притворилась больной и предпочла многолюдному празднеству сближение с ним; если же ее первые убеждения по недоверию остались тщетными, то он не должен видеть преступления в том, что она все-таки стоит на своем. Ему следует подумать о выгодности своего теперешнего положения и какими он уже теперь пользуется преимуществами, и о том, что эти преимущества еще значительно увеличатся, если он любовно сойдется с нею; если же он откажет ей в просьбе и если предпочтет свою мнимую скромность исполнению желания госпожи своей, то она обещала ему со своей стороны ненависть и месть: ему не поможет тогда ничто, потому что она сама взведет на него перед мужем, хотя бы и лживое, обвинение. Потифар же, конечно, скорее поверит ее словам, чем его, хотя бы ее речи и были в значительной степени далеки от истины.

4. Несмотря на эти слова и на слезы ее, Иосифа, однако, не побудили к необдуманности ни жалость к ней, ни страх (за будущее), и он противостоял ее мольбам и не склонился на угрозы, не боясь будущих незаслуженных страданий; напротив, он предпочитал скорее испытывать еще большие неприятности, чем вкусить теперь от удовольствия, за пользование которым, как он сам прекрасно сознавал, ему пришлось бы совершенно справедливо погибнуть. Поэтому он стал напоминать ей, что она ведь женщина замужняя, живущая со своим мужем, и что поэтому ей следует скорее пользоваться этими правами, чем случайным удовлетворением вспыхнувшей страсти; при этом он указал ей еще на то, что при недозволенном сожитии за раскаянием последует у нее душевное терзание, и притом не в том смысле, чтобы искупить свое падение, а от ужасной мысли, что оно откроется и при стараниях всячески скрыть его, тогда как совместная жизнь с мужем является не представляющей ни одной подобной опасности. Кроме того, Иосиф особенно выставил на вид преимущество чистой совести как пред Господом Богом, так и пред людьми, как она (т. е. жена Потифара), оставаясь чистою, будет находить его еще более покорным слугою и сможет еще более применять к нему свою господскую власть, чем когда ее будет мучить стыд за совместно совершенный проступок. Лучше полагаться на свой открытый и безупречный образ жизни, чем на тайный разврат.

5. Такими и еще многими другими подобными речами Иосиф пытался сдержать порыв женщины и направить ее мысли на правильный путь. Однако та еще более возгорела преступной страстью и, охватив его руками, хотела насильно заставить повиноваться ей. Когда же Иосиф в негодовании вырвался от нее и, выскочив из ее комнаты, оставил при этом в ее руках свой плащ, то она, испугавшись, как бы Иосиф не рассказал всего ее мужу, и чувствуя себя тяжко уязвленной в своем самолюбии, немедленно решила оклеветать Иосифа пред Потифаром и таким образом отомстить ему; при этом она сочла единственно разумным и соответствующим ей как женщине предупредить жалобу Иосифа и первой взвести на него обвинение. Поэтому она села, приняв расстроенный и подавленный вид, заменив гнев свой за неудавшееся утоление страсти притворной печалью, якобы над попыткою изнасиловать ее. Когда же вернулся ее муж и, пораженный ее видом, спросил, что случилось, то она начала обвинять Иосифа, говоря: «Ты, супруг мой, недостоин дольше оставаться в живых, если не накажешь гнусного раба своего, который осмелился совершить попытку осквернить ложе твое; он совершенно забыл, в каком виде он был принят в дом наш, какими знаками милости ты осыпал его, но в гнусной неблагодарности за все это к нам он задумал посягнуть на твои супружеские права, и все это во время праздника, воспользовавшись для того твоим отсутствием. Если он и казался раньше скромным, то он притворялся таким только из страха перед тобой, а не потому, что был таковым по природе. Таким, конечно, сделали его твои милости и надежда добиться еще более почетного положения, как и можно было ожидать от человека, которому удалось добиться доверия во всех твоих делах, прибрать в свои руки все управление домом и стать выше всех остальных, более старых слуг в доме, и который счел себя теперь вправе посягнуть даже и на жену твою». При этих словах она показала мужу и плащ, который Иосиф, при попытке изнасиловать ее, якобы оставил тут^[126]. Потифар, при виде всего этого и слез жены, нисколько не сомневаясь в ее словах и не подумав, при своей безграничной любви к ней, даже о необходимости исследовать все дело и выяснить истину, похвалил жену свою за добродетель, распорядился заключить Иосифа, которого считал гнусным преступником, в тюрьму и почувствовал к жене своей еще большее расположение, восхваляя ее порядочность и благонравие.

Глава пятая

1. Иосиф же, всецело предав судьбу свою в руки Господа Бога, не подумал даже оправдываться или объяснить истинный ход всего дела, молча подвергся насилию и отправке в темницу, будучи в полной уверенности, что раз Всевышний знает причину его несчастия и всю правду, Он проявит Свою силу над людьми, посадившими его в темницу. И действительно, вскоре Иосифу представился случай убедиться в основательности своего упования на милость Божию. Узнав добросовестность и заботливость Иосифа во всем, к чему бы его ни приставить, и тронутый его красотою, начальник тюрьмы освободил его от оков, облегчил ему по возможности тягость тюремного заключения и велел кормить его лучшей пищей, чем других узников. И вот случилось, что последние, отдыхая от тяжелой работы своей, разговаривали между собой и участливо, как это обыкновенно бывает среди товарищей по несчастию, разузнавали друг от друга о причинах своего наказания. Между этими арестантами находился также и некогда пользовавшийся у царя большою милостью виночерпий, который в минуту царского гнева был брошен в темницу. Будучи скован одною цепью с Иосифом, он привык к последнему и полюбил его; ставя высоко ум юноши, он рассказал ему однажды сон, который он видел, и просил истолковать его смысл, причем был крайне недоволен, что к горю, причиненному ему фараоном, присоединяются еще мучения и заботы, посылаемые ему Божеством в форме сновидений.

2. Итак, он рассказал Иосифу, что ему приснилась виноградная лоза с тремя отпрысками, на каждом из которых висели большие и вполне зрелые грозди; их он сам выдавил в чашу, которую держал царь, процедил затем напиток и дал его выпить фараону, причем последний принял его с удовольствием. Таков то был сон, сказал он и попросил, если Иосиф сможет истолковать его, объяснить ему значение этого сновидения. Иосиф же посоветовал ему успокоиться и рассчитывать на то, что через три дня он будет освобожден от оков, так как царь захочет видеть его снова среди слуг своих и вновь поставит его на прежнюю службу. Виноградные плоды, пояснил он, Господь Бог даровал людям на радость, подобно тому как виноградная кисть служит предметом их жертвоприношения Ему Самому, так она вызывает и между людьми доверие и дружбу, уничтожая вражду, отнимая у них горе и печали и побуждая их к веселью. «Ты говоришь, что ты выдавил своими собственными руками сок из трех кистей и подал царю. Знай же, что ты видел хороший сон, предвещающий тебе избавление от этого заточения по истечении стольких дней, из скольких кистей ты во сне выдавил сок. Когда же ты убедишься в справедливости этого, то вспомни о том, который дал тебе это хорошее толкование, и, будучи на свободе, не забудь меня, которого ты тут оставишь, в то время как ты уйдешь, сообразно моему толкованию. Ведь я попал без всякой вины в тюрьму, но терплю это наказание, как преступник, за добродетель и скромность, в силу нежелания путем собственного благополучия опозорить человека, так со мною поступившего». Виночерпий, естественно, крайне обрадовался, когда услышал такое истолкование сна, и стал выжидать предвещанных последствий.

3. И вот другой узник, попавший в тюрьму вместе с виночерпием, именно начальник над царскими пекарями, преисполнился добрых надежд, после того как Иосиф указанным образом истолковал сновидение (он и сам видел сон), и стал просить Иосифа сказать, что означает сновидение, которое у него было предыдущей ночью, а именно: «Мне показалось, будто я несу на голове три корзины; из них две были полны хлеба, а третья наполнена мясом и другими съестными припасами, которые обыкновенно подаются царю; на это налетели большие птицы и пожрали все, сколько я ни старался отогнать их». Он думал, что толкование этого сна будет подобно истолкованию сна виночерпия. Между тем Иосиф, внимательно обдумав этот сон и сказав, что ему хотелось бы быть истолкователем лучшего, чем предвещаемое, по его мнению, этим видением, сообщил, что пекарю придется жить еще только всего-навсего два дня (это означают корзины), а на третий он будет распят и станет добычей хищных птиц, причем нет никакой возможности отвратить такое горе. И действительно, как Иосиф сказал, так и случилось: когда на третий день царь праздновал свое рождение, то он велел казнить начальника хлебопеков, а виночерпия освободить из тюрьмы и поставить на прежнюю должность.

4. После того как Иосиф два года протомился в заключении, не получив в воспоминание за предсказание от виночерпия никакой помощи, Господь Бог сам освободил его из темницы, устроив это следующим образом: царь-фараон увидел в одну ночь два сна и получил для каждого из них два истолкования, которые он забыл, хотя и помнил самые сны. Будучи сильно озабочен этим (тем более что сны казались ему зловещими), он с наступлением дня созвал самых ученых египтян и попросил их изложить ему значение его сновидений. Когда же те смутились, то царь заволновался еще более. Увидя царя в таком состоянии, виночерпий вспомнил об Иосифе и его умении разгадывать сны, предстал перед фараоном и рассказал ему об Иосифе: как ему самому в темнице приснился сон, как тот ему изложил его и как все это точно исполнилось, а именно что в указанный день начальник хлебопеков действительно был казнен и как ему самому вышло все то, что предрек ему Иосиф; что Потифар, начальник поваров, велел его, раба своего, отправить в заточение; что Иосиф называет себя евреем и происходит из славной семьи. «Пошли за ним, невзирая на то, что он находится в положении преступника, и узнаешь от него значение своих сновидений». Тогда царь повелел привести к нему Иосифа, а посланные за ним облекли его в лучшие одежды и привели в надлежащий вид, чтобы он мог предстать перед фараоном.

5. Схватив Иосифа за руку, последний обратился к нему со следующими словами: «Юноша (о выдающихся твоих качествах и уме твоем мне только что было сообщено со стороны одного из моих слуг), прояви и по отношению ко мне ту же самую доброту, которой ты удостоил его, сказав мне, что означают виденные мною сны. Только я желаю, чтобы ты из ложного страха не скрывал от меня ничего и не говорил из желания польстить или доставить мне удовольствие какую-нибудь неправду, хотя бы истина и оказалась зловещей. Мне казалось, что, гуляя по берегу реки, я вижу семь упитанных и отменной величины коров, которые выходили из воды и направлялись к низине, и что семеро других, но очень тощих и страшных на вид, вышли из болота навстречу первым; при этом тощие коровы, пожрав жирных и больших, нисколько не поправились, но оставались такими же истощенными и голодными, как и раньше. Проснувшись от этого сна в большом волнении, что могло бы означать это мое видение, я вскоре вновь заснул и увидел второй сон, еще гораздо более странный, чем первый, который меня еще более испугал и смутил. Я видел, как из одного стебля вырастало семь колосьев, которые были полны, клонились под тяжестью зерен и вполне зрелы; а рядом с ними я увидел семь других стеблей, крайне сухих, тощих и хрупких, которые склонились в сторону зрелых колосьев, чтобы пожрать их. Тем они вызвали во мне ужас и трепет».

6. В ответ на это Иосиф сказал: «Царь! Хотя данное сновидение представилось тебе и в двух видах, однако оно допускает только одно-единственное толкование. То, что ты видел коров, то есть животных, припрягаемых к плугу, и что они были пожраны более тощими коровами, равно как то, что (хорошие) колосья были пожраны дурными колосьями, — все это предвещает Египту голод и бесплодие в продолжение стольких лет, сколько страна до того будет пользоваться обилием всех благ земных, и что запасы урожайных лет будут истреблены недостатком стольких же последующих голодных лет. И при этом нужда дойдет до крайних пределов. Признаком этого служит то обстоятельство, что тощие коровы, несмотря на то что пожрали лучших, тем не менее не могли поправиться. Не за то Господь Бог раскрывает людям будущее и не для того, чтобы повергать их в печаль и горе, а для того, чтобы они, зная вперед имеющее случиться, придумали средства к более легкому перенесению предсказанных бедствий. Поэтому и ты, если будешь бережно обходиться с изобилием, которое дадут тебе первые годы, сможешь облегчить египтянам ожидающее их затем бедствие» ^[127].

7. Выразив свое удивление по поводу рассудительности и мудрости Иосифа, фараон расспросил его также, каким образом следует устроить сбережение во время урожайных лет на следующие годы, чтобы облегчить период бесплодия. На это Иосиф посоветовал ввести самую полную экономию в израсходовании запасов, не давать египтянам расточительно обходиться с ними, но повелеть им откладывать на черный день все то, что не пойдет им на пропитание тотчас же. При этом он посоветовал также царю велеть земледельцам доставлять себе весь хлеб и откладывать его, выдавая им лишь необходимое на пропитание. Фараону в одинаковой мере понравилось остроумие Иосифа как в изложении сновидений, так и в сообщении такого совета, и он поручил ему все это дело, разрешив ему поступать по своему личному усмотрению, как он найдет наиболее целесообразным не только для массы египетского народа, но и для самого царя, потому что лицо, изыскавшее известный образ действия в том или другом деле, будет и наилучшим исполнителем этого дела. Иосиф же, получив от царя такую власть, что мог носить его собственный перстень (с печатью) и облекаться в багряницу, стал на колеснице объезжать всю страну и собирать хлеб у земледельцев, оставляя им лишь необходимое для собственного их употребления и будущего посева и не объясняя никому причины такого поступка.

Глава шестая

1. Иосифу тогда минуло ровно тридцать лет^[128]; он пользовался теперь со стороны царя всяческими почестями, и фараон, ввиду его необычайного ума, дал ему прозвище Псофомфанеха, что значит «раскрывающий скрытые вещи» ^[129].

Ввиду всего этого Иосиф женился на знатной девушке, получив, благодаря содействию царя, в жены дочь Потифара^[130], одного из жрецов гелиопольских, именем Асенефа. От нее родились у него еще до наступления голодных лет сыновья: старший Манассия (что значит «наводящий забвение», так как в теперешнем счастии своем Иосиф предал забвению прежнее свое несчастие), а второй Ефрем, что значит «восстановитель» ^[131], потому что (при рождении его) Иосиф восстановил себе прежнюю свободу своих предков.

После того как, сообразно снотолкованиям Иосифа, Египет пользовался семь лет полным благополучием, на восьмой год наступил голод, и так как бедствие нагрянуло неожиданно, то все в великом смущении направились к дворцу фараона. Последний же призвал Иосифа, и он стал раздавать им хлеб, так что он, по общему мнению, явился теперь истым спасителем толпы. При этом Иосиф не только отдавал хлеб туземцам, но предоставил и иноземцам возможность покупать его, так как он был того мнения, что все люди, ввиду общего их происхождения, должны пользоваться поддержкой со стороны тех, кто имеет в чем-либо избыток.

2. Так как и Хананея сильно пострадала от неурожая (это бедствие распространилось по всей земле), то и Иаков послал всех сыновей своих в Египет для закупки хлеба, когда узнал, что туда допускаются также иноземцы. Одного Вениамина, сына своего от Рахили, единоутробного брата Иосифа, оставил он при себе. И вот братья прибыли в Египет и пришли к Иосифу с просьбой разрешить им покупку хлеба, так как тогда ничего не делалось без его ведома и только в том случае можно было поклониться в то время царю, если засвидетельствуешь свое почтение Иосифу.

Иосиф признал в них своих братьев, нисколько не подозревавших, что это он, потому что он расстался с ними, когда сам был еще мальчиком, а теперь он был уже в таком зрелом возрасте, да и лицом изменился до неузнаваемости, тем более что им никак не могла прийти в голову мысль, чтобы он мог достигнуть столь высокого положения. Поэтому он решился выяснить себе теперешний их образ мыслей. Ввиду этого он отказал им в выдаче хлеба, указывая на то, что они явились сюда в качестве разведчиков политического положения дел, собрались из разных мест и только притворяются родными братьями: совершенно немыслимо, чтобы у простого человека было столько и тем более таких видных собою сыновей, так как подобного рода явление бывает даже редкостью у царей. Все это Иосиф сделал для того, чтобы разузнать кое-что об отце и о его житье-бытье с тех пор, как он расстался с ним, и равным образом из желания узнать что-нибудь о своем брате Вениамине; тем более что он боялся, не развязались ли они и с ним таким же способом, на какой решились по отношению к нему самому.

3. Братья страшно встревожились и испугались, предполагая, что им угрожает величайшая опасность; при этом они, конечно, были далеки от мысли о брате. Придя несколько в себя, они стали оправдываться во взводимых на них обвинениях, причем от имени всех их как старший начал речь Рувим. «Мы, — сказал он, — явились сюда без всяких преступных замыслов и нисколько не злоумышляя против царя, но для того, чтобы найти здесь спасение и помощь в постигших страну нашу бедствиях; при этом мы рассчитывали на ваше человеколюбие, так как слышали, что тут производится продажа хлеба не только жителям собственной страны, но и чужеземцам, и так как узнали, что вы решили оказать поддержку всем в ней нуждающимся. А что мы братья и что в нас течет одна и та же кровь — это явствует уже из нашего между собою сходства, которое, конечно, не случайное; отец наш Иаков, еврей, у которого нас двенадцать человек сыновей от четырех жен. Когда все мы были вместе, нам жилось хорошо; когда же умер один из наших братьев (именно Иосиф), то дела наши приняли дурной оборот, так как и отец наш глубоко о нем скорбит, и мы сильно опечалены как его потерею, так и горем престарелого отца. Теперь же мы явились сюда для закупки, поручив уход за отцом и заведывание нашим домом младшему своему брату Вениамину. Ты сможешь сам убедиться в том, сказали ли мы тебе правду, если только пошлешь к нам домой».

4. Такими словами Рувим старался расположить Иосифа в свою пользу. Тот же, узнав, что отец еще жив и брат не убит, приказал посадить их в тюрьму, как бы для того, чтобы при случае подвергнуть их допросу под пыткой. На третий же день он велел их привести и сказал: «Так как вы настаиваете на том, что явились сюда без злых умыслов против царя, называете себя братьями и приводите даже имя вашего отца, то вы заставите меня вполне поверить этому, если оставите у меня одного из своих братьев, которому здесь не будет причинено ни малейшего зла, отвезете хлеб к отцу своему и затем вернетесь сюда назад ко мне совместно с тем своим братом, которого, как вы утверждаете, вы оставили там; это и будет доказательством истины (ваших заявлений)». Тогда братья переполошились еще более, разрыдались и стали друг друга укорять в гибели Иосифа, говоря, что им послана эта беда в виде наказания Господа Бога из-за него. Рувим же стал им особенно усердно указывать на тщетность такого изменения мыслей, от которого Иосифу уже не будет никакой пользы, и стал настойчиво требовать, чтобы они твердо переносили свое горе, которое послал им Господь в возмездие за Иосифа. Так говорили они между собою, не предполагая, чтобы Иосиф понимал язык их. Вследствие слов Рувима всех охватило глубокое раскаяние в совершенном поступке, за который, по их убеждению, они теперь, по постановлению Господа Бога, терпят заслуженное наказание. Видя их в таком беспомощном состоянии, Иосиф сам горько заплакал, но, не желая это показывать братьям, удалился, а затем уже снова вышел к ним. Удержав Симеона в качестве заложника и поручителя в возвращении братьев, он дал им возможность закупить хлеб и позволил уехать, причем повелел своему слуге тайно вложить в их мешки деньги, которые они привезли с собой для закупки хлеба, и дать им уехать с ними.

5. Слуга исполнил повеление. Прибыв в Хананею, сыновья Иакова рассказали отцу все случившееся с ними в Египте: как их приняли за соглядатаев, как они рассказали, что они братья и явились, оставив одиннадцатого брата дома у отца, как они оставили Симеона у правителя (египетского), пока Вениамин не явится к последнему в подтверждение справедливости их слов. Затем они стали упрашивать отца, чтобы он без опасения отпустил с ними юношу. Иаков же был вне себя от того, что сделали сыновья его, и, горюя о задержании Симеона, считал безумным подвергнуть той же участи и Вениамина. И несмотря на все упрашивания Рувима и на то, что тот предоставлял ему в полное распоряжение своих собственных детей, так что, если бы с Вениамином приключилось что-нибудь во время путешествия, дед мог бы убить их, старик все-таки не соглашался. Братья же были в крайнем смущении от всех этих несчастий, а еще более смущали их деньги, которые они нашли скрытыми в своих мешках с хлебом. Когда же привезенный ими хлеб стал приходить к концу, а голод все более усиливался, Иаков в такой крайности решился отпустить с братьями Вениамина, так как им нельзя было вернуться в Египет, не исполнив возложенного поручения. Он при существовавших условиях не имел возможности поступить иначе, тем более что бедствие росло с каждым днем, да к тому же присоединялись неотступные просьбы сыновей. Особенно Иуда, человек по природе крайне решительный, стал настаивать на том, что Иакову не подобает ни бояться за брата, ни предполагать ничего опасного (для него), так как все, что бы ни случилось с братом, будет зависеть от воли Господа Бога, даже если бы он и оставался у него здесь дома; при этом он стал уговаривать его не осуждать (всех) их таким образом на явную гибель и своим безрассудным страхом за сына не лишать их возможности получить хлеб от фараона, тем более что следует подумать и о спасении Симеона, как бы тот не погиб из-за удержания Вениамина от путешествия. Когда Иуда продолжал убеждать старика доверить сына и его судьбу Господу Богу, говоря, что он сам либо вернет его ему живым и здоровым, либо умрет вместе с ним, Иаков согласился, доверил им Вениамина, дал им двойную плату за хлеб и велел отвезти в подарок Иосифу произведения Хананеи: бальзам, мирру, пряности и мед. При отъезде сыновей с обеих сторон было пролито много слез: отец беспокоился, вернутся ли его дети здравыми из путешествия, они же боялись, как бы им застать (при возвращении) отца еще в живых, а не умершим от глубокой по ним печали. Такое горе удручало их весь первый день; старик пребывал в своей скорби дома, сыновья же держали путь к Египту, облегчая свою настоящую печаль надеждой на лучшее будущее.

6. Когда они прибыли в Египет, их повели к Иосифу; при этом они натерпелись немало страху, как бы их не посадили в темницу по обвинению в преступном, самовольном присвоении денег, уплаченных за покупку хлеба. Ввиду этого они начали с того, что стали оправдываться перед заведующим делами Иосифа, говоря, что они нашли эти деньги в мешках своих уже по возвращении домой и теперь доставили их обратно. Когда же заведующий сообщил им, что не понимает, о чем они говорят, то страх у них прошел. Затем он освободил Симеона и дал ему возможность быть вместе со своими братьями. Когда же явился Иосиф со службы от царя, то они поднесли ему подарки и на расспросы его об отце сообщили, что оставили его дома в полном здравии. Заметив Вениамина, Иосиф (сразу узнавший его) спросил, не это ли младший брат их, и когда они ответили утвердительно, то он сказал, что Господь — устроитель всего, и, чувствуя от сильного волнения, что слезы подступают к нему, удалился, так как не хотел открыться братьям. Потом он пригласил братьев к обеду, причем их рассадили таким же точно образом, как они сидели у себя дома, при отце; и хотя Иосиф относился ко всем им одинаково любезно, однако он почтил Вениамина предложением двойного количества пищи из подаваемых блюд^[132].

7. Когда же братья после обеда удалились, чтобы отдохнуть, Иосиф приказал своему управляющему заготовить им определенное количество хлеба и снова спрятать в мешки деньги; при этом он велел засунуть в мешок Вениамина также серебряный кубок, из которого он обыкновенно сам пил. Все это он сделал, желая испытать братьев, пожелают ли они оказать помощь Вениамину, если его уличат в краже и ему будет грозить явная опасность, или же оставят его и, как будто сами ни в чем неповинные, вернутся к отцу. Управляющий исполнил возложенное на него поручение, а сыновья Иакова, ничего о том не ведая, отправились в обратный путь, вдвойне радуясь как тому, что с ними Симеон, так и тому, что доставляют обратно к отцу, согласно обещанию своему, и Вениамина. Вдруг за ними ринулись в погоню всадники, и в числе их был также и тот управляющий, который спрятал кубок в мешке Вениамина. Сильно испугавшись этой внезапной погони всадников и спросив о причине, по которой на них, столь недавно еще удостоенных почетного гостеприимства правителя, теперь нападают, они получили в ответ, что они гнуснейшие люди, которые, забыв о гостеприимстве и любезности Иосифа, не постеснялись совершить по отношению к последнему преступное деяние, так как похитили кубок, из которого Иосиф пил за их здравие; причем они предпочли свою собственную гнусную наживу дружественному отношению к ним Иосифа, но при этом совершенно упустили из виду всю угрожающую им тут опасность. К этому (посланцы) прибавили еще угрозу, что они будут достойно наказаны: если им удалось обмануть служителя, они все-таки не смогут обмануть Господа Бога и скрыть свое воровство. «И теперь вы еще спрашиваете о причине нашего здесь появления, как будто не знаете, в чем дело; впрочем, подвергшись наказанию, вы все скоро поймете». Такими и подобными речами насмехался над ними управляющий. Они же, ничего не понимая в этом, считали слова эти за шутку и выразили управляющему свое удивление по поводу легкомыслия, с которым он решился обвинять их, тогда как они даже не удержали при себе за хлеб деньги, найденные в мешках, но доставили их обратно, хотя никто и не знал об этой их находке. Настолько далеки они от мысли сознательно совершить такое преступление. Впрочем, они предпочитают препирательству наглядное доказательство и потому предлагают обыск, и если найдется между ними лицо, совершившее кражу, то все готовы подвергнуться наказанию. Не чувствуя за собою никакой вины, они считали себя вправе говорить так самоуверенно. Посланные изъявили готовность приступить к обыску, но заметили при этом, что в ответе будет лишь один тот, у которого будет найдена украденная вещь. Приступив к обыску и осмотрев по порядку мешки всех (братьев), они дошли наконец до Вениамина, отлично зная, что в его именно мешке и спрятан кубок, хотя и желали подать вид, как будто бы совершают обыск по всем правилам. Успокоившись в своих опасениях насчет себя лично, остальные братья были еще несколько озабочены касательно Вениамина; но, будучи вполне уверены, что он неповинен в таком преступлении, стали даже выражать своим преследователям неудовольствие свое по поводу того, что они задержали их и тем лишили возможности совершить значительную часть пути. Когда же при обыске кубок нашелся в мешке Вениамина, то они подняли вопль и плач и, разорвав одежды, стали печаловаться как о брате, которому угрожало теперь наказание за воровство, так и о себе, так как им придется обмануть отца относительно благополучного возвращения Вениамина. Горе их увеличивалось еще тем обстоятельством, что теперь рушилась их надежда на то, что они избегли всех бед, и сознанием, что в несчастии своего брата и горе отца виновны они сами, так как принудили отца против его желания отпустить с ними брата.

8. Всадники забрали между тем Вениамина и в сопровождении братьев повели его к Иосифу. Когда последний увидал Вениамина под стражей, а братьев в глубокой печали, то он спросил: «Какого мнения вы, нечестивцы, о моем человеколюбии и о Промысле Божием, если осмелились поступить так по отношению к вашему благодетелю и человеку, гостеприимно раскрывшему вам двери?» На это они, желая спасти Вениамина, предложили наказать их вместо него, причем опять вспомнили о своем насилии по отношению к Иосифу, считая его, если только он умер, гораздо счастливее себя, так как он в таком случае уже не подвергается теперь жизненным невзгодам, а если еще жив, то Господь Бог наслал на них тяжелое за него возмездие. При этом они называли себя безбожниками по отношению к отцу своему, так как присоединили к тому горю, которое он испытывает по сей день об Иосифе, также и эту печаль с Вениамином. Наиболее между ними поражен горем и тут был Рувим. Когда же Иосиф отпустил их (так как они ни в чем не провинились), сказав, что удовлетворяется наказанием одного только младшего (потому что было бы, по его мнению, неблагоразумно отпускать на волю последнего только ради тех, кто невиновен ни в чем, или подвергать наказанию их вместе с совершившим воровство), и при этом обещал им даже охрану в пути, то всех их обуял ужас и они от волнения не могли произнести ни слова. Однако Иуда, который уговорил и отца отпустить с ними Вениамина и который вообще был человеком мужественным, решился сам подвергнуться опасности ради спасения брата и потому сказал следующее^[133]:

«Действительно, повелитель, мы поступили с тобою очень дурно и достойны наказания; вполне справедливо было бы всем нам подвергнуться этому наказанию, хотя вина и не падает на всех нас, но на одного младшего. Хотя из-за него мы и готовы вполне отчаяться в своем спасении, но у нас все-таки остается еще надежда на твою милость, которая приближает нас к возможности избежать угрожающей опасности. Теперь же, совершенно не взирая на нас и оставя в стороне самый факт преступления, внемли, сообразно характеру своему, совету доблести, а не гнева, которому, впрочем, лишь вообще мелочные люди так сильно поддаются, и притом не только в серьезных делах, но и при всяком случае; будь великодушен и не давай гневу обуять себя настолько, чтобы загубить людей, которые не в состоянии уже думать о своем собственном спасении, но ожидают его от тебя. Ведь ты окажешь нам милость свою теперь уже не в первый раз: когда мы недавно явились для закупки хлеба, ты великодушно дал нам средство поддержать нашу жизнь, предоставив возможность получить этот хлеб и для родных наших в таком количестве, которое было в состоянии избавить их от опасности голодной смерти. Нет никакой разницы не дать людям погибнуть от нужды или не подвергать их наказанию, считая их провинившимися, причем они лишь будут предметом зависти вследствие их очевидного облагодетельствования тобой. Это совершенно одна и та же милость, лишь оказанная различными способами: ты ведь спасешь тех, жизнь которых ты для того только и поддержал, и милостями своими ты сохранишь жизнь тех, которых ты не допустил погибнуть от голода; таким образом, является в одинаковой степени достойным удивления и великим даровать нам жизнь и вместе с тем средства к ее сохранению. Я убежден в том, что Господь Бог вверг нас в это бедствие из желания дать тебе возможность выказать свое рвение к добродетели и для того, чтобы твое человеколюбие обнаружилось также в прощении поступивших по отношению к тебе преступно, как оно обнаружилось уже по другому поводу, именно при подаче помощи нуждающимся. Если великим делом является такой поступок по отношению к впавшим в нужду, то еще более достойно правителя миловать тех, кто вследствие своего преступления по отношению к тебе достоин смерти. Если уж освобождение провинившихся от малых наказаний приносит похвальную славу прощающим, то незлобивое отношение к тем, которые подлежали бы за преступления свои смертной казни, приближает человека к естеству Господа Бога. И если бы у нас не было отца, который так страшно страдает от потери детей своих, как уже доказывает его горе по Иосифу, то я и не подумал бы тратить слова, если бы дело касалось нашего спасения; и если бы не приходилось считаться с твоим великодушным характером, — ты ведь считаешь необходимым спасать жизнь даже таких лиц, которые не имеют никого, кто бы оплакивал их смерть, — мы бы охотно подчинились любому твоему наказанию. Теперь же мы, не столько жалея самих себя, хотя мы умрем молодыми и еще не вкусившими сладости жизни, сколько памятуя об отце и оплакивая его старость, возносим к тебе эти мольбы и просим за жизнь нашу, которую преступное наше деяние предоставило твоему возмездию. Ведь отец наш ни сам не дурной человек, ни нас не воспитал для того, чтобы быть преступниками, но, будучи человеком порядочным и не заслуживающим таких испытаний, страдает и печалится из-за нашего отъезда; если же он узнает, что мы погибли и по какой причине, то он этого не вынесет: весь позор обрушившегося на нас несчастия лишь ускорит его смерть и сделает эту смерть ужасной, тем более что он уже теперь почти дошел до состояния умопомешательства раньше, чем наше бедствие дошло через других до его сведения. Поэтому прими все это в соображение и, хотя бы наша преступность и возбуждала в тебе гнев, прости нас и ради отца не подвергай нас заслуженному за нее наказанию; пусть сострадание к нему превозможет наше злодеяние; прими также во внимание старость его, которую ему придется дожить в одиночестве, и то, что он умрет (один), если мы погибнем; принеси эту жертву во имя (всех) родителей. Тем самым ты почтишь и своего собственного отца, и самого себя, так как ты уже сам радуешься этому имени, в чем тебя счастливым да сохранит Господь Бог, отец всех людей, имя которого ты сможешь прославить своим человеколюбием, если только почувствуешь сострадание к отцу нашему и к его горю, когда он нас потеряет. В твоих руках теперь отнять у нас дар, дарованный нам Господом Богом, и, вернув его нам снова, ни в чем не отличаться по милосердию от Него. Прекрасно, если пользуешься своей властью, которую можно было бы также употребить на погибель людям только для того, чтобы оказывать им добро, и если, имея право лишать других жизни, не пользуешься этим правом, но направляешь всю свою власть исключительно на дело спасения людей; и чем большему числу их являешь таким образом милость свою, тем больше имеешь собственных заслуг. Если ты простишь брату его роковое преступление, то ты спасешь всех нас; ведь в случае его наказания кончена жизнь и для нас, которые не можем вернуться к отцу без него и которым придется здесь разделить с ним его печальную участь. И об этом одном мы будем умолять тебя, повелитель, если уже ты решил, чтобы брат наш умер: подвергни и нас одинаковому с ним наказанию, как бы сообщников его преступления, потому что нам не захочется извести себя, печалясь о смерти брата; мы предпочитаем умереть таким же точно образом, как будто бы мы вместе с ним совершили злодеяние. Я не стану долее говорить об этом и предоставлю тебе сообразоваться с тем, что он провинился, будучи еще мальчиком, еще недостаточно рассудительным, и что вообще принято прощать таких лиц; не буду распространяться об этом, чтобы, если ты приговоришь нас к смерти, не казалось, что все сказанное (мною) еще более испортило нашу участь, и чтобы, если ты оправдаешь нас, и это было приписано твоему благородству, в силу которого ты не только спас нас, но и даровал нам тем самым возможность явиться еще более облагодетельствованными тобою; значит, ты более нашего подумал о нашем спасении. Если же ты уже непременно настаиваешь на его казни, то подвергни ей вместо него меня, а его отошли назад к отцу; если же тебе удобнее сделать меня рабом своим, то я для этого дела являюсь, как ты видишь, более (его) пригодным и подходящим и соглашусь как на то, так и на другое».

Сказав это, Иуда, готовый подвергнуться чему угодно ради спасения брата своего, бросился к ногам Иосифа, пытаясь тем смягчить гнев последнего и умилостивить его. Также и все другие братья пали перед ним ниц, плача и предоставляя ему свою собственную жизнь взамен Вениамина.

9. Глубоко этим растроганный и не будучи более в силах притворяться разгневанным, Иосиф повелел всем присутствовавшим удалиться, для того чтобы наедине открыться братьям своим. Когда все вышли, то он открылся братьям своим и сказал: «Хвалю вас за вашу добродетель и за расположение ваше к брату и нахожу вас гораздо более порядочными, чем я мог предполагать на основании совершенного вами некогда со мною. Все сделанное теперь я совершил с целью испытать вашу братскую любовь. Теперь я понимаю, что вы поступили со мною преступно не в силу природы вашей, но в силу желания Господа Бога, предоставившего мне ныне и в будущем пользование благами, если только Он сохранит милостивое к нам расположение. Узнав теперь о здравии отца, на что я вовсе не надеялся, и видя такое отношение ваше к брату, я более не стану поминать того, чем вы видимо так погрешили относительно меня, перестану питать к вам за это неприязнь и выражаю вам, как содействовавшим по сей день исполнению предначертаний Господних, свою благодарность; и таким образом мне хотелось бы, чтобы и вы сами предали все это забвению и скорее радовались тому, что ваши тогдашние козни привели к такому концу, чем стыдиться и страдать за свой проступок. Поэтому и не думайте печалиться о том, что вы приняли (тогда) относительно меня столь гнусное решение, тем более что у вас есть сознание, что решение это не осуществилось. Радуйтесь тому, что произошло от Господа Бога, отправьтесь к отцу и сообщите об этом ему, чтобы он не умер от горя из-за вас и тем лишил меня лучшего моего счастья и чтобы он не умер раньше, чем явится сюда ко мне воспользоваться всеми имеющимися тут у меня благами. Возьмите отца, жен и детей ваших и всю родню свою и переселитесь сюда, потому что невозможно, чтобы самые дорогие мне люди были чужды моему благополучию, тем более что и голод продлится еще целое пятилетие». С этими словами Иосиф обнял братьев своих. Они же плакали и сильно беспокоились о том, что они совершили по отношению к нему: им казалось, что, несмотря на все расположение к ним брата, возмездие неизбежно. Царь же, узнав о прибытии к Иосифу братьев его, был очень доволен и, как будто бы его самого постигла большая радость, приказал отпустить им целые возы, наполненные хлебом, и дать им золота и серебра для доставки отцу. Получив затем от брата своего еще больше подарков, отчасти предназначавшихся для отца, отчасти для каждого из них в личную собственность, причем больше всех было уделено Вениамину, они отправились в обратный путь.

Глава седьмая

1. Когда Иаков по прибытии сыновей узнал все совершившееся с Иосифом, что он не только избег той смерти, которую он так долго оплакивал, но также и то, что он жив, пользуется счастьем и внешним блеском, так как вместе с царем правит Египтом и на него чуть ли не возложена вся забота о стране, старик поверил этому известию, так как подумал о величии Божьем и о милости Предвечного к нему, хотя последняя и не проявлялась в течение долгого времени; поэтому он тотчас собрался в дорогу к Иосифу.

2. Прибыв к колодцу Клятвы, он принес там жертву Господу Богу: с одной стороны, он опасался, что сыновья, переселившись туда, слишком привяжутся к Египту ввиду его плодородия и захотят там остаться на постоянное жительство, так что потомство его уже не вернется в Хананею и не будет владеть ею, вопреки обещанию Господа Бога, а с другой стороны, боялся, как бы отправление, против желания Предвечного, в Египет не навлекло погибели на род его; наконец, он, кроме того, опасался умереть раньше, чем увидит Иосифа. Волнуемый всеми этими соображениями, Иаков впал в сон.

3. Тогда предстал перед ним Господь Бог и дважды позвал его по имени. На вопрос Иакова, кто его зовет, Предвечный заметил: «Иакову не подобает не знать Господа Бога, который всегда являлся покровителем и оказывал поддержку твоим предкам, а за ними и тебе; ибо когда отец собирался лишить тебя власти, то Я сохранил ее за тобой; отправясь, при Моем покровительстве, один в Месопотамию, ты заключил (там) удачный брак и возвратился затем с множеством детей и крупными богатствами на родину. Благодаря Моему лишь благоволению сохранилось все твое потомство, а того сына своего, которого ты считал уже погибшим, именно Иосифа, Я удостоил пользования еще гораздо более значительными благами и сделал его властелином Египта, немногим отличающимся от самого царя. И теперь Я предстал, чтобы быть руководителем твоим в этом путешествии и объявить тебе о том, что ты умрешь на руках у сына своего Иосифа, что потомство твое будет продолжительное время пользоваться властью и почетом и что Я приведу их обратно в страну, которую Я им обещал».

4. Ободренный этим сновидением, Иаков более уверенно отправился в Египет с сыновьями своими и их детьми. Всех их было семьдесят. Я было не хотел приводить имена их, особенно благодаря их неблагозвучию; но для того, чтобы опровергнуть мнение людей, считающих нас египетского, а не месопотамского происхождения, все-таки считаю нужным напомнить здесь имена эти. Итак, у Иакова было двенадцать сыновей, из которых об Иосифе было уже упомянуто. Поэтому теперь мы поименуем остальных и их потомков. У Рувима было четверо сыновей: Ханох, Фаллу, Хецрон и Харми; у Симеона шесть: Иемуил, Иамин, Огад, Иахин, Цохар и Саул; у Левия — три: Гирсон, Кааф и Мерари; у Иуды также было три сына: Шела, Фарес и Зара — и два внука от Фареса: Есром и Хамул; у Иссахара — четверо сыновей: Фола, Фува, Иов и Шимрон; Завулон вез с собою трех сыновей: Середа, Елона и Иахлеила. Все это было потомство Лии, и сама она находилась тут вместе с ними, равно как и дочь ее Дина, — итого тридцать три человека. У Рахили было два сына: из них у Иосифа было также два сына: Манассия и Ефрем, а у другого, Вениамина, десять: Бела, Бехер, Ашбел, Гера, Нааман, Эхи, Рош, Муппим, Хуппим и Ард. Если прибавить этих четырнадцать человек к вышепоименованным, то получится число сорок семь. Это было вполне законное (правоспособное) потомство Иакова. Кроме того, от прислужницы Рахили, Валлы, были у последнего еще сыновья Дан и Неффалим, который в свою очередь имел при себе четырех сыновей: Иахцеил, Гуни, Иецер и Шиллем, тогда как у Дана был один только ребенок Хушим. При сложении их с числом предыдущих выйдет сумма пятьдесят четыре. Гад же и Асир родились от Зелфы, которая была прислужницей Лии. У Гада было семь сыновей: Цифион, Хагги, Шуни, Эцбон, Ери, Ароди, Арели, тогда как Асир имел одну дочь Серах и шестерых сыновей, имена которых: Имна, Ишва, Ишви, Бриа, Хевер и Малхиил. Прибавив этих шестнадцать к указанным пятидесяти четырем, получаем полное вышеупомянутое число семьдесят, не включая сюда Иакова^[134].

5. Узнав о приближении отца (так как брат Иуда поехал вперед для извещения его об этом прибытии), Иосиф выехал к нему навстречу и съехался с ним у Героонполиса^[135]. Старик чуть было не умер от столь неожиданной и великой радости; но Иосиф привел его опять в чувство, потому что, хотя он сам едва мог совладать со своей радостью и сам был близок к такому же состоянию, он все-таки не дал чувству обуять себя в такой мере, как это случилось с отцом его. Посоветовав затем отцу не спеша продолжать путь свой, Иосиф взял пятерых из числа братьев и поехал с ними к царю, чтобы известить его о прибытии Иакова с семейством. Фараон принял это известие с радостью и спросил Иосифа, каким делом они обыкновенно занимаются, чтобы устроить их сообразно с их привычками. Иосиф сказал, что они отличные пастухи и собственно только к одному этому делу питают наибольшую склонность; сообщил же он это потому, что имел в виду, чтобы братья не разлучались, но, живя все вместе, совокупно заботились об отце, а также чтобы они, не имея ничего общего с египтянами, не сближались с последними. Между тем египтянам было запрещено заниматься скотоводством как промыслом^[136].

6. Когда же Иаков предстал пред царем, чтобы приветствовать его и пожелать ему благоденствия на престол, фараон стал между прочим его расспрашивать и о его возрасте. Узнав же от него, что ему сто тридцать лет, он удивился преклонным летам Иакова, который сообщил ему при этом, что он еще не дожил до обычного возраста своих предков. Затем фараон предоставил ему для житья вместе с семейством Гелиополь^[137], потому что тут находились и пастбища, предназначенные для царских пастухов.

7. Между тем голод в Египте продолжался, и стесненное положение населения становилось все чувствительнее, так как река, не поднимаясь выше своего обычного уровня, перестала орошать страну, да и дождей не посылал Господь. При этом народ, в неведении грозившей ему беды, не принял заранее никаких мер предосторожности, а Иосиф отпускал хлеб только за деньги. Поэтому людям не оставалось другого исхода: им приходилось продавать свои стада и рабов и покупать себе на вырученные деньги хлеб; равным образом, у кого был участок земли, тому приходилось уступать его за хлеб. Когда в силу этого вся земельная собственность их перешла в руки царя, то они стали выселяться в разные места, чтобы царю сделать удобное приобретение их земли. Исключение составляли одни только жрецы, которые сохранили за собой свою недвижимую собственность. Бедствие не только поработило народ внешним образом, но и нравственно^[138], принудило его в конце концов обратиться к позорному способу пропитания. Когда же бедствие прекратилось и река залила страну, так что земля начала давать урожаи по-прежнему, Иосиф стал разъезжать по всем городам и, собирая в каждом народ, возвращал ему в целости земли, которые перешли было в собственность царя и которыми последний был вправе распоряжаться вполне самостоятельно; при этом он приглашал народ возделывать эти земли на правах личной собственности, при условии, однако, чтобы они доставляли царю пятую часть всех плодов земли, которую последний предоставлял им, хотя имел полное право распоряжаться ею как собственностью. Так как народ против ожидания стал теперь собственником земли, то его обуяла великая радость и он подчинился указанным предписаниям. Благодаря всему этому, авторитет Иосифа возрос у египтян, а еще более усилилась их любовь к царю. Обычай же отдавать пятую часть всех плодов остался и при следующих фараонах.

Глава восьмая

1. Прожив семнадцать лет в Египте, Иаков заболел и умер, окруженный сыновьями своими. При этом он пожелал им всякого благоденствия и пророческим образом предсказал каждому из них, где его потомки будут жить в Хананее, как то впоследствии и случилось. Высшую похвалу он воздал Иосифу за то, что тот не только не относился злопамятно к братьям своим, но и выказал даже особенное к ним внимание, осыпав их такими подарками, которых многие не делают даже своим благодетелям. При этом он повелел своим собственным сыновьям принять в число свое и сыновей Иосифа, Ефрема и Манассию, и поделиться также и с ними Хананеей, о чем у нас речь будет впереди. Наконец, Иаков просил похоронить его в Хевроне. Он умер, прожив без трех лет полтора века, не уступая никому из предков своих в благочестии по отношению к Господу Богу и получив в удел воздаяние по заслугам своим, как то было и со всеми предками его. С разрешения фараона, Иосиф отвез тело отца в Хеврон и похоронил его торжественно. Ввиду того что братья не захотели возвратиться вместе с ним в Египет (боясь, как бы он после смерти отца не вздумал наказать их за их прежние козни против него, так как теперь уже более не было в живых человека, ради которого он мог бы обходиться с ними милосердно), Иосиф стал убеждать их совершенно оставить всякие опасения и не относиться к нему с подозрением. Приведя их с собою назад, он подарил им большие владения и не переставал всяческим образом выказывать им свое расположение.

2. Затем умер и Иосиф, прожив сто десять лет на свете, соискав себе общее удивление за свою добродетель, отнесясь ко всему мудро и сумев с пользой употребить свою власть. Эти данные были также причиной столь великого его среди египтян успеха, несмотря на то что он прибыл из другой страны и к тому же в таком печальном положении, о котором мы упомянули уже выше. Умерли затем и братья его, счастливо прожив в Египте. Тела всех их спустя некоторое время потомки и дети их отвезли и похоронили в Хевроне, тогда как прах Иосифа был перевезен в Хананею позже, именно когда евреи вышли из Египта: такое клятвенное обещание было дано ими Иосифу^[139]. Что затем произошло со всеми этими потомками и с какими трудностями они овладели Хананеей, это я расскажу позже, после того как упомяну о причине, по которой они покинули Египет.

Глава девятая

1. Так как египтяне были изнежены и недобросовестны в работах, особенно же преданы удовольствиям и легкой наживе, то в результате получилось враждебное с их стороны отношение к евреям, основывавшееся также на чувстве зависти к их благополучию. Именно, видя, что племя израильское увеличивается и благодаря своей добродетели и трудолюбию становится богатым и пользуется значением, они испугались, как бы оно не овладело ими самими. При этом, благодаря отдаленности времени, египтяне совершенно забыли о заслугах Иосифа, стали крайне надменно обходиться с израильтянами и взвалили на них различные тяжелые работы, тем более что царская власть перешла к новой династии: они поручили им отвести реку (Нил) в разные каналы и соорудить у городов стены и плотины, чтобы вода реки не проникла в города и не обратила почву их в болото. Равным образом они побуждали народ наш строить пирамиды, изучать всевозможные ремесла и привыкать к тяжелым трудам. В продолжение четырехсот лет они несли такое иго^[140]; при этом происходило нечто вроде состязания, так как египтяне преследовали цель — во что бы то ни стало извести израильтян тяжелыми работами, а последние хотели показать, что они сильнее всех этих мероприятий.

2. В то время как евреи находились в таком положении, у египтян явилась и другая причина, по которой они еще более постарались стереть с лица земли народ наш. Поводом к этому послужило следующее: один из египетских ученых (которые, кстати сказать, особенно выдаются своими предсказаниями будущего) возвестил царю, что к тому времени среди израильтян родится мальчик, который если вырастет, то сокрушит могущество египтян и сделает евреев властным народом^[141]; при этом он превзойдет своей добродетелью всех людей и приобретет вечную славу. Испугавшись этого, фараон по совету того предсказателя повелел всех родившихся тогда еврейских детей мужского пола бросить в реку и загубить, а египетским повивальным бабкам приказал следить за беременностью еврейских женщин и не выпускать из виду их родов; он повелел именно египетским бабкам следить за этим, потому что они, будучи одной с ним национальности, не решатся ослушаться царского приказа. Тех же, кто поступит вопреки этому приказанию и осмелится тайно спасти новорожденных, царь приказал вместе со всем их семейством подвергать смертной казни. Это было ужасным ударом для тех, кого это распоряжение касалось (т. е. евреев), не только потому, что родители таким образом лишались детей своих, причем им самим приходилось исполнять роль палачей, но и оттого, что мысль о совершенном прекращении рода — а это представлялось неизбежным при убиении детей и их собственном полнейшем изнурении — еще усугубляла им тягость и безвыходность их положения. В таком-то горе были они. Однако никто не в состоянии оказать посильное давление на решения Господа Бога, хотя бы и пустил для этого в ход тысячи ухищрений. Поэтому-то и ребенок, о котором предсказывал ученый прорицатель, продолжал, несмотря на все мероприятия царя, подрастать, и все случилось именно так, как о нем было предсказано. Произошло же все это следующим образом.

3. Один знатного происхождения еврей, Амрам, очень заботился об участи всего своего народа, боясь, как бы он совершенно не исчез с лица земли ввиду недостатка в подрастающем молодом поколении^[142], при этом он и сам лично находился в безвыходном положении, так как жена его была беременна. Поэтому он обратился к милосердию Предвечного, умоляя Его сжалиться наконец над людьми, которые ни в чем не изменили своему благочестию, и, освободив их от настоящего их горя, оставить им надежду, что их племя не погибнет. Господь Бог сжалился над ним и в ответ на его мольбу явился ему во сне. Он стал уговаривать Амрама не отчаиваться относительно будущего, говоря, что отлично помнит благочестие их (евреев) и за это всегда воздаст им должное, как Он уже даровал предкам их то, что они из столь небольшой горсти людей стали таким многочисленным народом. Ведь Авраам явился одиноким из Месопотамии в Хананею и здесь нашел свое счастье как во всех прочих отношениях, так и относительно жены своей, которая сначала была бесплодна, а затем, ввиду его страстного желания, стала способна к деторождению и родила сына. Таким образом он оставил Измаилу и его потомкам Аравию, детям Хеттуры — Троглодиту, Исааку же — Хананею. «А какие великие военные подвиги он совершил при Моем покровительстве, — сказал Господь, — этого вы никогда, даже если бы вы были отъявленными нечестивцами, не сможете забыть. Иакову же выпало на долю стяжать себе известность даже среди иноплеменников за его великое счастье в жизни, которое он передал и своим потомкам; хотя он явился в Египет всего с семьюдесятью (членами семьи), вы теперь достигли уже числа более шестисот тысяч человек. Отныне же знайте, что Я помышляю как об общем благе вашем, так и, в частности, о твоей личной славе, потому что ребенок, из-за которого египтяне решили убивать всех рождающихся израильских мальчиков, будет именно твоим сыном. Он останется скрытым от лиц, подстерегающих его с целью загубить его, необычайным образом будет воспитан и освободит народ еврейский от египетского ига. Этим он на вечные времена оставит по себе славную память не только среди евреев, но и у иноплеменников. Такую милость явлю Я тебе и потомкам твоим. Кроме того, будет у него такой брат, который сохранит на вечные времена вместе со своим потомством священство мое».

4. Проснувшись после этого сновидения, Амрам сообщил о нем Иохаведе, жене своей. Однако страх их лишь усилился вследствие этого сновидения, потому что они теперь беспокоились не только о ребенке, но и относительно необычайного величия его в будущем. Впрочем, подтверждением предвещания Господа Бога послужили уже самые роды жены (Амрама), так как ей удалось скрыть их от соглядатаев, вследствие легкости и безболезненности родильного процесса^[143]. Кроме того, (родителям) удалось воспитывать ребенка тайно у себя в продолжение трех месяцев^[144]. Затем, однако, Амрам стал бояться, как бы это дело не обнаружилось и как бы он, навлекши на себя гнев царя, не пострадал вместе с ребенком и тем помешал бы осуществлению предсказания Господа Бога. Поэтому он предпочел предоставить спасение дитяти и заботу о нем Предвечному, чем, положившись на это скрывание (которое, кроме того, было ненадежно), подвергать опасности не только тайно воспитываемого ребенка, но и самого себя, тем более что, по его убеждению, Господь Бог и Его слова представляют полную гарантию и наверное оправдаются. Порешив это, родители сделали тростниковую плетеную корзиночку, наподобие колыбельки, такой величины, чтобы удобно было поместить туда младенца. Замазав ее смолою, которая по природе своей препятствует проникновению внутрь воды, они положили в корзину ребенка и, спустив на реку, предоставили его спасение Господу Богу. Река подхватила и понесла корзину, Мариам же, сестра ребенка, по приказанию матери, шла по берегу, чтобы посмотреть, куда течение понесет корзину^[145]. Тут-то Господь Бог и показал, что человеческие расчеты совершенно несостоятельны, что все, чего бы Он сам ни пожелал, доводится до благополучного разрешения и что те, кто из личного интереса готовит другим погибель, даже при самом большом со своей стороны рвении, ошибаются в своих расчетах, тогда как уповающие на предопределение Предвечного находят неожиданное спасение и благополучие, несмотря на величайшие затруднения и опасности. Судьба именно этого ребенка служит наглядным доказательством всемогущества Господа Бога.

5. У царя была дочь именем Фермуфис^[146]. Гуляя по берегу реки и увидав корзинку, увлекаемую течением, она послала пловцов с приказанием доставить ее ей. Когда посланные вернулись с корзиной и царевна увидала ребенка, она полюбила его за его величину и красоту. Таково было попечение Господа Бога о Моисее, что воспитать и заботиться о нем пришлось как раз тем людям, которые решили погубить прочих еврейских мальчиков ради того, чтобы воспрепятствовать именно его рождению. Фермуфис тотчас повелела привести женщину, которая дала бы грудь ребенку. Но когда последний не хотел принимать груди и отказывался от множества женщин, бывшая при этом Мариам подошла как бы случайно и как бы из любопытства и сказала: «Напрасно, царевна, призываешь ты этих женщин для кормления ребенка, он ведь не одного с ним племени; если же ты велишь призвать одну из еврейских женщин, то он немедленно примет родную грудь». Признав это замечание правильным, дочь царя приказала (девушке) пойти за (еврейской) кормилицей. Воспользовавшись этим случаем, та вскоре явилась обратно в сопровождении никому из присутствующих не знакомой матери своей. Так как младенец с удовольствием взял у нее грудь, то царевна вполне доверила ей воспитание его^[147].

6. От того, что он был брошен в реку и вытащен из нее, ребенок получил и свое имя, так как египтяне называют воду «мо», а спасенных — «исей». Сложив эти два слова, они дали их ему в виде имени. Сообразно предсказанию Господа Бога, Моисей вскоре по общему отзыву стал вследствие силы ума своего и презрительного отношения к трудностям всякой работы одним из лучших представителей еврейства. (Авраам был его седьмым предком; сам Моисей был сыном Амрама, этот — сын Каафа, отцом которого является Левий, сын Иакова, сына Исаака, который в свою очередь был сыном Авраама.) Ум его развивался несообразно с его возрастом, так как тот соответствовал бы по силе более зрелым годам. Мощь этих способностей обнаруживалась (у него) уже в раннем детстве, и тогдашние поступки его уже свидетельствовали о том, что в зрелом возрасте он совершит гораздо более необычайные вещи. Когда ему минуло три года, Господь даровал ему необыкновенный для таких лет рост, и к красоте его никто не только не был в состоянии относиться равнодушно, но все при виде Моисея непременно выражали свое изумление. Случалось также, что, когда ребенка несли по улице, многих из прохожих поражал взгляд его настолько, что они оставляли дела свои и в изумлении останавливались, глядя ему вслед, настолько сильно его детская красота и миловидность приковывали внимание всех^[148].

7. Не имея собственных детей, Фермуфис ввиду таких его качеств усыновила его. Приведя Моисея однажды к отцу своему, она указала на него как на своего желанного наследника, потому что по воле Господа Бога ей не суждено иметь родного сына. При этом она сказала отцу: «Взрастив этого чудного обликом и благородного по своему духовному развитию ребенка, которого я столь странным образом получила в дар от реки, я задумала усыновить и сделать его (со временем) наследником твоего царства». С этими словами она подала ребенка отцу на руки. Последний взял его и, прижав к груди своей, из желания выказать дочери расположение, надел на него свою диадему. Но Моисей швырнул корону на землю, сорвав ее с себя в детской шаловливости, и стал топтать ее ножками. Это было дурным предзнаменованием для царя. Когда это увидел тот самый ученый, который (когда-то) предсказал, что рождение Моисея будет началом унижения власти египтян, то он бросился (на ребенка) с целью убить его; при этом он громко закричал: «Царь! Это именно тот ребенок, которого Бог велел нам убить, чтобы быть в безопасности. Своим поступком он ведь подтверждает правильность предсказания, глумясь (теперь уже) над твоею властью и топча ногами твою корону. Поэтому убей его, тем освободи египтян рот страха перед ним и обмани надежды евреев, которые вызовет в них эта его смелость». Однако Фермуфис быстро велела убрать ребенка и предупредила исполнение этого совета; к тому же и царь медлил с приказанием убить его, так как к тому побуждал его Господь Бог, который заботился о спасении Моисея^[149]. Затем его воспитывали с большою заботливостью. И в то время как евреи возлагали на него все свои надежды, египтяне относились к его воспитанию с подозрением. Но так как не было прямой причины, по которой убил бы его либо царь (вдобавок родственный ему теперь благодаря усыновлению), или кто-нибудь другой, кто решился бы на это в интересах египтян ввиду известного предсказания, то его никто и не думал убивать.

Глава десятая

1. Затем Моисей, о рождении, воспитании и юности которого было сообщено вышеуказанным образом, доказал египтянам свою доблесть, равно как и то, что он родился для унижения их и для возвеличения евреев. Поводом к этому ему послужило следующее обстоятельство: эфиопы (соседи египтян) ворвались в их страну, похитили у них все имущество и угнали весь скот египтян. В ярости последние пошли на эфиопов походом, чтобы отомстить им за обиду, но, побежденные в битве, одни из них пали, другие же искали спасения в постыдном бегстве на родину. Эфиопы следовали за ними по пятам, считая трусостью не занять всего Египта, еще далее проникли в страну и, вкусив от тамошних благ, уже не хотели более от них отказаться. Напав поэтому сперва на пограничные области, которые не осмелились оказывать им сопротивление, они дошли до Мемфиса и до самого моря, причем ни один город не смог противостоять перед ними. Стесненные таким грустным оборотом дел, египтяне прибегли к вопрошанию оракулов и к прорицаниям. Бог их посоветовал им обратиться за помощью к евреям, и фараон потребовал у своей дочери выдачи Моисея, чтобы он послужил ему в качестве военачальника. Царевна предоставила Моисея отцу, заставив последнего поклясться, что юноша не подвергнется с его стороны никакому насилию; на эту просьбу о помощи она смотрела как на великое (оказываемое ею стране) благодеяние и стала упрекать жрецов, которые советовали убить Моисея, в том, что они теперь не стыдятся просить его о помощи. 2. Упрошенный Фермуфисой и фараоном, Моисей усердно взялся за это дело. Равным образом радовались и ученые книжники обоих народов: египетские — тому, что теперь, когда они, благодаря доблести Моисея, победят врагов, им представится возможность избавиться и от него каким-нибудь коварным способом; еврейские — тому, что у них возникала надежда на освобождение от египтян под предводительством Моисея. Желая предупредить врагов раньше, чем они могли бы узнать о его на них нападении, Моисей отправил против них войско не морским путем, но сухопутным. При этом он дал образчик своего изумительного ума. Дело в том, что путешествие по суше представляло большие затруднения ввиду множества змей. Их там страшное обилие, причем существуют и такие, которые в других местах нигде не водятся и отличаются силой, злокачественностью и безобразным видом; некоторые из них вдобавок обладают крыльями, так что не только могут оказать вред, крадучись по земле, но и, налетая сверху, нападать на людей, которые того совершенно не ожидают. И вот Моисей придумал для большей безопасности и спокойствия войска следующее удивительное средство: он велел приготовить плетеные коробки из тростника, наполнить их ибисами и взять с собой. Эти птицы очень враждебно относятся к змеям, которые быстро удаляются при их появлении, но, попавшись ибисам, налетающим на них с быстротою оленя, уносятся и пожираются последними. При этом ибисы легко приручаются, не изменяя своего отношения только к змеям. Впрочем, так как греки хорошо знакомы с этими птицами и их внешностью, я не буду здесь останавливаться на их описании. И вот, когда Моисей добрался до местности, где водятся змеи, он стал выпускать ибисов на змей и пользовался их борьбой, чтобы оградить свое войско. Совершая таким образом переход, Моисей нагрянул на эфиопов раньше, чем они могли предполагать это. Затем он сошелся с ними в бою, победил их и отнял у них всякую надежду на подчинение египтян. Немедленно за этим он двинулся на города эфиопские и при завладении ими произвел большую резню среди жителей. Увидев такое геройство Моисея и уже почувствовав его результаты, египетское войско перестало теперь страшиться всяких затруднений, так что для эфиопов оставался лишь печальный выбор между пленом или полнейшим разорением. Наконец они были оттиснуты в главный город Эфиопии Саву, который Камбиз^[150] впоследствии переименовал в честь своей родной сестры в Мерое^[151], и подверглись здесь осаде. Это место было почти неприступно, так как с одной стороны его обтекал полукругом Нил, с другой же стороны — две другие реки, Астап и Астабор, своим течением отрезали наступающим доступ. Внутри же, на острове, находился самый город, окруженный крепкой стеной; и хотя реки служили ему достаточным оплотом против врагов, тут возвышались за стенами еще огромные искусственные валы, которые должны были служить более надежной защитой против напора воды при разливе и делали врагам взятие города крайне затруднительным, если бы им даже удалось переправиться через реки. И вот, пока Моисей с крайним неудовольствием видел тут бездействие своего войска (так как враги не решались вступить в бой), с ним случилось следующее происшествие. У эфиопского царя была дочь Фарбис. Видя, как близко Моисей подводит войско свое к стенам (города) и как он храбро сражается, и удивляясь его необычайно умелым распоряжениям, поняв, что благодаря ему, египтяне, потерявшие было свою свободу, теперь снова ее себе вернули и пользуются таким успехом, тогда как столь гордившиеся своими удачами эфиопы стеснены и подвергаются крайней опасности, она воспылала безумной страстью к Моисею. Так как это чувство все более и более овладевало ею, она решилась послать к Моисею самых верных слуг своих для переговоров о браке. Когда он поставил условием для этого сдачу города и дал клятвенное обещание, что он, женившись на царевне и заняв город, не нарушит договоров, то тотчас же было приступлено к делу. Возблагодарив после покорения эфиопов Господа Бога, Моисей вступил в брак и повел египетское войско обратно на родину.

Глава одиннадцатая

1. Те же, которые спаслись благодаря Моисею^[152], почувствовали к нему еще большую ненависть и еще более страстно стремились привести в исполнение свои коварные намерения относительно него, так как боялись, что Моисей ввиду своего успеха задумает совершить государственный переворот в Египте. Ввиду этого они стали советовать царю убить его. Царь и сам по себе уже подумывал об этом, отчасти оттого, что завидовал военным удачам Моисея, отчасти же из страха быть свергнутым им. Когда же его к этому подстрекнули также и книжники, фараон окончательно решил избавиться от Моисея. Узнав заблаговременно об этом коварном замысле, последний, однако, тайно бежал, а так как все дороги были оберегаемы стражей, то он направил путь свой по пустыне и таким местам, где он не рисковал попасться в руки врагам. И хотя он терпел недостаток в пище, он, благодаря стойкости своего характера, все-таки уходил, не обращая внимания на бедствия. Прибыв наконец к городу Мадиаме, лежащему у Чермного моря и носившему свое имя по одному из сыновей Авраама от Хеттуры, он присел недалеко от города около ближайшего колодца, чтобы отдохнуть от усталости и изнурения. Дело было в полдень. Тут благодаря тамошним обычаям Моисею представился случай совершить деяние, которое обнаружило всю его добродетель и доставило ему возможность устроиться значительно лучше.

2. Так как в той местности чувствовался недостаток в воде, то пастухи наперерыв друг перед другом старались овладеть колодцами, чтобы стада не оставались без воды, если другие вычерпают ее раньше их. И вот к тому колодцу пришли семь девушек-сестер, дочери священнослужителя Рагуила, пользовавшегося большим почетом у тамошних жителей. Они стерегли стадо отца своего, так как это дело, по обычаю жителей Троглодиты, лежит также на обязанности женщин^[153]. Придя раньше других к колодцу, они стали накачивать воду для своих стад из желобов, которые были сделаны для спуска влаги. Когда же затем появились пастухи и стали отгонять девушек, чтобы самим овладеть водой, Моисей счел позорным относиться хладнокровно к оскорблению девушек и дозволить, чтобы сила этих мужчин восторжествовала над правом девушек; поэтому он оказал последним необходимую поддержку и отогнал желавших прибегнуть к насилию пастухов. Получив от Моисея такую поддержку, девушки возвратились к отцу своему, рассказали ему о насилии пастухов и о помощи со стороны чужестранца и просили вознаградить последнего за его добрый поступок, не откладывая этой благодарности. Рагуил^[154] сердечно отнесся к чувству благодарности дочерей своих, которое они питали к человеку, оказавшему им поддержку, и велел привести к себе Моисея, чтобы должным образом отблагодарить его. Когда Моисей явился, то старик сообщил ему, как дочери отнеслись к оказанной им помощи, а затем, выразив ему свою признательность за его доброе дело, сказал, что он оказал поддержку отнюдь не людям, которые могли бы безразлично отнестись к этому, но таким, которые способны чувствовать благодарность и сумеют своей признательностью еще превзойти оказанную им услугу.

Затем он принял Моисея к себе в дом как сына и дал ему в жены одну из дочерей своих; вместе с тем он назначил его заведующим и хозяином всех стад своих^[155] (которые в древности у варваров составляли все их богатство).

Глава двенадцатая

1. Будучи так хорошо принят Иофором (таково было прозвище Рагуила), Моисей остался у него пасти его стада. Спустя некоторое время он однажды погнал скот на гору Синай, которая выше всех тамошних вершин и представляла особенно хорошее пастбище, так как там росла отличная трава. Ввиду существования поверья, что тут обитает божество, травы этой не трогали и пастухи не решались вступать на эту гору. Тут Моисею представилось необычайное зрелище.

Терновый куст стоял весь в огне, причем пламя не касалось ни окружавшей его травы, ни цветов; также и зеленые ветви куста оставались невредимыми, хотя пламя было очень сильное и большое. Моисей испугался при виде этого необычайного зрелища, но был поражен еще более, когда услыхал раздавшийся из огня голос, назвавший его по имени и вступивший с ним в разговор. Тут Моисею была указана дерзость, с которой он решился вступить в местность, на которую раньше, вследствие ее святости, не дерзал вступать ни один смертный, и был дан совет отойти как можно дальше от пламени и, как богобоязненному человеку и потомку великих мужей, удовольствоваться виденным, а не стараться глубже проникнуть в смысл всего этого. При этом голос предсказал Моисею также его будущую славу и почести, которые он стяжает себе при помощи Господа Бога среди людей, и повелел ему смело вернуться в Египет, стать тут начальником и руководителем еврейской простонародной массы и освободить своих соплеменников от тех унизительных притеснений, которым они там подвергаются. «Ведь они будут населять ту счастливую страну, — продолжал раздаваться голос, — в которой жил предок ваш Авраам, и будут пользоваться всеми ее благами. Все это доставишь им ты своим умным руководительством». Когда же он выведет евреев из Египта, то ему повелевается принести в этом самом месте благодарственную жертву. Так вещал голос из огня.

2. Пораженный всем виденным, а еще более услышанным предвещанием, Моисей сказал: «Не доверять могуществу Твоему, Господи, перед которым я преклоняюсь и которое Ты, как я знаю, явил нашим предкам, я считал бы безумием и несовместимым с моим рассудком. Тем не менее я недоумеваю, как мне, лицу частному и не пользующемуся никаким влиянием, уговорить моих соплеменников покинуть страну, которую они теперь населяют, и последовать за мною туда, куда я поведу их; далее, если бы мне даже удалось уговорить их к тому, то каким образом заставлю я фараона согласиться на такой исход людей, на трудах и работах которых египтяне основывают свое собственное благосостояние».

3. Но Господь Бог посоветовал Моисею быть увереннее и обещал лично помочь, даровав ему, где нужно будет, красноречие, а где потребуется наглядный пример — соответствующую силу. При этом для большей убедительности Своего обещания Господь Бог повелел Моисею бросить на землю посох^[156]. Когда он это сделал, то посох обратился в змею, которая стала извиваться спиралью, подняла голову, как бы готовясь защититься от нападающих, а затем опять обратилась в посох. После этого Господь Бог повелел Моисею сунуть правую руку за пазуху. Сделав это, Моисей вынул ее, и она была бела и похожа по цвету на известь, но потом опять обратилась в прежнее обычное свое состояние. Далее Господь приказал взять где-нибудь поблизости воды и вылить ее на землю, и он увидел, что вода обратилась в жидкость, похожую на кровь. Изумленного всем этим Моисея Господь убедил быть посмелее и верить в то, что Предвечный будет ему всегда его самым могущественным покровителем; «и ты будешь применять во всевозможных случаях эти чудеса для того, чтобы убедить людей, что ты послан Мною и совершаешь все сообразно Моему повелению. Итак, Я приказываю тебе без замедления поспешить в Египет, не отдыхать ни днем ни ночью, чтобы потерей здесь времени не заставлять евреев еще дольше томиться в их рабстве».

4. Не имея причины не доверять тому, что возвестил ему Господь Бог, и лично увидев и услышав такие достоверные вещи, Моисей возблагодарил Предвечного и просил Его даровать ему чудодейственную силу также и в Египте. При этом он умолял также Господа Бога не отказать ему сообщить Его собственное, настоящее имя, чтобы он знал и Его, так как Предвечный уже удостоил его Своим разговором и лично показался ему. Тогда он при жертвоприношениях будет обращаться к Нему с подобающим Ему воззванием. И Господь Бог раскрыл Моисею Свое настоящее, раньше людям неизвестное имя. Но говорить о нем я не смею^[157].

Моисей же получил возможность совершать эти чудеса не только на данный случай, но и навсегда, когда в том представилась бы надобность. Все это его еще более убедило в истине божественного обещания из огненного куста и в необходимости полного упования на поддержку со стороны Господа Бога; он укрепился еще более в надежде на спасение своих соплеменников и на то, что Предвечный накажет египтян.

Глава тринадцатая

1. Узнав, что умер царь египетский, фараон, от которого он некогда бежал, Моисей стал просить у Рагуила разрешения вернуться на пользу своих соплеменников в Египет. Взяв затем жену свою Сепфору, дочь Рагуила, и сыновей своих от нее, Гирсама и Елиезера, Моисей отправился в Египет. Что касается имен сыновей, то Гирсам означает на еврейском языке, что он прибыл в чужую страну, Елиезер же — что он бежал от египтян при содействии родного своего Бога^[158]. Недалеко от границы Египта, по повелению Господа Бога, встретился Моисею брат его Аарон, которому он тотчас сообщил все приключившееся с ним на горе, а также поручения, данные ему Предвечным. Когда они совершили еще часть пути, то навстречу им вышли самые родовитые из евреев, которым было уже сообщено о прибытии Моисея. Когда последний рассказал и им о цели своего прибытия и они не хотели поверить словам его, то он убедил их представленными им чудесами. Пораженные этим неожиданным и невиданным зрелищем, евреи воспрянули духом и стали твердо надеяться, что Господь Бог позаботится об их спасении.

2. После того как Моисей таким образом уже успел склонить на свою сторону евреев, получил от них согласие на беспрекословное повиновение его приказаниям и увидел, что они действительно жаждут свободы, он явился к царю^[159], лишь недавно вступившему во власть, и стал излагать ему, какую услугу оказал он египтянам, когда те были унижены эфиопами и когда страна их подверглась разграблению, как он подвергал себя за них, как будто за родных своих единоплеменников, трудам и опасностям войны и как он за все это не получил от них должного воздания. Затем он подробно сообщил царю все случившееся с ним на горе Синай, как говорил с ним Господь Бог и какие чудеса были явлены Им для подтверждения основательности повелений Его. Далее Моисей стал просить фараона отнестись с доверием ко всему этому и не противиться (столь явно выраженному) желанию Господа Бога.

3. Когда же царь начал глумиться над этим, Моисей на деле дал ему возможность своими глазами увидеть те чудеса, которые произошли на горе Синай. Однако царь рассердился и назвал его гнусным обманщиком, который бежал когда-то от египетского рабства, а теперь хитро обставил свое возвращение и пытается своими фокусами и магическими представлениями ввести людей в заблуждение. С этими словами он одновременно отдал приказ жрецам показать Моисею те же самые чудесные вещи, чтобы он убедился, что и в этой науке египтяне достаточно сведущи (и чтобы он не считал себя единственным обладателем такой божественной силы; он ведь показывает свои необычайные вещи лишь для того, чтобы заручиться доверием необразованного простонародья). Затем жрецы бросили свои посохи наземь, и они обратились в змей. Моисей, однако, не смутился этим и сказал: «Я, царь, нисколько не умаляю египетской мудрости; но тем не менее я заявляю, что совершаемое здесь мной настолько же лучше и выше магических опытов этих людей, насколько отличны деяния Господа Бога от человеческих. Поэтому я сейчас покажу, что мои чудеса не фокусы и не только похожи на чудеса, но на самом деле совершаются по желанию и в силу могущества Господа Бога». С этими словами он бросил свой посох на землю, приказав ему обратиться в змею. Посох повиновался, набросился на посохи египетские, которые только казались змеями, и один за другим поел их все. Когда он затем принял опять свой обычный вид, Моисей поднял его.

4. Однако царь нисколько этим не был поражен, но рассердился еще более, сказал, что Моисей не добьется своим умением и ловкостью ничего от египтян, и повелел лицу, поставленному для надзора за евреями, не давать последним ни малейшего отдыха от работы, но притеснять их сильнее прежнего. Раньше надзиратель давал им солому для выделки кирпичей, а теперь прекратил и эту выдачу, так что днем заставлял их томиться над работой, а ночью собирать солому. И так как евреи очутились таким образом в вдвойне тягостном положении, то они стали упрекать Моисея как виновника того ухудшения, которое произошло в их бедственном положении. Последний же не пугался угроз царя и не поддавался жалобам евреев, но, вооружившись твердостью духа, решил подвергнуться любым испытаниям для того, чтобы доставить своим единоплеменникам свободу. Представ поэтому снова перед фараоном, он старался склонить его отпустить евреев к горе Синайской, для того чтобы они там могли совершить жертвоприношение Господу Богу, как это было повелено Предвечным, и убеждал царя не противиться воле Господней, но предпочесть исполнение Его желаний всему прочему и разрешить евреям исход; иначе, в случае запрещения, фараону придется приписать самому себе все то горе, которое неизбежно постигает всякого, противодействующего повелениям Господа Бога. Ведь на тех, кто навлекает на себя гнев Предвечного, отовсюду обрушиваются бедствия: земля и воздух становятся к ним во враждебные отношения, рождение детей перестает совершаться нормальным путем, все объявляет им войну и распрю. Все это придется испытать египтянам, говорил он, и тем не менее народ еврейский, хотя бы и против их желания, в конце концов все-таки покинет их страну.

Глава четырнадцатая

1. Так как фараон глумился над словами Моисея и не думал придавать им серьезное значение, то египтян поразили ужасные бедствия. Последние я подробно опишу каждое в отдельности, отчасти потому, что постигшие египтян ужасы раньше не были испытаны ни одним народом, отчасти для того, чтобы показать, что решительно все предсказания Моисея вполне оправдались, отчасти, наконец, оттого, что людям вообще полезно ознакомиться с этим и научиться избегать совершения таких поступков, какие позволили себе египтяне, — не оскорблять Господа Бога и не побуждать Его в гневе наказывать их злодеяния. Итак, по повелению Предвечного, вода в реке обратилась в кровь, так что ее невозможно было пить; между тем у египтян не было другого источника влаги. При этом вода не только по цвету стала похожа на кровь, но и по качеству своему, так как у всех, кто пытался напиться ее, вызывала сильные боли и резь. Но таково было действие ее лишь по отношению к египтянам; для евреев же она оставалась сладкой и вполне для питья пригодной и нисколько не изменялась в своем составе. Это необычайное явление настолько подавило фараона, что он, боясь за участь народа, согласился на исход евреев. Но лишь только бедствие прекратилось, он снова отменил свое решение и отказался отпустить их.

2. Тогда Господь наслал на египтян второе бедствие, так как фараон не изменял своего мнения и не хотел образумиться даже после прекращения постигшего народ первого несчастья. Страну наводнило несчетное множество лягушек, которыми была переполнена и река, так что люди, бравшие воду, могли получить лишь жидкость, насыщенную остатками околевших в воде и заражавших ее таким образом животных. И вся страна была страшно загрязнена, так как лягушки рождались и околевали, и домашний обиход стал невозможен, потому что их находили в пище и в питье, и они прыгали по постелям. Вместе с тем повсюду распространялось невообразимо страшное зловоние от околевавших и разлагавшихся лягушек. Так как египтяне очень страдали от этого бедствия, то фараон велел Моисею и всем евреям покинуть страну. Лишь только было дано это приказание, как вся масса лягушек исчезла, и земля и река приняли обычный свой вид. Но не успела страна избавиться от этого бедствия, как фараон уже забыл о причине последнего, стал удерживать евреев и, как будто желая испытать еще гораздо больше неприятностей, окончательно запретил Моисею и его единоплеменникам исход, который он первоначально им разрешил, скорее, впрочем, из страха, чем по здравому рассуждению.

3. Тогда Господь Бог в воздаяние за его обман ответил царю новой напастью. Во внутренностях египтян зародилось несчетное количество вшей, от которых мучители гибли в страшных страданиях, так как не были в состоянии избавиться от них ни омовениями, ни целебными мазями. Устрашившись этого отчаянного бедствия, боясь, как бы весь народ не погиб, и приняв в соображение весь позор такого рода гибели, фараон египетский отчасти пришел в сознание, был принужден внять голосу благоразумия и разрешил самим евреям исход, но вместе с тем, лишь только бедствие прекратилось, потребовать от них оставления жен и детей в качестве заложников. Но этим он возбудил против себя гнев Предвечного в еще большей степени, так как рассчитывал обмануть Провидение, как будто не Оно, а Моисей наказывал египтян за евреев. Поэтому страну наводнило множество различных, раньше никем не виданных животных, от которых гибла масса народа и которые не давали земледельцам возможности обрабатывать поля, остававшиеся, таким образом, невозделанными. Если же кто и избегал смерти от них и оставался в живых, то погибал вскоре за тем от болезни.

4. А так как фараон все-таки не хотел подчиниться желанию Господа Бога, но, разрешая женщинам уйти вместе с мужьями, требовал оставления в стране детей, то Предвечный не переставал наказывать его за его гнусность многоразличными новыми и более тяжелыми, чем раньше, бедствиями. Так, например, тела египтян покрылись страшными гнойными язвами, которые разрушали все внутренности; от этого погибло большое множество народа. Но так как и от этого бича фараон не образумился, то пошел такой крупный град, какого раньше никогда не было в Египте и какого не бывает в других местностях даже зимою; он был гораздо крупнее того, какой замечается в северных странах даже самой холодной зимой, так что он побил все плоды их. Затем на оставшиеся нетронутыми градом посевы набросилась саранча, и последние надежды египтян на какой бы то ни было урожай рушились.

5. Конечно, всякому другому, который помимо злобы не отличался бы также и безрассудством, указанных бедствий было бы вполне достаточно, чтобы прийти в себя и окончательно понять сущность положения вещей. Между тем фараон не столько от невежества, сколько из природной гнусности добровольно отказывался от лучшей участи и сам вредил себе; хотя он понимал причину этих бедствий, он тем не менее противился Господу Богу. Правда, он позволил Моисею вывести из страны евреев с женами и детьми, но вместе с тем приказал ему оставить свое имущество (в пользу египтян), так как имущество последних погибло (во время описанных бедствий). Когда же Моисей стал указывать на всю несправедливость этого требования (тем более что имущество было евреям необходимо хотя бы только для того, чтобы из него совершать жертвоприношения Господу Богу) и за переговорами об этом терялось понапрасну время, египтяне были внезапно окутаны плотной непроницаемой мглою, так что они перестали видеть что-либо, а также, будучи стеснены, вследствие густоты воздуха, в своем дыхании, должны были беспомощно умирать или постоянно бояться задохнуться от такого густого тумана. Когда наконец, по прошествии трех дней и стольких же ночей, мгла рассеялась, но фараон все еще не изменил своего решения относительно выхода евреев, Моисей явился к нему и сказал: «Доколе будешь ты противиться воле Господней? Предвечный ведь повелевает тебе отпустить евреев. Иначе вам (египтянам), если вы не послушаетесь Его, не избавиться от этих бедствий». В ярости от этих слов Моисея царь пригрозил ему отсечением головы, если он осмелится заявиться к нему еще раз с подобными назойливыми приставаниями. На это Моисей ответил, что он более уже не будет попусту терять на этот счет слова, но что со временем сам фараон с главнейшими египетскими сановниками попросит евреев покинуть страну.

6. С этими словами он ушел от царя. Предвечный же, решив еще одним бедствием принудить египтян отпустить евреев, повелел Моисею заявить народу, чтобы он держал наготове жертвоприношения, приготовлялся с десятого до четырнадцатого дня месяца ксантика, который у египтян носит название фармуфи, у евреев нисан, а у македонян называется ксантиком, а затем выступал в поход, захватив с собою все необходимое. Моисей поэтому приготовил евреев к выступлению, распределил их по коленам и держал их вместе. Когда же наступило четырнадцатое число, то все, приготовясь к выступлению, совершили жертвоприношение, с помощью метелки окропили кровью жертвенных животных дома свои, употребив для нее виссон, совершили жертвенную трапезу и сожгли остатки мяса, как будто собирались немедленно выступить в путь. Отсюда до сих пор еще у нас сохранился обычай жертвоприношения, который, как и связанный с ним праздник, мы называем Пасхой^[160], что значит «переход», потому что в тот вечер Господь Бог поразил египтян болезнью, но прошел мимо евреев и пощадил их. В ту ночь напала на все перворожденное у египтян чума, так что многие, жившие вблизи царского дворца, собрались к фараону и стали требовать от него, чтобы он отпустил евреев. И действительно, призвав Моисея, царь приказал ему вывести евреев из страны, так как предполагал, что если они уйдут, то и бедствия Египта прекратятся. Население сделало евреям даже подарки отчасти для того, чтобы тем ускорить исход их^[161], отчасти же также на память о взаимных добрых соседских отношениях.

Глава пятнадцатая

1. Таким образом евреи вышли из Египта, причем египтяне плакали и сожалели, что обходились дурно с ними. Они направили путь свой через Летополь^[162], местность в то время пустынную, но где впоследствии, при нашествии на Египет Камбиза, был основан город Вавилон^[163]. Так как они подвигались вперед быстро, то уже на третий день достигли Вельсефонта на Чермном море^[164]. Но в этой пустынной стране, по которой они теперь проходили, им не удалось найти никаких съестных припасов, и они должны были поэтому удовольствоваться хлебом, наскоро приготовляемым из муки и воды и лишь немного пропеченным. Этой пищей они питались тридцать дней, потому что на более продолжительное время им не хватало взятых из Египта припасов; притом им приходилось в высшей степени экономно обходиться с этой пищей, пользуясь ею только в крайнем случае и лишь для того, чтобы кое-как насытиться. Отсюда, в воспоминание тогдашней нужды, мы празднуем восьмидневный праздник, называющийся «временем опресноков» ^[165]. Все количество народа, ушедшего из Египта вместе с женщинами и детьми, не поддавалось счету: одних мужчин, достигших возраста, в котором можно было носить оружие, было шестьсот тысяч.

2. Покинули они Египет в месяце ксантике, на пятнадцатый день по обновлении луны, четыреста тридцать лет спустя после прихода праотца нашего Авраама в Хананею и двести пятнадцать лет после переселения Иакова в Египет. Моисею тогда было уже восемнадцать лет, а брат его Аарон был тремя годами старше его. При выходе из Египта они захватили с собой также и бренные останки Иосифа, сообразно повелению, которое последний некогда дал сыновьям своим.

3. Между тем египтяне вскоре раскаялись в том, что дали евреям возможность уйти, и так как особенно фараон был расстроен этим, приписывая все случившееся обманному волшебству Моисея, то было решено пуститься за евреями в погоню. Взяв оружие и приготовившись к походу, египтяне приступили к преследованию, чтобы вернуть евреев назад, если бы удалось настичь их. При этом египтяне были того мнения, что, раз евреям было разрешено оставить Египет, они теперь уже более не будут молиться Господу Богу своему, а так как евреи безоружны и утомлены путешествием, то рассчитывали справиться с ними без особенного затруднения. Спрашивая поэтому у всех встречных, куда направились евреи, они быстро подвигались вперед, хотя эта страна и представляла не только для целого войска, но и для отдельного одинокого путешественника огромные трудности. Моисей же преднамеренно повел евреев именно по этому пути, для того чтобы египтяне, если бы вздумали изменить свое решение и захотели бы пуститься в погоню, подверглись заслуженному наказанию за такую гнусность и нарушение данного слова. С другой же стороны, он хотел по возможности скрыть свой уход от палестинцев^[166], так как эти были издавна во вражде с евреями, а страна их близко примыкала к границам Египта. Поэтому-то он и не повел народ свой по прямому пути в Палестину, но, выбрав более продолжительный и трудный путь по пустыне, рассчитывал вторгнуться в Хананею, тем более что и Господь Бог повелел повести евреев к горе Синай, чтобы там совершить жертвоприношение. Настигнув наконец евреев, египтяне построились в боевой порядок и благодаря своей огромной численности стеснили их на небольшом пространстве, что было тем легче, что у египтян было двести тысяч тяжеловооруженных, за которыми следовали шестьсот колесниц и пятьдесят тысяч всадников. И вот они отрезали все пути, по которым, по их расчетам, могли бы бежать евреи, и заключили последних между недоступными скалами и морем. Дело в том, что к самому морю (в том месте) подходит совершенно недоступная, почти отвесная гора, мешающая какому бы то ни было бегству. Таким образом, египтяне замкнули евреев в пространстве между горой и морем и заняли своим лагерем выход отсюда на открытую равнину.

4. Так как евреи не обладали необходимыми съестными припасами, чтобы выдержать такого рода осаду, и не видели возможности бегства, да и, кроме того, если бы и захотели сражаться, совершенно не располагали нужным для того оружием, то им приходилось либо оставить всякую надежду на спасение, либо добровольно сдаться египтянам. И вот они, забыв о всех необычайных явлениях, ниспосланных им Господом Богом для того, чтобы вернуть им свободу, стали обвинять в своем несчастье Моисея и дошли в своем недоверии до того, что хотели даже забить камнями пророка, который их довел до этого, хотя возвещал им спасение; вместе с тем они решили сдаться египтянам. Велик был плач и вопль женщин и детей, видевших перед собой верную гибель, так как они были заключены между горой и морем и не было никакой возможности бежать куда бы то ни было.

5. Но, хотя народ был так возбужден против него, Моисей все-таки не переставал заботиться о нем и не отчаивался в помощи Господа Бога, который ведь уже и раньше для достижения свободы даровал им все, сообразно обещанию своему, и теперь не допустит до того, чтобы враги одолели их и отвели назад в рабство или на погибель. Поэтому, войдя в толпу народную, Моисей обратился к ней со следующими словами: «Было бы несправедливо с вашей стороны, если бы вы стали не доверять людям, которые до сих пор отлично вели дела ваши, и если бы стали полагать, что они будут в будущем держаться к вам другого образа действий. Величайшим же безумием было бы теперь отчаиваться вам в помощи Господа Бога, от Которого вы достигли всего того, что Он через меня обещал вам сделать в смысле вашего спасения и освобождения от рабства, даже без того, чтобы вы на это сами рассчитывали. Напротив, чем больше вы стеснены, тем более вам следует надеяться на помощь от Господа Бога, Который и теперь поставил вас в столь затруднительное положение для того лишь, чтобы вас самих, уже ниоткуда не рассчитывающих на спасение, и притом неожиданно для врагов, избавить от этого бедствия и тем проявить, с одной стороны, свою силу, а с другой — показать вам Свою о вас заботливость. Ведь Божество являет Свою поддержку тем, к кому Оно благоволит, не в малых делах, но в тех случаях, когда видит, что люди потеряли уже всякую надежду на улучшение своего действительно бедственного положения. Поэтому доверьтесь такому мощному Покровителю, Который в силах сделать из малого большое и Который может обратить в ничто и сделать бессильным даже такое количество людей (как египетское войско); не пугайтесь ратного ополчения египтян и не отчаивайтесь в своем спасении только оттого, что море и гора, видимо, лишают вас возможности бегства: если пожелает Господь Бог, то и горы обратятся для вас в равнины, и море в сушу».

Глава шестнадцатая

1. Сказав это, Моисей повел евреев на глазах египтян к морю. Последние не теряли евреев из виду, но так как были утомлены тягостями погони, то сочли уместным отложить решительный бой до следующего дня. Когда же Моисей достиг берега моря, то схватил свой посох и стал взывать к Господу Богу о помощи и покровительстве следующими словами: «Ты Сам, Господи, знаешь, что не в силах человека или по присущему последнему уму выпутаться из настоящего стесненного положения нашего. Но в Твоих силах явить теперь уже полное спасение этому народу, который по Твоему желанию покинул Египет. Мы сами потеряли всякую надежду на то, чтобы собственными силами спастись, и можем ныне прибегнуть единственно к Тебе и с ожиданием взираем на Твое Провидение, Которое одно сможет спасти нас от гнева египтян. Яви и скорее покажи нам могущество Свое и внуши народу, который в полном отчаянии и готов впасть в ужаснейшие крайности, бодрость и уверенность в спасении. Мы же не находимся в столь бедственном положении, из которого Ты не был бы в состоянии выручить нас: Твое ведь море, Твои отрезающие нам выход горы и по Твоему повелению они раздвинутся; Ты можешь заставить море обратиться в сушу, и мы могли бы умчаться отсюда по воздуху, если бы Тебе заблагорассудилось явить нам спасение таким образом».

2. Вознеся эти молитвы, Моисей ударил посохом по морю, которое от этого удара раздвинулось и, отступив перед евреями, дало им возможность удалиться по сухому пути. Усматривая в этом явную милость Господа Бога и видя, что море сдвинулось для них со своего собственного места, Моисей первый вступил туда и приказал евреям следовать за собою по устроенному самим Предвечным пути, позволяя им радоваться той опасности, которой подвергались теперь враги, и повелев благодарить Господа Бога, явившего столь неожиданный путь к спасению.

3. Так как народ не задумывался и быстро следовал, уповая на Господа Бога, за Моисеем, то египтяне сперва подумали, что евреи потеряли рассудок, идя на очевидную гибель. Когда же они увидели, что евреи без вреда прошли значительное расстояние, не встретив на пути своем ни препятствий, ни затруднений, они решили броситься за ними в погоню, рассчитывая на то, что и перед ними расступится море. И вот они стали спускаться в него, послав вперед конницу. Пока же египтяне еще вооружались и теряли за этим время, евреи успели благополучно добраться до противоположного берега. Это последнее обстоятельство вызвало в египтянах еще больше решимости продолжать погоню, так как они рассчитывали пройти так же свободно (по морю); но при этом они совершенно упускали из виду, что путь этот был создан только для евреев, а не вообще для всех, кто вздумал бы ступить на него, что он возник только для того, чтобы послужить к спасению людей, находившихся в крайней опасности, но не для того, чтобы им могли воспользоваться желавшие гибели евреев. И вот, когда все египетское войско находилось в самой середине моря, последнее вновь сомкнулось и вздувшиеся от ветров волны всей силой своей рушились обратно на египтян и нахлынули на них. В то же самое время с неба потекли потоки дождя, раздались раскаты грома и частые молнии засверкали по небу в разных направлениях. Одним словом, тут было все, чего бы Господь Бог в гневе ни насылал на людей; к тому же густой непроницаемый мрак охватил египтян. И таким образом последние все до единого погибли, так что не оставалось даже лица, которое могло бы возвестить остальным (жителям Египта) о постигшем войско бедствии.

4. Евреи не были в состоянии удержаться от радости при виде своего чудесного спасения и гибели врагов и были теперь твердо убеждены в том, что они отныне будут свободны, так как притеснявшие и державшие их в рабстве люди были уничтожены, а Господь Бог таким очевидным образом покровительствовал им. И так как они сами избежали теперь опасности, да вдобавок враги их подверглись неслыханному до тех пор и никому раньше неизвестному наказанию, то они всю ночь провели в веселье и песнях. Моисей же сложил хвалебный шестистопный в честь Предвечного гимн, в котором он прославлял и благодарил Господа Бога за явленную милость.

5. Все это я рассказал совершенно так, как нашел (записанным) в священных книгах. И пусть никто не изумляется необычайности рассказа, если для древних людей, которые были гораздо менее испорчены (нынешних), нашелся, либо по желанию Господа Бога, либо само собою, путь спасения даже в море. Ведь вовсе не так давно Памфилийское море^[167] также отступило перед войском македонского царя Александра, которое не имело другого пути, и дало ему возможность пройти, потому что Предвечный решил положить конец владычеству персов. С этим согласны все историки, описавшие деяния Александра. Впрочем, на этот счет каждый может иметь свое собственное мнение.

6. Когда на следующий день течением и силой ветра было прибито к месту стоянки евреев оружие египтян, то Моисей и в этом усмотрел перст Божий, дабы евреи не оставались безоружными, собрал его и вооружил им народ. Затем он повел его к горе Синайской, чтобы принести там благодарственные жертвоприношения Господу Богу за спасение народа, как это ему было повелено раньше.

Примечания

119

.… назвал ту страну по своему имени… — Идумея (др. — евр. Эдом) — древняя страна, расположенная на пустынном плоскогорье к югу от Палестины между Мертвым морем и заливом Акаба. Названа по обитавшим здесь во II тысячелетии до н. э. племенам эдомитян. Войска эдомитов были в составе вавилонской армии при взятии и разрушении Иерусалима; эдомитом по происхождению был знаменитый царь Ирод. В 63 году до н. э. Идумею покорили римляне, в 106 году значительная часть Идумеи вошла в состав римской провинции Аравия.

120

Они населяли ту часть Идумеи, которая носит название Говолиты, и Амеликиту… — Обе эти местности входили в состав так называемой Каменистой Аравии. Полагают, что Говолита (от др. — евр. Габал) была только в пределах Эдомских гор, т. е. на хребте Сеир.

121

Поэтому он сказал сыну, что сон предвещает счастье, что придет время, когда по воле Господа Бога Иосиф будет предметом почитания со стороны родителей и братьев и удостоится их поклонения… — В книге Бытие (37:10), напротив, сказано, что Иаков был очень недоволен сновидениями сына и даже прикрикнул на него в негодовании при мысли о возможности поклонения родителей сыну.

122

.… и дал, ввиду отсутствия Рувима, братьям совет — вытащить (из цистерны) Иосифа и продать его арабам… — Из книги Бытие (37:28) известно, что Иосиф был продан братьями мадиамским купцам. Мадианитяне — пастушеский семитский народ II тысячелетия до н. э., живший на северо-западе Аравии в районе Акабского залива и Синайского полуострова. В I тысячелетии до н. э. мадианитян поглотили набатеи. — Примеч. ред.

123

.… за двадцать серебреников. — Серебреник — монета, обыкновенно принимаемая за один сикль. Сикль (др. — евр. шекель) — мера веса вавилонского происхождения — 8,4 г. Изобретение монеты как средства платежа относится к VII веку до н. э., и нельзя принимать всерьез сообщения о монетах времен Авраама, Иосифа, Давида. В те эпохи основным средством платежа было серебро в слитках или по весу. В Септуагинте др. — евр. шекель большей частью переводят словом «серебреник».

124

Иосифа купил у купцов… — В предании много любопытного о путешествии Иосифа из северо-западной Аравии в Египет. Рассказывается, каким страданиям и истязаниям подвергся изнеженный юноша в пути.

Минуя Вифлеем, он с громкими рыданиями бросился на могилу своей матери Рахили, горько жалуясь ей на печальную судьбу свою. Из могилы раздался голос: «Сын мой! Несчастия и страдания твои я вижу, но уповай на Всевышнего, он защитит тебя и направит все к лучшему, поэтому безбоязненно продолжай свой путь». И когда один из купцов грубо оттолкнул Иосифа от могилы, то Бог смилостивился над ним и послал внезапно страшную бурю, грозившую каравану гибелью. Буря столь же внезапно прекратилась, а купцы стали обходиться с юношей с тех пор гораздо человечнее и т. д.

125

.… Потифар, египтянин, один из заведующих кухней фараона. — Потифар, по книге Бытие (39:1) — начальник телохранителей, а не «один из заведующих кухней фараона».

126

.… она показала мужу и плащ, который Иосиф, при попытке изнасиловать ее, якобы оставил тут. — По писаным законам «библейских стран», в подобных случаях мужчина признавался виновным, если происшедшее имело место за пределами селения. В случае же, когда это происходило в доме мужа, виновной признавалась только жена, если она громко не кричала о посягательстве на ее честь. Этим, очевидно, и объясняется поведение супруги Потифара — она криком призвала слуг, заимев, как вещественное доказательство, плащ Иосифа.

127

«… сможешь облегчить египтянам ожидающее их затем бедствие». — В послебиблейских рассказах сохранилось предание, что Бог послал ночью к Иосифу архангела Гавриила, которому было повелено обучить его всем существующим 70 языкам, чтобы сделать его способным занять высокий пост, который должен был ему предложить фараон.

128

Иосифу тогда минуло ровно тридцать лет… — Эта часть сюжета об Иосифе Прекрасном стала основой арабской повести «Юсуф и Зулейка» и одноименной поэмы Фирдоуси.

129

.… дал ему прозвище Псофомфанеха, что значит «раскрывающий скрытые вещи». — Египетское имя Иосифа — «Цафнаф-панеах» — представляет собой на самом деле гебраизированный египетский придворный титул от sot — «благо», ench — «мир», подобно персидскому Schach-Alem, что Иероним правильно переводит servator mundi — «охранитель мира».

130

.… в жены дочь Потифара… — Имеется в виду другой Потифар, не первый хозяин Иосифа в Египте.

131

.… а второй Ефрем, что значит «восстановитель»… — Толкование Библии (Быт 41:52) — «двойное плодородие» — безусловно правильнее.

132

.… однако он почтил Вениамина предложением двойного количества пищи из подаваемых блюд. — По книге Бытие (43:34), Иосиф посылал Вениамину пищи впятеро больше долей каждого брата.

133

.. и потому сказал следующее… — Вся речь Иуды — вымысел Иосифа Флавия, использовавшего риторические приемы древних классических историков (Фукидида и Ливия) и лишь отчасти воспользовавшегося при этом библейскими данными (Быт 44:18–34). Психологический конфликт во всем рассказе об отношениях братьев к Иосифу и между собой вообще настолько интересен, что Флавий, особенно под влиянием Фукидида и др., не мог себе отказать в удовольствии остановиться на данном эпизоде подольше. Это было заметно и выше, при обрисовке характера Рувима.

134

.… получаем полное вышеупомянутое число семьдесят, не включая сюда Иакова. — Эта генеалогическая таблица, составленная Флавием по Библии (Быт 46:8-27, Чис 26 и отчасти 1 Пар 2:3; 8:1-30; 2:9), представляет собой строгую классификацию потомства, но является в значительной мере искусственной. При желании вывести непременно священное число семь (здесь удесятеренное, т. е. 7х10=70), тогда как в книге Бытие (46:26) первоначально упоминается лишь 66 человек, переселившихся с Иаковом в Египет, Флавий не задумывается включить в это число, кроме самого Иакова, также Иосифа с его двумя сыновьями.

135

.… у Героонполиса. — Героонполис (Гереополь) — «город героев» — древний город на северо-востоке Египта, на Царском канале (между Нилом и Красным морем). Некоторые исследователи отождествляют этот город с Рамсесом. — Примеч. ред.

136

Между тем египтянам было запрещено заниматься скотоводством как промыслом. — В Библии (Быт 46:34) сказано, что у египтян считался нечистым всякий, занимавшийся разведением мелкого скота. По сведениям Геродота (II, 47 и 164) и Диодора Сицилийского (I, 74), всякий пастух принадлежал к низшей из семи египетских каст, причем позорным считалось лишь свиноводство.

137

.… предоставил ему для житья вместе с семейством Гелиополь… — Гелиополь (букв. — город Солнца, ныне — Эль-Матария, близ Каира) — древний город в Нижнем Египте, на границе с Аравией, у знаменитого канала Траяна. Город замечателен храмом Солнца (Геродот, II, 59) и жреческой академией (Страбон, XVII, 805). Этот город упоминается Флавием неоднократно, между прочим, как предполагаемая родина Моисея.

138

Бедствие не только поработило народ внешним образом, но и нравственно… — Букв. «они не только были порабощены телом, но и мыслью», то есть деградация народа дошла до крайних пределов, так что, как это неизбежно бывает при подобных бедствиях, народ предался необузданному разгулу и разврату. Быть может, Иосиф имеет здесь в виду только нравственное падение народа усердного и работящего, но принужденного теперь жить вообще подачками царя.

139

.… такое клятвенное обещание было дано ими Иосифу. — Предание, повторяющееся с различными мелкими вариантами также в сочинениях многих арабских писателей, сообщает подробности о том, как тело Иосифа было положено в мраморный гроб и опущено в Нил. По сирийским преданиям, этот гроб был помещен в одной из царских пирамид. Когда Моисей собрался вывести евреев из Египта, ему пришлось обратиться за указанием относительно местонахождения праха любимого патриарха к престарелой Серах, отождествляемой с дочерью Ашера, сына Иакова. Последняя указала Моисею на требуемое место, и великий вождь путем разных заклинаний вызвал на поверхность реки гроб, который был доставлен евреями, после сорокалетнего странствования в пустыне, благополучно в Хананею.

140

В продолжение четырехсот лет они несли такое иго… — Если принять, что фараон, при котором жил Иосиф, был Мернептах, сын Рамзеса II, то здесь приходится иметь в виду Рамзеса IV или Сетнахта Миамуна. Во всяком случае, здесь указывается на воцарение XX династии.

141

.. среди израильтян родится мальчик, который если вырастет, то сокрушит могущество египтян и сделает евреев властным народом… — Предание сохранило, что фараону однажды приснился следующий сон: перед ним стоит старик с весами в руках. На одну чашку он положил всех знатных египтян, на другую молодого барашка. При этом вторая чашка перетянула первую. Тогда фараон собрал совет старейшин и книжников, между которыми находился и Валаам. Последний-то и указал на предстоящую опасность и на необходимость уничтожения еврейских новорожденных мужского пола. Он же посоветовал именно потопить детей, а не прибегнуть к другому способу умерщвления их, потому что история патриархов Авраама, Исаака и Иакова доказывает, что ни огнем, ни изнурительным трудом ничего не достигнешь в этом отношении. Рассказывается и то, что книжники и звездочеты предсказали фараону о предстоящем рождении лица, которому выпадет на долю вывести евреев из Египта. В силу этого царь сделал это распоряжение — бросать детей в Нил. Когда через три года те же прорицатели возвестили фараону, что Моисей уже родился, только неизвестно где, то фараон приказал взвалить на евреев непосильные работы.

142

Один знатного происхождения еврей, Амрам, очень заботился об участи всего своего народа, боясь, как бы он совершенно не исчез с лица земли ввиду недостатка в подрастающем молодом поколении… — Сохранился такой рассказ. Когда фараон повелел потопить всех новорожденных младенцев мужского пола, Амрам сказал: «Таким образом, евреи тщетно будут иметь общение со своими женами». Поэтому он немедленно отпустил свою жену Иохавед, отказался от совместной с ней жизни и развелся с нею, хотя она была беременна Моисеем уже три месяца. Следуя примеру Амрама, и все прочие израильтяне развелись со своими женами. Тогда дочь Амрама, Мариам, сказала ему: «Твое решение хуже решения фараона, потому что последний решил извести лишь мальчиков, ты же решаешь участь и мальчиков и девочек. Фараон безбожник, и поэтому сомнительно, чтобы его решение исполнялось, ты же праведник, а потому и решение имеет серьезное значение». Ввиду этого Амрам принял вновь жену к себе, так же и все прочие израильтяне опять сошлись со своими женами. Амрам в это время был главой синедриона и имел заслуженное общественное положение.

143

.… вследствие легкости и безболезненности родильного процесса. — Предание сообщает много любопытных сказаний о том, как еврейки рожали детей в те тяжелые времена. Обыкновенно это делалось в поле, под деревом, без свидетелей. О жене Амрама говорится, что она родила Моисея «среди стен египетских», то есть не в поле. Из факта, что рождение Моисея состоялось без страданий для его матери, следует, что на добродетельных женщин не распространялось проклятие, тяготеющее над Евой.

144

.…(родителям) удалось воспитывать ребенка тайно у себя в продолжение трех месяцев. — Сохранился рассказ, что, когда родился Моисей, весь дом был озарен необычайным светом. Повивальная бабка, принявшая Моисея, хотела было уже сообщить фараону о рождении мальчика. Но именно свет, озарявший его чело, побудил изменить это решение, и она промолчала. Когда затем соглядатаи фараона подошли к дому, жена Амрама в ужасе бросила сына в топившуюся печь, сама не сознавая, что она делает. После ухода соглядатаев ребенок был извлечен из огня невредимым, так как Бог охладил пламя.

145

.… Мариам же, сестра ребенка, по приказанию матери, шла по берегу, чтобы посмотреть, куда течение понесет корзину. — Арабские историки подчеркивают то обстоятельство, что мать спустила ребенка в реку по велению самого Бога. Волны понесли затем корзинку прямо к тем деревьям, которые находились против царского дворца у берега реки. Присутствие здесь Мариамы объясняется тем, что ее родители потеряли было уже всякую надежду на осуществление предсказания относительно будущего величия Моисея.

146

У царя была дочь именем Фермуфис. — По книге Исход (2:5–7), египетская царевна собралась купаться в Ниле, а не только гуляла по берегу реки. Предание сообщает, что царевна страдала проказой и хотела избавиться от своей болезни, купаясь в воде священного Нила. Но одного прикосновения к ребенку было достаточно, чтобы исцелить ее. Арабские комментаторы замечают в примечаниях к суре 28 (8) Корана, что дочь фараона, которая носит у них имя Асия, увидела сияние на челе ребенка, сосавшего в то время свой палец, из которого текло молоко. Она тотчас полюбила его. У фараона была другая дочь, прокаженная, которую, по определению врачей, могла спасти только слюна человекоподобного речного существа. Асия употребила для сестры слюну Моисея и тем исцелила ее. Этим объясняется и успех Моисея при дворе фараона.

147

.… царевна вполне доверила ей воспитание его. — В арабской традиции сохранилось, что при виде сына мать в радости чуть было не воскликнула: «Это — сын мой!» Однако Бог вовремя удержал ее от такого безумия.

148

.. они оставляли дела свои и в изумлении останавливались, глядя ему вслед, настолько сильно его детская красота и миловидность приковывали внимание всех. — В предании сохранилось: «Так как он был прекрасен, все хотели его видеть, и кто его видел, не мог оторвать глаз от него», ввиду чего царевна запретила выносить ребенка из дворца.

149

.. к тому же и царь медлил с приказанием убить его, так как к тому побуждал его Господь Бог, который заботился о спасении Моисея. — Многие источники сообщают не только об этом эпизоде из детства Моисея, но и дают целый ряд вариантов этого сказания. По ним, советники предложили фараону самому убедиться в степени осознанности ребенком своего поступка. Тогда по совету одного царедворца перед Моисеем поставили два блюда, одно с золотом (или, в арабской версии рассказа, — с драгоценными камнями), другое — с раскаленными углями. Ребенок протянул руку к золоту, но архангел Гавриил направил ее к блюду с углями. Моисей схватил один из последних и сунул его в рот, чем прижег себе язык. С тех пор Моисей стал косноязычным. В другом предании рассказывается, что однажды царь с царицей, царевной и главными советниками сидели за столом и обедали. Моисей покоился на коленях у царевны и сам протянул руку за царским венцом, который возложил себе на голову. Дурное предзнаменование, заключавшееся в этом поступке, побудило царя созвать совет мудрейших людей, среди которых ко двору явился под видом ученого и архангел Гавриил, который якобы и дал совет испытать умственное развитие ребенка вышесказанным образом. Только вместо золота в этом случае упоминается чудодейственный камень Шамир.

150

.… Камбиз… — Камбиз II — царь Персии (529–522 до н. э.) и сын Кира II Великого. — Примеч. ред.

151

.… в Мерое… — Мерое — столица Мероитского царства, находившегося в долине реки Нил, в Нубии. Страбон и Диодор Сицилийский указывают на то, что Мерое был переименован Камбизом в Саву, а не наоборот. Торговое значение этого города было известно уже в древности, и Страбон (XVII, 821) упоминает об этой местности как одной из главных в караванной торговле того времени.

152

Те же, которые спаслись благодаря Моисею… — Т. е. египтяне.

153

.… лежит также на обязанности женщин. — По сообщениям путешественников, свободное мужское население этих местностей считало ниже своего достоинства пасти скот и предоставляло эту обязанность женщинам. На Синайском полуострове этим делом вообще занимались незамужние девушки, причем ни для кого в этом отношении не делалось исключения, даже для дочерей шейхов и князей.

154

Рагуил… — Рагуил (или Иофор) — священник и правитель мадиамского племени, тесть Моисея. Будучи одновременно верховным жрецом и светским правителем, он носил и два имени — Иофор и Рагуил.

155

.… вместе с тем он назначил его заведующим и хозяином всех стад своих… — Рассказанное в этой главе примыкает к книге Исход (2:15–22). Поздние источники сообщают подробности о бегстве Моисея в Эфиопию, где он был избран царем. Затем, вследствие нежелания вступить в брачные отношения с местной царицей, он вынужден был покинуть страну и оказался в Мадиаме.

156

.… Господь Бог повелел Моисею бросить на землю посох. — В околобиблейской литературе об этом посохе, который в Библии (Исх 4:20; 17:9) называется божественным, рассказано много любопытного. Во-первых, самое его сотворение было необыкновенным, так как оно случилось в сумерки первой пятницы, после того как Бог закончил мироздание. Во-вторых, он был весь из сапфира, взятого из трона Бога, весил около 16 кг и был украшен выгравированным на нем именем Божества. Посох этот далее был собственностью Адама, от которого последовательно переходил к патриархам. После смерти Иосифа посох попал во дворец фараона, откуда его взял Рагуил и поместил в своем саду. Посох так твердо засел в почве, что никто не имел сил извлечь его. Когда это без труда удалось Моисею, Рагуил, по преданию, узнал в нем избранника Бога и дал ему в жены дочь свою Сепфору.

157

И Господь Бог раскрыл Моисею Свое настоящее, раньше людям неизвестное имя. Но говорить о нем я не смею. — Как известно, верующие евреи произносят имя Бога не «Яхве», а «Адонай» — «господин». Произнесение имени так, как оно пишется, считается кощунством, потому что это имя представляет исходную точку и основание всей каббалистической философии. Лишь по достижении известного, вполне зрелого возраста и изучении всех данных Каббалы, т. е. религиозной философии, ученый не рискует профанировать имени Бога. Вот почему и Флавий, писавший по-гречески и для греков, не входит здесь в подробности, связанные с именем Предвечного.

158

.… при содействии родного своего Бога. — Собственно «отцовского Бога». Здесь, очевидно, имеется в виду бог Эл, древнее семитское божество, предшествовавшее Иегове. На это не только указывает состав слова «Елиезер» (Эл — «помощь»), но и вариант имени Рагуила, вторая часть которого также представляет имя этого коренного божества.

159

.… он явился к царю… — По преданию, у входа в царский дворец лежали львы, которые пропускали лиц с царскими провожатыми. Моисею, однако, было достаточно прикоснуться к ним своим посохом, и звери покорно последовали за ним.

160

.. обычай жертвоприношения, который, как и связанный с ним праздник, мы называем Пасхой… — Пасха — первоначально иудейский праздник. Вначале был праздником скотоводов-кочевников и связывался в их представлениях с обеспечением приплода скота. С этой целью духам пустыни и пастбищ приносили в жертву ягнят. В дальнейшем праздник Пасхи был связан с земледелием, с годовым урожайным циклом (начало уборки урожая, отсюда праздник опресноков, приготовленных из муки первых зерен нового урожая). Затем символический смысл праздника стал истолковываться как память об исходе евреев из Египта под предводительством Моисея.

161

Население сделало евреям даже подарки отчасти для того, чтобы тем ускорить исход их… — По книге Исход (12:35), сами израильтяне просили у египтян серебро, золото и одежду.

162

.… через Летополь… — Летополь — город в Нижнем Египте, в 30 км к северу от Мемфиса.

163

.… был основан город Вавилон. — Этот Вавилон, основание которого Диодор Сицилийский (I, 56) относит ко временам Сезостриса (Сенусерта III, 1878–1841 до н. э.), а Ктесий к веку Семирамиды (ассирийской царицы IX в. до н. э. Шаммурамат), представлял укрепление на правом берегу Нила, при входе в большой канал, соединявший Нил с Красным морем. Лишь при императоре Августе эта местность получила важное стратегическое значение.

164

.… достигли Вельсефонта на Чермном море. — Вельсефонт находился, вероятно, к северо-западу от Суэца.

165

.… мы празднуем восьмидневный праздник, называющийся «временем опресноков». — Собственно, семидневный. Древнейшая часть библейского законодательства отделяет праздник Пасхи от праздника опресноков: для первого назначалась ночь с 14 на 15 нисана, второй представлял из себя семидневное народное празднество. Лишь впоследствии, во времена Иосии (4 Цар 23:21–23), произошло полное слияние этих двух праздников, хотя уже в книге Второзаконие (16) предписано праздновать и Пасху всему народу у общего святилища. Иосиф Флавий подробнее останавливается на различных еврейских праздниках ниже, в Третьей книге. Там же находится и косвенное объяснение термина «восьмидневный», возникшего от того, что первый день Пасхи (14 нисана) присчитывался к семидневному празднику опресноков.

166

.… от палестинцев… — Здесь, очевидно, имеются в виду филистимляне.

167

.… Памфилийское море… — Памфилийским морем назывался большой залив у берегов Ликии, Памфилии и Киликии, образуемый у южного побережья Малой Азии Средиземным морем. Рассказанное здесь событие из истории Александра Македонского принадлежит, безусловно, к числу вымыслов. Типично отношение Иосифа Флавия к чудесам. Как здесь, так и неоднократно ниже он пытается объяснить то или другое чудесное и необычайное явление естественным путем. В этом наглядно сказывается рационалистическое направление Флавия.