Поджигательница звезд

Инна Бачинская, 2013

Голос у нее не изменился, и Шибаева точно током прошибло. Кристина, школьная подружка, первая любовь, первый поцелуй, первая женщина… По ее просьбе он начал расследовать убийство, совершенное много лет назад: собираясь посадить на даче кусты сирени, Кристина обнаружила в земле скелет, как позднее установила полиция, женский… Когда-то дача принадлежала генералу Савенко. Соседи вспомнили: однажды он появился там – естественно, в отсутствие супруги – с загадочной женщиной в белом, и больше ее никто никогда не встречал… После гибели генерала его жена умерла, а дочь Людмила вышла замуж, эмигрировав в Америку, и никого из семьи не осталось. Но вот что странно – жениха Людмилы никто не видел, все решилось в считаные дни, ее документы из института забрала подруга. Создавалось впечатление, будто девушка просто исчезла…

Глава 5

Первые шаги

Вечером Шибаев жарил картошку, а Алик Дрючин стоял над душой, задавал вопросы и строил догадки.

— Генерал-афганец! Морфин! — раздумывал вслух адвокат. — Афганистан — мировой поставщик наркотиков, знаешь, сколько к нам дури оттуда закидывается?

— По-твоему, генерал занимался контрабандой наркотиков?

— Откуда я знаю? Не исключено! Думаешь, там все борцы за идею были?

— Не думаю. О нем хорошо отзываются…

— Это ничего не значит! Есть убийцы с такой репутацией — крыльев ангельских не хватает!

Шибаев только хмыкнул и потрогал ножом картошку.

— А что, связка, по-моему, намечается: генерал, наркотики, любовница…

— Употребляли оба, хочешь сказать?

Адвокат пожал плечами.

— Вполне! Война, кровь, смерть — спасались чем могли. По принципу, война все спишет. И везли домой. Про генерала не знаю, вряд ли он торговал, хотя… Возможности были, а деньги всем нужны… сам понимаешь. Транспорт регулярно ходил, никаких досмотров, посылки доставлялись исправно. А может, только для себя. А женщина эта…

— Умерла от передоза, и он ее закопал перед домом? Зачем? Зачем ему ее закапывать? У него были возможности проделать все шито-крыто и без лишнего шума. Вызвал бы санитарную машину, объяснил ситуацию… Он же герой! Честь мундира, ему пошли бы навстречу.

— А если не только передоз, а и убийство? Удушение, например?

— Твой дружок-эксперт упоминал только про морфин, а не про сломанные шейные позвонки или другие повреждения. Спроси еще раз на всякий случай.

— Она могла умереть от удушья! Газ!

— Как ты себе это представляешь? Генерал подставил любовницу, уже отравленную морфином, под источник газа. Зачем? Чтобы наверняка? И потом закопал?

— Тогда кто?

— Откуда я знаю?

— Что ты собираешься делать?

— Начать с начала. Покопаться в том, что под рукой. Знаешь, этот Якубов, боевой соратник генерала, отзывается о нем как о прекрасном офицере, честном, прямом, и так далее. Говорит, все чушь, никакого отношения покойный генерал к этому скелету не имел и иметь не может, не смейте его порочить! Но, понимаешь… — Шибаев застыл с ножом в руке. — Понимаешь, он сказал, неизвестно сколько времени скелет пробыл в земле. Говорят, двадцать пять лет, а на самом деле, возможно, все пятьдесят, зависит от почвы.

— Правильно говорит, я читал статью…

— А до того, как прочитал, ты знал? О том, что все зависит от почвы?

— Нет, но…

— Значит ты специально искал!

— Ну, искал. Нужно было, вот и искал.

— Вот именно, искал! Потому что нужно. А Якубову зачем понадобилось искать? Рыться в специальной литературе, ходить в библиотеку? — Шибаев значительно посмотрел на Алика. Тот пожал плечами и открыл рот, но сыщик перебил: — Затем, что он сразу же заподозрил генерала и попытался доказать самому себе, что генерал ни при чем. Если бы он был уверен, что тот ни при чем, ему и в голову не пришло бы лазить по справочникам. Такого рода литература не лежит в открытом доступе. Доступно излагаю?

— Излагаешь доступно, но логика… извини, подгуляла! В чем криминал-то? Любознательный, мало ли. Въедливый, настоящий военный. Ты, Ши-Бон, как всегда, все усложняешь…

— И про женщину в белых туфлях Якубов знал. Жена ему рассказала. И подумал он так же, как и ты, что генерал имеет отношение к смерти этой женщины. Вот и пошел в библиотеку.

— Что-то не верится!

— Ты же сам говорил про наркотики.

— Говорил… Все равно, как-то… — Алик покрутил головой.

— А знаешь, что будет дальше? — спросил Шибаев.

— В каком смысле?

— В прямом. Якубов напишет заявление в прокуратуру с просьбой защитить доброе имя генерала-героя и призвать меня к порядку! На спор?

— Вряд ли, он же не дурак муть поднимать!

— Он не дурак, но привык командовать и подчиняться. Он решил, что мне дадут команду и я устранюсь.

Алик задумался. Потом сказал:

— Ладно! На что спорим?

— Как обычно.

— Две!

— Уверен, что не напишет?

— Уверен! — Алик протянул Шибаеву руку.

Они обменялись рукопожатием.

— Может, и не напишет, — заметил Шибаев. — Но, думаю, напишет.

— Все равно, две! А семья генерала? Кто-то еще есть?

— Жена умерла через год после него, дочь в Америке, замужем за американцем.

— По-моему, твоему коту набили физиономию, — заметил Алик, завидев входящего в комнату Шпану. — И хромает. Совсем плохой.

Шибаев взглянул мельком. Широкий, в боевых шрамах нос кота был расцарапан до крови, один глаз уменьшился в размерах. Кроме того, он припадал на левую заднюю лапу.

Шпана подошел к своей миске и требовательно мяукнул.

— Будет жить! — успокоил Алика Шибаев, отваливая коту жареного мяса.

— И куда в него столько лезет! — обратился Алик в пространство.

* * *

На другой день Шибаев появился на даче с самого утра. Заглянул в сарай за домом, нашел лопату и пошел засыпать яму. Над оградой возник сосед Миша, поздоровался, спросил:

— Что, разрешили?

— Разрешили!

— Подожди, Сашок, я подмогну!

Миша скатился с ограды и исчез. Прибежал через пять минут с лопатой, и они стали забрасывать яму вдвоем.

— Что-нибудь узнал? — поинтересовался сосед.

— Поговорил с Якубовым.

— И чего? — Миша перестал работать, уставился через мощные линзы на Шибаева. Глаза его напоминали стрекозьи.

— Да ничего! Это так, прикидка. Надо же с чего-то начинать. А ты что, опять один?

— Жена на работе. Говорит, завидую тебе, лежишь себе под яблоней, читаешь детективы. А мне уже эта дача с яблоней во где! — Миша резанул рукой по горлу. — И зажирел! — Он оттянул резинку шортов и отпустил. Раздался щелчок. — Видел?

Некоторое время они работали молча. Вдруг Миша сказал:

— Знаешь, по-моему, у жены кто-то есть! Каждый день в новой тряпке. Сейчас я, правда, не знаю, она меня сюда как в ссылку сослала, на зону! Я эту дачу… честно тебе скажу, ненавижу! Достала!

— Сиди в городе.

— А там еще хуже. Сплю под теликом и к холодильнику — туда-сюда! Туда-сюда! А здесь хоть на пруд иногда схожу, поплаваю. Слушай, может, помощь какая нужна? Ну, там, подсобрать информацию, поспрошать. Я тут почти всех знаю, а? Между прочим, в кооперативе у нас бывший участковый проживает, он тебе все про местное хулиганье доложит. Павел Никитовичем его зовут, фамилия Дыбенко, в пятьдесят восьмом номере. Можем сходить вдвоем.

— Я подумаю, — пообещал Шибаев.

Они кончили забрасывать яму. Оперлись на лопаты, оценивая работу.

— Ни в дугу, — сказал Миша, выпятив нижнюю губу. — С ямой хреново и без ямы тоже хреново. Как на кладбище. Надо высадить кусты. Жалко, сирень засохла. Бедная Кристинка!

— Можно дерном закрыть, — подумал вслух Шибаев.

— Точно! В саду! — Миша махнул рукой.

И они пошли в сад за дерном…

В вестибюле педагогического университета было прохладно, тихо и стоял неистребимый «школьный» запах — краски, мела и мокрых тряпок. Эхо подхватило его гулкие шаги — Шибаев даже оглянулся, ему показалось, что его догоняют. Но сзади, равно как и впереди, никого не было.

Вахтер при входе объяснил, как найти канцелярию. Но то ли Шибаев плохо слушал, то ли неправильно понял, нашел он ее не сразу. Он прошелся по коридору в одну сторону, в другую, потом остановился и прислушался. После чего пошел на женский голос.

— Это канцелярия? А где табличка? — спросил Шибаев, всовывая голову в кабинет.

Молодая женщина отвела телефон от уха, с любопытством его оглядела и сказала:

— Украли! Еще весной!

— Дознание было?

Она рассмеялась и сказала в трубку:

— Я перезвоню. Ко мне пришли! — И с улыбкй посмотрела на Шибаева. Видно было, что ей скучно. — Кофе хотите?

— Не откажусь. Тут у вас как в холодильнике!

— Здание старое, стены толстые. Вам с сахаром?

— С сахаром. Как вас зовут?

— Светлана. А вас?

— Александр.

Она передала ему чашку.

— Я вас слушаю!

— Я ищу человека, девушку…

— Девушку? Студентку? — В голосе ее сквозило разочарование.

— Студентку, которая училась у вас примерно в 1986 году. Возможно, раньше или позже.

— Двадцать пять лет назад? Зачем вам?

— Ее ищут родственники.

— Я здесь всего три года. А как фамилия?

— Людмила Ивановна Савенко.

Она пожала плечами, скользнула взглядом по его фигуре и догадалась спросить:

— А вы кто? Тоже родственник?

— Нет, я из частного агентства.

— Частного? Вы частный детектив?

Шибаев кивнул. Ему показалось, она обрадовалась. Есть женщины, которым нравятся частные детективы. Частный сыщик — самая интересная профессия после киллера и колдуна.

— У нас компьютерные архивы! — похвасталась она. — Сейчас поищем вашу Людмилу Ивановну Савенко.

Она проворно забегала пальцами по клавиатуре. Нахмурилась.

— Нет такой! Вы ничего не путаете?

— Возможно, она не закончила учебу.

— Бросила?

Шибаев развел руками.

— Есть! — вскричала Светлана. — Вот она! Людмила Ивановна Савенко, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения. Поступила в восемьдесят четвертом, иняз. Закончила два курса, потом забрала документы. А что, родственники не знают, где она?

— Родители умерли, она выехала за границу, вышла замуж, и связь прервалась. А списочек ее группы дадите? Может, кто-нибудь из них знает?

— Конечно! — с готовностью согласилась секретарь и проворно забегала пальцами по клавишам. — Вот!

Шибаев взял листок, пробежал глазами список. Двадцать две фамилии, трое парней, остальные — девушки. Он хмыкнул, представив себе этих парней.

Светлана поняла и сказала:

— А сейчас еще хуже! Вообще одни девочки.

— Кто из тех преподавателей еще работает?

— Никто, по-моему. Я точно не знаю. Может, Витя Адидас?

— Кто?

Светлана слегка смутилась:

— Ой, это Виктор Павлович, физрук. Он тут давно, может, и тогда работал.

— Адрес можно?

— Да он все время тут торчит, как жена его бросила. С секцией легкоатлетов. Только… — она замялась.

— Только? — повторил Шибаев.

— Только… Знаете, он неадекватный какой-то! Прыгает как козел, волосы красит, девчонки рассказывали… — Она вдруг осеклась. Сказала уже другим тоном: — Спортзал на втором этаже, с утра вроде он был, если не пошел в «Княжий двор»… — По ее тону Шибаев догадался, что «Княжий двор» — не просто кафе, а некое злачное место как раз для таких прыгающих козлов, как Витя Адидас.

Физрук Виктор Павлович был на месте. Гулкие шлепки по мячу Шибаев услышал еще на лестнице. Пожилой живчик в сине-белой спортивной форме перестал бросать мяч и с радостной готовностью обернулся на звук открываемой двери. Это был Витя Адидас, как немедленно догадался Шибаев, вспомнивший, что физрук «прыгает как козел». Больше в спортзале никого не оказалось.

— Частное бюро? — обрадовался Виктор Павлович. — Какие родственники, грузины? Ляля говорила, что миллионеры, еще тогда. Да помню я ее прекрасно! Классная деваха была!

Его не пришлось понукать. Соскучившись, он с удовольствием предался воспоминаниям — оживился, заблестел глазами, вспомнил словечки своей юности. И перешел на «ты».

— Мой первый год! Представляешь, я пацан, двадцать два, голодный, только после армии, а тут такие телки! Меня дядька, брат матери устроил. Я лопался от гордости — не школа, а вуз! Дядька — ветеран войны, заслуженный журналист, его все в городе знали. И сразу на заочный, дядька сказал, диплом нужен. Слушай, пошли в «Княжий двор»! Тут, через дорогу! — Он махнул рукой.

Шибаев не возражал, и они пошли. Виктор Павлович, живчик, взял с собой мяч. Они шли по улице, и он стучал мячом об асфальт. Шибаев незаметно рассматривал физрука — тот напоминал ему механического человека или марионетку, которую дергают сразу за несколько ниток. В нем все беспрестанно двигалось и существовало как бы автономно: руки-ноги, торс, колени, плечи; шлепок мяча — кивок головой; иногда физрук несколько раз подпрыгивал на месте, словно проверяя крепость тротуара. Кроме того, он постоянно оборачивался на проходящих женщин. И при этом не переставал говорить.

— Я спортивный парень был, а у них одни девчонки и очкарики, да и то — половина освобожденных. Мяча в руках не держали, а визгу! На лыжах всего две или три прилично стояли, а остальные кувыркались! Лялька ходила на лыжах как десантник, отец научил. Ох, и красивая была! Самая красивая на курсе, да что там на курсе — в институте! А шмотки! Это теперь все есть, а тогда — ничего, все по блату. Ей батя из Афгана возил дубленки, меха, я как-то сдуру попросил привезти себе дубленку, совсем крышу сдернуло, не понимал, дурак, что не по рангу, а она — нет, говорит, папа не сможет. С гонором таким, я и сел. Я ее даже домой проводил раза два или три после семинара, поздно было. Мама у нее была хорошая, и не скажешь, что генеральша. Не помню, как звали, не по-нашему как-то. Чаем угощала, приглашала заходить. Думала, я Лялькин хахаль. Я бы не прочь, да рылом не вышел. У меня одна мать, всю жизнь вахтершей в облсовете, да и жили мы в своем доме в Посадовке. Дом! Название одно. Дядька, правда, не последний человек в городе, но до генерала, сам понимаешь, далеко. А у них квартира в обкомовском доме, четыре комнаты, шикарные ковры, как я понимаю, из Афгана, мебель, серебро, вазы всякие. Сабли на ковре над диваном. А ванная! Я аж прибалдел — громадная, как комната, кафель импортный, я такого сроду не видел, розовый с золотом, представляешь? А у нас сортир на огороде. И всякие примочки, шампуни, кремы… И родственники по матери миллионеры, Лялька хвасталась: чуть не князья. Поздно они спохватились! Уже и след затянуло.

Официантка принесла литровые кружки пива. Шибаев заметил, как Виктор Павлович ненароком положил руку на оттопыренный задок девушки, а она, не выказав неудовольствия, попросту смахнула его руку — так смахивают надоедливую муху — и ушла, покачивая бедрами. Физрук проводил ее взглядом, взял кружку обеими руками и припал. Наступила тишина. В кафе не было ни души. Едва слышно работал телевизор над стойкой бара, с улицы доносились шум моторов и шарканье шагов — кафе находилось в полуподвальном помещении. Красно-синие витражи создавали полумрак и располагали к разговору. Виктор Павлович шумно глотал, дергая кадыком. Шибаев пил не торопясь. Витя Адидас допил, икнул деликатно, прикрывшись ладошкой, и поднял на Александра шалые глаза. На лице его было написано полное довольство жизнью, пивом и компанией. Он призывно махнул официантке, и та снова принесла кружки с пивом. Виктор Павлович снова положил ей на зад руку, и снова она смахнула ее, не поморщившись.

— Хорошая девчонка, — сказал физрук, поймав взгляд Шибаева. — У нас вроде отношения намечались, но ей замуж надо, а я пас. Только под наркозом! Свобода как осознанная необходимость. Моя как свалила, я, поверишь, три дня не просыхал! А этой ребенок нужен, семья. У меня дружбан женился на молодой, на двадцать пять моложе, ребенок, то, се. Мы на рыбалку, а он с коляской, старый дурак. У нас тут клуб холостяков, Колька Башкирцев по старой памяти у руля, хоть и женат. Знаешь Кольку?

Шибаев знал Николая Башкирцева^[2]. Его все знали. Культовая фигура, известный художник-портретист, чьи работы постоянно висели в галерее худфонда.

— И Виталька Щанский у нас! Развелся опять недавно. Ну, шебутной! И умный, зараза! Хулиган! Мы тут недавно в пещеры ходили, знаешь, за городом?

Виталий Щанский был художником, вечным соперником Башкирцева. И его работы тоже висели в галерее. Они то дружили, то скандалили, а однажды подрались — в галерее худфонда во время открытия выставки местных художников. Причем Виталя обозвал Башкирцева бездарным засранцем, что слышала широкая интеллектуальная общественность города. Фоторепортеры не растерялись, заклацали камерами, и назавтра весь город был в курсе. Башкирцев ответил пространной статьей в «Вечерней лошади», суть которой сводилась к классическому «сам дурак» и «а судьи кто?», причем заметно было, что он оскорбился не столько на «засранца», сколько на «бездарного».

Про пещеры Шибаев ничего не знал, но спрашивать не стал.

— Как заведутся с Колькой, мы с копыт! Кольке дыхалки не хватает, Виталя его делает на третьем ходу… как сосунка.

Речь Виктора Павловича становилась бессвязной, видимо, «бродили старые дрожжи», как любил говорить адвокат Дрючин, пьянеющий после первой рюмки, но не сдающийся. Шибаев внимал молча, спешить было некуда. Физруку предстояла вторая кружка.

— Меня женщины любят! И всегда… любили, — сообщил Адидас. — И я их… в натуре. Лялька… да я ее заломал прямо у них в подъезде! Молодой, голодный, а она, не поверишь, сама! Сверху кто-то спускался, я офигел, а она вцепилась, притиснулась и… — Он хлопнул по столу кулаком, облизнул пересохшие губы. — А целовалась как! Не поверишь! Девчонки тогда поскромнее были, где она такого набралась?! Я даже застегнуться не успел, только плащ запахнул — какая-то баба с собакой идет. Лялька ей: «Добрый вечер, Рената Владимировна», как сейчас помню, сладким таким голоском, а сама прижимается, у меня аж в глазах… темно!

Виктор Павлович, полный воспоминаний, смотрел на Шибаева круглыми птичьими глазами. Лицо и плешь его побагровели, и стало видно, что волосы у него крашеные. Он весь был там, в полутемном подъезде, с генеральской дочкой…

Шибаев вдруг подумал, что у каждого из них имелась в свое время своя… генеральская дочка, которая вошла в жизни занозой навсегда. Были другие, и до нее, и после, и женились они на других, и разводились с ними, и снова женились, а эта осталась стоять в стороне, на горке, над! Единственная.

— Я даже жениться хотел, думал, если я ее трахнул, так вроде и в загс надо, а она только смеялась. Я и на дачу к ней ездил, подрался там с одним салагой, он вообще не при делах, а я сам не свой… Она на моих глазах крутила с Пашкой, был такой у нас в тусовке, Пашка Кухар, козырный, батя… пост занимал. Я их застал в спальне, стою на пороге, офигел весь, а она из-за плеча Пашки смотрит на меня и улыбается, а он, сука, старается! А потом пальчик к губам приложила — тихо! Я их чуть не грохнул! Обоих! Влепил рукой в косяк, ребром, аж в глазах потемнело. Смотри, до сих пор есть знак! — Виктор Павлович протянул Шибаеву ладонь, показал шрам. — И думаю, почему я их не убил? До сих пор не понимаю. Я отчаянный был, мне подраться — как два пальца… а тут не смог! Такую она силу надо мной имела, Лялька… И картинка эта всю жизнь перед глазами — он сверху, а она пальчик приложила к губам, смотрит на меня, улыбается… И думаешь, не женился бы я на ней после этого? Да я бы за ней на край света! Она одна такая была.

Виктор Павлович приник к кружке. Задергал кадыком. Потные прядки свалились на глаза.

— Батя ее погиб, Лялька переживала очень. Хоронили его у нас на кладбище, там место есть специальное для афганцев. Салют, почетный караул, все честь честью. А мать, говорили, слегла. Перестала всех узнавать, вроде как умом тронулась. Я сунулся с помощью, а Лялька мимо меня смотрит. Я как бобик на задних лапках, и так, и сяк, с подходами, а она смотрит мимо — кончилась любовь. Я и к подружке ее, была такая Ленка Коваль, невидная из себя, говорили, Лялька ее для контраста держала, а она, сучка, морду воротит, смешки строит. Я и следил за Лялькой, и таскался за ней, и на дачу ездил, подглядывал, а только меня больше не звали. Финита ля комедия, как говорят. Даже заревел однажды с горя, не поверишь. Мучился страшно, даже экзема от нервов появилась… Потом прошло, конечно.

Он допил кружку, утерся рукой. Девушка принесла новую порцию. Виктор Павлович был уже хорош и руки держал при себе. Встал на неверные ноги и побрел в туалет. Шибаев задумчиво пил пиво. Физрук вернулся посвежевший — умылся, зачесал мокрые волосы назад. Тяжело плюхнулся на стул. Посмотрел на Шибаева.

— А потом Лялька нашла себе америкоса, забрала документы и — большой привет! Свалила в Штаты. И правильно сделала. Чего тут ловить?

Я бы тебе ее фотку показал, у меня где-то есть, поискать надо. Хочешь, позвони вечером. — Он с надеждой смотрел на Шибаева, не хотел возвращаться из путешествия в прошлое и был рад слушателю. Для физрука ничего не кончилось, для него все еще продолжался короткий ослепительный роман с беспутной Лялькой. — Моя меня потом упрекала, и что я, мол, в ней нашел — переспала со всем институтом, и такая она, сякая, не то что я! Я ее целкой взял, она меня всю жизнь этой целкой тыкала, мол, порядочная, не то что некоторые! Дуры они, ничего не понимают! Приходи, ладно? Поговорим за жизнь. Придешь?

Шибаев сказал, что подумает. Достал из кармана список группы, протянул физруку.

— Ну, вот же она, Ленка Коваль, ближайшая ее подружка, — Виктор Павлович потыкал пальцем в листок. — А вот эти две были тогда на даче — Даша Койдан и Ирка Рудницкая. Дашка толстая, безобидная, хихикала все время. Ирка красивая, но злющая, ядовитая, они с Лялькой вроде как соперницами считались. Был еще качок с физвоса, мой студент, Дрюня Иванов, здоровый и дурной. А подрался я тогда с Денькой Куртовым, он в летном учился. Его брат привел, Стас Куртов, из политеха. Как увидел я Ляльку с Пашкой Кухаром в спальне, так и подрался с Денькой. Ленка Коваль плеснула на нас воды из ведра, а Дашка верещала как резаная. А мы теплые были, он тоже завелся… Вдруг смотрю… твою дивизию! Лялька на веранде! Смотрит на нас, улыбается, как ни в чем не бывало. Тут я этого Деньку чуть не порешил, спасибо, разняли нас. Хотя, он вообще не при делах был…

Шибаев наконец задал свой вопрос, пытаясь столкнуть Виктора Павловича с наезженной колеи.

— Не знаю! — задумался тот. — Вроде Лялька не приезжала. Насчет писем не в курсе. Может, Ленка знает. Или… Подожди! Слушок прошел, что она крутила с завкафедрой, был такой, кликуха Американец, он в Штатах работал несколько лет, весь из себя. Ему уже за сорок было, женат, конечно, дети. Давно на пенсии, если жив. Как же его… подожди… — Физрук потер рукой лоб, уставился в пространство, зачесал пятерней упавшие волосы. — Градов! Ну, да, Градов, Сергей… кажется, Николаевич. Может, она ему писала, у него ж там знакомые, может, он знает чего… и вообще.

Они все там гуляли, костер жгли, прыгали, а я в кустах! Меня уже не звали после той драки. В конце августа, как сейчас помню. Потом сентябрь, начало учебного года, меня с первым курсом на картошку послали. Вернулся через месяц, надеялся, ждал — а она… фьють! — Виктор Павлович негромко свистнул. — Улетела!

— А Елена Коваль в городе? — спросил Шибаев.

Виктор Павлович взглянул недоуменно, пожал плечами:

— Может, в городе, может, уехала. Лето!

— Но живет она здесь или выехала?

— Ленка? Здесь! Я ее видел зимой. Той… или этой. — Физрук задумался. — Точно, этой. Причем живет в том же доме, я ее однажды провожал, думал, буду поближе к Ляльке, Ленка не прочь была… а я не смог! — Виктор Павлович развел руками. — Не смог! Хоть ты убей, не смог! Молодой, дурной…

— Адрес помните?

— Кон-н-ечна! За мостом старый купеческий дом, второй этаж… там спросишь. Никак не снесут. Снегу тогда навалило, а говорят, потепление… это, глобальное, и, главное, никто не чистит. Прям гражданская война.

Про гражданскую войну Шибаев не понял, но уточнять не стал. Они помолчали. Потом Виктор Павлович спросил с надеждой:

— Ты как, эта… придешь? Посидим, вмажем… по этому делу. — Он щелкнул пальцами по горлу. — Я фотки найду, а?

Примечания

2

Николай Башкирцев, Виталий Щанский — художники, персонажи многих романов, в том числе «Лучшие уходят первыми», «Дикие лебеди-3. Как плясунья по канату». Издательство «ЭКСМО».