Магия имени

Инна Бачинская, 2013

Инга с трудом удерживала каменно-тяжелое тело Тамирисы и пятилась к двери, понимая: случилось непоправимое… Тамириса выскользнула из рук Инги и упала на пол, глухо стукнувшись о выщербленную половицу. Она лежала неподвижно, подогнув под себя руки, как большая нелепая кукла. Инга рванулась из кладовки, с ужасом захлопнув за собой дверь. Она промчалась по саду и, укрывшись под деревом, дрожащей рукой набрала номер Шибаева. Услышав его голос, она чуть не зарыдала от облегчения: «Забери меня отсюда»… Шибаев гнал машину, выбирая пустынные улицы подальше от центра города. В Посадовке он был через двадцать четыре минуты после звонка Инги. Отгоняя дурные предчувствия, он побежал к деревьям. Там никого не оказалось… Шибаев стал звать Ингу, почти зная – все напрасно, не желая верить, что произошло страшное и непредвиденное…

Глава 3

Оперативная информация и оперативные раздумья

Шибаев, прикидывая, с чего начать новую страницу в своей карьере, и испытывая удовлетворение от неоформившейся еще мысли, что, возможно, ему удастся избежать слежки за очередной неверной женой или загулявшим мужем, если он переквалифицируется, неторопливо набирал номер своего бывшего коллеги, тоже капитана, Олега Владимировича Трефилова, известного в отделении как Димыч, или Тротил, знатока всех цеховых слухов и сплетен.

— О, какие люди! — обрадовался Трефилов, сразу же узнав его. — А мы тут тебя недавно вспоминали. Где, думаем, Ши-Бон теперь обретается? Частным извозом занялся, слух прошел?

— Так точно! — рявкнул Шибаев. — А у вас что? — Говорить о себе ему решительно не хотелось. Кроме того, он был уверен, что Димыч и так все о нем знает.

— Николаев тебя видел в ресторане с шикарным бабцом. Ты что, снова подженился? — Тротил не позволил сбить себя с мысли.

— Нет, это просто клиентка, — ответил скромно Шибаев, прекрасно зная, что за этим последует.

— Клиентка? — преувеличенно поразился Димыч. — То есть рядовая обычная клиентка, каких много? Ну, полный абзац! Нам бы таких! Слушай, а помощник тебе не нужен? Я вполне мог бы помочь с клиентками в свободное от работы время, а то вкалываешь тут без продыху, а толку никакого. Или у тебя всего одна?

— У меня их много. Я подумаю, — пообещал Шибаев.

— Подумай! А вообще как житуха?

— Да как тебе сказать… По-разному.

— А у нас тут поговаривают, что Баскова забирают на повышение, а к нам переводят из города… Угадай кого?

— Теряюсь в догадках.

— Павлюка!

— Гришу Павлюка?

— Ну!

— Он неплохой мужик, — осторожно сказал Шибаев.

— Очень неплохой, — согласился Димыч. — Мы тут все прямо не нарадуемся.

Полковника Павлюка не любил никто за мелочность, придирчивость и злопамятность.

— Димыч, я хотел тебя кое о чем спросить…

— Я думал, ты соскучился по старому другу, а у тебя шкурный интерес. Очень ты все-таки изменился, господин Шибаев. Конечно, конь свинье не товарищ, и клиенты у тебя крутые, — Димыч любил потрепаться, — и начальства над тобой нет, ты сам себе хозяин, и тебе без разницы, что у нас кардинальные перестановки в бюрократическом аппарате…

— Почему все равно, очень даже… сочувствую, — сказал Шибаев.

— Я вас слушаю, — официальным тоном заявил Димыч. — Давайте свой вопрос.

— Тут одна моя знакомая попросила узнать насчет сестры — та уехала из дома и пропала. Зовут Елена Савенко, двадцать лет. Неудобно было отказывать, сам понимаешь… Поможешь по старой памяти?

— Твоя знакомая? Из ресторана?

— Нет, — Шибаев решил быть терпеливым и нежным с Димычем, — другая. Из Липовцев. Их у меня пруд пруди.

— А у нас она была? А то привыкли, понимаешь, все по блату! — строго спросил Тротил.

— Была. Ей предложили подать заявление по месту жительства. Вам лишь бы спихнуть потерпевшего.

— Ты же сам знаешь наши порядки. Правильно ей предложили. У вас все?

— Не все.

— Так я и думал. Давайте ваш следующий вопрос.

— Все тот же. Меня интересуют неопознанные трупы молодых женщин за последние два месяца.

— Ты что, думаешь, эту дивчину…

— Ничего я не думаю. Начинать все равно с чего-то надо. Сделаешь?

— Сделать все можно… — Димыч выразительно замолчал.

Шибаев тоже молчал, зная, что его не стоит понукать.

— А знаешь, что полагается за разглашение секретной оперативной информации постороннему лицу?

— Вышка! Если повезет — четвертак без права переписки, — сказал Шибаев и добавил: — За очень секретную. За несекретную — меньше.

— Ну и жук ты, Шибаев! Секретная — несекретная! У нас несекретной информации не бывает. А благодарность?

— Само собой!

— Слушай, а твой «мерс» на ходу? — вдруг вспомнил Трефилов.

— Бегает. А что? — Никакого «мерса» у Шибаева, разумеется, не было, только старый «Москвич».

— Что, и правда «мерс»? — попался на собственную удочку Димыч.

— Ты ж знаешь, — ответил Шибаев. — Сколько раз на рыбалку ездили!

— А я-то думал… Я и хотел о рыбалке. Может, смотаемся на выходные?

— Куда?

— Как всегда, на Донку, около Дымарей! — Трефилов оживился. Говорить о рыбалке ему было намного интереснее. — Окунь клюет, не поверишь! Сосед ездил на той неделе, так, можешь себе представить, ведро окуней привез и сома взял — здоровый, как конь! Он позвал меня как свидетеля, никто ж, говорит, не поверит, что в Донке сомы водятся!

— А это точно сом? Может, и не сом вовсе!

— А кто? С усами, как бельевые веревки!

— Не знаю! Я не против, давай!

— Тогда я Спиваку позвоню, пусть матчасть обеспечит! — обрадовался Димыч. — Если, конечно, не дернут по службе.

* * *

— Маркетинг? — переспросил Шибаев. — Так ты у нас трудишься в торговле?

— А что, не похоже?

— Не очень, — искренне сказал он.

Была глубокая ночь. Они лежали обнявшись в спальне шибаевской квартиры и разговаривали. В открытое окно тянуло свежим холодным воздухом. Изредка где-то далеко проезжала машина, и шум ее мотора был единственным звуком, нарушающим тишину.

— Вернее, совсем не похоже. Торгового человека видать издали. А ты, я бы сказал… совсем из других сфер.

— Каких же?

— Искусство, кино, театр, интурист… Вот если бы ты сказала мне, что работаешь переводчицей, живешь и там, и здесь, я бы поверил. Что-то в тебе есть такое… вернее, чего-то нет… То, как ты говоришь, улыбаешься, заговариваешь с людьми на улице… — Шибаев запнулся и замолчал, не умея рассказать Инге про нее саму.

Она тоже молчала. Потом сказала:

— Ты считаешь, что я не должна приставать к прохожим на улице, даже если мне очень хочется? — И они оба рассмеялись.

— Ши-Бон, — произнесла Инга, как будто пробовала звуки на вкус. — Ши-Бон! Бон-бон! Знаешь, меня всегда завораживало твое имя. Один человек, болгарин, написал книгу о воздействии звуков на человека. Люди ассоциируют звуки с цветом и чувством. Есть звуки опасные, расслабляющие, тревожные, тоскливые, радостные — всякие! Им соответствуют цвета: черный, фиолетовый, оливковый, красный и так далее. И любое слово воспринимается человеком не только по смыслу, а еще по звуку и в цвете. Например, слово «женщина» состоит из тяжелых, мрачных и зловещих звуков, у него цвет коричневый или черный. От него исходит опасность. Странно, правда? Женщина должна называться по-другому. Ну, например, «люмирта» — светло, нежно и звонко. Правда? Хотя, с другой стороны, далеко не все женщины «люмирты». А слово «трава» — радостное и ярко-зеленое.

— А «Ши-Бон» какого цвета? — заинтересовался Александр.

— «Ши-Бон»? Сейчас определим. «Ши» — конечно, темно-желтого или оранжевого, как платье буддийского монаха. «Бон», «бонн», «боннн» — темно-зеленого, пожалуй. Вместе — сдержанная угроза! Набат. Гудение. Возможно, взрыв. Тайная суть — сила, летящая стрела. И еще — пузырьки газа в стакане с шипучкой, пепси или шампанским.

— Особенно мне понравилось насчет стакана с шипучкой. А какого цвета твое имя?

— Не перебивай! Маленькой я повторяла про себя «Ши-Бон-Ши-Бон-Ши-Бон»! Слово сливалось в гул, и мне казалось, что гудит колокол. А когда вы играли в футбол за школой и твои друзья кричали: «Ши-Бон, пас! Ши-Бон, давай, жми!», я впадала в транс. Наверное, ты был моей первой любовью.

— Той, что на всю жизнь?

— Той, что из детства! Самой-самой! Той, о которой помнишь всю оставшуюся жизнь.

Шибаев притянул Ингу к себе. Она обняла его сильными тонкими руками, и он вдруг вспомнил полузабытую фразу Вадика Стеценко из далеких школьных лет. Вадик поделился с ним своим первым сексуальным опытом и сказал тогда: «У меня голова циркулем весь день!» И Шибаев, целуя Ингу, ощущая запах и вкус ее губ, понял, что стремительно и бесповоротно погружается в оглушительно-восторженное состояние «голова циркулем», так образно описанное его другом много лет назад…

— Я помню девочку, которую ты провожал домой, — сказала вдруг Инга. — Красивая, с платиновыми волосами. Кристина. Я называла ее принцесса Кристина.

— Кристина? Не помню, — соврал Шибаев. Он, конечно, помнил первую красавицу их класса, но всегда следовал неписаному правилу никогда не говорить о женщинах с другими дамами.

— Я тебя страшно ревновала и тащилась за вами после уроков… Она жила за площадью, напротив парка с лягушками.

— Не помню, — повторил он еще раз. — Разве ее звали Кристина?

— А как?

— Забыл. Когда это было!

— Вы, мужчины, совсем не сентиментальны. А я придумала целую историю вашей любви и до сих пор помню…

— А у вас, девушек, одна любовь на уме!

— Мне тогда было девять лет. На переменках я бегала к твоему классу, чтобы хоть одним глазком взглянуть на тебя.

— Почему ты выбрала именно меня?

— Наверное, из-за ящерицы. Я часто думаю, как мало мы, взрослые, знаем о детях. Мы забыли все, что было в нашем детстве, и поэтому не понимаем детей. Вот скажи тебе сейчас, что твой Павлуша любит девочку из соседней группы детсада, как ты к этому отнесешься?

— Теперь и не знаю. Бедные маленькие человечки, ты хочешь сказать?

— Да! В любом возрасте любовь — это боль!

— Никогда об этом не думал. Неужели все специалисты по маркетингу такие сложные?

— Все до одного. К твоему сведению, маркетинговые исследования очень способствуют развитию воображения.

— Мышиный горошек! — вдруг сказал Шибаев.

— Что? — не поняла Инга.

— Твое имя как мышиный горошек. Цветок такой! Синий с белым и розовым, в завитушках!

— Очень поэтично! Инга — Мышиный горошек в завитушках! Всякий на твоем месте сказал бы «роза» или какой-нибудь «тюльпан», что было бы просто неприлично. То ли дело — «мышиный горошек»! Ши-Бон, в тебе пропадает поэт. Ты стихи, случайно, не сочиняешь?

— Сочиняю! Заметно?

— Еще как! Почитаешь?

* * *

— Представь себе, что нужно найти девушку в большом городе. — Шибаев говорит тоном школьного учителя, объясняющего задачу ученикам. — Нам известно, что ее зовут Лена, возраст — двадцать лет, особые приметы — родинка на шее справа чуть ниже уха, блондинка, белокожая, голубоглазая, почти без бровей, нос уточкой. Характер…

— Характер при чем? — перебивает Инга.

— Характер очень важен, — назидательно говорит Шибаев. — Если человек труслив и осторожен, он не пойдет один ночью гулять, и если окажется, что во время ночной прогулки его сбил автомобиль, я подумаю, что это вполне могло быть преднамеренным убийством, инсценированным под несчастный случай.

— Прямо итальянская мафия какая-то. А ты не усложняешь?

— Усложняю, конечно. Чтобы ты поняла, как важны характер и привычки человека. Смерть в результате несчастного случая, да и насильственная тоже, часто зависит именно от характера и привычек.

— Я уже поняла. И какой же у нее характер?

— Серьезная, как сказала ее сестра, честная, не из этих. Хотела семью и детей. Не особенно предприимчивая. Видишь, ехать за границу не сама надумала, а подружка подбила. Легко подпадает под чужое влияние. Доверчивая. Пошла на связь с «нужными людьми», которые, видимо, пообещали выезд за границу.

— И что теперь?

— А теперь возьмем фотографии, любезно предоставленные мне моим бывшим коллегой по кличке Тротил, и сравним с фотографиями, которые нам дала сестра Лены Савенко. — Шибаев достал из кожаной папки толстый желтый конверт и вытащил оттуда пачку фотографий. Задумчиво посмотрел на Ингу и предложил: — Может, я сам?

— Нет уж! Давай вместе! — не согласилась она.

Шибаев не ответил и стал раскладывать в ряд на столе яркие цветные снимки.

— О господи! — вырвалось у Инги при взгляде на первое фото. Она взяла его в руки и принялась рассматривать. Снимок изображал полураздетую женщину с разбитым лицом и короткими рыжими волосами. Взгляд ее, странно неподвижный и невидящий, был устремлен в пространство.

— Это не наша, — сказал Шибаев, мельком взглянув на фото.

— Откуда ты знаешь?

— Этой за тридцать, жизнь она вела бурную и неправедную, и на правом плече у нее наколка, видишь? — он ткнул пальцем. — Бабочка. У нас тут мода пошла на бабочек. Красная бабочка стала профессиональным знаком местных проституток, торговой маркой.

— Как королевская лилия?

— Вроде того. Только королевскую лилию выжигали по приговору суда, и она считалась позором, а бабочку они накалывают сами, добровольно. Времена меняются. Теперь, смотри, эта вот — тоже не наша. Смуглая, черноволосая и узкоглазая. Южная птичка. Наша Лена — типичная славянка. Теперь ты! — он протянул Инге следующую фотографию.

Инга, испытывая странное чувство нереальности и игры, с любопытством взяла фото. На жухлой прошлогодней траве в лесу или парке — вокруг видны деревья, — разбросав руки и ноги, лежала полностью обнаженная женщина. Багрово-синее распухшее лицо, выпученные глаза, оскаленные зубы. На шее — ярко-красная длинная тряпка, похожая на шарф, рядом разбросаны одежда, блестящие тюбики косметики, какие-то бумажки, монеты, брелок в виде Микки-Мауса с тремя ключами. Инга испытала мгновенную сухость во рту, сердце рухнуло в желудок, она вскочила со стула и бросилась в ванную. Шибаев проводил ее взглядом. Она вернулась минут через десять с покрасневшими глазами и мокрыми волосами. Шибаев коротко взглянул на нее, но промолчал.

— И часто такое случается в вашей работе? — спросила Инга, не глядя на него и с трудом выговаривая слова.

— Часто — это сколько, по-твоему? — ответил он не сразу вопросом на вопрос.

— Часто — это часто!

— Часто — понятие относительное. Каждый день, раз в неделю, раз в год — вот конкретные понятия.

Он сам не понимал, почему говорит с ней подобным тоном. Он испытывал раздражение оттого, что затеял нелепые детективные игры. Произвести впечатление захотелось, что ли? Она далека от всего этого, а он просто дурак, пацан недоделанный.

— Вот это! — она показала пальцем на красочные фотографии, лежащие в ряд на столе. — Сколько раз в год?

Шибаев вздохнул и сказал осторожно, намеренно занижая цифру, чтобы не пугать ее:

— Три-четыре, я думаю.

— Бедные вы, — вдруг сказала она, глядя на него со странным выражением. — Как же вы после этого… — Инга не закончила фразу, но он понял, что она имела в виду.

— Привыкли. Человек ко всему привыкает. Знаешь, я передумал, — произнес он внезапно, не глядя на нее. — Хватит страшилок, ставим точку и едем на реку купаться. Вода, говорят, совсем теплая. — Он собрал фотографии со стола и принялся засовывать их в конверт.

— Не хочу! — сказала Инга. — Дай сюда! — она протянула руку.

Шибаев, поколебавшись, вложил конверт ей в ладонь, но не спешил разжимать пальцы. Инга дернула конверт, но Александр все его не выпускал. Инга дернула сильнее:

— Дай!

— Я нашел ее, — сказал он вдруг, и Инга от неожиданности разжала ладонь.

— Покажи!

Она взяла протянутую им фотографию, положила рядом со снимком Лены Савенко, лежащим на столе. Первое фото делали, видимо, в местном ателье. Лена со «взрослой» прической — завитыми, собранными в узел на затылке волосами — сидела в старинном кресле на фоне шикарной драпировки, в неестественной, слегка напряженной позе, с книжкой на коленях, смотрела вдаль и улыбалась кончиками губ. Красиво и помпезно, по законам провинциального шика. На простеньком лице ее написаны простодушие, доверчивость и радостное ожидание подарков судьбы. На другой фотографии оказалась та же девушка, но, боже мой, какая разница была между снимками! Лена, обнаженная, лежала, вытянувшись, на узком длинном столе, покрытом белой клеенкой. Заострившееся бледное лицо в синяках и царапинах, ссадины и следы порезов по всему телу…

— Как это… — начала потрясенная Инга, но Шибаев перебил ее:

— Она побывала в руках маньяка, человека с явными психическими отклонениями. Он нанес ей множество неглубоких ножевых ран…

— Изнасиловал?

— Нет. Она была девственницей. Он держал ее на даче за городом. Ей удалось вырваться оттуда… Она бежала ночью в метель босая, раздетая, и… ее сбил автомобиль, который случайно оказался там, если, конечно, владелец машины рассказал правду. Не вижу, однако, зачем ему врать. Он привез ее в районную больницу. Она умерла утром следующего дня, не приходя в сознание, или, вернее, того же, потому что машина сбила ее около полуночи.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

— Несправедливо, — сказала Инга тихо. — Она спаслась от убийцы и умерла в больнице. Бедная девочка!

Шибаев молчал, угрюмо раздумывая, что же делать дальше. Самым правильным было вернуть фотографии Тротилу и рассказать капитану все, что ему известно о Лене.

— Они должны были показать сестре эти фотографии, — сказала вдруг Инга. — Они не имели права отправлять ее ни с чем, не выслушав толком. Даже если ты все им расскажешь, они не будут искать этого подонка. — Она словно читала его мысли.

— Ты не права, — ответил Шибаев. — Будут. У них больше возможностей, чем у меня.

— Но и дел тоже больше, — возразила Инга. — Ты уверен, что его найдут?

— Тут ни в чем нельзя быть уверенным, — ответил он, тупо глядя в стол. Он не считал своих бывших коллег глупее себя, нет, но… «Но что? — спросил он мысленно». — «А то, — ответил он себе, — что у тебя руки чешутся по оперативной работе и до смерти надоело подглядывать в замочные скважины чужих спален, тебе хочется настоящей работы, которая у тебя всегда получалась, и ты уверен, что щелкнешь это дело, как орех».