Игры без правил. Женская ироническая проза

Инесса Фэй

– Я любил тебя. И я буду любить тебя, пока ты не умрешь. Судя по всему, тебе недолго осталось. И даже когда ты умрешь, я буду любить твою память. Но, черт возьми, никогда не проси меня изменить мою природу! Другого любят таким, каков он есть, в этом – любовь, а все остальное – корысть, кому, как не тебе, это знать! То, чего ты хочешь, – против всех правил. – Но ведь любовь – это и есть игра без правил. Кому, как не тебе, это знать, дорогой…

Женская дружба

— Собирай свои шмотки, Катерина, завтра мы отсюда уезжаем, — Ольга всегда быстро принимала решения. Поначалу она долго делала вид, что это ее не касается, а потом все брала в свои руки. В настоящий момент она брала в свои руки меня вместе с моей инфантильностью и дефектами в воспитании

Три года моего мучительного замужества были перечеркнуты сегодня за чашкой чая в армянской кофейне. Я ела пирожное и плакала. К соседнему столику подошла старуха — цыганка, она клянчила деньги у посетителей. Неожиданно она поскользнулась на кафельном полу и распласталась в нелепой позе. Мне казалось, что я каким-то странным образом виновата в ее падении. В тот помент я пребывала в полной растерянности и плохо отличала реальность от своих кошмарных снов. По мнению окружающих, Сергей был идеальным мужем: он обеспечивал мне комфортное существование, был верен и чистоплотен до нетерпимости. Сейчас его раздражало во мне абсолютно все. Особенно то, что поначалу безумно нравилось: непосредственность, легкость, умение находить общий язык со всем, что меня окружает. Непрерывное психологическое давление, ревность, чаще всего — беспочвенная, загнали меня в тупик. С тех пор как приехала моя подруга, я то беспричинно плакала, то смеялась без повода.

Ольга работала менеджером в крупной оптовой фирме. Она была в командировке в Москве и в маленький южный городок приехала на пару дней навестить меня.

— Почему ты не отвечала на мои письма? — спросила я, и звук падающей чайной ложечки заставил меня вздрогнуть.

— Что я могла тебе ответить? Я чувствовала, что тебе плохо, но не думала, что настолько. Тебе надо немедленно от него уходить.

— У меня нет на это особых причин.

— Какие тебе нужны причины? Посмотри на себя, ты — потенциальный клиент для психушки.

— А как же официальный развод?

— «Потеряешь» паспорт, потом получишь новый, без печати.

— Оля, как я буду жить? На что?

— Первое время поживешь у меня, потом снимешь квартиру и уйдешь. Не надейся, что я буду терпеть тебя всю оставшуюся

жизнь.

Мой муж отвозил наc в аэропорт. Его глаза казались темнее в серебристом свете ночных фонарей. Он стоял совсем один в пустом зале. Боль, отчаянье, ненависть смешались в этом прощальном взгляде. Он все смотрел мне в лицо и не сказал ни слова. Мой рот сложился в улыбку, я поцеловала кончики своих пальцев и помахала ему рукой. Его бледное, раненое, униженное лицо осталось за турникетом. Еще так недавно это лицо заслоняло мне целый мир. Лицо моего защитника и мучителя. Я билась в истерике на груди у своей лучшей подруги, а самолет уносил нас в Москву.

— Неделю поживешь со мной в Москве, мне нужно уладить свои дела, — Ольга подцепила вилкой немецкую колбаску. Мы летели бизнес-классом, вылощенные стюардессы разносили спиртное. Я непрерывно плакала и пила. Ольга сказала, что красное сухое вино выводит шлаки из организма. Шлаки так выводились так интенсивно, что мой организм разбалансировался, и подруге пришлось доставлять в аэропорт безжизненное тело. Я начала приходить в себя, когда самолет опустился на священную землю столицы. Трамвайчик вез нас к зданию аэропорта. Хорошо одетый мужчина склонился к Ольге и зачем-то пытался всучить ей свой использованный билет на самолет. Ольга слабо отбивалась, он сильно жестикулировал. Я оценивала происходящее по законам сновидческой логики и интуитивно понимала, что эта сцена имеет какое-то отношение ко мне, но в разговор не вступала — мне было лень. Моя подруга разговаривала слишком громко, видимо злилась:

— Мужчина, если вы тот, за кого себя выдаете, то помогите донести до машины либо девушку, либо сумки.

Он выбрал сумки, помог нам получить остальной багаж и проводил до машины.

…Проснулась окончательно я от звонка в дверь. Я спала в незнакомой комнате, в приоткрытую балконную дверь врывался запах свежего хлеба. Как выяснилось позже, эту квартиру Ольга снимала на время своих визитов в Москву. Она открыла входную дверь и впустила мальчишку, он держал в руках корзину роз.

— Просили передать девушке, которая любит выпить и поплакать.

Она взяла у него цветы и стала их разглядывать.

— Он вчера просил передать тебе номер его телефона, но я не советую тебе звонить. Это может плохо сказаться на твоем психическом здоровье… А розы действительно хороши: на длинных ножках, значит он при деньгах и не жмот.

Она поставила корзину на стол и ушла по своим делам. Рядом на столе лежал скрученный авиабилет, на нем несколько раз были прорисованы цифры — номер телефона. Я понюхала цветы, выбросила бумажку в мусорное ведро и решила прогуляться по Москве. Прогулка затянулась во времени, поскольку я уехала в в другой конец города и заблудилась. Вернулась около одиннадцати часов вечера.

— Где ты была? — в ее голосе слышались металлические нотки, мне это сразу напомнило голос моего мужа.

— А что, теперь ты будешь оберегать мою нравственность?

— Я беспокоилась. Ты не знаешь города. У тебя топографический кретинизм. Впрочем, не только топографический…

Она всегда была до неприличия права, это раздражало меня. От усталости и запаха роз кружилась голова. Я влезла под одеяло и закрыла глаза. Ругаться с ней, мне было лень.

На следующий день он повел нас в ресторан, не очень дорогой, но кормили там сытно и вкусно. Он оказался директором института аэрогеодезических исследований и что-то говорил про аэрофотосъемку и полезные ископаемые. Ольга вдруг вся раскраснелась и обрушила на него все свои познания в области геологии. Меня всегда поражала ее осведомленность в разных сферах жизни. Я подумала, что должно быть за это ей и платят так много денег. Он оценил ее познания в области полезных ископаемых, но было заметно, что содержимое моего декольте его интересует больше. Он подвез нас на такси до дома и корректно попрощался.

Весь следующий день я провела в постели. Обложившись стопками женских журналов, пакетиками с миндальными орешками, соками и йогуртами, я лелеяла свое разбитое сердце и пыталась выудить из журнальных статей какие-нибудь практические рекомендации по излечиванию сердечных ран. Ничего дельного я не нашла. Кроме рекламы постельного белья. «Простыни из египетского хлопка излечат Ваши раны». Египетским хлопком была застелена кровать моей подруги. Я быстро перебралась туда со всем своим имуществом. Ольга вернулась домой поздно, уставшая и озлобленная. Видимо, дела ее не клеились.

— Перестань жрать в моей постели! — с порога заорала она.

— Ты ведешь себя точно так же, как мой муж. Разве ты не видишь, что я страдаю?

Она заметно смягчилась, тембр моего голоса действовал на нее успокаивающе:

— Я сказала: «в моей постели». В своей можешь страдать, сколько тебе вздумается, — сказала она и пошла принимать ванну. Я подумала о том, что ее постель для страданий гораздо удобнее и о том, что это только начало. Два однополых существа змеиной породы вряд ли уживутся в одной норе. Об этом мне следовало подумать раньше. Теперь уже ничего не поделаешь.

Она вышла из ванны, уселась в кресло, стала делать себе маникюр и одновременно завела со мной беседу. Как это ни странно, но у нас были не приняты долгие душеспасительные беседы, как это обычно бывает у близких подруг.

— Знаешь, Катя, в чем причина всех твоих бед? В том, что ты думаешь, что ты — центр мироздания, и вокруг тебя должно быть все закручено.

— Видимо, центр мироздания — это ты?

— Нет. Я — обычная баба с нереализованным материнским инстинктом, — сказала она, и я тут же пожалела о своих словах. По-своему она всегда любила меня, да и я была к ней привязана.

— Как ты думаешь, в чем разница между ребенком и взрослым? — спросила она назидательным тоном, и тут же сама ответила на свой вопрос, — взрослый человек сам выбирает себе жизнь, а за ребенка это делают другие.

— Ну знаешь, я тоже выбираю. Я всегда выбирала себе мужей, — гордо сказала я. Она так смеялась, что перевернула бутылочку с лаком для ногтей.

— Ты никогда не могла окупить свою собственную жизнь. Ты как собака, можешь любить или не любить лишь того, кто тебя кормит. О каком выборе может идти речь? — говорила она, продолжая смеяться.

— Я выбирала из тех, кто выбирал меня, — сказала я и снова пожалела об этом — она порезала пилочкой палец и кровь закапала ей на халат. Зачем это я? Ведь я знала: ей-то вечно не из кого было выбирать.

— Оля, пожалуйста, прости меня, я не хотела сделать тебе больно, — я пыталась приложить ватный тампон, смоченный в одеколоне, к ее руке. Она швырнула им мне в лицо.

На следующий день нам позвонил Анатолий, так звали нашего знакомого. Он пригасил нас на выставку минералов.

— Ты поезжай сегодня вместо меня. Решишь вопрос с поставкой новых шин для «Москвичей», — сказала она.

— Ольга, ты что с ума сошла? Я же там никого не знаю…

— Это не имеет никакого значения. Тебе и не надо никого знать. Они будут гнуть свою линию о предоплате. А ты должна убедить их в том, что мы рассчитаемся по факту доставки. Вот тебе пакет документов нашей фирмы.

— А ты что будешь делать?

— А я пойду на выставку минералов. Ты все равно в этом ничего не смыслишь.

Вечером я вернулась домой как на крыльях. Ольгины дела делались как по маслу. Моей неопытности никто не замечал. А, возможно, им просто легче было уступить мне, чем ей. Во мне они не чувствовали соперника.

— Ольга! Они согласились! Но ведь они рискуют, и к тому же им это не выгодно. Почему они пошли на это?

— Доллар растет. В договоре речь идет об оплате в долларах. А с нами они работают давно, поэтому доверяют. Им это выгодно, Катя. Но в любом случае, ты не так безнадежна, как я думала. Завтра поедешь уточнять условия доставки.

Она пила красное сухое вино и разглядывала свое отражение в зеркале. Мою подругу трудно назвать красавицей, но отшлифованные манеры стервы были ей к лицу. Прямой, с легкой горбинкой, нос. Тонкий извилистый рот. Серые холодные глаза. Иногда они лучились мягким и теплым светом, но это случалось редко. Этот взгляд был предназначен не для широких масс, а для узкого круга. По неясным причинам я входила в число таких счастливцев. Под маской прагматичной суки скрывалась тонкая умная женщина с добрым сердцем.

— Позвони в фирму, осуществляющую железнодорожные перевозки, узнай тарифы. Нам выгоднее действовать через такую контору. Но они будут настаивать на своей доставке. Убеди их согласиться на наши условия. Должна же ты хоть как-то отрабатывать свой хлеб?

В тот вечер я рано легла спать: так устала, что даже забыла спросить ее, как прошла экскурсия на выставку минералов.

Утром я встала в 8 утра, чего не случалось со мной много лет. Мне поразительно везло. Москвичи согласились принять наши условия. И даже пригласили меня на обед. Домой я вернулась раньше, чем предполагалось вначале. Я открыла своим ключом дверь и застыла в замешательстве:

— Зачем она тебе нужна? — говорила моя подруга, — Катя — законченная дура, эгоистичный ребенок… Тебе быстро надоест натирать педагогические мозоли. Ей уже двадцать семь. Она потеряет время и в тридцатник останется ни с чем. Если ты всерьез намерен жениться — женись на мне.

— Но я люблю ее.

— Ты не можешь любить ее, потому что не знаешь. Она — не женщина, и, возможно, даже не совсем человек. Это маленький красивый зверек, который разорвет на части твою душу. И сбежит. А через полгода с трудом вспомнит твое имя. Если, конечно, ты ей вдруг зачем-нибудь понадобишься.

— Я ее чувствую, а о тебе я действительно ничего не знаю.

— Я тебе все расскажу.

— Может быть, я ему расскажу о тебе? — они оба не ожидали моего вторжения, но реагировали по-разному: он — растерялся, а у нее не дрогнул на лице ни один мускул.

— Не утруждай себя, дорогая… А то вспотеешь. Лучше пойди, сделай мне бутерброд с салями.

— А ноги тебе не помыть? Ты за глаза поливаешь меня грязью, а я должна делать вид, что ничего не замечаю?

— Что ты называешь грязью? Правду жизни? Тебе мало того, что ты уже сделала с собой и с другими людьми?

Я стояла посреди комнаты, вся растрепанная. Она сидела в кресле, положив ногу на ногу. Атмосфера накалилась до предела. Мы вполне могли бы подраться, такой опыт у нас уже когда-то был. Мужик с интересом следил за нами и в разговор не вмешивался. Мы обе одновременно заметили это и сбавили тон. Разговор плавно перешел в другую плоскость: мы стали вспоминать старые обиды. Он почувствовал себя лишним и ушел.

— Ты сломала мне жизнь! Если бы не ты, я бы сейчас продолжала жить с любимым человеком! — я орала уже полчаса и обвинила ее во всех трагедиях моей жизни. Она спокойно ждала пока мой запал закончится. А потом негромко заговорила:

— Ты ушла от него сама. Это было твое решение. Просто без меня у тебя не было такой возможности. Нечего строить из себя жертву. Это ты наплевала в душу своему мужу. На тебя обратил внимание приличный мужик, а ты этого даже не заметила. А теперь ищешь виноватых.

— Но разве не ты сказала, что мне нужно уходить от Сережки? Разве не ты сказала, что мне не стоит звонить этому Анатолию?

— Но это твоя жизнь и твои мужчины.

— Это не мои мужчины, — сказала я обреченно и сразу сникла. Все мое возмущение разом улеглось.

— Катька, о чем мы спорим? Ты лучше послушай, что я придумала. Я хочу рискнуть. Я слишком долго была благоразумной, а тебе этого качества всегда не хватало. Ты только послушай…

Когда мы прощались с ней в аэропорту, то сначала, как обычно, поцеловали друг друга, не касаясь губами щек. Я тогда подумала о том, что этот ритуал сильно напоминает змеиные укусы, отстранилась и протянула ей руку. Руку дружбы. Ее пожатие было коротким и крепким…

Я лечу домой, в свой родной город, где я родилась и выросла. Я не была там долгих три года. Вслед за мной в окне движется солнце, оно красное и похоже на огромный огненный шар. У меня в кармане лежат ключи от Ольгиной квартиры. В портфеле: контракт на поставку шин и таблица, где подсчитана экономия средств на перевозке. В аэропорту меня встретит Ольгин шеф. Я не знаю, как ей удалось объяснить ему причину подмены сотрудницы. Но уверена, что мне придется приложить немало усилий, чтобы оправдать ожидания этих мудрых и нестандартно мыслящих людей: моей подруги и ее шефа. Чем закончится Ольгин роман, заведенный не без моей помощи, неизвестно. Но, по-моему, для нее это и не важно: она впервые в жизни позволила себе отдаться чувствам. А я впервые вырвалась из этой клетки, и теперь буду жить ее жизнью. Наверное, до тех пор, пока не решу, что делать со своей.